8
Наступление лорда Метуэна
К концу второй недели активных боевых действий в Натале положение бурской армии серьезно встревожило общественность в Британии и послужило причиной поистине всеобщего хора злорадных восторгов в прессе всех европейских стран. Из ненависти ли к нам, из спортивного ли азарта, который поддерживает более слабого, или вследствие влияния вездесущего доктора Лейдса с его секретной службой, но континентальные газеты никогда не были столь единодушны, как в этой поспешной радости по поводу того, что казалось им сокрушительным ударом по Британской империи. Не знаю, из-за преувеличения успехов буров в войне или незнания нашего национального характера, но Франция, Россия, Австрия и Германия одинаково злобствовали. Даже визит немецкого императора (сама по себе учтивая и своевременная акция) не мог полностью загладить необъяснимую язвительность прессы его страны. Этот поток оскорблений пробудил Великобританию от обычного для нее равнодушия к мнению иностранцев и заставил собраться с силами. Нас радовала поддержка друзей в Соединенных Штатах и доброжелательное отношение менее значительных европейских государств, особенно Италии, Дании, Греции, Турции и Венгрии.
В действительности на конец этой второй недели в руках противника находилась четверть территории колонии Наталь и сто миль железной дороги. Было проведено пять отдельных операций, ни одну из которых, наверное, нельзя назвать сражением в полном смысле этого слова. Одна из пяти операций закончилась несомненной победой британцев, две завершились неопределенно, одна – неудачей и одна – полным разгромом. Мы потеряли около двенадцати тысяч человек пленными и одну батарею орудий малого калибра. Буры лишились двух прекрасных пушек и трехсот человек. Двенадцать тысяч британских солдат оказались заперты в Ледисмите. Между захватчиками и морем не осталось никаких серьезных сил. Только там, в море, на еще далеких судах, где изо всех сил работали лопатами чумазые кочегары, находились все надежды на сохранение Наталя и чести империи. Верноподданные Капской колонии в ожидании затаили дыхание. Они хорошо знали, что нечем предотвратить вторжение Свободного Государства. А если вторжение начнется, то трудно сказать, как далеко оно продвинется и каким образом отразится на голландском населении.
Ледисмит теперь, несомненно, был в пределах досягаемости буров, и противник спокойно приступил к осаде города. Мы же перенесем взгляд с Ледисмита на западную сторону театра военных действий. Там события начались осадой Кимберли и безрезультатными попытками колонны лорда Метуэна освободить этот городок.
После объявления войны буры предприняли в западном направлении два серьезных шага. Первым стало наступление большого формирования под командованием опасного Кронье с целью штурмовать Мафекинг. Это предприятие требует отдельной главы. Вторым – блокада Кимберли силами, состоящими преимущественно из граждан Свободного Государства во главе с Вессельсом и Ботой. Местечко оборонял полковник Кекевич, направляемый Сесилом Родсом, который отважно бросился в город на одном из грузовых поездов. Как основатель и руководитель алмазных копей великой компании «Де Бирс», в трудный час он желал быть рядом со своими людьми, и именно стараниями Родса город получил винтовки и пушку, чтобы выдержать осаду.
Войска, находившиеся в распоряжении полковника Кекевича, состояли из четырех рот Королевского Северо-Ланкаширского полка, нескольких частей инженерных войск, батареи горной артиллерии и двух пулеметов. Кроме регулярных войск под начало Кекевича встали весьма умелые и настроенные на борьбу местные войсковые формирования, сто двадцать человек капской полиции, две тысячи волонтеров, часть Кимберлийского полка легкой кавалерии, батарея легких семифунтовых орудий и восемь «максимов». Артиллерию подняли на окружавшие рудник высокие отвалы пустой породы, которые превратились в высшей степени эффективные крепости.
Небольшое пополнение полиции попало в город при трагических обстоятельствах. Столица британского Бечуаналенда находится в 60 милях к северу от Кимберли. В городе были сильны проголландские настроения, и при известии о приближении бурских сил с артиллерией стало очевидно, что удержать его будет невозможно. Начальник полиции Скотт предпринял попытку организовать оборону. Однако у него не было ни артиллерии, ни поддержки населения, и столицу пришлось оставить захватчикам. Доблестный Скотт со своими полицейскими поскакал на юг, но от унижения и страданий от невозможности удержать вверенный ему пост пустил себе пулю в лоб. Буры немедленно заняли город и официально присоединили британский Бечуаналенд к Южно-Африканской Республике. Враг неизменно осуществлял политику безотлагательной аннексии всех захваченных территорий, чтобы присоединившиеся к бурам британские подданные были избавлены от последствий измены. Тем временем несколько тысяч бойцов Свободного Государства и Трансвааля с артиллерией сосредоточились вокруг Кимберли. Всякое сообщение с городом было перекрыто. Снятие осады Кимберли являлось одной из первых задач прибывающей армии. Базой для операции, естественно, должна была стать река Оранжевая. Там и в Де-Аре начали создавать запасы для наступления. В Де-Аре, главном железнодорожном узле на севере колонии, скопилось огромное количество продовольствия, боеприпасов, фуража, а также тысячи мулов, которых «длинные руки» британского правительства согнали из разных частей мира. Охрана же важных дорогостоящих запасов, как представляется, была недостаточной. Между рекой Оранжевой и Де-Аром (а это шестьдесят миль) находились 9-й уланский, Королевский мюнстерский, 1-й Нортамберлендский фузилерские полки и 2-й собственный Королевский йоркширский полк легкой пехоты. Таким образом, в общей сложности три тысячи человек охраняли имущество стоимостью два миллиона фунтов стерлингов, а до границы Свободного Государства можно было доскакать за день. Воистину, если нам есть на что жаловаться в этой войне, то есть и за что благодарить.
