Глава 1
Жизнь прекрасна и удивительна, это бесспорно! День за днем, в переменах событий, настроений и состояний надо нести эту мысль, оберегая ее от мнений «знатоков», кичащихся опытом своих неудач, от собственных сомнений, засоряющих душу в минуты слабости, от слов наставников, учителей и гуру всех мастей и оттенков.
Жизнь прекрасна и удивительна! А что случаются в ней вещи малоприятные, а порой и страшные, так ведь не жизнь тому виной, а мы – ты, он, она, они и я. Люди. Эй, люди, не сам ли Христос говорил, что царствие божие внутри нас, мерзавцев?
Вот мимо меня синюха топает, с лицом, опухшим от пьянства и злого равнодушия. Щурится раздраженно на летнее солнышко и космами утирает пот со лба. Какое там у нее царствие!
А эти двое, что вылезли из машины и на терраску, ближе к деревьям, прошли? Им и так никто не мешает и не собирается, а они знай озираются да отворачиваются. Друг с другом-то не разговаривают толком, брешут матерно, мне слыхать отсюда. И не ругаются, нет, манера такая у людей – если рассмеяться, то сплюнуть после обязательно. Это – убогие, хоть, возможно, и с университетскими дипломами в карманах дорогих пиджаков.
Я же знаю, что жизнь прекрасна и удивительна, несмотря ни на что! Знать это бывает легко, а бывает и весьма непросто. По обстоятельствам. Сегодня – легко. Потому что вот уже несколько дней я свободна от волнений за других и отдыхаю от забот и не намерена в обозримом будущем прерывать этого блаженного занятия. Если, конечно, не приключится что-нибудь серьезное и не перевернет все с ног на голову. Такое редко, но бывает. Хорошо, что редко!
Для меня продолжается время сбора урожая. Взимание платы за услуги, оказанные небескорыстно, но от души. И здесь я нахожусь сейчас в ожидании одного из своих должников. Вернее, одной. Ну и по зову сердца, так сказать, тоже.
Наша городская набережная. Километра три покрытого асфальтом волжского берега, каштаны, трава, крутящиеся поливные фонтанчики, скамейки, покрытые лаком, на спинках которых, утвердив ноги там, где полагается находиться заду, любит сидеть молодежь. И в любую жару – прохладный ветерок с реки. По вечерам и выходным дням здесь людно, но не суетно. Много простора, бликующего отраженным от волн солнцем.
Я сидела, дожидалась миссис Бланк, существо ушлое и добродушное, по роду занятий и ее собственному мнению не относящееся к категории добропорядочных граждан, но промышляющее без обмана и наду– вательства, добывающее средства для безбедного существования, пользуясь кое-какими слабостями сильной половины рода человеческого.
Миссис Бланк была уже на пути сюда и везла деньги, с некоторых недавних пор принадлежавшие однозначно мне, частному детективу Татьяне Ивановой. А если более официально – то еще и Александровне.
По времени – уже быть бы ей!
Из кустов, сбоку от лавочки, на которой я расположилась в тени старой-престарой ивы, вылез холеный, лоснящийся от изобильной жизни кот. Замер, глядя на меня круглыми зелеными глазищами. Осторожно, недоверчиво двинулся вперед, вытянув шею, обнюхал мои босоножки, касаясь их усами. Тряхнул головой и лапой, взмурлыкнул неодобрительно и исчез с глаз долой, зашуршав в кустах сухими листьями.
«Коты» – называют мужчин труженицы массажного салона миссис Бланк. Не всех, а только посещающих салон в качестве клиентов. Требования к массажисткам у «котов» однообразные. Пресыщенность требует деликатесов. А скажите мне на милость, какая особь котячьей породы, как бы упитанна она ни была, не считает деликатесами содержимое мусорных баков?
Миссис Бланк, конечно, пользуясь доверенными ей конфиденциальными средствами, развернула дело быстро, широко и качественно. Предприятие прошло короткий период становления и начало приносить солидный доход, устраивающий отцов-учредителей, дипломированных массажисток и саму бандершу, но взмыливший глаза людям, возле власти ходящим. А эти, последние, никогда не страдали отсутствием аппетита, вы меня понимаете?..
Руку, способную раздать им по кусочку, за который они будут благодарны, невзирая на его размеры, найти было непросто. Но я это сделала. И теперь здесь ожидала своего кусочка, вполне определенных размеров, из рук благодарной миссис Бланк.
