Ангел в петле. Глава первая. Волшебник (Д. В. Агалаков, 2012)

1

В тот зимний вечер Дмитрий Павлович Савинов сидел за письменным столом при свете настольной лампы и размышлял над заголовком статьи, без которого последняя выглядела беззащитной и серой.

Чай был выпит, сигарета докурена.

Хозяин дома лениво откинулся на спинку стула… Над его столом висел календарь с репродукцией. На картине открывалось поле, сплошь покрытое подсолнухами, над которыми парил ангел. По-своему – чудесное полотно. Оставалось закончить статью о гениальном художнике, не так давно сунувшем голову в петлю, и ждать гонорара.

За окном подвывала метель, но в доме Дмитрия Павловича было тепло и уютно. Только вот одна печаль – не было выпивки. А за углом до полуночи работало дешевое кафе, где подавали спиртное на любой вкус и горячую закуску.

Набросив в коридоре пальто и натянув теплую шапку, Дмитрий Павлович замер. Отчего с самого утра ему казалось, что этот день станет особенным в его жизни? Что за тайное предчувствие? Еще один самообман? Тем более, что и день-то шел к концу – остались одни крохи…

Дмитрий Павлович щелкнул замком и открыл дверь. Он вышел на улицу, плотнее запахнул пальто и уже через пару минут входил в питейное заведение. Знакомые лица, век бы которых не видеть… Кроме одного – милой девушки Полины, которая здесь была и за барменшу, и за официантку.

Кафе было небольшим, и она справлялась.

Иногда ему казалось, что он приходит сюда ради нее. Посмотришь на симпатичную Полю, на ее ладную, крепкую фигурку, на улыбку, которую она запросто раздаривала всем, ровные белые зубы, и жизнь кажется не такой уж плохой.

Дмитрий Павлович прошел к барной стойке.

– Что будете? – спросила девушка.

Она хорошо знала его в лицо.

– Двести граммов портвейна, – он полез в карман за деньгами.

– Бутерброд? – спросила Полина и улыбнулась. – С сыром?

И его королевское меню она хорошо знала!

– Именно так, Полечка, – с улыбкой кивнул он.

…Дмитрий Павлович глотал портвейн, то и дело поглядывая на Полину. Вот она сдувает светлую прядь с лица, ловко наполняет стаканы. Собирает посуду. И тогда между столиков мелькают ее крепкие ягодицы, обтянутые джинсами; материал вытерт на бедрах, на икрах девушки. А засаленный белый фартук, стянутый на талии, лучше любого платья от Кардена!

В стакане Дмитрия Павловича оставалось несколько глотков вина, когда напротив дверей забегаловки, выжигая фарами снег, остановился темный автомобиль. Дмитрий Павлович не мог поверить своим глазам: даже отсюда было видно, что там, среди февральской метели, остановилась дорогая иномарка. Фары погасли, открылась дверца; из салона выбрался мужчина в длинном черном пальто и, подняв воротник, поспешил к теплу.

Дверь открылась, питейная замерла…

Таких гостей забегаловка отродясь не видывала. Иноземный принц, не иначе! Все, что успел рассмотреть Савинов, это булавку на воротнике его рубашки. Нечаянно сверкнув, она ослепила большую часть посетителей; отблеск алмазного света заиграл даже в мутных стаканах с выпивкой. Люди оживленно кивали в сторону незнакомца, подталкивая заболтавшихся соседей локтями, те торопливо оборачивались. «Гляди-ка! – неслось по столикам. – Занесло!..»

По-хозяйски оглядевшись, гость подошел к барной стойке и устроился на табурете рядом с Дмитрием Павловичем. Последний поднял глаза и тут же встретился с ироничным взглядом незнакомца и такой же улыбкой. Незнакомец был худощав и в меру смугл, его прямые черные волосы были прилежно зачесаны назад. Полина, приоткрыв рот, смотрела на него точно так, как смотрела бы на распустившего хвост павлина, случайно завернувшего в их забегаловку.

Завсегдатаи кафе умолкли, все смотрели на гостя.

– «Дом Периньон», красавица, – с насмешливой улыбкой обводя взглядом зал и косившихся на него людей, сказал незнакомец.

– Что? – озадаченно переспросила Полина.

– Год безразличен.

«Сволочь, – делая глоток портвейна, подумал про себя Дмитрий Павлович. – Пора убираться домой». Но в простецком «что» девушки так открыто прозвучал холодок к новому посетителю, вызванный его пренебрежительным тоном, что Савинов решил остаться. Представление только начиналось…

На мизинцах заезжего господина Дмитрий Павлович разглядел по дорогому перстню. На каждом запястье – по золотому браслету. Но это были не просто куски золота – в этих браслетах, в их гравировке, запечатлелась виртуозная игра ювелира с драгоценным металлом. От них трудно было отвести взгляд!

Хорошо понимая, что над ней потешаются, Полина ничего не говорила, но и не двигалась с места.

– Простите, – неожиданно обратился гость к своему соседу, которым и был Дмитрий Павлович, – что вы пьете?

Савинов уже ненавидел нового посетителя забегаловки, как-то сразу прицепив к нему насмешливое «Принц». Особенно раздражали его наглющие глаза – навыкате. Впрочем, узкий орлиный нос, выступающие скулы и тонкий рот тоже были неприятны Дмитрию Павловичу.

– Я пью портвейн, – глухо отозвался он.

– И какой же?

– Самый обыкновенный. – Он покосился на Полину, которая не сводила глаз с незнакомца. – Проще не придумаешь.

– Девушка, – незнакомец взмахнул рукой. – Пожалуйста, мне такой же напиток, что пьет этот господин, – и он вежливо поклонился Савинову.

– Сколько? – спросила Полина.

Незнакомец вытянул губы в трубочку:

– Ну, скажем, граммов этак сто. Нет, двести. Да-да, двести. И ни каплей меньше!

Девушка около минуты цедила портвейн для нового посетителя, верно, решив ответить издевкой на издевку.

– Закусить? – когда стакан стоял перед носом гостя, спросила она.

– Бутерброд, – покосившись на скромную закуску соседа, опять же Дмитрия Павловича, учтиво проговорил незнакомец. – Бутерброд с сыром, – и почти в упор посмотрел на Савинова. – Не правда ли, – неожиданно обратился он к нему, точно беседа их, едва прервавшись, продолжалась, – каждый человек в начале жизни похож на античного героя, которого ожидают впереди великие подвиги? Если, конечно, человек не законченный кретин. И едва он достигает юношеского возраста, ему хочется сесть на «Арго» и отплыть за своим руном – за великой удачей и не менее великой любовью?

– О чем вы? – поморщился Савинов.

– Правда, мы знаем, что судьба к героям беспощадна. И в конце их ждет разочарование. Часто – жестокая гибель. Но если бы судьба и силы природы смилостивились над тем же Ясоном и разрешили бы ему прожить жизнь заново, согласился бы он на подобный эксперимент? И каковой была бы его новая жизнь?.. Надеюсь, мой вопрос не шокирует вас?

– Нет, но…

Его нечаянный собеседник огляделся:

– Тут такое занятное общество. Больше половины, я думаю, сочли бы мой вопрос за оскорбление, – нарочито серьезно нахмурив брови, он отрицательно покачал головой. – Но не вы, не вы… Так вот, я повторяю: вся жизнь Ясона, коль мы заговорили о нем, сплошной кошмар. Амбиции, гордыня, незаурядные возможности, справедливые порывы, любовь, страсть, подвиги, а в конечном итоге – бомж, погибающий под развалинами корабля, который, кстати, когда-то олицетворял его мятущуюся душу и честолюбивые планы. Потому я и спрашиваю: как, по вашему мнению, согласился бы Ясон, выдайся ему такая возможность, прожить свою жизнь заново? – Незнакомец отхлебнул портвейна, поежился. – Потрясающий яд! Я бы назвал его «Букет Цезаря Борджиа». – И точно в знак подтверждения своих слов, многозначительно кивнул. – Но – продолжаю. И не просто прожить: повторить, как под копирку, – но шагать, зная все будущие препятствия, могущие встретиться на пути. Зная, что за паскуда его дядюшка Пелий и что за стерва – будущая жена Медея. Представьте: с Ясоном остались все его ошибки, промахи, поражения и, конечно, победы! И теперь он заново выброшен в мир. Сколько преимуществ, не находите? – Он выдержал паузу. – Разрешите, я вас угощу?