До самого конца октября ситуация оставалась настолько рискованной, что просто необъяснимо, почему противник никак не воспользовался обстоятельствами. Наши основные силы сконцентрировались для обороны железнодорожного моста через Оранжевую (мост имел исключительно важное значение для наступления на Кимберли), а Де-Ар с ценными складами защищал один-единственный полк без орудий. Более заманчивой цели для решительного командира и рейда конных стрелков сложно придумать, однако буры упустили этот шанс, как и многие другие. В начале ноября наши небольшие отряды, оставив Колесберг и Наувпорт, прибыли в Де-Ар. К Йоркширскому полку легкой пехоты присоединился Беркширский полк, а также девять полевых орудий. Генерал Вуд активно взялся за укрепление окружающих холмов. Уже через неделю позицию превратили в достаточно надежную.
Первое столкновение между противоборствующими сторонами в этой части театра военных действий произошло 10 ноября. Полковник 9-го уланского Гоф производил разведку от реки Оранжевая на север двумя эскадронами собственного полка, конной пехотой Нортамберлендского фузилерского, Королевским манчестерским, Северо-Ланкаширским полками и батареей полевой артиллерии. Восточнее Бельмонта, примерно через пятнадцать миль, он наткнулся на вражеский отряд с орудием. Чтобы выяснить позицию буров, конная пехота пошла вокруг одного из флангов противника и во время движения приблизилась к холму, на котором находились снайперы. Из-за камней неожиданно раздались точные выстрелы. Из шести получивших пули четверо были офицерами, что демонстрирует хладнокровие метких стрелков и опасность ношения в бою формы высшего офицерского состава, которые, возможно, когда-нибудь да исчезнут с поля боя. Погиб полковник Нортамберлендского полка Кейт-Фальконер, заслуживший награду в Судане. Вуд из Северо-Ланкаширского полка тоже был убит. Холл и Беван из Нортамберлендского полка получили ранения. Приближение отряда из лагеря на поезде заставило буров отойти и вывело нашу небольшую армию из положения, которое могло стать весьма серьезным. Враг, имея численное преимущество, уже обходил британцев с флангов. Войска возвратились в лагерь, не добившись ничего существенного, но это, должно быть, обычная судьба кавалерийской разведки.
12 ноября лорд Метуэн прибыл на Оранжевую и начал организацию колонны, которая выступит на помощь Кимберли. Генерал Метуэн уже накопил некоторый опыт сражений в Южной Африке, когда в 1885 году командовал крупным подразделением иррегулярной кавалерии в Бечуаналенде. Он имел репутацию доблестного неустрашимого воина. К тому времени ему еще не исполнилось пятидесяти пяти лет.
Силы, которые постепенно собирались на Оранжевой, были грозными скорее с точки зрения качества, чем количества. В них входили Гвардейская бригада (1-й Шотландский гвардейский полк, 3-й гренадерский полк, 1-й и 2-й Колдстримские полки), 2-й Йоркширский полк легкой пехоты, 2-й Нортгемптонский полк, 1-й Нортамберлендский полк и часть Северо-Ланкаширского полка, чьи товарищи держались в Кимберли, а также военно-морская бригада корабельных артиллеристов и морских пехотинцев. Из кавалерии генерал имел 9-й уланский полк с подразделением конной пехоты, из артиллерии – 75-ю и 18-ю батареи Королевской полевой артиллерии.
Для колонны была исключительно важна мобильность, поэтому офицеров и солдат оставили без палаток и каких-либо других удобств – не такое уж малое ограничение в климате, когда за тропическим днем следует арктическая ночь. На рассвете 22 ноября формирование (общей численностью около восьми тысяч человек) выступило в поход. До Кимберли было не более шестидесяти миль. Вероятно, ни один солдат не представлял себе, как затянется этот марш и какие суровые испытания ожидают их на этом пути. В среду 22 ноября Метуэн продвигался вперед, пока не подошел к позиции буров в Бельмонте. Вечером полковник Уиллоби Вернер произвел разведку, и все было подготовлено к штурму следующим утром.