А вот и она, легка на помине.
Кропоткина Дора Михайловна, сорока девяти лет от роду, образование гуманитарное, высшее, вдова, дочь – на пять лет меня моложе – замужем за предпринимателем.
Досье автоматически прокрутилось в голове при виде невысокой, стройной фигурки, цокающей каблучками в моем направлении. Привычка, иногда вызывающая раздражение.
Белая футболка, широкие тренировочные штаны, легкие туфельки, копна по-шикарному густых, черных, блестящих на солнце волос, легкомысленная сумочка через плечо.
Дора.
– Заждалась, Танечка! – воскликнула она вместо приветствия. – На дорогах нечто невообразимое сегодня, так что место для стоянки с трудом отыскала. Ты на машине тоже?
Она села рядом, быстрым движением забросила ногу на ногу, достала из сумочки сигареты.
– Будешь?
– Пришла ты вовремя. А я не на машине. Пешком. Буду.
– Счастливая! – Дора улыбнулась слегка подкрашенными губами. – Не спешишь никуда, значит.
Мы закурили, две приветливые друг к другу женщины, единодушные, без сомнения, в уверенности, что жизнь прекрасна и удивительна.
Приветливые, конечно! Обе не даровым хлебом питаемся. А что питаемся неплохо, так, значит, и работаем неплохо. И плюс к этому работаем в основном на себя. Это особенно ненавистно нашим мещанам, и род занятий здесь – сбоку припека. Плевать!
– Не спешу я, Дора, да, права ты. Вот здесь тебя дождалась, теперь пойду не спешить куда-нибудь еще.
Она чутко уловила в моих словах едва ощутимый намек, и из сумочки в сумочку, из своей в мою, перебросила увесистый бумажный сверточек, порадовавший меня своим видом и габаритами.
– Дай нам бог продолжать в том же духе!
Я ничего не имела против.
– Побольше бы времени, – она причмокнула с сожалением, – я бы с удовольствием пригласила тебя выпить сухонького, со льда, хоть как-то отметить это дело. В долгу я у тебя.
– Ты же расплатилась, Дора! – Я встряхнула заметно потяжелевшую сумочку.
– Это, – махнула она рукой, – деньги! И причем не самые большие!
Я опять ничего не имела против, слушала с интересом. Она же продолжила:
– Готовность помочь, вот – просто взять и помочь, разве ее деньгами оценишь?
Интересным она, миссис Бланк, языком заговорила, надо же! Я слушала ее не перебивая.
– Танечка! – Дора придвинулась ближе, нагнулась, секретничая. – Мы с тобой очень разные люди и заняты разными, очень непростыми делами. Вон, в твоей сумочке я пистолет углядела. В моей ему эквивалентом может быть коробка презервативов. Каждый зарабатывает по-своему в этой жизни. Мы с тобой друг другу жить не мешаем, не конкурируем, а значит, можем и помочь в нужное время. Рассчитывай на меня и в качестве Доры Кропоткиной, и в качестве, – она заглянула мне в глаза, молодо и озорно подмигнула, – миссис Бланк!
Я накрыла ее руку своей.
– Спасибо, Дора!
– Тебя подвезти?
Она глянула на часы, поднялась.
Я представила себе жару в переполненном троллейбусе и жару на пешем маршруте к центру и соблазнилась.
– Пожалуй.
Прозвучало нерешительно, потому что у меня здесь было дело, еще одно, не горящее, но желательное.
– Хотя… Нет, спасибо, я остаюсь.
Дора пожала плечами, кивнула и поцокала туда, откуда явилась. Отойдя на полтора десятка шагов, обернулась, махнула рукой.
– До свидания!
На мосту через Волгу, несмотря на ветерок, треплющий распущенные волосы, ощутимо пованивало автомобильной гарью. Плотный поток машин в обе стороны отравлял воздух газами и сотрясал его ужасными звуками. И только с красотой вида, открывавшегося отсюда, сверху, он ничего не мог поделать. Темная, блестящая вода далеко внизу, чистое, без единого облачного обрывочка небо сверху; берега – далекий, противоположный, и близкий, наш, тарасовский, утыканный домами и домишками.
По той, наветренной, стороне проезжей части моста шли прожаренные солнцем люди, в основном домой, с пляжного острова, и поглядывали на меня с состраданием и превосходством – ума-де не хватило у девахи определить, откуда на мосту ветерок дуть будет. Вот, мучится теперь, глотая копоть.