Дмитрий Павлович усмехнулся:

– Не стоит.

– Прошу вас. Не то вы меня обидите. Просто…

«Пить с этим странным типом?» – думал Дмитрий Павлович. Он осторожно огляделся: к незнакомцу уже теряли интерес. Не слона же привели в кафе наконец! Так почему бы и не выпить с ним, ведь гремит же он стаканами со всяким сбродом в редакциях паршивых газетенок? Чем этот франт хуже его болтливых коллег?

На смуглом лице незнакомца расцвела доброжелательная, немного лукавая улыбка, брови вопросительно потянулись вверх: так, молчком, он повторял свой вопрос.

– Деньги есть – покупайте, – пожал плечами Дмитрий Павлович.

– Отлично, – отозвался тот. – Девушка, еще два раза по двести портвейна и… – он на секунду задумался, – и два бутерброда с сыром. С вашим великолепным пикодоном!

– Греческая трагедия на то и есть греческая трагедия, – в ожидании заказа допивая свой портвейн, сухо вступил в разговор Дмитрий Павлович, – что ход человеческой жизни необратим, как ни поступай. Вы должны это знать, коль заговорили на подобную тему… Или ваш вопрос отвлеченный?

– В точку! Мой вопрос – отвлеченный. Не хуже вашего я знаю о законе жанра. Никуда, мол, не денешься: рок, злая судьба. Пинок под зад уготован в самом начале. И, как ни вертись, все равно угодишь под каблук Творца… Я угадал?

– Угадали.

– Но мы-то с вами не древние греки. Вообще не греки… Или, простите?…

– Нет-нет, я не грек.

– Ну, вот видите. И можем хотя бы предположить, что они, эллины, сгущали краски? Дело не в самом факте возможности вернуться назад с багажом знаний. Почему, вы думаете, я заговорил о Ясоне? Потому что он – человек великих страстей и возможностей. Он – личность! А что в конечном итоге? Старик бомж сидит у развалин корабля, понимая, что обманут коварным миром и жестокосердными богами! Но кто, как не он, достоин попытки еще раз пройти свой путь?! – Незнакомец поймал взгляд Полины, с интересом наблюдавшей за ними, рассеянно улыбнулся ей. – А теперь представьте: полдень, море, корабль, осевший в песок. Старик. И вдруг за его спиной – тень. Не важно, кто из богов это может быть. Тень говорит ему: «Старик, хочешь прожить жизнь заново?». Тот в недоумении. А тень продолжает: «Вначале, чтобы ты поверил мне, я позволю тебе почувствовать себя молодым. Но перспективы наши велики!..»

Собеседник Дмитрия Павловича отхлебнул портвейна, задумался.

– Вот один мой знакомец, архитектор, говорит мне так, – продолжал он. – Я думал, что родился на свет для счастья. Любить, созидать, получать всевозможные удовольствия, – он обернулся и в упор посмотрел на Савинова, – а этот жестокий мир взял и обманул меня. Правда, неожиданность? – ха! Кстати, он тоже не грек. Россиянин! Первая жена оказалась алкоголичкой. – Принц с подозрением посмотрел на свой стакан. – Краснуху глотала только так. Он ее бросил. Вторая сбежала с любовником – его же другом. Таланта не оказалось. Дом, который он построил, не рухнул только по счастливой случайности. Но трещину дал. Его собираются обвязать стальным тросом, да только всё обещают. Насколько я знаю, жильцы этого дома до сих пор ищут фамилию главного устроителя своих несчастий. И даже один вполне интеллигентный человек, кандидат технических наук, готов пойти на мокрое дело. Сделать, как говорится, архитектору амбу. А к тому времени моему знакомцу уже перевалило за сорок. Штиль? Нет, хуже. Материальный недостаток, апатия. Последняя любовь и надежда взяла и ушла к более удачливому архитектору. Занялся бизнесом, так едва не лишился жизни. Из двухкомнатной квартиры переехал в однокомнатную. И еще тысяча всяких неприятных вещей, которые поджидают человека его лет на перепутье. Никакой цели. Теперь он работает ночным сторожем в той конторе, в которой когда-то сидел за планшетом и, если так можно выразиться, творил. Имеет секс два раза в неделю с уборщицей Раисой, которая старше его на семь лет, – в ее смену, на его диванчике дежурного. Вот он и говорит мне: все обман. Я представлял себе мир другим, а он оказался полным говном. Так что все это – трагедия? Рок? Свыше уготованная человеку пакость? Одно верно: жизнь-то одна, и она проходит. А кому, как не человеку средних лет, знать, как быстро улетучиваются дни, пробегают недели, месяцы, годы. Позади – бессмысленная жизнь, если, конечно, у тебя нет прописки на Олимпе. Череда никуда не годных поступков, как это часто бывает. Бессмысленное и однообразное свинство, неприкаянность. Впереди – жалкая старость, смерть. – Гость утвердительно покачал головой. – Вот и сидит мой знакомец на берегу и горюет о напрасно прожитой жизни. Да, и еще веревку намылить грозится. Правда, сил ему для этого, уверяю вас, не хватит. Так и будет тащить лямку. Или, если хотите, крест.

– Это верно, крест, – соглашаясь, рассеянно кивнул Дмитрий Павлович.

Он улыбался: вино сделало свое дело – то ли доброе, то ли злое. Кто его знает. В голове приятно шумело. Главное, было тепло и уютно.

– И вот я спрашиваю своего знакомца: что бы ты отдал за то, чтобы все в твоей жизни изменилось? Однокомнатная квартирка в микрорайоне, доставшаяся после размена, на котором настояли бандюки, превратилась в роскошный особняк? Каморка дежурного – в респектабельнейший офис, где ты – хозяин? Построенный дом, который грозит развалиться, в прекрасный дворец? Чтобы бесформенная Раиса обратилась в Дженифер Лопес? И главное, чтобы жизнь приносила тебе исключительно счастье. На что мой знакомец отвечает: «Все бы отдал». А я вот ему не верю.

– Почему? – спросил Дмитрий Павлович.

Незнакомец залпом выпил остатки портвейна, поморщился. Закусил бутербродом.

– Да потому что нет в его глазах той искры, чтобы я мог поверить ему. Лежать на диванчике дежурного похожим на холодный оладий, с мутным взором и говорить: «Все бы отдал». Презренная картина! Это должно звучать не так. «Все бы отдал!!!». Три восклицательных знака. И в глазах – огонь. А еще лучше по-другому… – Собеседник лукаво улыбнулся, встретился взглядом с Дмитрием Павловичем. – Внешне вроде бы ничего и не происходит. Серые однообразные дни, скептический взгляд. Но в сердце – огонь. «Все бы отдал!». Так даже сильнее. Искреннее. – Гость постучал костяшками пальцев по стойке. – Милая, еще двести граммов вашего чудесного напитка! А вам? Простите, как вас зовут?

– Дмитрий Павлович.

– А вам, Дмитрий Павлович?

– Мне тоже.

– Милая, четыреста! И еще два бутерброда.

– А как вас зовут? – спросил Савинов.

– Ну а как бы вы назвали меня?

– Когда вы только вошли, я подумал, что заморский принц пожаловал.

– «Заморский» можно опустить, а на второе определение я согласен. Будет даже приятно.

– Вы серьезно?