Силы буров заметно уступали нашим в численности – всего две-три тысячи человек, однако очень выгодное расположение позиции превращало штурм в сложную задачу. Обойти Бельмонт не представлялось возможным – это значило бы оставить угрозу нашим коммуникациям. Двойной ряд высоких холмов пересекал дорогу на Кимберли. Именно там, на первой и второй гряде, среди камней нас ждал враг. За недели подготовки буры соорудили продуманные укрытия, в которых могли лежать в относительной безопасности, имея возможность простреливать все окружающее пространство. Американский корреспондент Ральф (его материалы относятся к числу самых ярких свидетельств об этой войне) описал их индивидуальные логова, устланные соломой, с запасами еды, а в каждом – непреклонный и грозный обитатель. «Гнезда хищных птиц» – вот слова, которыми он объяснил, с чем мы имеем дело. На рассвете 23 ноября в гнездах лежали бурские снайперы, выставив наружу только стволы винтовок, пожевывая вяленое мясо и маис. Когда рассвело, штурм начался.
Это было солдатское сражение в добром старом простом британском стиле – Альма,[37] но меньшего масштаба и против более страшного оружия. В зловещей тишине войска пошли на казавшуюся нетронутой, усеянную камнями, контролируемую высокими скалами позицию. Бойцы были в мрачном настроении, потому что не получили завтрака, а военная история от Азенкура[38] до Талаверы[39] показывает, что голод будит в британских солдатах агрессивность. Один нортамберлендский фузилер выразил словами ярость своих товарищей. Когда чересчур активный штабной офицер загарцевал перед строем, фузилер взревел на своем резком северном наречии: «Пропади ты пропадом! Пошел к черту, и давайте стрелять!» В золотых лучах восходящего солнца солдаты стиснули зубы и ринулись в горы. Смелые бойцы под предводительством смелых командиров карабкались, падали, ругались, подбадривали себя возгласами, и все с единственной мыслью – добраться до зловещей щетины винтовочных стволов, которая торчала из камней над ними.
Метуэн планировал атаку с фронта и фланга. Однако либо гренадеры плохо сориентировались, либо буры переместились, но фланговая атака стала невозможной и все наступление превратилось во фронтальное. Сражение свелось к нескольким независимым боям, в которых разные британские полки штурмовали отдельные холмы. В каждом случае успешно, но с потерями. Честью этой битвы, как свидетельствуют мрачные списки потерь, мы обязаны гренадерам, колдстримцам, северным ланкаширцам и шотландским гвардейцам. Мужественные гвардейцы покрыли склоны своими телами, но их товарищи взяли высоты. Буры держались упорно и стреляли прямо в лица штурмующих. Одному молодому офицеру раздробили челюсть из винтовки, практически коснувшись его. Другого, Бланделла из Гвардейского полка, застрелил раненый головорез, которому офицер протянул свою фляжку с водой. В одном месте над обороняющимися взвился белый флаг, после чего британцы вышли из укрытий – и натолкнулись на залп. Именно там И. Ф. Найт из «Морнинг Пост» стал жертвой двойного нарушения обычаев войны, поскольку был ранен разрывной пулей, вследствие чего потерял правую руку. Человека, который поднял белый флаг, схватили. Тот факт, что его на месте не подняли на штыки, убедительно свидетельствует о гуманности британских солдат. Однако несправедливо винить весь народ за злодеяния отдельных людей. Весьма вероятно, что тех, кто использовал подобные методы или сознательно обстреливал наши полевые госпитали, собственные товарищи презирали не меньше нас.
Победа досталась нам дорогой ценой – на склонах лежали пятьдесят убитых и двести раненых. Материальные результаты победы (как слишком часто случалось в наших столкновениях с бурами) нельзя назвать значительными. Потери буров, судя по всему, примерно соответствовали нашим. В плен мы взяли около пятидесяти человек. Солдаты разглядывали пленных с величайшим удивлением. Они представляли собой угрюмую, нескладную, плохо одетую компанию и, по всей видимости, являлись самыми бедными из бюргеров. Бедняки, как и в Средние века, особенно страдают на войне, поскольку толстый кошелек означает хорошего коня. Большинство врагов после боя благополучно ускакало, оставив в камнях бахрому снайперов, чтобы задерживать нашу кавалерию. Недостаточное количество кавалеристов и артиллерии на конной тяге – вот две причины, по мнению лорда Метуэна, не позволившие превратить это поражение в полный разгром. Во всяком случае, чувства отступавших буров проявил один из их числа – он повернулся в седле и «сделал нос» в насмешку над победителями. В этот момент всадник подставил себя под огонь половины батальона, но, скорее всего, ему было известно, что в соответствии с действующей у нас инструкцией по стрельбе огонь половины британского батальона по отдельному человеку – несерьезное дело.
Остаток дня 23 ноября прошел в лагере в Бельмонте. На следующее утро наступление продолжилось в направлении Энслина, примерно в десяти милях далее. Там находится равнина Энслина, ограниченная внушительной грядой холмов, не менее опасных, чем бельмонтские. Уланы и разведчики Раймингтона (немногочисленная, но очень умелая армейская кавалерия) вернулась с донесением, что холмы хорошо укреплены. Освободителям Кимберли предстояла новая тяжелая работа.