А меня устраивает, что на моей стороне почти безлюдно.
Правильно заметила Дора, пистолетик у меня в сумочке подкладку трет. Старый, облезлый «макаров». В каких руках он побывал, каких дел натворил, гадать не берусь. Уверена в одном – тут ему и конец! Не гавкнет больше ни в правого, ни в виноватого.
В мои руки попал по-чудному, трофеем во время одной из недавних передряг, и помог из нее выкарабкаться целой и почти невредимой. Не в милицию же его нести, в самом деле, на свою голову!
Открыв сумочку, я остановилась в самом высоком месте. Внизу, подо мной, медленно вытягивалась из-под моста бесконечная баржа с несколькими песчаными терриконами, отбрасывавшими на воду островерхие серые тени. Вот наконец и толкач показался, пенит воду винтами, надрывается. А поперек палубы веревка натянута, и сушится бельишко на солнце и ветерке.
Я сунула руку в сумочку, сжала пистолет сразу вспотевшей ладонью. Пора. Дело-то секундное.
– Гу!
Два чьих-то деревянных пальца ткнулись мне в бока, заставив подскочить от неожиданности. Шутник!
Красномордый от солнца и выпитого шутник испуганно таращится на меня и пистолет в моей руке, которым я едва не двинула его по лбу, и медленно пятится, держась за перила.
Громко прозвучал автомобильный сигнал. Это в мой адрес. Оказывается, зрителей тут хватает.
Я протянула руку за ограждение и разжала пальцы. Красномордый, не оглядываясь, быстрым шагом спешил от меня в сторону города, и ветер вздувал пузырем рубаху на его спине. Внизу, беззвучным всплеском, вода приняла в себя смертоносную машинку.
Самым разумным на данный момент было добираться домой. Принять ванну, передохнуть от жары, переодеться к вечеру и избавиться от излишка денег. Пусть остаются за надежной бронированной дверью.
Домой я и направлялась, сойдя с моста и пересекая предмостовую площадь, держа курс на золотые купола древнего Стрелецкого собора. С облегчением перевела дух, свернув с оживленной транспортной магистрали в старенький, тихий переулок, весь в тополях и окошках ветшающих, несмотря на старания хозяев, двух– или трехэтажных домов.
Знаете, что самое досадное и назойливое в современных городах? Транспорт! Спасение от него можно найти лишь глухой ночью, и то не окончательно. Или поселившись на такой вот тихой улочке, платя за относительный покой ограниченностью удобств старого жилья.
Странно, но я совсем так не думаю, оказавшись за рулем своей машины. С удовольствием играю педалью газа, наслаждаясь возней лошадок под капотом. А пешеходы с перекошенными от рассеянного внимания физиономиями раздражают своей бестолковостью, особенно на перекрестках.
– Таня!
Я никогда не тороплюсь оборачиваться и искать глазами выкрикнувшего мое имя. Тань много, самых разных. Мне сейчас никто не нужен, я домой иду, пусть отзывается кто-нибудь другой.
– Таня! Иванова!
Вот черт, в самом деле, а? Имя и фамилия славные, но их, как говорится, на каждой ветке по десятку, а вот такое сочетание придется поискать. Похоже, это меня.
Машина, непонятная иномарочка, мимо которой я только что прошла, распахнула дверцу и выпустила на свет белокурую девицу-красавицу, босую, в кукольной юбочке и маечке, едва доходящей до солнечного сплетения.
Это Наташа. Наташа, Наташа, Наташа… Шадова, вот кто она. И не встречались мы с ней никак не меньше двух лет.
– Привет!
С другой стороны машины, из-за руля, выползает мордоворот какой-то, полный, со всклокоченной шевелюрой, в широченных джинсах, обрезанных по колена. С ним мы не встречались никогда. И не встречаться бы!
– Ты как цветик полевой!
Принимаю комплимент, как относящийся к платью, что сейчас на мне. Легкое оно, воздушное совсем, но не настолько все же.
– А ты как гвоздь программы.
– Мерси!
Улыбка у нее славная. Белозубая, открытая такая. Правдивая. И густой загар не портит ее лицо. Не здешний загар, не волжский.
– Это Борис, мой муж.
Хорошо подходит к нему это имя. Борис, и никто иной!
