Феномен Сталина
Советское руководство оказалось буквально нашпиговано эмиссарами «мировой закулисы». Но, конечно, не все видные большевики были связаны с нею. Многие пришли в революцию и выдвинулись к власти другими путями. Самым заметным из таких деятелей стал Сталин. Он и Троцкий родились в одном и том же 1879 году. Но в биографиях обоих лидеров очень много отличий. Лева Бронштейн появился на свет в семье очень богатого херсонского землевладельца и зерноторговца, Иосиф Джугашвили – в бедной семье грузинского крестьянина, занимавшегося сапожным ремеслом. Отец со временем стал сильно пить, и в 11 лет мальчик остался сиротой. Растила Иосифа мать-поденщица, отдавала все силы, чтобы воспитать его. Мечтала, чтобы сын стал православным священником. В 1888 г. Иосиф поступил в Горийское духовное училище, проявил себя очень талантливым, окончил с отличием и в 1894 г. был принят в Тифлисскую духовную семинарию.
Но для его бурной, увлекающейся натуры рамки учебного курса и распорядка оказались «тесными». Джугашвили начал писать стихи, публиковавшиеся в газете «Иверия» – подписывал их псевдонимами «Сосело» и «Коба» (по имени романтического благородного разбойника из книги писателя Казбеги). И стихи были неплохие. Дореволюционные составители, не зная автора, включили некоторые из них в грузинские учебники, хрестоматийные сборники[161]. Иосиф тайком от руководства семинарии стал ходить в литературные кружки. Но эти кружки служили прикрытием для собраний революционеров…
Причем грузинские социалисты, Чхеидзе, Жордания и др., были связаны с международным масонством, позже они сыграли видную роль в Февральской революции, в правительстве меньшевистской Грузии. Что, в общем-то, неудивительно, для зарубежных антироссийских сил соединение социалистических идей с сепаратизмом представляло особый интерес. Но как раз национализм этой группировки оттолкнул от нее Джугашвили. Он предпочитает действовать независимо от нее, создает социалистический кружок в семинарии, ходит пропагандистом к рабочим. Начальство начало догадываться о его увлечениях. Улик против него не было, но ему поставили в вину «дерзость», слишком острые вопросы. В 1899 г. при прочих отличных оценках поставили двойку по поведению и исключили из семинарии.
Он стал кочевать по друзьям, знакомым из тех же социалистических кружков и превратился в профессионального революционера. Возглавил работу в Батуме. В 1902 г. первый арест, ссылка, как и у Троцкого, в Иркутскую губернию. Ему побегов за границу никто не организовывал, но со второй попытки все же удрал, вернулся в родное Закавказье. Начал писать и теоретические работы. И его привлекли статьи Ленина – у которого, в отличие от других теоретиков, все было предельно просто, понятно, четко разложено «по полкам». Именно такой марксизм энергичный Коба считает подходящим для себя, пригодным в качестве боевой программы. Он увлекается Лениным и заочно признает его «учителем».
Лично Джугашвили познакомился с Владимиром Ильичем в 1905 г. на Таммерфорской конференции и был в восторге от него. А на V съезде партии в Лондоне впервые увидел Троцкого. И оба друг друга не оценили. Иосиф Виссарионович назвал будущего врага всего лишь «красивой ненужностью», а Лев Давидович на него вообще не обратил внимания. Коба-Джугашвили был одним из руководителей революционных акций в Закавказье. Но нашумевшая в «разоблачительных» кампаниях история о том, что он организовывал ограбление Тифлисского казначейства, остается недоказанной. Это обвинение прозвучало из уст Мартова в пылу ругани с большевиками, и даже такой убежденный антисталинист, как Д. Волкогонов, признает, что оно ни в то время, ни позже ничем не подтверждалось[34].