Продвижение производилось по линии железной дороги Кейптаун – Кимберли. Ущерб, нанесенный бурами железнодорожному полотну, ликвидировали настолько, чтобы позволить бронепоезду с корабельным орудием сопровождать войска. В шесть утра субботы 25 ноября пушка бронепоезда открыла огонь по холмам, за ней сразу последовали орудия полевой артиллерии. Утрата иллюзий по поводу эффективности шрапнели – вот один из уроков этой войны. Позиции, в которых теоретически уже все должны были быть убиты, снова и снова оказывались боеспособными. По мере приобретения опыта у солдат, непосредственно участвовавших в боевых действиях, вера в действенность шрапнели неуклонно убывала. Чтобы сражаться с людьми, которые находятся в укрытиях и между камнями, требовалось разработать другие методы ведения артиллерийского огня.
Подобные замечания по поводу шрапнели можно высказывать в связи с половиной сражений этой войны, однако они особенно уместны в разговоре о бое в Энслине. Здесь один большой холм являлся ключом ко всей позиции. Значительное время было отведено на подготовку к его штурму – артиллерийским огнем накрывали всю поверхность и надеялись, что достали каждый уголок горы, в котором мог таиться стрелок. Одна из двух батарей дала не менее пятисот залпов. Затем последовал приказ наступать пехоте. Гвардейцев оставили в резерве после тяжелого боя в Бельмонте. Нортамберлендцы, нортгемптонцы, нортланкаширцы и йоркширцы пошли в обход правого фланга и с помощью артиллерийского огня очистили находившиеся перед ними окопы. Однако главная заслуга в этом успехе принадлежала морякам и морским пехотинцам военно-морской бригады. Они прошли через испытание, редко выпадающее на долю солдат, и тем не менее вышли победителями. Им пришлось брать тот самый высокий холм, который так усердно обрабатывала наша артиллерия. Мощным рывком моряки ринулись на склон и попали под страшный огонь. Стреляли из-за каждого камня. Первые ряды просто снесло шквалом «маузеров». Очевидец записал, что бригаду было едва видно в поднятом пулями песке. На мгновение моряки залегли, а потом, перехватив дыхание, снова пошли вперед с грудными морскими криками. Их было всего четыре сотни – двести моряков и двести морских пехотинцев, а потери во время первого стремительного рывка оказались ужасными. Однако моряки продолжали карабкаться вверх. Их подбадривали отважные офицеры. Некоторые морские офицеры были совсем юношами – корабельные гардемарины. Капитан «Могучего» Этельстон погиб. Пламбе и Сениор из морской пехоты – тоже. Капитан «Дориса» Протеро упал со смертельной раной, продолжая кричать своим матросам: «Возьмите этот холм и не сходите с него!» Гибель юного корабельного гардемарина Гуддарта стоит значительно больше, чем чья-то долгая, ничем не примечательная жизнь. Раненый Джоунс из морской пехоты поднялся и ринулся вперед со своими людьми. Самые тяжелые потери понесли именно они – отважные морские пехотинцы, бойцы, готовые сражаться всегда и везде, на море и на суше. Когда наконец моряки закрепились на вершине смертоносного холма, на склонах остались лежать три офицера и восемьдесят восемь пехотинцев из 206 – за несколько минут погибла почти половина людей. Матросы, захватившие холм, потеряли восемнадцать человек. Половину всех британских потерь в этом бою понес маленький отряд, в высшей степени блистательно поддержавший доброе имя и славу своего рода войск. С такими людьми под английским военно-морским флагом мы можем не беспокоиться за родные острова.
