Глава 7. Лондон
Бёрджесс вернулся в Кембридж во время Великого поста 1935 года и продолжил играть видную роль среди апостолов. 8 февраля он устроил у себя вечеринку для братьев, а на следующей неделе стал «модератором» в дискуссии «Антоний или Ленин?». На ней Грей Уолтер, Дэвид Чамперноун и Алистер Уотсон поддержали Ленина, Бёрджесс – Антония, а Виктор Ротшильд – обоих.
Бёрджесс переродился – не впервые в своей жизни. Он отошел от коммунистической партии – к удивлению своих товарищей и возмущению кембриджских коммунистов, которые посчитали его «предателем, поскольку он объявил о своем якобы состоявшемся переходе к правым взглядам»[171].
Ему уже исполнилось двадцать четыре года, и он в полной мере понял, что его будущее лежит вне университетских стен – причем несмотря на попытку Тревельяна обеспечить ему стипендию в Пембруке[172]. Бёрджесс уже был слишком стар, чтобы сдавать экзамен в Форин Офис, и он решил попытать счастья на преподавательской работе в Итоне. Но когда директор написал оттуда Деннису Робертсону с просьбой о рекомендациях, бывший наставник Бёрджесса предположительно ответил: «Я бы предпочел не отвечать на ваше письмо»[173]. Друзья пытались помочь ему устроиться в исследовательский отдел или центральный офис Консервативной партии, но безуспешно. Правда, в процессе поисков работы Бёрджесс познакомился с Джозефом Боллом, которому предстояло сыграть важную роль в его судьбе.
В апреле Бёрджесс уехал из Кембриджа в Лондон, где сначала поселился в доме 21 на Талбот-сквер – возле Гайд-парка, а потом снял квартиру в доме 38 на Честер-сквер, рядом с вокзалом Виктория. Он жил за счет средств семейного трастового фонда и периодических платежей от русских. К примеру, в июне 1935 года ему заплатили 12 фунтов. В этом же месяце Маклину заплатили 10 фунтов, а Филби – 11. Вероятно, Бёрджесс считался более ценным приобретением[174]. С начала 1933 года Бёрджесс писал для «Кембридж ревю». Теперь под псевдонимом Гай Фрэнсис он давал критический анализ исторической литературы для «Нью стейтмент»: 8 июня речь шла о жизни и письмах адмирала флота лорда Вебстера Вемисса; 13 июня разбору подверглись книги «Япония и Тихий океан», «Милитаризм и фашизм в Японии» и «Марионеточное государство Маньчжоу-Го».
Его квартира располагалась на верхнем этаже элегантного дома, выходящего окнами на церковь Святого Михаила. В ней было две комнаты и ванна в задней части кухни. Бёрджесс украсил ее как истинный патриот – в красных, белых и синих цветах, хотя относительно комбинации цветов мнения разошлись. Горонви Рис пишет о белых стенах, синих занавесках и красном ковре, синих простынях и красном покрывале. В другом рассказе мы читаем о белом потолке, синем ковре, сине-белых занавесках, синем диванчике с белыми подушками. По мнению его автора, только в таком окружении может жить разумный человек[175]. Гай часто проводил конец недели в постели – он утверждал, что резное изголовье его кровати принадлежало Стендалю. Он читал, пил красное вино, ел кашу, копченую рыбу, бекон, чеснок и лук. На все вопросы Бёрджесс охотно отвечал, что для полного удовлетворения ему необходимы книги, вино и «Мировые новости».
Его связь с Джеки Хантером продолжалась. Через него Бёрджесс познакомился с актером и режиссером Фритом Бенбери. «Я бы сказал, что встречал Гая за восемнадцать месяцев семь или восемь раз. Когда эта связь прервалась и мой друг решил изменить свою жизнь и жениться, Гай ушел и из его жизни, и из моей. Я больше никогда его не видел. Должен признаться, я находил Гая очаровательным и забавным, и, если бы он захотел продолжить отношения – чего он не сделал, – я бы не возражал»[176].