– Поздравляю тебя с Борисом! И вас, Борис, с таким вот босоногим сокровищем!
– Да я уже скоро год как поздравляюсь этим сокровищем!
Борис густо хохотнул и обнял супругу за талию.
– Вот что значит отколоться от общества и забыть старых друзей! – корит меня она, рисуясь в его руках.
Похоже, у этих все в порядке на сегодняшний день.
– А как ты?
– Прекрасно! – развожу руками. – Как видишь!
– Замужем?
– Нет!
– У-у-у! – то ли сочувствие, то ли восторг, то ли зависть. А может, все вместе. – Что так?
– Девчонки, пошли в машину, я таять начинаю!
– Пошли, Тань, там кондиционер, прохлада, поболтаем, сто лет ведь не виделись, пошли!
Они, действуя сообща, чуть ли не силой затащили меня, слабо отбивающуюся, в машину, захлопнули дверцы. Внутри мягко звучала негромкая музыка, и через несколько минут действительно стало прохладно.
Наташка трещала без умолку, с пятого на десятое рассказывая о свадьбе, отце, Борисе, недавней их поездке на Канары и еще о тысяче вещей невразумительно и малопонятно. Борис, не делая попыток ее перебить, похохатывал, восторженно выкатывая темные, влажно блестящие глаза. Наконец она запыхалась и предоставила ему возможность ввернуть свое словечко.
– Тань, вот так всегда! – пожаловался он. – Деваться было некуда, и я привык.
– Бедолага! – пожалела его, но Наташа не дала продолжить.
– Как ты-то? Помню, тогда ты только начинала. Постой, что-то правоохранительное, да?
– Почти, – согласилась я. – Частно-детективное, с лицензией.
– Ого! – выкрикнул Борис. – Какие люди! – А Наташа ему пожаловалась:
– Вот, она всегда так – слова не вытянешь!
Дуэтом они пели так слаженно, что я невольно рассмеялась, заражаясь их жизнерадостностью.
Неожиданно открылась дверца, и в машину, вместе с хорошей порцией жары, ввалился еще один – отощавшая копия Наташиного мужа.
– Андрейка, Андреюшка, ну куда ты провалился! – затрещала она снова, воодушевившись его приходом. – Познакомься с моей старинной подругой Татьяной! Таня, это Андрюша, брат Борьки. Он не отсюда, не из Тарасова.
Андрей, смутившись от неожиданности и потока слов, сначала замер с раскрытым ртом, а затем, справившись с собой, очень мило улыбнулся, почти одними глазами.
– Мальчишки, вы о-бя-за-ны! – Наташа даже запрыгала на сиденье, придя в восторг от посетившей ее мысли. – Слышите, обязаны уговорить Татьяну поехать с нами! Мы столько не виделись! И ваши тяжеловесные мужские остроты не заменят мне общения с этим человеком!
Не менее десяти минут потребовалось, чтобы понять, в основном со слов мужчин – а говорить им было непросто, – что они приглашают меня в поездку на Волгу, на остров, но не в коттедж с водопроводом и телевизором, а как в старые времена – на катере, в палаточку, к костерку с печеной картошкой и на всю предстоящую ночь. Я согласилась, припомнив про себя когда-то у кого-то прочитанную фразу, что предложение неожиданных прогулок – это урок танцев, преподанный нам богом.
Наташу мое согласие привело в восторг, а требование завезти меня сначала домой возражений у мужчин не вызвало.
Я добавила им суеты и не только необходимостью развозить меня взад-вперед но городу. Все их сборы были рассчитаны на троих, поэтому пришлось еще и магазины посетить.
Одно из преимуществ работы чисто на себя – возможность располагать временем хотя бы в промежутках между запарками. А расположила я его, кажется, неплохо: Наталья – старая подруга, встретиться с которой мне действительно приятно. Мужчины вокруг нее, насколько я к ним присмотрелась за время разъездов, – далеко не из самых худших представителей своего племени. По крайней мере, в их поведении я не заметила ничего такого, что могло бы не понравиться мне. И общительны оба в меру.
За суетой и разъездами прошло время, и к воде мы подобрались, когда начало вечереть. «День выцвел» – так говаривал про это время суток один мой знакомый.
Их катер был под стать машине – небольшой, но по-могучему изящный, раскрашенный во все цвета радуги аппарат. У нас таких не делают. Впрочем, в водном транспорте я разбираюсь слабо.