Сражение у Энслина стоило нам около двухсот человек убитыми и ранеными, но, кроме того, что мы расчистили путь к Кимберли еще на один перегон, трудно сказать, какие выгоды принесла нам эта победа. Мы отвоевали холмы, но потеряли людей. Потери буров, по-видимому, составили менее половины наших. Усталость и немногочисленность нашей кавалерии не позволили преследовать противника и захватить бурские орудия. В течение трех дней солдаты дали два тяжелых боя в безводной местности и под тропическим солнцем. Они сильно устали, а чего добились? Причины такого положения вещей, естественно, активно обсуждались и в лагере, и дома. Разговоры постоянно возвращались к недовольствам лорда Метуэна по поводу недостатка кавалерии и артиллерии на конной тяге. В наше Военное министерство, которое в некоторых делах действовало поразительно эффективно, была брошена масса несправедливых обвинений. Однако в вопросе с задержкой отправки кавалерии и конной артиллерии (а ведомство, как и общественность, имело сведения об исключительной мобильности нашего врага), безусловно, существуют основания для расследования. Буры, принимавшие участие в этих двух сражениях, в основном принадлежали к якобсдальскому и фауресмитскому отрядам, некоторые бюргеры были из Босхофа. Знаменитый Кронье со своей старой трансваальской гвардией двигался из Мафекинга. Пленные в Бельмонте и Энслине сильно досадовали, что он опоздал и не принял на себя общее командование. Однако во время последнего боя поступали донесения, что бурское подкрепление на подходе. Бои за свобождение Кимберли вовсе не закончились. В самый разгар боя отправленные на наш правый фланг уланские дозоры доложили, что довольно крупный отряд бурских всадников уже приблизился и занял позицию на холме у нас в тылу. Их позиция представляла очевидную опасность, и Метуэн отправил туда полковника Уиллоби Вернера с Гвардейской бригадой. На обратном пути этому доблестному офицеру сильно не повезло – его лошадь споткнулась, и он получил серьезное ранение. Миссия Вернера, однако, достигла своей цели: гвардейцы, двигаясь через плато, встали таким образом, что пополнение не могло оказать помощь обороняющимся без открытого боя, а это противоречило бурским традициям. Им пришлось созерцать, как товарищи терпят поражение. На следующий день этот кавалерийский отряд отошел обратно на север и, без сомнения, находился среди тех, с кем мы вскоре столкнулись у реки Моддер.
Марш от реки Оранжевая начался в среду. В четверг произошло сражение у Бельмонта, в субботу – у Энслина. Не было средств днем защититься от жары, а ночью от холода. Не хватало воды, да и ее качество подчас оставляло желать лучшего. Войска нуждались в отдыхе, поэтому на вечер субботы и воскресенье они остались в Энслине. В понедельник утром 27 ноября изнурительный марш в Кимберли продолжился.
На рассвете 27 ноября маленькая британская армия снова двинулась вперед серовато-коричневой колонной по пыльным равнинам. Ночью они сделали привал на прудах Клипфонтейна, не столкнувшись с врагом впервые за целый день марша. Появились надежды, что, возможно, два последовавших одно за другим поражения лишили буров присутствия духа и дальнейшего контрнаступления не будет. Однако те, кто знал о непосредственной близости Кронье и его опасном нраве, более адекватно оценивали ситуацию. Здесь, вероятно, следует сказать несколько слов об этом знаменитом командире, который сыграл ту же роль в западной части театра военных действий, что Жубер – в восточной.
Командиру Кронье во время войны было шестьдесят пять лет. Крепкий смуглый человек, спокойный внешне и горячий в душе, у своего сурового народа он считался исключительно твердым. Его мужественное бородатое лицо имело спокойное мягкое выражение. Говорил Кронье мало, но всегда метко и обладал даром зажигать и укреплять дух солдат словом. На охоте и в столкновениях с туземцами он вызывал восхищение соотечественников, прежде всего отвагой и умением находить выход из сложных ситуаций. В войне 1880 года Кронье руководил бурами при осаде Почефстрома и совершил решительный штурм, не руководствуясь нормами морали ведения войны. В итоге он вынудил городок сдаться, утаив факт подписания общего перемирия. Это деяние впоследствии порицало его собственное правительство. Последующие годы Кронье провел как единовластный правитель и хозяин своих ферм, у многих вызывая уважение и всем внушая страх. Некоторое время он являлся комиссаром и запомнился суровостью. Снова призванный на поле боя рейдом Джеймсона, он решительно загнал противника в безвыходное положение и, как утверждают, требовал, чтобы с пленными поступили самым жестким образом. Таков был человек – умелый, коварный, жестокосердный, притягательный, который с усиленной грозной армией встал на пути усталых солдат Метуэна. Они были достойными соперниками. С одной стороны – выносливые люди, обученные стрелки, хорошая артиллерия и оборонительная позиция; с другой – британская пехота с многовековой традицией, чувством долга, дисциплинированностью и высоким боевым духом.
В умах наших командиров сражение с бурами настолько тесно связалось с горами, что, даже зная о том, что по плато вьется река Моддер, они не подумали о возможности встретить сопротивление именно там. Так сильна была уверенность в себе или так слаба разведка, но равные по численности силы противника (со множеством орудий) сосредоточились на расстоянии семи миль, а наступление велось без какого-либо учета предстоящей битвы. Очевидное даже для штатских людей предположение, что река – место, на котором весьма вероятно встретить упорное сопротивление, казалось, совсем не возникало. Возможно, несправедливо винить генерала за этот факт. У каждого человека вызывает сочувствие благородный и смелый воин. Рассказывают, как во сне генерал кричал, что ему «следовало взять с собой те два орудия». Однако здравый смысл отказывается допускать, что ни кавалерия, ни разведывательная служба не виноваты в столь абсолютном неведении.[40] Утром во вторник 28 ноября британские войска получили приказ выступать немедленно, а завтракать, когда дойдут до реки Моддер, – мрачная шутка для тех, кто выжил и может ее оценить.