Он встречался со старыми друзьями, в первую очередь с Кимом Филби, который теперь жил с Литци в Килберне. Тим Милн, школьный товарищ Филби, впервые встретив Бёрджесса в доме Филби, писал: «Он произвел на меня сильное впечатление – полагаю, как и на всех, кто с ним встречался. Мне одно время казалось, что Бэзил Сил Ивлина Во частично списан с Гая, если, конечно, не принимать во внимание гомосексуализм Гая. Правда, даты не соответствуют. Ким и Литци назвали в честь его свою собачонку»[177].
Он вернулся в Кембридж, чтобы повидать Райлендса и Бланта. Там он как-то в мае встретил поэта Луиса Макниса, который сразу же написал Бланту: «Что касается Гая Б., он намного приятнее всех прочих твоих знакомых»[178]. Бёрджесс также возобновил дружбу с Горонви Рисом, который стал ассистентом редактора «Спектейтора» и жил в нескольких минутах ходьбы – на Эбери-стрит. На одной из вечеринок Риса Салли Грейвз, племянница поэта, увидела Бёрджесса, который демонстрировал американские штаны с застежкой-молнией – новшество в те дни. Она не поняла, правый он или левый, и сказала об этом Рису. Тот объяснил, что Бёрджесс называет себя «консервативным марксистом»[179].
В июне русские дали Бёрджессу задание обратиться в школу славянских исследований Лондонского университета, чтобы выучить русский язык и завязать знакомство с коллегами, которые могут быть офицерами МИ-6, а также с Элизабет Хилл, родственницей генерала Миллера, который руководил антибольшевистским российским общевойсковым союзом в Париже. «Малышка, определенно, умеет заводить дружбу»[180]. Бёрджесс записался в институт и попросил рекомендовать ему преподавателя. Ему повезло – его направили к Элизабет Хилл, которая дала ему один частный урок.
Вскоре Бёрджесс установил с ней хорошие отношения и узнал, что в институте действительно проходят подготовку сотрудники МИ-6; директор школы – бывший офицер МИ-6, который планировал вернуться в Советский Союз, а его секретарь – коммунист. Бёрджесс сразу показал, что может поставлять полезную разведывательную информацию.
Гай, регулярный гость в доме Ротшильдов в Тринге, произвел большое впечатление на мать Виктора венгерского происхождения – Розику – своим глубоким знанием текущих событий и умением поместить их в исторический контекст. Как-то он сказал, что железные дороги в латиноамериканской республике будут национализированы и Ротшильдам стоит продать акции. Он оказался прав, в то время как брокеры семьи выступили против. Годом раньше он предсказал рост стоимости акций оборонных предприятий и предложил Виктору вложить средства в «Роллс-Ройс», что тот и сделал с большой выгодой. Лишившись веры в своих советчиков, леди Ротшильд предложила Бёрджессу 100 фунтов в месяц – весьма приличная сумма – в обмен на ежемесячные рекомендации неофициального финансового консультанта[181].
Однако сестра Виктора Мириам утверждала, что эти деньги – показатель безмерной доброты ее матери, а вовсе не финансового гения Бёрджесса.
«Я не могу сказать точно, как долго моя мать обсуждала финансовые вопросы с Бёрджессом, но не думаю, что больше пары месяцев. Он никогда не действовал от имени моей матери, а только обсуждал золотой стандарт и давал ей информацию об инвестициях в Бразилии. Бёрджесс не был нанят моей матерью. Она была очень щедрым человеком и искренне симпатизировала молодым людям, которым трудно свести концы с концами. Она помогала Бёрджессу, так же как многим другим людям. …У меня никогда не складывалось впечатление, что его хотя бы в какой-то мере интересует золотой стандарт. Но он ценил хорошую кухню и имел слабость к кларету»[182].