– Вполне, Дмитрий Павлович. А вот и наш «Дом Периньон» поспевает…

«Неужели напьюсь? – думал Савинов, глядя, как Полина, открыв новую бутылку, разливает для них портвейн. – Да, напьюсь. Черт с ней, с этой статьей, заголовком. С этим растреклятым меценатом и его художником, главными героями статьи. Провались они все пропадом… – Он взглянул на собеседника. – Что ж, Принц так Принц».

Полина подала стаканы, поставила перед ними блюдце с бутербродами.

– Милая девица, – кивнул на нее новоиспеченный аристократ, экзотический посетитель кафе. – Очень милая… Она вам нравится, Дмитрий Павлович?

Савинов пожал плечами.

– И все-таки? – не отставал собеседник.

– Может быть.

– Конечно, простовата. Но как прекрасна в своих вытертых добела джинсах, майке и этом фартучке, видавшем виды, – Принц точно был на вернисаже, разве что объект, им обсуждаемый, все время передвигался. – Крепкая и в то же время изящная. Почему бы вам не пригласить ее к себе домой?

Дмитрий Павлович поднял брови:

– С какой это стати? Вы же не знаете, вдруг у меня дома жена?

Принц с сомнением покачал головой:

– Думаю, у вас дома никакой жены нет. Сейчас нет. Мне почему-то так кажется…

Савинов хотел было обидеться, но вместо того вздохнул:

– Вы правы, сейчас у меня дома никакой жены нет. Ее нет последних лет этак… несколько.

– Вот видите. На вашем месте я бы обязательно попытался поближе познакомиться с этой девицей.

Савинов поднял на разговорчивого Принца глаза:

– А почему бы вам это не сделать на вашем месте?

Его собеседник усмехнулся.

– Вот вы какой, Дмитрий Павлович. Что и говорить, в вас чувствуется порох. Отвечу вам прямо: три прекрасные дамы, которые работают на меня, воплощают в жизнь все мои эротические фантазии. А я фантазер! Ну а потом, я бы никогда не перешел вам дорогу! Ведь мы немного подружились, не так ли? Действуйте, Дмитрий Павлович, действуйте!

Но Савинов отхлебнул портвейна и отрицательно покачал головой:

– Даже если она мне симпатична, это ничего не значит. Кстати, я вам не сказал. Мне скоро исполнится сорок три года. Я нищий журналист, к тому же не люблю свою профессию. У меня уже никогда не будет такой машины, как у вас. И такого дорогого костюма. И я вряд ли когда-нибудь буду пить «Дом Периньон» так, точно это – самый привычный для меня напиток. Увы. Что вам еще сказать? Когда-то я нравился женщинам, да и сейчас они обращают на меня внимание. Только эта девочка совсем не обязана идти со мной. Я думаю, у нее есть молодые приятели на машинах, которые отвезут ее поначалу в клуб, а потом – к себе.

– Это, конечно, не исключено, – слушая его, кивал головой собеседник. – Но все-таки попробовать могли бы. Мне кажется, вы ей тоже симпатичны.

В Савинове опять вспыхнуло раздражение.

– Так что там с вашим приятелем? – уклоняясь от дальнейшего разговора на женскую тему, спросил он у Принца. – С этим вашим неудачником?

– С моим знакомцем?.. Я отказался ему помочь.

– Вы отказались ему помочь?

– Ну да. Повторяю, помогать хочется тем, в ком еще теплится жизнь. А покойникам – зачем? Нужно хотеть, желать все изменить. Страдать оттого, что все случилось так, а не иначе. Более того – знать, чего ты хочешь. – Он остановил взгляд на Дмитрии Павловиче. – Вот вам бы я помог…

– Мне?!

– Да, именно вам, Дмитрий Павлович.

– И каким же это образом?

– О, этих образов бесконечное количество. Кому что нужно.

Разговор неожиданно стал забавлять Савинова. Он просто развеселил его!

– И как же вы можете помочь мне?

– Что касается всей жизни или одного сегодняшнего дня? Ночи?

Савинов, которого уже готов был разобрать недобрый смех, только недоуменно покачал головой:

– Всей жизни? Да Бог с ней, со всей-то жизнью! Пусть будет сегодняшний день. Ночь… Слабо?

– Отчего же слабо? Очень даже возможно. Только все будет зависеть от вас.

– Как это?

– Видите ли, помочь человеку можно только в том случае, если он сам хочет помочь себе. Если он готов на поступок. Совершите этот поступок, и пройдете в дамки. На всю ли жизнь или хотя бы на один день. – Он как-то сладко улыбнулся. – На одну ночь.

– Что же я должен сделать?

– Подумайте, пораскиньте мозгами. А когда решите – делайте и совершайте. Успех я вам обещаю. – Принц взглянул на часы. – Ого! Без пяти десять… Наверное, я покину вас, Дмитрий Павлович. Мне пора: дела. – Принц сполз с табурета. – Вашу руку, уважаемый.

Они обменялись рукопожатием. Ладонь у Принца была горячая, кисть сильная и цепкая, точно всю жизнь он тренировал руки, лазая по скалам.

– После портвейна за руль – не боитесь? – почти с вызовом спросил Дмитрий Павлович.

– Я ничего не боюсь! – беззаботно откликнулся тот.

Сдаваясь, Савинов покачал головой. Что ж, красиво жить не запретишь.

– Может быть, еще увидимся, – сказал на прощание Принц. – И если вы оправдаете мои надежды и свои желания, то очень скоро!

«Его надежды и мои желания, – усмехнулся про себя Савинов. – Катись, любезный. Скатертью дорога!».

Еще через минуту машина Принца завелась, тронулась с места и исчезла. Дмитрий Павлович огляделся. Многие разглядывали его, недавнего собеседника этакого франта, все еще с любопытством. Он взял свой стакан и направился к дальнему столику. Уже оттуда Савинов смотрел на пустеющий зал, на Полину. А едва прикрыл глаза, тотчас стал тонуть в мутном потоке забытья.

Когда Савинов открыл глаза, то в первое мгновение подумал, что он один в этом кафе, что его просто-напросто тут забыли. Но тотчас услышал слабый гул нескольких голосов в противоположном углу. Там еще кто-то ерепенился, балагурил. Значит, он заснул? Наверное, этот скандалист и разбудил его.

Заснул, точно старик выпивоха!

«Как быстро улетучиваются дни, – неожиданно для самого себя подумал он, – пробегают недели, месяцы, годы. – Дмитрий Павлович устало обвел взглядом забегаловку, вздохнул и сразу почувствовал во рту кислый привкус вина. – Позади – бессмысленная жизнь, впереди – прозябание, жалкая старость, смерть. Впору взять и намылить веревку. Правда, сил для этого не хватит. Так и придется тащить лямку до бесславного конца. Или крест…».

Господи, точно за него говорил кто-то! Там, внутри. В самом сердце. И тут же он вспомнил о Принце. Это были его слова – незнакомца из большого черного автомобиля. Только был он на самом деле или все это ему приснилось?

Дмитрий Павлович допил вино. А когда поставил стакан, то увидел стоявшую рядом Полину.

– Мы закрываемся, – негромко сказала она.

Не говоря ни слова, он разглядывал ее лицо – сейчас как-то совсем иначе, чем раньше. Оно было очень милым, приветливым, с рассыпанными по носу и щекам конопушками.

– Мы закрываемся, – вздохнув, повторила она.

– Я слышу, – кивнул он. – Сейчас… – И когда девушка хотела уйти, негромко окликнул ее. – Полина…

Она обернулась.

– Посиди со мной. Пожалуйста.