Накануне ночью к армии подошло желанное пополнение – Аргайллский и Сатерлендский хайлендские полки, компенсировавшие потери недели. Утро было безоблачное. В высоком голубом небе сияло яркое солнце. Солдаты, хотя и на пустой желудок, шагали весело, выпуская дымок своих курительных трубок. Их ободряло, что смертоносные холмы на время остались позади, а большое плато постепенно понижалось туда, где линии зелени обозначали течение реки. На противоположном берегу виднелись отдельные строения. Одно здание работники из Кимберли использовали в качестве места отдыха в выходные дни. Довольно большая гостиница стояла мирная и безобидная, глядя открытыми окнами в милый сад. Однако и у окон, и в саду притаилась смерть. Маленький смуглый человек, который в дверях разглядывал в бинокль приближающуюся колонну, был орудием смерти – наводящим ужас Кронье. Ему помогал человек, которому предстояло надолго зарекомендовать себя еще более суровым. Семитское лицо, нос с горбинкой, густая борода, орлиный взор, потемневшая от жизни на равнине кожа – это был Деларей, один из тройки боевых командиров, чьи имена навсегда будут связаны с доблестным сопротивлением буров. Тогда Деларей являлся советником, главнокомандующим был Кронье.
Кронье расположил свои силы и мастерски, и необычно. Вопреки привычной военной практике при обороне рек Кронье замаскировал своих солдат на обоих берегах. Утверждают, что он расположил тех, в чью стойкость верил меньше, на британской стороне реки, чтобы они могли отступать лишь под обстрел своих непоколебимых товарищей. Окопы вырыли с учетом уклонов земли, так что в некоторых местах можно было обеспечить тройную линию огня. Артиллерия, состоящая из нескольких тяжелых орудий и пулеметов (в том числе одной адской счетверенной малокалиберной зенитной установки), была искусно размещена на дальнем берегу. Она обеспечивалась не только котлованами, но и резервными укрытиями, чтобы орудия можно было быстро переместить, когда их расположение будет установлено. Ряды окопов, довольно широкая река, новые ряды окопов, укрепленные дома и хорошая артиллерия, прекрасно управляемая и прекрасно расположенная. Маленькую отважную британскую армию ждала серьезная работа. Глубина оборонительной позиции составляла от четырех до пяти миль.
Здесь в голову каждого штатского читателя должен прийти естественный вопрос: зачем вообще нужно было атаковать эту позицию? Почему мы не форсировали реку выше, там, где не было таких сложных преград? Ответ (насколько вообще можно ответить на этот вопрос), должно быть, состоит в том, что мы так мало знали о дислокации врага, что оказались безвозвратно втянутыми в бой, прежде чем это поняли. Тогда отводить армию стало опаснее, чем идти в атаку. Отступать по открытой местности тысячу ярдов – значит идти на верную гибель. Самым разумным и лучшим решением было довести дело до конца.
Смуглый Кронье все еще выжидал, размышляя в саду гостиницы. По полю продвигались ряды пехоты. Бедные парни, прошагав семь миль на горном воздухе, мечтали об обещанном завтраке. Была четверть седьмого, когда наши уланские дозоры обстреляли. Между солдатами и завтраком встали буры! Артиллерия получила приказ готовиться к бою. Гвардейцев выслали вперед на правый фланг, 9-ю бригаду под командованием Поула-Кару – на левый, вместе с только что прибывшими аргайллскими и сатерлендскими хайлендерами. Они гордо пошли вперед в смертоносную зону. Тогда, и только тогда, на них обрушился огонь винтовок, пушек и пулеметов. Тут все, от генерала до рядового, осознали, что, сами того не зная, вступили в самую жестокую битву из всех, до сих пор происходивших на этой войне.
До того как ситуация стала понятна, гвардейцы оказались в семи сотнях ярдов от бурских окопов, другие войска – примерно в девяти сотнях, причем на очень пологом склоне, что делало в высшей степени затруднительным найти хоть какое-то укрытие. Перед глазами солдат лежала мирная картина: река, домишки, гостиница, никаких солдат, никакого дыма – кругом безлюдно и спокойно, если не считать кратких вспышек огня. Однако грохот стоял жуткий. Солдаты, которые уже привыкли к грому больших орудий, монотонному рокоту «максимов» и треску «маузеров», снова напряглись от злобного «визга» автоматического скорострельного оружия. «Максим» шотландских гвардейцев попал в ураган снарядов этой штуки. Каждый снаряд был не больше крупного грецкого ореха, но они летели очередями по десять-двадцать. Солдаты и орудие были уничтожены мгновенно. Что же касается пуль, то воздух буквально пульсировал от их жужжания. По песку шла рябь, как на озере во время дождя. Наступать было невозможно – об отступлении не хотелось даже думать. Солдаты упали плашмя, вжались в землю. И без конца, залп за залпом, волны оружейного огня набегали и бились перед ними. Пехота тоже стреляла и стреляла – но во что было стрелять? Изредка показавшийся глаз или кисть руки бура на кромке окопа или за камнем – не мишень для расстояния в семьсот ярдов. Интересно было бы узнать, сколько британских пуль нашли в тот день свою цель.
