Глава V. Серьги с бриллиантами
Таня была первой городской девушкой, с которой подружился Родион. Они встретились в фотоателье, куда Родион пришёл за своими фотографиями шесть на девять. (Одна из них чудом сохранилась). Он отдал квитанцию фотографу, и подошёл к столику с готовыми снимками. Там стояла молоденькая девушка, и, наморщив лоб, рассматривала его фотографию. Родион сказал:
– Девушка, в живом виде я выгляжу лучше.
Девушка ничуть не смутилась, посмотрела на оригинал, и задумчиво сказала в ответ:
– Странно, вас я вижу первый раз, а на фотке вы мне кого-то напоминаете, а кого именно, не могу вспомнить.
– Это «Дежа вю». Ложная память. Типичный случай.
Из ателье они вышли вместе, и оказалось, что им по пути. Познакомились, и как-то сразу перешли на «ты». Таня была среднего роста пухленькой брюнеткой, но некоторая полнота девушку нисколько не портила, потому что у неё имелась ярко выраженная талия, да и всё остальное было в порядке. Полненькие ножки красивых очертаний ритмично цокали маленькими каблучками по асфальту. Родион даже приотстал, чтобы полюбоваться на Танину выразительную фигурку. Она это почувствовала, и зарделась, то ли от смущения, то ли от удовольствия. По дороге Родион в качестве ритуального рассказа изложил газетную статью на затронутую тему о «Дежа вю». По окончании рассказа, Таня остановилась, смерила взглядом Родиона, и сказала:
– Совсем молодой, а уже умный. А с виду и не подумаешь.
– Ну, если честно, то не такой уж я и умный. Просто у меня память хорошая. Эту статью я только позавчера в газете прочитал, и ещё не успел её забыть.
– Слава богу! А то уж я подумала, что ты этот самый, как его …, вундеркиндер. Меня от них со школы тошнит. А память у меня не ложная, а самая настоящая. Я вспомнила, что видела тебя в спортзале «Трудовых резервов». Меня подруга туда зазвала на её парня посмотреть, а ты как раз с ним боролся.
Родион пригласил Таню в кино, она согласилась, и они начали встречаться. Дружили они целомудренно, и дальше поцелуев дело не заходило. Скорее всего, по той причине, что в городе кусты и прочие укромные места попадаются не на каждом шагу. Такого рода места, конечно, имелись, но Таня была предусмотрительна, и тщательно их избегала. Впрочем, этот роман оказался недолгим.
Танины родители были работниками торговли, и дочку соответственно пристроили в торговый техникум. У Тани имелся брат Игорь, учившийся в пятом классе. Он сразу признал Родиона за «своего». Жили они недалеко от вокзала «Сельмаш» на четвёртом этаже пятиэтажного дома. По меркам того времени Танина семья была зажиточной. Трёхкомнатная квартира была забита красивыми, и просто дорогими вещами, но речь пойдёт о принадлежащих Таниной матери серёжках с маленькими настоящими бриллиантами. Они хранились в оригинальной лакированной шкатулке вместе с прочими украшениями.
Когда Таня подросла, то однажды наведалась в эту шкатулку и пришла в восторг. А серёжки настолько её восхитили, что она под большим секретом показала их своей подруге однокласснице Светке, живущей в соседнем подъезде. Время шло, девочки взрослели, и когда Таня познакомилась с Родионом, Светка безнадёжно влюбилась в парня из соседнего двора. Приветливый юноша по имени Павлик всегда с ней здоровался, а иногда спрашивал о делах, но чисто из вежливости. Он не видел в ней девушку, как таковую. Позднее такую ситуацию покажут в знаменитом фильме «Афоня». Света изобретала всё новые способы обратить на себя внимание, но безуспешно. В этот день она приобрела два билета на вечерний сеанс в кинотеатр «Юбилейный», и устроила передачу одного билета Павлу, чтобы побыть в кинозале с ним рядышком. А для усиления эффекта она попросила у Тани эти самые серьги на один вечер. Таня помялась, но решила выручить подругу, и ради такого дела принесла ей эти серьги. Проникнувшись идеей, она приказала Свете тут же идти в парикмахерскую, и сделать прическу, не закрывающую ушей. Света приступила к исполнению.