Невольно обращает на себя внимание и первая женитьба Джугашвили. Потому что все революционеры были атеистами (или, по крайней мере, представляли себя таковыми). К религиозным обрядам прибегали вынужденно, когда это требовалось с формальной точки зрения. В том числе для регистрации браков, которые по законам Российской империи были только церковными. Ленин в Шушенском венчался с Крупской. Троцкий в тюрьме заключил брак по иудейскому обряду с Александрой Соколовской. Однако реального значения таким «формальностям» не придавалось. Тот же Троцкий, совершая побег из ссылки, бросил Соколовскую с детьми с Сибири, а в Париже сошелся с Натальей Седовой, не расторгая прошлого брака и не оформляя нового. Ленин предпочитал Крупской Инессу Арманд, и Надежду Константиновну это не смущало, так и жили втроем «дружной семьей». А Свердлов вопросами брака вообще не задавался, сходился и расходился с подчиненными девицами-подпольщицами, пока не нашел себе удобную постоянную подругу Новгородцеву.
Иосиф Джугашвили, в отличие от них, сочетался тайным браком. Его и Екатерину Сванидзе тайно обвенчал товарищ по духовной семинарии Христофор Тхинволели[34]. Для обычного среди революционеров сожительства этого не требовалось. И для юридических формальностей тоже, с точки зрения закона подобное венчание было недействительным. Но ведь зачем-то потребовалось Иосифу именно венчаться! Хотя брак, от которого родился сын Яков, оказался недолгим, Екатерина вскоре умерла от тифа. И ребенок воспитывался у родственников. А у Джугашвили продолжалась типичная жизнь революционера. Аресты, ссылки, побеги.
И в эмиграцию он, в противовес многим товарищам по партии, не стремился, оставался на родине. Побывал за рубежом лишь дважды на партийных съездах и в 1912 г. посетил Ленина в Кракове. Тут он впервые зарекомендовал себя как специалист по национальному вопросу. Современные исследователи нередко причисляют Ленина к русофобам, подкрепляя это подборками из его цитат. Но Владимир Ильич таковым не был, хотя не был и русофилом (что тоже порой подтверждают – подборками других его цитат). Нет, он вполне в духе марксизма верил, что нации должны со временем отмереть, и «пролетарии всех стран» сольются в некую новую общность. Поэтому национальный вопрос имел для него чисто практическое значение (отсюда и диаметральный разброс цитат). Когда было выгодно, Ленин союзничал с националистами. А в 1912 г. он как раз боролся с Бундом, требовавшим для себя «культурно-национальную автономию» внутри партии и в будущей России.
Тут-то и пригодились ему взгляды Джугашвили. Он по заданию Ленина пишет статью «Марксизм и национальный вопрос», где разнес оппонентов в пух и прах. Вообще опровергал существование еврейской нации, поскольку, мол, она не имеет собственной территории, живет в разных странах и разговаривает на разных языках. И Владимиру Ильичу такой «погром» очень понравился, это было вполне по-ленински, неважно, какими аргументами, но всыпать противникам, чтоб мало не показалось. Владимир Ильич лично проталкивает статью в журнал «Просвещение», несмотря на противодействие части редакции, и сообщает Каменеву: «Вопрос боевой, и мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи». И именно эта статья впервые была подписана новым псевдонимом – Сталин…
После визита за границу Иосиф Виссарионович был направлен в Петроград курировать издание «Правды». Но по наводке провокатора Малиновского его почти сразу арестовали, он попал в очередную ссылку, в Туруханский край. Как хронического беглеца, его определили за Полярный круг, в дальнее село Курейка. Здесь же с ним очутился другой член ЦК и хронический беглец, Яков Свердлов. Но не ужились. Сталин почему-то сторонился товарища по партии, чувствовал к нему то ли отвращение, то ли некое отторжение. Правда, вместе пробыли недолго. Свердлов симулировал болезнь, в его защиту подняла шум «общественность», и его перевели в более цивилизованные места, в большое село Монастырское, где он попытался организовать кооператив по скупке у населения пушнины – чтобы перепродавать а Америку[117]. За Сталина ходатаев не нашлось, и по здоровью он не «косил». Провел три года в Курейке. Близко сошелся с местными жителями. Охотился, ловил рыбу для пропитания.