Кавалерия была бесполезна, пехота бессильна. Оставались только орудия. Когда какой-либо отряд оказывается в беспомощном положении, он всегда обращает умоляющий взгляд на артиллерию и, по правде сказать, редко когда не получает поддержки храбрых пушек. Теперь 75-я и 18-я батареи полевой артиллерии стремительно загрохотали вперед и в тысяче ярдах приготовились к бою. Корабельными орудиями занимались четыре тысячи человек. Но и всех их вместе было недостаточно, чтобы подавить огонь противостоящих пушек большого калибра. Метуэн, должно быть, молил об орудиях, как Веллингтон о ночи, и никогда прежде молитва не получала ответа столь впечатляюще. Из британского тыла показалась новая батарея – нежданная, незнакомая. Усталые лошади тяжело дышали, солдаты, покрытые коркой из пота и грязи, вгоняли их в последнюю судорожную рысь. Путь батареи отмечали трупы лошадей, погибших от полного изнеможения. Кони сержантов тоже тянули орудия. Сами сержанты из последних сил шагали рядом с пушками. Это была 62-я батарея полевой артиллерии, которая за восемь часов прошла тридцать две мили. Теперь, услышав впереди шум битвы, последним отчаянным усилием она ворвалась на линию огня. Майор Гранет и его солдаты заслуживают самого глубокого уважения. Даже доблестные немецкие батареи, которые спасли пехоту при Шпихерне,[41] не могут гордиться подобным подвигом.
Теперь пушкам противостояли пушки, и пусть победят лучшие из артиллеристов! Мы имели восемнадцать полевых и корабельных орудий против замаскированной артиллерии врага. В воздухе туда и обратно с воем проносились снаряды. Усталые солдаты 62-й батареи тут же забыли обо всех предыдущих муках и трудах, склонившись над черными 15-фунтовиками. Половина орудий находилась в пределах дальности огня винтовки. Орудийные лошади стали главной мишенью интенсивного обстрела. В будущем ситуация повторится в Тугеле, причем на более близком расстоянии и с более серьезными последствиями. Тот факт, что одинаковая тактика применялась в двух далеко отстоящих друг от друга пунктах, демонстрирует, с какой тщательностью бурские командиры готовились к войне. «Прежде чем я отвел лошадей, – говорит один из британских офицеров, – они застрелили одного кучера, двух лошадей и моего собственного коня. Пока мы разворачивали орудие, один из артиллеристов получил пулю в голову и упал мне в ноги. Другой был убит, когда подавал снаряд». Грохот стоял оглушительный, но постепенно британцы начали брать верх. То здесь, то там небольшие возвышения на противоположном берегу, до этого непрерывно изрыгавшие огонь, вдруг замирали в холодном безмолвии. Одно большое орудие было разбито, другое отвели на пятьсот ярдов. Однако пехота все еще вела огонь из окопов, а подвинуть пушки ближе, не потеряв людей и лошадей, было невозможно. Давно миновал полдень, но несчастный завтрак казался как никогда далеким.
К концу дня сложилось патовое положение. Орудия не могли продвигаться вперед. Более того, потери артиллерии были настолько значительны, что требовалось отвести орудия еще на 2800 ярдов назад. К моменту отхода 75-я батарея потеряла трех офицеров, девятнадцать рядовых и двадцать две лошади. Пехота не могла наступать и не хотела отступать. Справа гвардейцы не могли открыться на фланге и обойти врага – им мешала река Рит, которая впадает в Моддер практически под прямым углом. Весь день бойцы пролежали под палящим солнцем, а над их головами беспрестанно свистели пули. «Пули шли сплошными линиями, как телеграфные провода», – живо описывал картину один журналист. Солдаты разговаривали, курили, многие спали. Винтовки они подкладывали под себя, чтобы те не перегрелись и могли стрелять. Снова и снова слышался глухой звук пули, нашедшей свою цель. Человек начинал тяжело дышать или судорожно двигать ногами. Но на тот момент потери были немногочисленны, поскольку рельеф местности давал некоторое укрытие и свистящие пули по большей части проносились выше голов.
Слева в это время происходили события, которым было суждено привести сражение к нашей победе. На британском берегу существовало достаточное пространство для продвижения. 9-я бригада шла, «прощупывая» путь до линии врага, пока не оказалась в месте, где огонь был менее интенсивным, а подход к реке более удобным для атаки. Здесь йоркширцы, отряд которых под командованием лейтенанта Фокса взял штурмом ферму, получили контроль над речкой, и ее форсировал объединенный отряд хайлендеров и фузилеров под личным руководством своего бригадного генерала. Пехотинцев, которых, по всей видимости, было не больше пятисот человек, обстреливали и бурские стрелки, и артиллерия обеих сторон. Наши собственные артиллеристы не знали, что Моддер уже успешно форсирован. Однако небольшая деревушка под названием Росмид превратилась в наш point d’appui.[42] Пехота цепко держалась, пока с противоположного берега к ней тянулось пополнение. «Ну, парни, как насчет рыбалки?» – прыгая в воду, крикнул майор нортланкаширцев Колридж. С каким удовольствием в этот знойный душный день солдаты ныряли в реку и, разбрызгивая воду, плыли к другому берегу в прилипшей к телу форме! Некоторые попадали в водовороты и спасались, ухватившись за раскрученные портянки своих товарищей. В результате между тремя и четырьмя часами дня большой британский отряд закрепился на правом фланге буров. Солдаты держались изо всех сил, хорошо понимая, что успех дня зависит от сохранения этого плацдарма.