Такая помощь не была необходимой, поскольку Бёрджесс пользовался трастовым фондом и вовсе не был нищим. По мнению другого современника Бёрджесса, Майкла Стрейта, за всем этим скрывалось нечто большее.
«Допускаю, что именно Ротшильды подтолкнули Г. Б. к карьере шпиона. Они отправили его к правым консерваторам следить за развитием связей с нацистами, что было очень важно для сионистов и всех евреев. Деньги, которые официально ему выплачивались за финансовые консультации, на самом деле были совсем за другие дела. Г. Б. оказался большим мастером внедрения, и это использовали русские. Связь между Ротшильдами и советской разведкой была, по моему мнению, скелетом в шкафу, который заставил В. Р. финансировать написание Райтом книги, в которой роль Ротшильдов была полностью устранена»[183].
Также Бёрджесс познакомился с Гарольдом Николсоном – возможно, при посредстве его сына Бена и общих друзей в Оксфорде, который стал его влиятельным наставником и, возможно, периодическим любовником. Этот вежливый, немного тучный мужчина с пухлым румяным лицом, аккуратными усиками и сверкающими глазами был бывшим дипломатом, только что избранным в парламент от Западного Лестера. Николсон был женат на Вите Сэквил-Уэст, но при этом оставался гомосексуалистом, и его внимание сразу привлек Гай Бёрджесс. Молодой человек был такого же возраста, как его сын, и разделял интересы Николсона-старшего[184].
Начиная с весны 1936 года дневник Николсона полон ссылок на обеды и ужины с Бёрджессом, в том числе с Джоном Мейнардом Кейнсом 17 марта. Был даже план назначить Бёрджесса личным секретарем Николсона. «Он позаботится о некоторых вещах для папы, и взамен получит политический опыт – никаких денежных сделок», – писал Бен Николсон в своем дневнике[185]
Или через Гарольда Николсона, или через Джозефа Болла Бёрджесс познакомился с Джеком Макнамарой, бывшим армейским офицером, который в ноябре 1835 года был избран членом парламента от консерваторов от Челмсфорда. Макнамара, шестью годами старше Бёрджесса, был геем. Он нанял его как секретаря, сопровождающего в поездках и личного помощника. Рис писал: «Его обязанности включали политические советы и удовлетворение эмоциональных потребностей»[186].
У Макнамары было разведывательное прошлое. В 1926 году он был арестован французами в Тунисе по обвинению в шпионаже. В 1927–1933 годах он служил в Индии в рядах Королевских фузилеров. Там его знания хиндустани и ассамского языка оказались полезными. Обладая сильными прогерманскими взглядами, по возвращении он стал секретарем англо-германского клуба. Также он был членом англо-германского товарищества, которое финансировалось группой консервативных бизнесменов, видевших Германию оплотом против распространения коммунизма. Его членами были представители крупного бизнеса, к примеру таких компаний, как Unilever и ICI, а также аристократы и члены обеих палат парламента. Хотя они утверждали, что не одобряют нацизм, их целью было распространение германского влияния на Британию, что они делали, устраивая роскошные приемы в германском посольстве и в отеле Мейфэр. К сентябрю 1936 года товарищество насчитывало 347 членов[187].
Бёрджесс привел туда Филби, и тот почти сразу начал писать речи и статьи для таких видных членов, как лорд Маунт-Темпл и лорд Редесдейл, и редактировать журнал товарищества[188].
Связь Бёрджесса с Макнамарой и англо-германским товариществом был полезна для оценки международных планов Германии и маскировки его коммунистического прошлого. Она же свела его с Эдуардом Пфейфером, генеральным секретарем радикальной Социалистической партии Франции, и начальником канцелярии Даладье, в январе 1936 – мае 1940 года занимавшего пост военного министра и с апреля 1938 по март 1940 года – премьер-министра.