В 1916 г. в связи с военными потерями начали призывать в армию ссыльных. Большевики типа Свердлова нашли способы уклониться, Сталин этого делать не стал. Был призван, но не прошел медицинскую комиссию из-за давней болезни руки. А тут грянул и Февраль с политической амнистией. Иосиф Виссарионович с Каменевым сразу выехали в Петроград. Однако там верховодили партийцы типа Шляпникова – те, кто устраивал забастовки, получая деньги из Швеции. Сталин им пришелся не ко двору. В Бюро ЦК, воссозданное этими деятелями, он был приглашен лишь с совещательным голосом.
Но в обстановке, когда требовалось бороться за влияние среди простых рабочих, солдат, обойтись без таких людей, как Сталин, было нельзя. Он был прекрасным организатором-практиком, умел завоевывать доверие. Сказалась и его близость с вернувшимся из эмиграции Лениным. Владимир Ильич ценил его верность «ученика», доверял ему, и на VI съезде, в своем отсутствии, поручил ему сделать главный, политический доклад. На этом же съезде обозначилось еще одно расхождение Иосифа Виссарионовича с Троцким. Сталин в полемике с троцкистом Преображенским заявил, что хватит ориентироваться на Запад, и, может быть, «именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму». Когда об этом доложили Троцкому, он смеялся над столь вопиющим «невежеством» и как раз тогда прилепил Иосифу Виссарионовичу презрительное прозвище – «философ социализма в одной стране».
В Октябрьской революции Сталин поучаствовал весьма активно, был членом Военно-революционного комитета, и после победы большевиков вошел в правительство – Совнарком. Но «кто платил, тот заказывал музыку». Само собой разумеется, основные рычаги власти оказались в руках ставленников закулисных сил. Сталина же ввел в правительство Ленин, желая иметь «своего» человека и придумав для него пост «по специальности» – совершенно неопределенный и малопонятный, наркома по делам национальностей. Если мы взглянем на плакат тех времен, где изображен состав Совнаркома, то увидим рядом с Лениным фотографии Троцкого и Рыкова, а Иосифа Виссарионовича – в самом низу, в уголке[34]. И весь его «наркомат» представлял собой письменный стол в одной из комнат Смольного, штат состоял из двух помощников.
Но авторитет Сталина поддерживался не только его «министерскими» полномочиями, он был и членом ЦК. В вопросе о Брестском мире и прочих партийных разногласиях он твердо и однозначно поддерживал Ленина, однако имел и собственное мнение. Он был одним из немногих, кто, вопреки Троцкому, возражал против приглашения войск Антанты на Русский Север. Сталин доказывал: «Англичане никогда не помогают зря, как и французы». Но его голос не был услышан. Соглашаясь с необходимостью «балансировать» и «играть на противоречиях», Иосиф Виссарионович был противником и сближения с немцами. И еще 14 марта 1918 г. в статье «Украинский узел», рассказывая о борьбе партизан против германских оккупантов, Сталин назвал ее «отечественной войной»[161].
В национальном вопросе позиция Иосифа Виссарионовича также вошла в противоречие с линией «оборотней». Как Антанта, так и Германия с ее союзниками нацеливаясь на разрушение России, поддерживали националистов. И большевики с националистами до поры до времени выступали союзниками. Но провозглашенным «Правом наций на самоопределение» сразу воспользовались немцы, австрийцы, турки, оккупируя возникшие «независимые республики» по «приглашению» марионеточных «правительств». Причем в это время и на остальной территории страны разгулялись националисты всех сортов. Даже там, где население было русским, местные власти возмечтали о самостоятельности, покатился настоящий «парад суверенитетов» – провозглашались Донецкая, Черноморская и прочие «республики». А троцкист Рейснер, бухаринец Покровский и «свердловец» Стеклов (Нахамкес) выдвинули модель «территориальной федерации» – дескать субъектами Российской Федерации должны быть самоуправляемые местные советы, коммуны, профсоюзы, заводские организации. По сути, пошел полный распад государственности.