Полина, удивленная этим предложением, решала, как ей быть. А потом устало улыбнулась, села рядом на стул, положила перед собой руки. Все верно: девушка была прекрасна в своих вытертых добела джинсах, майке и тесном фартучке. Крепкая, изящная. Девушка была похожа на поспевший, налитой, сладкий плод, с которого только стоило снять тонкую кожицу, эту невзрачную одежонку, и впиться в него зубами. Съесть, захлебываясь соком. Нужно только дотянуться до него. Мягкий рот, уставшие зеленые глаза, растрепавшаяся челка. От Полины пахло недорогими духами, но аромат ее самой, с легким привкусом пота, – молодое вино, не иначе, – был сильнее. И тогда Дмитрий Павлович почувствовал такое острое желание, какое не приходило к нему уже много лет. Он едва удержался, чтобы не протянуть к этой женщине руку, не привлечь к себе, не схватить губами ее приоткрытый, еще юный рот.

Он попытался скрыть волнение, несмело улыбнулся. И следом, опять неожиданно для себя, накрыл рукой пальцы девушки. Она не убрала руку, но смотрела на него так, точно ждала объяснений этому поступку. И в то же время, он мог бы в этом поклясться, все понимала – каждый удар его бешено колотившегося сердца.

– Приходи сегодня ко мне, – сказал он. – Я живу здесь рядом, через дом.

Она опустила глаза. Он больше не мог выговорить ни слова. Сердце ушло в пятки. Так же устало, как и минуту назад, улыбнувшись, Полина посмотрела на него:

– Через полчаса я буду свободна… Хорошо?

2

За окошком вьюжило. Эти несколько часов преобразили его спальню. Сюда вошли новые, прекрасные запахи, каких уже давно здесь не было! Еще вчера враждебный ему мир вдруг наполнился новыми красками, расцвел, зазвучал. Все неудачи, большие и малые, отступили. Им было не под силу дотянуться до него, помешать чувствовать себя счастливым.

Полина вышла из душа, быстро пробежала через комнату, нырнула к нему под одеяло, прижалась. Он провел рукой по ее бедру, оно было влажным. Еще теснее прильнув к нему, она зашептала ему на ухо:

– Я часто смотрела на тебя и ждала, что ты со мной заговоришь. Пригласишь куда-нибудь…

– Ты ждала этого?

– Да.

– Чем я так приглянулся тебе?

– Ты – красивый. У тебя мужественное лицо, ты хорошо сложен. И потом, твои глаза. В них так много чего-то такого… необычного… У ребят, с которыми я была, никогда не было таких глаз. Тебя один раз можно увидеть, чтобы никогда уже не забыть.

– Звучит, как песня. А впрочем, спасибо.

Она поцеловала его в плечо:

– На здоровье, Дмитрий Павлович.

– Вот и я о том же. Мне уже много лет, Поля. Сорок три. Пятый десяток пошел.

– Хороший возраст для мужчины. От молодых парней тошнит. Дураки они все. Только о себе думают: и в жизни, и в постели. Ты – другой… Мне было хорошо с тобой…

– Мне тоже.

Она неожиданно прыснула, приподнялась на локте:

– Ты набросился на меня, точно год не видел женщины. Я даже испугалась…

– Просто я понял, что если этой ночью ты не будешь со мной, я сойду с ума. Именно ты.

– Я догадалась – там, в нашем баре. Женщина всегда такое чувствует. Когда ты взял мою руку, мне это передалось, прямо сразу же. Ни с одним парнем у меня такого не было. Даже в глазах помутилось.

Она провела ладонью по его лбу.

– У тебя шрам над правой бровью. Откуда он?

– Это я подрался лет двадцать назад. Из-за пустяка. А драка вышла лютая…

– Расскажи.

– Хорошо… Я тогда учился на последнем курсе педагогического института, на истфаке. Летом – стройка, так полагалось по тем временам, и полевые работы. Из-за Марины, моей будущей жены, схлестнулся с одним работягой, сверстником. Он, подлец, оказался сильнее меня. Рыжий такой, кулачищи, как кирпичи. Одним словом, полетел я с первого этажа ровнехонько на бетонную плиту. Потерял сознание. Тот парень так напугался, что готов был тащить меня на руках в больницу – уже за решеткой себя увидел. Потом я оклемался. Все лицо залито кровью. Ничего не вижу. Сотрясение, два ребра сломаны, запястье. Из-за этого перелома пришлось бросить легкую атлетику. А ведь у меня было даже прозвище – Спортсмен. Ничего, главное выжил…

– Скажи, а этот человек в черном пальто – твой знакомый? – вдруг, точно это касалось чего-то важного, спросила Полина.

– Нет. Я видел его первый раз в жизни.

– Неприятный тип.

– Тебе он не понравился – почему?

– Он точно издевается надо всеми. Так мне показалось… Кто он?

Дмитрий Павлович задумался: действительно, целый час они проболтали с этим господином, а он даже не узнал, кто этот самый Принц.

– Представляешь, не знаю, – беззаботно ответил он. – Кто ставит выпивку, тот имеет на это право.

– Извини, я заметила, ты слишком много пьешь. Почему?

– Потому что не заговорил с тобой раньше. Теперь все будет по-другому. Если ты еще придешь ко мне.

– Когда захочешь.

– Хочу завтра вечером. Уже сегодня.

Она, точно щенок, лизнула его в щеку, прошептала:

– Значит, приду завтра вечером. Сегодня.

Полина ушла под утро, и он сразу впал в глубокое забытье. Обрывки его жизни, далекой, прежней, когда она только еще начиналась, проносились мимо… Потом было нагромождение бетонных плит, гудел кран, резали слух голоса; перед ним выплыла наглая рыжая физиономия парня, и почти тотчас же он получил удар в бровь, покачнулся, оступился и полетел вниз; это был мгновенный полет – он упал навзничь; лежал, и ему чудилось, что над ним черное звездное небо, холод…

Проснулся Дмитрий Павлович в десять. Прошлый день и впрямь вышел особенным. И сразу к нему вернулось видение, полное самых соблазнительных запахов: Полина, ее волосы, блуждающие по его лицу, ее приоткрытый рот. Долгая ночь. И наконец – утренний сон, и уже в этом сне – старая драка, запомнившаяся ему на всю жизнь.

Говорят, такие вот сны, под утро, вещие.

3

В редакцию Савинов не пошел – подождут денек, решил он. Днем Дмитрий Павлович сидел на диване, держа в руках распечатанную статью. Преуспевающий меценат, ныне здравствующий, и уже покойный художник не отпускали его. И дело было не в заголовке и не в обещанном Савинову гонораре. Еще раз к черту и то, и другое! Просто именно его современник, Федор Игнатьев, а не кто-нибудь другой, открыл художника Инокова, влюбленного в подсолнухи и ангелов, всему миру. Открыл и, удачно схоронив гения, стал обладателем великого сокровища.

Жар-птицы…

Поздним вечером Дмитрий Павлович возвращался из булочной. Метель улеглась. Еще часа два – и он будет встречать вчерашнюю гостью…

Он вошел в подъезд около семи, лишь мельком взглянув на большой черный автомобиль, стоявший тут же. Поднялся на второй этаж, полез в карман за ключом. И тогда же обернулся на шорох. От стены неожиданно отделилась тень, шагнула к нему. Дмитрий Павлович непроизвольно отпрянул.

– Пригласите на чашку чая? – вежливо спросил знакомый голос. И тут же, выходя на свет, недавний знакомец Дмитрия Павловича улыбнулся. – Нет-нет, это не бандит и не вор. Не бойтесь. Это всего-навсего я. Одинокое существо, которое бродит по свету. Знаете, ни родных, ни близких. Одни коллеги да боязливые просители.

Дмитрий Павлович был в замешательстве: он никак не хотел, чтобы Полина и этот сумасброд пересеклись. А Принц отвел полупальто и вытащил из потайного кармана круглую породистую бутылку.

– Армянский коньяк – пять звездочек. Французский не припас, увы. Не в обиде, надеюсь?