Танина мама месяцами не заглядывала в свою шкатулку, но по закону подлости именно в этот вечер она зачем-то её открыла, и сразу обнаружила пропажу ценных побрякушек. Начались разборки, к делу подключился отец, и Тане устроили допрос. Таня боялась своего отца, человека старой закалки, который в гневе запросто мог её отлупить, и поэтому ничего не сказала о Светке. Зато отец сразу решил, что серьги украла именно Светка, потому что из всех подруг она чаще всего бывала в гостях у Татьяны. Родители начали совещаться, что лучше – поговорить с предполагаемой воровкой, или сразу идти подавать заявление. Таня поняла, что дело пахнет керосином, ведь в любом случае всё откроется, и ей достанется на орехи. Тогда она сделала частичное признание в том, что сама взяла серьги из шкатулки примерить, а потом забыла, куда их положила. Начались поиски, которые, естественно, оказались безрезультатны. Таня тянула время. Полдевятого заканчивался сеанс, и она рассчитывала в тот момент сбегать до Светки, и забрать у неё злополучные украшения. Но всё оказалось сложнее, так как отец объявил ей домашний арест до тех пор, пока не найдётся пропажа. Таня засела в своей комнате, и начала думать, что ей делать. Можно было попросить сбегать до Светки брата Игорька, но это значило навеки попасть к нему в рабство. И не было гарантии, что он тут же не проболтается.
На улице уже стемнело, и, выглянув в окно, Таня вспомнила про Родиона. В этот вечер у них было свидание, и, скорее всего, он уже ждал Таню на обычном месте возле газетного киоска. У Тани отлегло от сердца. Она знала, что Родион её выручит, нужно лишь было сообщить ему о проблеме. Она быстро написала записку с инструкциями, заклеила её в конверт от любопытных глаз, и попросила Игорька отнести её Родиону. Родителям сказала, что это сообщение молодому человеку, чтобы он сегодня не ждал её напрасно. Игорь быстро выполнил поручение, и вернулся домой.
Родион прочитал записку при свете уличного фонаря, хмыкнул, и отправился действовать согласно полученным указаниям. Свету он нашёл сразу. Она стояла возле своего подъезда с мокрым от слёз лицом. Родион испугался, что её ограбили, но всё оказалось не так страшно. Павлик не заметил серёжек и новой Светиной причёски. Он с удовольствием посмотрел фильм «Дайте жалобную книгу», вежливо попрощался и ушёл. Родион знал от Тани о Светиных страданиях, и попытался её утешить:
– Это всё к лучшему. Ведь если бы он сегодня обратил на тебя внимание, то получилось бы, что ему понравились серьги, а не ты сама. Хотя, возможно, ты на правильном пути, но не знаешь его слабого места.
– А оно у него есть?
– Конечно, он же не робот. Знаю я твоего Пашку. Ребята давно заметили, что он всегда болеет за тех, кто в красной форме. Его на красный цвет тянет как быка. У него и кличка «Вежливый бык». Покрась волосы в морковный цвет, оденься во всё красное, и после этого от Паши батогом не отобьёшься.
– Да мне красный цвет не идёт. Я буду выглядеть как идиотка.
– Возможно. Зато Паша будет носить тебя на руках.
У Светы поднялось настроение и высоли слёзы. Она передала Родиону серьги, и вприпрыжку отправилась домой. Родиону осталось передать серьги Татьяне.
Окно Татьяниной спальни находилось недалеко от пожарной лестницы. Родиону нужно было забраться по ней до четвёртого этажа, и переправить серьги Тане в нужную форточку. Для молодого спортивного парня это не составляло труда. Вмурованная в торец жилого корпуса железная пожарная лестница располагалась на некоторой высоте. Под ней валялись две или три половинки кирпича. Родион отодвинул их ногой в сторону, и, подпрыгнув, ухватился за нижнюю перекладину. Подтягиваясь на руках, он быстро забрался на лестницу, и начал карабкаться вверх. Лестница почему-то была не строго по центру, и правые окна находились к ней ближе, чем окна слева, где была Танина квартира. На уровне третьего этажа справа открылось окно, и сварливый женский голос сказал: – «Куда ты лезешь паразит? Сейчас я в милицию позвоню». Родион не стал тратить время на перепалку, и молча полез дальше. На четвёртом этаже слева в большой форточке торчала голова и рука Тани. Серьги Родион завязал в носовой платок, и, держась одной рукой за лесенку, попытался его передать, но не смог дотянуться до Таниной руки. Тогда он сказал: – «Лови», и бросил ей платок, но она не сумела его поймать, и серьги упали вниз. Пришлось спускаться на землю. Родион нашёл платок, а потом выломил из какого-то куста лозину, взял её в зубы, и снова забрался на лестницу до Таниного окна. На этот раз передача драгоценностей прошла удачно.