Сталин решительно встал на пути этих процессов. Он осаживает мусульманских сепаратистов, претендующих на строительство социализма по собственному пониманию – и старается ввести в приемлемые рамки их «автономию». Он внушает региональным руководителям: «Достаточно играли в правительства и республики, кажется, хватит, пора бросать игру», ведет жаркие споры со сторонниками «территориальной федерации». Получает поддержку Ленина, благодаря чему удается одерживать верх.
Но в итоге его… удаляют из Москвы. Подобная практика была придумана Свердловым в его кадровой политике. Мешающая или неугодная фигура под предлогом особо важной задачи отправлялась в «почетную ссылку» – получала ответственное назначение где-нибудь подальше от столицы. Вот и Сталин в мае 1918 г. был вдруг откомандирован «руководителем продовольственного дела на юге России»[161]. Хотя по прибытии в Царицын ему довелось не собирать с крестьян продразверстку, а воевать. Юг охватили восстания, полупартизанские красные части столкновений с белыми не выдерживали и бежали. И Иосиф Виссарионович впервые выступил в роли командующего. Впрочем, для тех боевых действий, которые развернулись в России, особых военных знаний не требовалось, куда нужнее было умение организатора. И он воссоздавал из разрозненных отрядов развалившийся фронт, налаживал оборону. А попутно приобретал все больший вес среди большевиков…
Партия, сформировавшаяся в 1917-1918 гг., получилась очень неоднородной. Одно ее крыло составляли нахлынувшие из-за рубежа «интернационалисты», эмигранты, большинство профессиональных революционеров. Эта среда была опорой «оборотней», из нее свердловы и троцкие черпали свои кадры, расставляя их функционерами и комиссарами среднего звена. В партию влилось также изрядное количество грязной «пены» – что закономерно для любой смуты. Шпана, люмпены, отбросы общества, для которых главной приманкой стал лозунг «грабь награбленное». Однако к большевикам примкнули и тысячи рабочих, крестьян, солдат, соблазнившихся перспективами «земного рая», но оставшихся в душе патриотами. Этот патриотический приток шел как раз в период между Февралем и Октябрем, когда для простых людей становилась очевидной нечестность Временного правительства и его зависимость от иностранцев. Такой приток вызвала и интервенция – получалось, что если оккупанты приняли сторону белых, то для защиты Отечества надо идти к красным.
Но ведь Красной армией руководил Троцкий! Высокомерный, амбициозный, играющий в «бонапарта». Наводя дисциплину, устраивал «децимации», расстреливая в отступивших полках каждого десятого. Его помощниками и советниками были опять же иностранцы, его посланцами и представителями становились русофобы-«интернационалисты». Кроме того, для формирования армии Лев Давидович широко привлек «военспецов» – бывших офицеров и генералов. Они целиком зависели от наркомвоена, в его власти было уничтожить или возвысить любого их них. Всем, что они получали, они были обязаны лично Троцкому – а значит, должны были хранить верность ему, стать его послушным орудием. Естественно, не всех бывших офицеров удавалось привлечь воевать против вчерашних товарищей по оружию – опорой Льва Давидовича становились те, кого можно было купить высокими окладами, должностями, по сути готовые ради карьеры и личного благополучия превратиться в наемников. И, разумеется, ни сам Троцкий, ни его «интернационалисты» и военспецы не могли пользоваться авторитетом у патриотически настроенных партийцев и красноармейцев.
Однако в Царицыне возник альтернативный центр. Причем Сталин, в отличие от других красных военачальников, занимал высокое положение в структуре партии и правительства, имел прямой выход на Ленина, поэтому мог себе позволить игнорировать приказы всесильного наркомвоена, не соглашаться с ним, проводить собственную линию. Таким образом, в ходе гражданской войны внутри партии большевиков стала складываться еще одна группировка – патриотическая. Складываться вокруг Сталина.