Дмитрий Павлович все еще пребывал в шоке. То ли все это было форменным издевательством, то ли он спал, то ли этому человеку от него было что-то нужно. Только что? Дружелюбный незнакомец тем временем в очередной раз расшаркался перед ним:

– Я видел, с какой миной вы пили дешевый портвейн, эту отраву, и мне было больно за вас, честное слово. Но на всякий случай, – он забрался свободной рукой за другой полог, – я прихватил и водочки. – Он смело выудил «Русский стандарт». – Не возражаете? Закуска-то, надеюсь, у вас найдется?

«Что же ему от меня нужно? – лихорадочно думал Дмитрий Павлович, уже вылавливая рукой в кармане ключ. – Вот так запросто набиваться в гости к незнакомым людям, да еще ночью…»

– Так как же насчет закуски, уважаемый Дмитрий Павлович? – с улыбкой переспросил Принц.

– Кильки в томате, – ответил Савинов, – пойдет?

– Кильки в томате – это божественно!

– Но только на часок, вы меня простите, – предупредил его Савинов.

– На часок, на часок! – с радостью заверил его Принц.

Гость в дорогом пальто, лучезарно улыбаясь, уже наступал на Дмитрия Павловича, пока тот отпирал дверь. Принц легко сбросил пальто в узкой прихожей, размотал белый шарф, вновь сверкнув булавкой, но на этот раз изумрудной; разулся.

– Можно пройти? – спросил он.

– Конечно, Принц, – сказав это, Дмитрий Павлович улыбнулся.

– Не забыли? – усмехнулся гость, проходя в комнату.

– Куда уж тут!

Вскоре бутылки чинно встали плечом к плечу на журнальном столике, из холодильника хозяином была извлечена банка килек в томате, нарезан хлеб и остатки лимона. А вместе с этим на столике появились и широкие бокалы, хранившиеся для особых случаев. Их выход на маленькую сцену вызвал одобрительный кивок гостя.

– Вы говорили, что вы журналист? – прохаживаясь по комнате, разглядывая пыльные репродукции на стенах, проговорил гость. – О чем сейчас пишите?

– Так, об одном меценате, которому здорово повезло, – усаживаясь в кресло, проговорил Дмитрий Павлович. – Садитесь, прошу вас… В провинции родился художник – гений, как теперь говорят о нем искусствоведы всех стран и континентов…

Замолчав, он прицелился глазами на бутылку: она была хороша. Принц сел напротив и, зацепив вилкой помятую кильку, положил ее на ломтик черного хлеба. Гость поднес бутерброд к нервным ноздрям и сладко зажмурился.

– Продолжайте, – пропел он, – продолжайте, Дмитрий Павлович…

Хозяин открыл коньяк, разлил его по бокалам и продолжал:

– Писал он себе картины, никуда не выезжал. Человеком он был, мягко говоря, странным. Одним словом, не от мира сего. И вот однажды в провинциальном городишке оказался по своим делам бизнесмен средней руки. А помимо прочего – любитель искусства. Так сказать, бизнесмен нового типа.

– О, я это очень хорошо понимаю, – кивнул Принц. – И что же дальше?

– Как рассказывает в своих опубликованных воспоминаниях счастливчик, все случилось весьма курьезно. Была весна, апрель, полдень. Федор Игнатьев, этот самый меценат, возвращался на казенной «Волге» – через предместья – в город. На восемьдесят шестом километре он остановился – решил выкурить сигарету. Вышел на обочину, отыскал дорожку, прошел по ней метров сто. Речка-гадючка, еще подо льдом. И там, недалеко от берега, увидел большую папку, альбом. Брошенный, как видно, недавно, потому что едва только стал намокать по краям. Игнатьев его поднял. И вот он, перст судьбы! Открывает Игнатьев папку, а там акварели. Подмоченные, кое-где испачканные. Но разве может испачкать грязь настоящее искусство? Он увозит папку домой и уже там раскладывает листы на полу. На следующий день Игнатьев едет на станцию Барятинскую, идет первым делом в библиотеку и спрашивает: чьи это могут быть рисунки? И старая библиотекарша ему отвечает: ой, а не Илюши ли они Инокова? Есть у нас такой странный мальчик, художник. Посмотрите в читальном зале, там есть несколько его работ. Игнатьев заходит в читальный зал, смотрит на одну из стен и сразу понимает: это он! Через четверть часа Игнатьев уже в маленьком дворике, который охраняет однорукий гипсовый пионер. Он заходит в подъезд трехэтажного дома, почти барака, звонит в дверь номер один. И открывает ему… сам мастер. Как все просто: мальчишка отобрал плохие на его взгляд работы, отнес их и выбросил, как обрывок бумаги. В сердцах, конечно. Но художникам, особенно гениям, такие выходки свойственны. Игнатьев купил у художника все работы! – Савинов выпил коньяк залпом. – Правда, Илья поначалу противился, но меценат убедил его: мол, полотна не должны храниться в маленькой комнатушке автора, это – преступление перед Богом и людьми, и на них должен смотреть весь мир. Он пообещал юноше устроить выставку. Решающую роль в торге сыграла мать Инокова, Зинаида Ивановна, женщина простая и глупая. То ли наладчица, то ли фасовщица. Она даже не представляла, какого родила сына! Она скорее приняла бы за последнего дурака их богатого гостя, чем признала бы в сыне гения. А получив деньги, о каких не смел и мечтать, юноша пришел в восторг. Накупил холстов, красок, кистей и с новым жаром принялся за работу. Через год бизнесмен приобрел у Инокова новую партию картин. Потом – еще одну. Выставки художника устраивались в «большом городе», откуда приехал бизнесмен, – в нашем городе. Первая была в салоне «У Анны», вторая – уже в городской художественной галерее. И каждый раз Игнатьев привозил и самого автора. Но тому не нравился большой город, и он почти тотчас же уезжал обратно – домой, где в тишине и покое мог работать. В один из приездов художник влюбился – на своем вернисаже. Это была прекрасная девушка лет двадцати, Вероника Постникова. С белыми волосами до ягодиц. Она, в свою очередь, была влюблена, по-детски, в его картины, но как к мужчине была к Инокову равнодушна. Одним словом, безответная любовь!

Прервавшись, Савинов плеснул себе и гостю коньяку. Принц не сводил глаз с собеседника. Они чокнулись, выпили, и Дмитрий Павлович продолжал:

– К тому времени хитрец меценат составил с художником закрепленный юридически договор: ближайшие десять лет все картины, написанные художником, будут принадлежать ему. И заплатил за это юноше немалые деньги. У Инокова с матерью появилась квартира в большом городе, хорошая мастерская… Я вас не утомил своим рассказом?

– Ничуть, – проговорил Принц, серьезно слушая хозяина. – Продолжайте, я весь внимание.

– За месяц до подписания договора, на который меценат подтолкнул художника всеми хитростями, он отослал несколько работ мастера в Америку, в одну из самых престижных галерей, к некоему Биллу Андерсу. И вот этот самый Билл Андерс вскоре отписал скромному российскому коллеге, что, возможно, за «его» художником великое будущее. И лет этак через десять работы Инокова будут стоить баснословных денег. Художника несомненно ждет признание; живи он в цивилизованной стране, он бы получал огромные гонорары за свои работы. А после смерти он вошел бы в сонм богов от искусства! Более того, Билл Андерс приехал в Россию, в Москву, отложив поездку в Лондон. Самолет, на котором он должен был лететь в Англию, разбился. Иноков просто-напросто спас ему жизнь! Известный искусствовед Ковальский поддержал Андерса, официально назвав Инокова гением. Андерс предложил перепродать контракт с Иноковым ему. Игнатьев вначале воспротивился, но потом согласился. – Хозяин дома хитро улыбнулся. – И вот почему. Иноков попал в кабалу, и в нем произошел надлом. Да и юная женщина, эта Вероника Постникова, сыграла в истории немалую роль. Художник перестал работать. Меценат уговаривал его, увещевал, все бесполезно. Потом творческий взрыв – целая серия картин, полных кошмаров, мучительных сновидений, где вместо ангелов, прежде так любимых художником, появляются бесы. Именно тогда Игнатьев – этот чертов хитрец! – и перепродал спешным образом Инокова Андерсу. Но эти двое даже не успели познакомиться. Помешала смерть художника. Иноков повесился в своей городской квартире, так и не дослужив новому хозяину свой кабальный срок. Другими словами, надул его. Андерсу досталось от Инокова немного. Кто не прогадал от смерти художника, так это Игнатьев. Более тысячи работ осталось у него. Что до картин Инокова, к тому времени они стали широко известны за границей, возросли в цене десятикратно. Часть их меценат продал, купив в Берлине и Париже по весьма респектабельной галерее, другую часть оставил себе. Вот такая счастливая судьба одного и весьма печальная другого. – Савинов плеснул в бокалы коньяк. – Неужели вы никогда не слышали об этой истории?