«О, да тут река!» – воскликнул Кодрингтон, когда, двигаясь со своим отрядом направо, обнаружил, что придется преодолевать Рит. «Мне сообщали, что Моддер везде можно перейти вброд», – пишет лорд Метуэн в своем официальном донесении. Невозможно читать отчет о боевых действиях, не поразившись отрывочности, неполноте нашей информированности. Это дорого нам обошлось. Солдаты пробили себе дорогу, как они делали и раньше, однако им было бы много легче, если бы мы точнее знали, чего пытаемся достичь. С другой стороны, справедливости ради отметим, что Метуэн личной отвагой и непоколебимой решительностью подавал войскам в высшей степени вдохновляющий пример. Никакой генерал не смог бы сделать больше для поддержания боевого духа своих солдат.
И теперь, когда долгий изнурительный знойный и голодный день завершился, буры наконец начали оставлять окопы. Их настигала шрапнель, а британский отряд на фланге вызывал у них чувство безотчетной тревоги и страх за свои драгоценные пушки. Таким образом, когда опустилась ночь, буры тихо переправились через реку, отвели орудия и покинули окопы. На следующее утро усталые британские войска и их беспокойный генерал, вернувшись к своим суровым делам, обнаружили безлюдную деревню и ряд пустых домов. Только разбросанные пустые ящики из-под боеприпасов показывали, где стоял их сильный противник.
Лорд Метуэн, поздравляя войска с достигнутым успехом, говорил о «самой трудной победе в нашей военной истории». Сходная формулировка была использована и в его официальном донесении. Несомненно, нельзя слишком придирчиво относиться к словам раненого человека, все еще находящегося под впечатлением битвы. Все же военный историк должен улыбнуться при подобном сравнении этого сражения с такими, например, как Альбуэра[43] или Инкерман. Бой, в котором было убито и ранено пятьсот человек, нельзя ставить в один в ряд с жестокими отчаянными битвами, когда большинство победителей покидали поле боя на носилках, а не на своих ногах. Тем не менее есть несколько обстоятельств, выделяющих бой на Моддере из сотен других, покрывших славой знамена наших полков. Это было третье сражение в течение одной недели, люди находились под огнем по десять-двенадцать часов, не имея возможности утолить жажду под тропическим солнцем и слабея от голода. Впервые в жизни они столкнулись с огнем современных винтовок и новых пулеметов. Результат, похоже, подтвердил правоту тех, кто полагал, что с этого времени уже невозможно осуществлять фронтальные атаки, подобные английской у Альмы или французской у Ватерлоо. Даже самый отважный человек не может идти на безжалостный поток пуль и снарядов современного скорострельного оружия. Если бы наш фланг не закрепился за рекой, мы не получили бы шанса взять эту позицию. Еще раз было доказано, что даже самая лучшая артиллерия бессильна против непоколебимых и хорошо размещенных стрелков. Из менее значительных моментов отметим, что никогда не забудется рекорд форсированного марша 62-й батареи. Артиллеристы запомнят, как буры использовали орудийные котлованы, которые позволяли им менять расположение пушек после их обнаружения.
В этот день с британской стороны отличились Аргайллский и Сатерлендский хайлендские полки, Йоркширский полк легкооснащенной пехоты, 2-й Колдстримский полк и артиллерия. Из общего списка потерь примерно в 450 человек не менее 112 приходятся на доблестных аргайллцев и 69 на колдстримцев. Потери буров оценить исключительно трудно, поскольку они в течение всей войны прилагали всяческие усилия для их сокрытия. Ожесточенные и продолжительные бои, которые, согласно официальным сообщениям Претории, завершались с одним раненым бюргером, может быть, в каком-то смысле хорошая политика, однако это меньше говорит о мужестве, чем длинные списки, которые сжимают наши сердца в галереях славы Военного министерства. Совершенно очевидно, что потери буров на реке Моддер не могут быть много меньше наших. Все потери практически полностью являются результатом артиллерийского огня, поскольку в течение боя бурские стрелки находились в укрытиях. И вот он закончился, этот долгий яростный поединок. Кронье под покровом темноты угрюмо отошел, решительно настроенный на упорную борьбу в будущем, а британские солдаты упали на завоеванную ими землю и заснули в полном изнеможении.