Пфейфер, садомазохист и ведущий член французского скаутского движения, познакомил Бёрджесса не только с полезными людьми из мира европейской политики, но и гомосексуальными удовольствиями Парижа и митингами бойскаутов в Кельне[189]. Бёрджесс потчевал друзей историями – некоторые из них, возможно, были правдивыми – о партиях в пинг-понг, которые игрались в вечерних костюмах с обнаженным юношей вместо сетки, и оргиях в парижских борделях[190].
Через Пфейфера Бёрджесс начал поставлять статьи в подконтрольную газету, которую финансировал Отто Аббец, немец, позже назначенный нацистским послом в оккупированной Франции. Предположительно, Бёрджесс также писал в городской информационный бюллетень, выпускаемый Рудольфом Кацем, который работал на Ротшильдов, но временные рамки неясны[191].
Горонви Рис писал, что в этот период Бёрджесс «работал корреспондентом для разных изданий, хотя каких именно, я не знаю. Но по работе он много ездил за границу. Он неопределенно рассказывал о поездках в Париж, и у него всегда было много денег»[192].
Париж был центром и советской разведки, и Коминтерна. Именно в этот период Бёрджесс познакомился с Вилли Мюнценбергом, ведущим пропагандистом Коминтерна в Западной Европе. Этот невысокий коренастый человек с большим лбом и глубоко посаженными глазами стал прообразом Байера в романе Кристофера Ишервуда о Берлине 1930-х годов «Труды и дни мистера Норриса». Вилли Мюнценберг родился в 1898 году в Тюрингии, был издателем и депутатом рейхстага от Коммунистической партии Германии. Он покинул Германию в ночь пожара в Рейхстаге и приступил к организации мирового крестового похода против фашизма со своей новой базы в Париже, используя разные комитеты народных фронтов.
Одним из помощников Мюнценберга был Отто Кац, работавший под псевдонимом Андрэ Симон. Талантливый писатель, написавший книгу о поджоге Рейхстага, опубликованную издательством «Голланц», он отвечал за размещение в прессе прокоммунистичских статей. Он свободно говорил на четырех языках – французском, английском, русском и чешском – и часто бывал в Лондоне, где его перемещения отслеживались МИ-5[193]. Таким образом, через год после окончания Кембриджа Бёрджесс оказался в сумеречном мире коминтерновских шпионов, агентов влияния и международной дипломатии.
Примерно в это время он познакомился через Кристофера Ишервуда с Джеральдом Гамильтоном – прообразом обаятельного жулика Артура Норриса из романа. Его иногда называли «самым порочным европейцем». Гамильтон, который встретился с Ишервудом в Германии, работал на Каца, хотя не вполне ясно, как далеко заходила его преданность.
Попавший в тюрьму во время Первой мировой войны за прогерманские антибританские настроения, Гамильтон также успел побывать в тюрьмах Франции и Италии за кражу у миланского ювелира жемчужного ожерелья и отбыл наказание в Британии за (среди прочего) банкротство, грубую непристойность и угрозу национальной безопасности.
Одно время он жил с Алистером Кроули, известным оккультистом и сатанистом, причем оба мужчины доносили друг на друга. Кроули поставлял информацию о коммунистах, германских националистах и нацистах британской разведке, а Гамильтон докладывал о деятельности Кроули нацистам. Гамильтон познакомил Кроули с Бёрджессом, и тот стал вытягивать информацию у обоих.
В 1951 году на допросе в МИ-5 Гамильтон утверждал (хотя ему вряд ли можно полностью доверять), что в течение четырех лет перед началом Второй мировой войны он часто видел Бёрджесса. Он описывал его как «одного из самых грязных и неопрятных людей, с которыми ему доводилось встречаться… к тому же с отвратительными манерами за столом»[194].