– Слышал, – неожиданно признался Принц. – Тем более, что работы Инокова экспонируются во всех галереях мира. (Слушая его, Дмитрий Павлович оживленно кивал.) В прошлом году я был проездом в Нью-Йорке и в музее современного искусства, представьте, натолкнулся на подсолнухи Инокова. Я был приятно поражен: целый зал – золото под синими небесами! И ангелы парят над ними, – воодушевленно улыбнулся он. – А вы… были в Нью-Йорке?

Савинов тоже улыбнулся – он не ожидал такого вопроса:

– Увы, Принц, не был.

– А в Венеции? Не проплывали мимо Дворца дожей?

– И мимо Дворца дожей не проплывал.

Опустив глаза, его гость понимающе кивал.

– И с вершины пирамиды Хеопса полмира не обозревали…

Савинов пожал плечами:

– Что тут скажешь – не обозревал.

– Жаль, очень жаль! А ведь именно вы, Дмитрий Павлович, – Принц цепко посмотрел в глаза хозяину квартиры, – больше других достойны этих крохотных сюрпризов от жизни. Но вы всегда недооценивали себя. Боялись, прятались от себя же. Сколько лет – и все впустую! А я так и вижу вас, уважаемый Дмитрий Павлович, в дорогом смокинге, с астрой в петличке, окруженного богатыми людьми и прекрасными женщинами!

Видно, коньяк приятно пробрал не только Савинова, но и его гостя. Следующие четверть часа, развалившись в кресле, Принц развивал тему. Он говорил о том, что видит Дмитрия Павловича то на собственной яхте, то в роскошном особняке где-нибудь на Ривьере. А также в окружении художников, писателей и «прочего великолепного творческого сброда, без которого жизнь оказалась бы скучной!». Мыльные пузыри так и летали вокруг Савинова, кружили и с шумом лопались у самого носа.

Дмитрий Павлович даже стал морщиться. Он уже то и дело поглядывал на часы – время их посиделок подходило к концу. Еще минут сорок, и придет Полина. Пора было вежливо выпроваживать богатого говоруна.

– Кстати, не ваша ли это статья? – метко подметив с десяток машинописных листов на рабочем столе, спросил Принц. – Разрешите взглянуть? – И, не дождавшись ответа, встал и подхватил их пальцами. – А где же заголовок?

– Еще не родил, – откликнулся Савинов.

Бесцеремонность гостя, беззаботного путешественника, начинала ему докучать. Тем более, что тот полноправным хозяином прохаживался по его комнате и, точно редактор, цепко проглядывал текст.

– Вы меня еще раз простите Принц, но я жду гостей, – еще через минуту признался Савинов.

– Даму? – не отвлекаясь, спросил Принц.

– Вы угадали – даму.

– Позвольте догадаться – эту девочку из питейной, Полину? – оторвался от чтения гость. – Значит, вы меня послушались?

– То есть?

– Кажется, это я вам посоветовал пригласить к себе ладную девочку Полю… Хорошо провели ночь?

Савинов начал было сердиться:

– Ну, знаете, Принц, это уже мое дело.

– Простите, Дмитрий Павлович. Но смею догадаться по вашему лицу, что хорошо. Это я понял, едва мы сели друг против друга. И очень славно. Я рад за вас. Значит, я угодил вам…

– Что это значит – угодил? – нахмурился Савинов.

– Ну как же? – все еще держа в руках статью, удивился Принц. – Я, как вы помните, предложил вам помощь – по жизни, или на один день, ночь. «Да Бог с ней, со всей жизнью, – скептически усмехнулись вы. – Пусть будет ночь». Что ж, вы совершили поступок, как я вас учил, и прошли в дамки. У вас ко мне не может быть претензий – я выполнил свое обещание.

Дмитрий Павлович даже привстал от удивления:

– Вы что же, заплатили Полине деньги? Я не верю.

– И правильно, Дмитрий Павлович. Как вы могли обо мне такое подумать? Очень нехорошо, крайне нехорошо…

– Тогда я в толк не возьму, о чем вы говорите.

– А вот это очень плохо. И самое главное – обидно!

Все это стало Савинову надоедать. «Заморский выскочка» точно и впрямь издевался над ним!

– Как бы то ни было, Принц, я жду ее. Она придет через полчаса. Простите, что мне еще раз приходится просить вас уйти, но у нас был уговор.

Незнакомец с чувством глубокого сожаления отрицательно покачал головой:

– Полина не придет. – Он хитро улыбнулся. – Ни через полчаса, ни через час.

Последнюю реплику Савинов пропустил мимо ушей.

– Почему же это не придет?

Усаживаясь обратно в кресло как ни в чем не бывало, Принц развел руками:

– У нее простуда. Не беспокойтесь, Дмитрий Павлович, ничего страшного. Прохватило на сквозняке. Я так и вижу, как с полчаса назад, между мойкой и залом, она пощупала лоб – и он оказался горячим. Полина вспомнила, что весь день у нее была слабость. А сейчас она смотрит на градусник. Ого, да у нее температура! Градусов этак тридцать восемь, – гость искоса взглянул на хозяина квартиры, – ну, хорошо, хорошо, тридцать семь и восемь. Сейчас она решает, что лучше отлежаться дома, но вначале ей следует позвонить вам и предупредить, что она не придет. Вот она подходит к служебному к телефону и набирает ваш номер: первая цифра… пятая, седьмая…

На диване ожила телефонная трубка. Дмитрий Павлович быстро поднялся, взял ее.

– Алло… Да, милая… Заболела?.. Температура? Тридцать семь и восемь… Да, конечно… Ты уверена?.. Хорошо, милая, выздоравливай… Да, буду ждать. Целую нежно. До свидания…

Савинов посмотрел на Принца, тот с сожалением развел руками.

– Кто вы? – спросил Дмитрий Павлович. Он стоял перед гостем с трубкой в руках, не зная, как ему быть дальше, что предпринять. – Кто вы?..

Принц хищно улыбнулся:

– Так и подмывает сказать: «Волшебник»!

– Мне не нравятся ваши игры, – твердо сказал Савинов.

– А мне – напротив, – откликнулся гость. – Скажите честно, – кивнув на машинописные листы, он снисходительно улыбнулся, – вам очень дорога эта бездарная писанина?

– Простите?..

На этот раз гость пренебрежительно тряхнул рукописью и весело повторил:

– Вам и впрямь так дорого вот это?

– Послушайте…

– Дмитрий Павлович, ваш рассказ был превосходен, потому что вы говорили то, о чем думали. В вашем рассказе была страсть и здоровая человеческая зависть, – доставая из кармана зажигалку, Принц поморщился, – но эта писанина – ложь! Слюни и ложь! – Он разочарованно покачал головой. – Впрочем, какая разница, статейка вам все равно больше не пригодится!

И, к великому изумлению Савинова, гость щелкнул зажигалкой и подпалил листы с одного края.

– Что вы делаете?! – шагнув к нему, изумленно спросил Савинов. – Вы с ума сошли, у меня нет черновика! Я за нее гонорар должен получить!