Но как только он начал спускаться, внизу вспыхнул фонарик, и раздался голос:
– Эй! Верхолаз! Немедленно слезай оттуда! Ты окружён!
Стало ясно, что вредная тётка всё-таки позвонила в отделение. Родион милиционеров не испугался, потому что был трезв, и преступлений не совершал. Он крикнул вниз:
– Я и так спускаюсь. А вы товарищи будьте осторожны! Там кирпичи под ногами, не покалечьтесь в темноте.
Поравнявшись с третьим этажом, Родион увидел в правом окне силуэт вредной тётки, которая язвительно сказала ему:
– Попался ворюга, теперь не убежишь.
Родион вспомнил детские соревнования, на секунду задержался, и смачно плюнул тётке в лицо. В ответ прозвучала нецензурная ругань, подтвердившая, что он не промазал. Родион не успел спуститься до второго этажа, когда рядом пролетел, едва не зацепивший его какой-то предмет. Как потом выяснилось, это был небольшой глиняный горшок с цветком. Внизу раздался глухой удар, звук падения, затем ещё один удар и стон, а потом фонарик погас, и наступила тишина.
Сержант и рядовой, задрав головы, смотрели на спускающегося Коновалова, чтобы в нужный момент его скрутить, Но тут сверху прилетел цветочный горшок, и врезался в сержанта, ободрав ему правое ухо. От удара его кинуло в сторону рядового. Тот хотел его поддержать, неловко отступил, и подвернул ногу на половинке кирпича. В ноге что-то хрустнуло, от дикой боли рядовой потерял равновесие, и упал на землю вместе с сержантом. Спрыгнув на землю, Родион увидел двух сидящих на земле милиционеров. Сержант всё ещё пребывал в шоке от удара горшком, а рядовой осторожно щупал свою пухнущую на глазах ногу. Родион споткнулся о горшок, осмотрел его, и сказал:
– Ты гляди, какая баба злая! Цветка не пожалела, горшком запустила. А он и не разбился.
Сержант отозвался:
– Самортизировал об меня. Что ещё за баба?
– Я с ней незнаком. Её окно рядом с лесенкой на третьем этаже. Она меня без всяких оснований ворюгой обозвала. В кого она горшком целилась, сказать трудно. Может быть в меня, а может и в вас, если подумала, что вы мои сообщники. Потом с ней разберётесь:
– Ты-то сам чего там делал?
– В этом доме моя подружка живёт. Сегодня родители её из дома не выпускают. А брат её меньший передал мне, что она хочет меня увидеть, и, что её комната недалеко от пожарной лестницы. В общем, получилось свидание на высоте.
С помощью фонарика Коновалов определил у сержанта перелом ключицы, а у рядового что-то нехорошее, скорее всего разрыв связок голени. Правая рука у сержанта не действовала, и Коновалов помог ему встать на ноги. Худощавого рядового Коновалов без труда взвалил на плечи, и они пешком отправились в отделение милиции. Впрочем, идти было недалеко, и Коновалов даже не запыхался.
Дежурный по отделению капитан Бубнов думал, что перевидал всё, но когда задержанный нарушитель добровольно приволок на закорках своего конвоира, понял, что жизнь ещё способна удивлять. Он тут же позвонил в госпиталь, и вызвал опергруппу, ведь покушение на милиционера дело серьёзное. В ожидании медиков сержант доложил о случившемся, а Коновалов повторил рассказ о причине своего нахождения на лестнице. Затем Родион отвёл опергруппу из двух человек на место происшествия. Цветочный горшок был найден и приобщён, а площадка под лестницей сфотографирована. На обратном пути оперативник Дмитрий Никитин спросил Родиона:
– А чего ты не скрылся с места происшествия?
– Ну, вы даёте! Эти люди пострадали из-за меня, а я не так воспитан, чтобы человека в беде оставить.
Работа в милиции делает людей циниками, и Дима Никитин не был исключением:
– Ты глянь, благородный, какой! Не ищи дурней себя Коновалов. Ты же сразу просчитал, что если скроешься, то тебя будут искать, а когда найдут, то всё на тебя и свалят.
– Товарищ опер, да ведь я ничего такого не совершал. Зачем мне было убегать?
– Возможно, так оно и было, но я тебе устрою проверку, а это нетрудно.