Позже Гамильтон описал одну из встреч с Бёрджессом в Бельгии в это время. «Ведя разгульный образ жизни, он никогда не проявлял насилие; он мог пить всю ночь, но не становился агрессивным. Помню одно воскресное утро, когда он очень рано появился на занимаемой мной вилле в Укке, при этом выглядел необычно грязным (даже для него) и взъерошенным». Узнав, что Бёрджесс явился с мессы, Гамильтон удивился. Однако тот пояснил, что посетил не Святую мессу, а Маас – пользующийся исключительно дурной репутацией ночной притон, расположенный у Северного вокзала в Брюсселе[195].
Судя по всему, Бёрджесс, судя по всему, примерил новые политические цвета с удовольствием. Как отметил его друг Сирил Коннолли, «все еще насмехаясь над буржуазной интеллигенцией, он теперь жарко восхвалял современный реализм нацистских лидеров: его восхищение экономической беспощадностью и кратчайшим путем к власти толкнуло его к противоположной крайности»[196].
Эдуард Пфейфер, учившийся несколькими годами раньше Бёрджесса в Итоне и Кембридже, теперь работавший в государственном аппарате, 15 ноября 1935 года написал Джулиану Беллу: «Недавно мельком видел Гая Бёрджесса. Он так и не получил работу у консерваторов, но кое-как перебивается написанием политических докладов об Англии для Comite des Forges (Комитет металлургической промышленности). Он говорит, что Маркс прав, но коллективизм может прийти в Англию только через консерваторов. Чудак»[197].
Встретившись примерно в то же время в Лондонской библиотеке с Горонви Рисом, Бёрджесс объяснил ему, что «единственные люди, которые действительно верят, что можно удержать Индию, и имеют для этого силы, – правые консерваторы мистера Черчилля. …А их единственная надежда на успех – союз с крайними правыми в Европе, которых представляют германские нацисты и итальянские фашисты. Все они не возражают против усиления британского правления в Индии, пока имеют свободу действий в Европе. …Создалось впечатление, что Гай, как глубоководный ныряльщик, окунулся в великий океан коммунистической диалектики и выбрался оттуда с оружием, позволившим ему демонстрировать противоположное всему тому, во что он раньше верил, а теперь отрицал»[198].
Хотя Бёрджесс публично демонстрировал полную перемену взглядов, отказавшись от своего студенческого коммунизма, это вывело его из равновесия. Блант писал в своем дневнике: «Интеллектуальный кувырок, который тогда был вынужден совершить Гай, его притворная симпатия в нацистам и вступление в англо-германское товарищество, о которых так много пишут, не показывают, как тяжело ему это далось. Он бы с радостью остался открытым членом партии… Но его вера в дело коммунизма была настолько абсолютной, что он без вопросов выполнил приказ…»[199]
В течение всего 1935 года Бёрджесс исследовал разные возможности работы. В январе 1936 года он был принят на месячный испытательный срок в «Таймс» на должность помощника редактора. Коллега – Оливер Вудс – позже вспоминал, что он «добросовестно ездил каждый день с вокзала Виктория на станцию Блэкфрайерс, чтобы занять свое место в самом конце стола помощников. Бёрджесс вел себя безупречно, носил костюм и был трезв, и все равно спустя четыре недели ему сказали, что «Таймс» считает его кандидатуру неподходящей[200].
Весной 1936 года он совершил поездку в Германию по поручению Совета по международным связям английской церкви, якобы чтобы убедиться в преследовании евреев в Германии. Поездка была организована Джоном Шарпом, наследником предприятий по производству джутовой муки в Данди, недавно ставшим архидиаконом Юго-Восточной Европы. Он работал в Совете. Бёрджесс познакомился с ним через Макнамару. Бёрджесса и Шарпа сопровождали Макнамара и Том Уайли[201].
Бёрджесс не преминул воспользоваться возможностями, представленными поездкой, чтобы получить удовольствие и продвинуть свою шпионскую карьеру. Компрометирующие фотографии члена парламента и архидиакона, обнимающих красивых арийских юношей, впоследствии попали от Бёрджесса к немцам. Они до сих пор хранятся в личном деле Малышки в архивах советских спецслужб[202].