Он протянул руку, но гость ловко отдернул листы.

– Доверьтесь мне, Дмитрий Павлович, и расслабьтесь, – устало протянул Принц, наблюдая, как пламя расползается по бумаге, как она, темнея, закручивается в черные свитки. – Эти события уходят в прошлое. В безвременье. Я отпускаю их туда с легким сердцем. Меценат Федор Игнатьев, художник Иноков, миллионер Билл Андерс еще придут к вам, но в другом обличье. В каком – это будет зависеть от вас, как и эта ночь, проведенная в девушкой Полиной! Только от вас!

Дмитрий Павлович смотрел, как исчезает ненавистная ему статья. Но глядя, как превращаются в пепел строки, он испытывал непонятное для себя облегчение.

– Что же дальше? – хрипло спросил Савинов.

Принц бросил дымящиеся уголки бумаги с пепельной бахромой в пустую тарелку.

– Вы сами знаете, что. Еще лет восемь, десять, и ваша жизнь медленно покатится к закату. Через десяток лет вам надо будет представлять собой нечто большее, чем вы есть сейчас, чтобы на вас клюнула даже такая простушка, как эта Полина. И ни одного дня нельзя будет вернуть! Ни одной минуты! Это же те прекрасные алмазы, которые вы теряете безвозвратно. И каждый последующий – более дорогой, бесценный. Кто не умеет их ценить – тот и сам гроша ломаного не стоит. Таких людей – большинство, смею вас уверить. Но когда-то вы, Дмитрий Павлович, умели ценить эти брильянты. А потом потеряли веру. Сошли с дорожки и двинулись с толпой. Подумайте, как вы жили и как живете? Бездельничали, диссидентствовали. Ораторствовали впустую. Кому это было нужно? Вас обманули, обошли. Вы потеряли свою королеву. Шляетесь по забегаловкам. Я не зря говорил о яхтах и особняках! Они рядом – протяни руку. Частные галереи в европейских странах. Вы сами хотели стать художником – не получилось. Но у вас есть другой талант – вкус, чутье, ум! А с ними может появиться возможность открывать гениев миру. Скажите мне, что вы не мечтали занять место Федора Игнатьева, и я уйду сейчас же. И никогда больше не встану у вас на дороге!

Дмитрий Павлович не сводил с гостя глаз.

– Я хотел стать художником, но не говорил вам об этом. Так все-таки… кто вы такой?

– Вчера вы угадали. Я – Принц. Это мое настоящее звание. Имя. Прозвище. Ни больше ни меньше. О владениях своих я вам рассказывать не буду. Думайте сами, что хотите. Боюсь напугать!

Голова Савинова шла кругом. Но гость его поостыл, плеснул в свой бокал остатки коньяка, залпом выпил его.

– Да вы садитесь, Дмитрий Павлович, – гость прихватил с блюдца дольку лимона. Вопросительно и одновременно весело взглянул на открывшего было рот Савинова. – Садитесь, в ногах правды нет.

– Что же вам нужно взамен, Принц? – усаживаясь на край дивана, спросил хозяин дома. – Наверное, как обычно, что бывает в таких случаях?

– Вы о душе? – поднял брови его гость. – Ничего подобного, уверяю вас! Никаких документов, никаких подписей кровью. – Положив дольку лимона на язык, Принц разжевал ее и отчаянно сморщился. – Просто хочу сделать подарок человеку, который его заслуживает, – объяснил он. – Я ведь меценат! Кстати, Дмитрий Павлович, вы скоры на подъем?

– А что такое?

– Предлагаю не тянуть время и отправиться туда, – он сделал ударение на этом слове, – немедленно.

– Это куда же – туда?

– Пошевелите мозгами, Дмитрий Павлович… Куда вы сами хотели попасть последние годы. И точно осознали это, когда вам стала известна история о меценате и художнике.

– А что же, машина времени неподалеку?

– Ну, вы же видели мой «мерседес», он сойдет. Если бы вы жили в веке этак восемнадцатом, я бы посадил вас на вороного коня – позади себя. А поскольку на дворе двадцать первый век, и нам отставать от него негоже. Разве я не прав?

– Наверное, правы… Значит, вы предлагаете мне прокатиться?

– Вот именно. Одевайтесь.

Дмитрий Павлович взглянул на стол, где стояла початая бутылка «Смирнова». «Нужно выпить еще, и немедленно, – думал он, – чтобы окончательно не повредиться в уме или не дать в морду этому проходимцу с изумрудной брошью».

– И вот что, – укоризненно проговорил гость, – вам надо поменьше пить. Когда все начнете заново, не увлекайтесь этой пагубной страстью. Алкоголь и дело несовместимы!

– Ценный совет… А как же Полина?

– А вам разве жаль ее потерять?

– Возможно.

Принц скорчил недоверчивую гримасу:

– Не играйте со мной – дело-то бестолковое.

– Хорошо, не жаль… Если, конечно, я получу взамен что-то большее.

– Конечно, получите. Надо только постараться.

Принц встал, расправил плечи.

– Я иду одеваться. Торопитесь, Дмитрий Павлович, торопитесь. Мы должны оказаться на месте ровно в полночь. Знаете, век веком, а традиция – традицией.

Савинов поднялся за ним, но, не сделав и двух шагов, остановился:

– Послушайте, все это смешно…

– Ни в коем случае, – отозвался Принц уже из коридора, – все очень серьезно!

– Куда же мы сейчас поедем?

– Куда мы поедем вместе, это неважно. Лучше спросите, куда поедете вы, когда наши дороги разойдутся. Себя спросите… Все будет так, как вы пожелаете. – Принц бодро, фальцетом, затянул отрывок из «Риголетто» – «Сердце красавицы». Но оборвал себя так же быстро, как и начал. – Вы окажетесь там, где вам подскажет оказаться интуиция… Я уже в пальто!

4

Они вышли из подъезда. Эта ночь была полной противоположностью вчерашней. Ни малейшего дуновения ветра. Выпавший к вечеру снег лежал на ветвях деревьев. Горели окна домов. Взору открывался чистый небосвод – с россыпями звезд и луной.

Дмитрий Павлович потянул носом морозный воздух – это было настоящее блаженство. И только тогда заметил стоявший в двух шагах от подъезда черный «мерседес» своего гостя.

– Ах, в такой вечер путешествовать одно удовольствие! – почти пропел Принц. – Не украли мою машинку, и то хорошо. Без сигнализации, знаете. Надеюсь на авось. Так когда-нибудь и поплачусь за свою простоту!

Пока он стучал носком башмака по шинам, Савинов смотрел на свой дом. Старый домишко, он был привязан к нему. Последний и единственный порт, пристань. Одно из окон его квартиры горело.

– Кажется, вы забыли выключить свет на кухне? – точно читая его мысли, напомнил Принц.

– Знаю, – сказал Дмитрий Павлович. – Уходя, я иногда оставляю свет. Не так страшно возвращаться. Когда он горит, есть иллюзия, что тебя кто-то ждет…

– Вас ждали именно здесь? – стоя напротив Савинова по другую сторону автомобиля, спросил Принц. – Я угадал?

– Да, угадали. Вначале мать. После ее смерти – Рита, моя последняя жена, – пояснил он. – И если иногда я забывал о времени, то именно с ней – здесь.

– Это большое счастье – не помнить о времени.

– Вот именно. Так что пусть горит свет на кухне. Путешествие не продлится долго.

Язвительная улыбка проползла по губам Принца:

– Все так говорят. – Он открыл дверцу, сел за руль. – Прошу вас, Дмитрий Павлович.

Савинов потянул на себя дверцу, забрался в салон.

– Вы, надеюсь, не собираетесь отвезти меня в лес и там зверски убить?

– Убить – нет. Я дарю жизнь, а не отнимаю ее. Прекрасную, роскошную жизнь!