Обвешавшись сумками и тюками, мужчины ушли к нему по скрипучим мосткам, умудрившись унести все за один раз.
– Машину у набережной, на стояночке бросим. – Наташа пересела назад, ко мне, приобняла за плечи. – Как я рада тебе, Танечка! Молодец, что согласилась, не пожалеешь! У Борьки летние каникулы к концу подходят, и он так надоел мне! В последнее время у меня постоянный дефицит нормального женского общества. Живу, как княгиня из сказки, в высоком терему.
– Живешь, мне кажется, неплохо, за такой мужниной спиной жить можно.
– Спина крепкая! – согласилась она с гордостью. – И я не без дела, что, не похоже? Да погоди, расскажу все, время будет.
Вернулся Борис. Единым, привычным движением втиснулся между рулем и сиденьем.
– Сейчас Андрюха нас, как господ, на набережной с гранитных ступеней примет, едем!
Мы неслись по волнам – очень точное выражение, – прыгали с гребня на гребень, двигаясь как по стиральной доске, а когда скорость еще увеличилась, стали утюжить их и приглаживать так, что тряска почти перестала ощущаться. Мужчины сменяли друг друга у штурвала, и оба были полны веселого озорства, закладывали виражи, при которых один из бортов вставал дыбом, другой опускался едва не в воду, и тогда хотелось визжать от головокружения. Наташка визжала, а я держалась. Это было здорово! При подходе к месту, когда катер ушел с коренной Волги и началось петляние между лесистых островов с берегами, заросшими камышом и осокой, рулевые сбросили наконец скорость, но и оставшегося оказалось достаточно, чтобы завизжала и я, когда аппарат с разгона врезался в монолитную на первый взгляд стену высокой водной растительности. Пробил ее, не почувствовав, прошел насквозь, и мы оказались в образцово тихой заводи, обширной и живописной берегами.
– На месте! – крикнул Андрей, резко сбросив обороты, и под ставшее почти ласковым урчание двигателя катер тихим шагом двинулся к берегу. Волна, на гребне которой мы проскочили сюда, обогнала нас, сморщив складками водную гладь.
Плотный травяной ковер под редкими, раскидистыми деревьями, затенявшими полоску песка у кромки воды, кустарниковые заросли, начинавшиеся неподалеку, там, где опушка переходила в лесную чащу, – все это отражалось водой вместе с голубизной небес.
– Чтобы сюда попасть, это место знать надо! – Андрей повернул к нам улыбающееся лицо.
Борис, вглядевшись во что-то одному ему заметное, прибавил с неудовольствием:
– И знаем это место не мы одни!
Андрей, чертыхнувшись, рванул катер вперед, и мы миновали чужой лагерь – лодочка, почти полностью вытащенная на берег, дымящийся костерок и возле него – двое, провожающие нас заинтересованными взглядами.
– Ничего, они нам настроения не испортят! – заверил Андрей, выруливая к берегу в очередном удобном для этого месте.
Место оказалось на редкость приятным. Берег протоки, где мы пристали, освещался утренним солнцем, сейчас же он был в глубокой тени деревьев. Но метрах в тридцати от нас, в глубине острова, нашлось небольшое, кристальной чистоты озерцо, залитое солнечным светом, с водой температуры парного молока. Наталья, не раздеваясь, только скинув на ходу тапочки, влезла в него с жадностью белой медведицы, сбежавшей из зоопарковой вольеры.
– Ко мне, господа и дамы! – гаркнула она на весь остров, вынырнув и отмахнув за спину мокрые волосы.
Господа и я были готовы, потрудившись раздеться еще на ступенях набережной, под завистливыми взглядами праздношатающейся публики.
Мужчины вскоре ушли от нас надергать в камышах ершей для ухи, и мы были им благодарны за нашу уединенность. Наташа принялась за обстоятельное изложение основных событий последних полутора лет своей жизни. Я слушала ее и жмурилась ласковому предвечернему солнышку, пересыпая из ладони в ладонь чистый, теплый песок.
Мир сузился до освещенного костром пространства, в котором нам четверым вполне хватало места. За пределами этого неширокого круга плотной темнотой лежала ночь. Можете не верить, но эти люди на природу не взяли с собой даже транзистора, и это мне нравилось. Нравилась их вежливая сдержанность и ненавязчивая способность по-родственному услужить друг другу, поухаживать и принимать ухаживания без шумных благодарственных изъявлений. Мне в их компании было просто, да и весело было тоже.