Никитин развил бурную деятельность, метательница горшка вскоре была задержана, и доставлена в отделение. Эта сорокалетняя толстая баба, работавшая в общепите в жизни разбиралась. Узнав, что за малым чуть не убила милиционера, она заявила, что горшок упал случайно, и в дальнейшем не меняла своих показаний. На Родиона она смотрела зло, но про плевок благоразумно помалкивала. На другой день следователь, взяв подписку, отпустил её домой до суда.
В «обезьянник» Родиона не посадили, и он расположился на скамейке недалеко от деревянного барьера, за которым находилось рабочее место дежурного. В отделении шла обычная вечерняя суета – кого-то приводили, обыскивали, и составляли протоколы. В начале одиннадцатого в дежурку завели Таню с отцом. Вообще-то вызывали одну Таню, но взволнованный отец решил её сопроводить. Увидев Родиона, Таня смешалась. Дома у неё всё уладилось. Серьги нашлись, и в семье воцарились мир и любовь. Но эту благодать внезапно нарушил вызов в милицию. Родион встал, и посмотрел на Таню с надеждой. Ему казалось, что дело идёт к концу. Никитин показал рукой на Коновалова, и спросил:
– Знаком ли вам этот человек?
Таня замешкалась, покосилась на отца, и, не глядя на Родиона, чётко произнесла:
– Я его вижу первый раз в жизни.
Родион дёрнулся, как будто его огрели палкой, но быстро пришёл в себя. Он сокрушённо пожал плечами, и произнёс:
– Да, товарищ опер, ошибка вышла. Я сейчас к ней присмотрелся, и понял, что раньше эту девушку не знал.
Никитин оживился, и радостно заговорил:
– Вот ты и попался Коновалов! Сейчас я тобой займусь по-настоящему.
Затем повернулся к Тане, и сделался образцом вежливости:
– Спасибо вам большое. Вы нам очень помогли. Можете быть свободными.
Таня как-то неуверенно пошла на выход, и Коновалов услышал, как отец ей сказал:
– Правильно дочка! Нам ещё уркаганов знакомых не хватало.
Родиона тщательно обыскали. У него изъяли пропуск, три рубля денег, и Танину записку, про которую он в суматохе забыл. Никитин мельком прочитал записку, положил её в карман, и отвёл Родиона в свой кабинет на втором этаже. Кабинет был рассчитан на троих сотрудников, но в данный момент там никого не было. Оперативник Дима сел за стол, и усадил Родиона напротив. Затем начал изучать записку более внимательно. Родион заикнулся, что чужие письма читать не принято, но Дима только хмыкнул. Немного помолчав, он сказал:
– Вот теперь всё ясно! Я с самого начала не поверил в эту любовную романтику. Олух ты Коновалов! Ты её стерву выручал, покрывал, а она тут же от тебя отказалась. Подставила, и даже не раздумывала.
– Она своего отца боялась. Но вы правы, жёны декабристов были из другого теста.
– Какие декабристки? Сейчас вокруг одни аферистки!
– Товарищ лейтенант …
– Старший лейтенант.
– Товарищ старший лейтенант, вы по работе общаетесь с аферистами, вот поэтому вам и мерещатся одни стервы, а только нормальных девушек всё равно больше.
– С такими понятиями ты всегда будешь жертвой всяких мерзавок.
– Понятия здесь роли не играют, ведь от мерзавок никто не застрахован.
– Я застрахован. Я их всех сразу насквозь вижу.
– Товарищ старший лейтенант! Вы же ещё молодой, и всё у вас впереди.
– Что впереди?
– Встреча с той, которая обведёт вас вокруг пальца. Всякую косу поджидает её камень.
– Не дождёшься. Корчишь из себя умника, а рассказал бы сразу, в чём дело, так давно бы тебя отпустили. Ладно, иди домой, но жди повестки в суд. Пойдёшь свидетелем.
Так Родион познакомился с опером Димой Никитиным, и после этой встречи они расстались вполне дружелюбно. Напряжённость в отношениях возникла немного погодя. К Тане Родион совершенно остыл. Она искала встреч, и пыталась что-то ему объяснить, но Родион всякий раз говорил, что видит её в первый раз, а затем шёл дальше. Таня поняла, что её бросили, но винить было некого.
Танина подруга Света некоторое время колебалась, но всё-таки послушалась Родиона. Она выкрасила волосы в ярко-красный цвет, и купила в тон красную блузку, а красные туфли конфисковала у матери. Вежливый Бык Паша немедленно прозрел, и принялся за ней ухлёстывать. Он буквально не давал ей проходу. Света помариновала его для порядка, однако, в конце концов, через полгода они сыграли свадьбу. Но менять цвет своих волос она не рисковала.