Принц, точно забыв о собеседнике, закрыл глаза. «Господи, зачем он все это делает? – думал Савинов. – Может быть, выйти прямо сейчас? Послать этого Принца куда подальше? До чего же надо было дойти, чтобы отправиться куда-то с незнакомым человеком, полусумасшедшим, чудаком. Искать счастье, которого нет и быть для него не может. Или у него все-таки есть шанс? Маленький? Крошечный?»

– Кстати, музыку хотите?

– Нет, – откликнулся Савинов.

– И правильно, будем слушать тишину и пение звезд. – Он завел мотор. – Ну что, в путь? Не боитесь?

– Что это все мне напоминает? – ответил вопросом на вопрос Дмитрий Павлович.

Принц усмехнулся:

– Я вам скажу. Старую легенду. Очень старую. Покрывшийся плесенью миф. Вы напоминаете себе старика профессора, тщетно мечтающего покорить природу, вселенную, вечность. А рядом с вами тот единственный, кто может помочь в этом!

«Мерседес» скользил по запорошенному снегом городу, вначале по тихим улочкам, потом, среди потока машин, по широкой трассе, ведущей из города в ночь. Когда черный автомобиль Принца ворвался в пригород и вокруг уже не было ничего, кроме темной полосы деревьев по обе стороны дороги, белых полей, Савинов, до того сидевший молча, не вытерпел:

– Куда вы меня везете?

– Обманулся я в вас – воспользовался вашей доверчивостью. Есть тут недалеко «малина». Мои подручные, с ножичками, знаете… Да шучу я, шучу. Доверьтесь мне, Дмитрий Павлович, прошу вас.

– Я все-таки хочу знать…

– Что ж, извольте. – Водитель, точно раздумывая над чем-то, кивнул самому себе. – Думаю, самое время. Держитесь крепче, господин путешественник!

Принц резко прибавил скорость: машина рванула вперед так упрямо и норовисто, что Савинова прижало к сиденью. Это был точно разбег перед взлетом, – дыхание его перехватило, и в тот же момент он почувствовал, как земля уходит из-под его ног, вернее, из-под колес автомобиля. Они взлетели! И уже стремительно неслись вверх. Савинову, не помнившему себя, вдруг открылись темные, ускользавшие назад леса, огни, белая дорога, враз превратившаяся в тонкую ленту, заснеженные поля. Мир оставался внизу, уходил все дальше, превращался в темный, объятый холодными облаками шар. Дмитрий Павлович зажмурил глаза, вновь открыл их. Ничего не изменилось. Это был не сон – явь. Он хотел было закричать, схватить водителя, точно забывшего о нем, попутчике, за руку, но не успел – его обожгла яркая вспышка. Что-то светлое рассыпалось у них за спиной, а следом темный вихрь подхватил их, вырвал из пространства и стремительно тащил куда-то – через вселенную. И тогда Дмитрий Павлович почувствовал, как с ним происходит что-то чудовищное; кожа его горела, все сильнее стягивая лицо, руки, все его тело; мышцы набухли, кости запели, точно собирались, взяв самую высокую ноту, рассыпаться. Боль была нестерпимой, стон вырвался из его груди; в следующее мгновение сознание оставило его, но так же быстро вернулось. А машина – где-то на седьмом небе – уже сбавляла ход, едва ползла, встала… Савинов боялся пошевелиться; с ним что-то случилось. Он был другим, совсем другим. Он взглянул на свои руки и следом, непроизвольно, зачерпнул пальцами, точно широким гребнем, копну густых волос. И сразу заметил огромный серебряный шар чуть впереди и справа – это была Луна! Так близко он ее никогда не видел. Ни дуновения ветра, ни единого звука. Разве что едва слышное пение, точно это был хор – божественный, доныне еще не слыханный.

Он мог бы поклясться, что это пели звезды!.. И они были повсюду.

И только потом уже, повинуясь четкому импульсу, Савинов перевел взгляд на шофера. Принц смотрел на него.

– Вот мы и приехали, – вкрадчиво проговорил он. – А какой вид! – Он обвел рукой открывшуюся им перспективу. – Я хорошо знаю это место. Луна, – он указал пальцем вправо, – Большая Медведица, – направил его влево, – Созвездие Скорпиона, – ткнул большим пальцем вверх. Вдруг, точно сомневаясь в чем-то, Принц нахмурился. – Ах, пардон, пардон. – Водитель включил зажигание, машина завелась, качнувшись, проехала несколько метров. – Вот теперь в самый раз. Это, знаете, как в футболе, пенальти можно бить только с одной точки. Однажды, это было очень давно, лет этак четыреста пятьдесят назад, один мой знакомый профессор начал свой путь именно с этого места. Сколько их было, попутчиков! И все отправлялись отсюда. Ни шагом ближе, ни шагом дальше… А как поют звезды, вы слышите?

– Это сон, – сказал Савинов, – этого не может быть.

– Потому что не может быть никогда. Знакомая формулировка. Кстати, вы неплохо выглядите. Каким кремом пользуетесь? Или всему виной эти пресловутые ежегодные подтяжки, столь популярные в Голливуде и у жен состоятельных людей? – Хитро улыбнувшись, Принц прищурил глаза. – Еще один уговор, Дмитрий Павлович. Чур, на чужую территорию не залазить. У каждого человека есть своя мечта. Вашу я знаю. Но если надумаете стать пророком, вершителем человеческих судеб, к примеру, поломаете всю игру. И свою – в первую очередь. Так же, как новоявленному пророку, забывшему о своей мечте, испугавшемуся, я бы никогда не позволил стать преуспевающим бизнесменом, законодателем мод и светским львом. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Помните, у каждого – своя планка. Свой билет. Он дается один раз и навсегда. И не пытайтесь переделать мир, спасать людей от катастроф, вытягивать их за уши из черного колодца смерти. Все жизни и смерти исчислены – отныне и вовеки! Говорю это вам как профессионал и ваш искренний друг. Оступитесь – и никто вам уже не сможет помочь. Даже я. Ничего не получите. Свое навсегда упустите. Ясно?.. Ну да ладно, долгие проводы – лишние слезы. Вам, уважаемый Дмитрий Савинов, по прозвищу Спортсмен, пора на выход.

Он потянулся к нему, нажал дверную ручку, настежь распахнул дверцу. Савинов обернулся. Там, внизу, его поджидала Вселенная…

– Прыгайте, – сказал Принц и тут же ободрил его. – Не бойтесь. Это как на «американских горках». Не страшнее.

– Нет, – прошептал Савинов.

– Это же сон, чего вы боитесь? В двух шагах от земли проснетесь. Или уже на земле. Прыгайте, не тяните.

В открытую дверь тянуло легким холодком. Этот холод заползал в рукава пальто, за воротник…

Савинов отрицательно затряс головой:

– Я хочу проснуться…

– Какой вы трудный. Очень хотите?

– Да.

– Прямо сейчас?

Савинов кивнул. Принц пожал плечами:

– Извольте… Закройте глаза.

Савинов боязливо закрыл глаза, и почти тотчас открыл их, но было поздно: рука Принца, горячая, цепкая, точно клешня, вцепилась в его лицо – и с силой вытолкнула наружу. Он выпал, судорожно хватаясь за воздух. Последнее, что он увидел, была смеющаяся физиономия Принца, выглядывавшего из машины, – с расстояния, которое уже стремительно разрывало их между собой…

…Он летел сквозь черную, полную звезд пропасть, раскинув руки, не в силах закричать, летел долго, точно там, внизу, его тащил к себе какой-то магнит; а потом Савинова ослепил яркий свет, ему в лицо ударило теплом, и он упал – сразу, навзничь, раскинув руки и ноги, как кукла, которую бросили после спектакля. Он лежал и смотрел на звезды, кружившиеся у него перед глазами, не чувствуя боли, уже готовой охватить покалеченное тело…