Наши соседи по острову назойливости не проявляли, но раз или два донесшийся до нас по водной глади посторонний звук говорил о том, что здесь они, никуда не делись. Отсутствие у них интереса к нашей компании вполне нас устраивало.
– Лучше бы их не было здесь сегодня!
Лицо Андрея, сидящего от меня по ту сторону костра, в его свете было медного цвета.
– Пусть будут! – ответила уставшая от суеты и разговоров Наташа. – Смирные люди. Просто на редкость.
Борис рассмеялся безо всякого повода. Улыбнулся и Андрей, поправив ее:
– Незаметные – да. А насчет смирных… Мы не знаем их.
– И не знать бы! – вздохнул Борис.
– Что такое, мальчики? – Наташа подняла голову с его колен, – что за озабоченность?
– Пфуй! – выдохнул Борис, а Андрей ответил ей, слегка дурачась:
– Посты, по идее, надо на ночь выставлять из мужского населения и меняться. Колгота!
– Почему из мужского? – спросила я лениво.
– Зачем посты? – Наташа опять улеглась и потянулась травинкой к мужниному носу. – Тоже мне, бойскауты!
Борис со свирепым видом поймал травинку зубами и сжевал ее без остатка.
– Ты-то куда лезешь, индеец! – Она ласково погладила его по щеке. – Андрейка – ладно, его последние три года осторожности научили, а ты?
Уж так получилось, что именно в этот момент я смотрела на Андрея и хорошо заметила жесткую морщину, на секунду прорезавшую его лоб. Похоже, Наталья сболтнула лишнее.
Борис, впервые за вечер, закрыл ей рот поцелуем, а Андрей, когда снова повернулся к свету, был сама ленивая беззаботность.
Но все это были не мои и не касающиеся меня дела.
– Хотите сказку?
– Давай! – Наташка подскочила от восторга. – Ох он и мастер, Татьяна, на сказки!
Андрей устроился поудобнее на скрещенных по-турецки ногах, упер в кулаки подбородок и после короткого раздумья начал не спеша, нараспев, по-народному:
– Не в некотором царстве и не в некоторые времена это было, а может, и вовсе не было, кому как нравится. Жил в деревне мужик. Простой, как червонец. Богу не молился, поскольку приучен не был, президента не хаял, потому как не встречался с ним ни разу, а впустую орать считал за напрасный труд, и на жизнь не жаловался, так как все вокруг него одинаково жили, а когда сравнить не с чем, то вроде и ничего получается. Топтался себе день-деньской по хозяйству, какое было, в единственных, разношенных как лапти сапогах.
И вот как-то в конце дня, когда солнце опускалось прямо в степь, за горизонт, на лавочку под окном его избы-залепухи присела женщина не из их краев. В годах, но не старая. В темной, но не черной одежке. С палочкой, но не с клюкой. И что чудно ему показалось – ни сумки у нее в руках, ни узелка. Присела, увидела его неделю небритую физиономию, из окна на нее вытаращившуюся, и рукой ему так: иди, мол, сюда, любезный! Ну, он и вышел, зовут ведь! Вышел и сел рядышком. А почему – сам не понял.
«Чего, – говорит, – тебе?.. Попить, может?»
Рассмеялась она в ответ.
«Меня потчевать, – сказала, – себя не жалеть. В тот дом, где проглочу кусок, глоток ли, вернусь легко и просто в любое время и в любой день. Не слыхал, что ли, поверье такое есть?»
Припомнил что-то мужик, но смутно, понял только, что недоброй гостьей господь его этим вечером наделил.
«Да кто ж ты такая, – говорит, – бабонька?»
«Смерть я, милый! – отвечает ему женщина. – По свету хожу, больных и немощных – так беру, здоровых – уговариваю. Жалко мне вас, бедолаг страдающих, вот и работаю».
Пораскинул мужик умишком, осмелился и спросил ее:
«Больных и страждущих – понятно, а что здоровых-то да молодых жалеть?»
«А их всего и жальче, – ответила смерть, – у них еще все муки впереди!»
Странным и трудным показалось это рассуждение мужиковой не привыкшей к мыслям голове, и отказался он идти с нею. Она и ушла. В степь, по бездорожью, прямо к опускавшемуся за горизонт солнцу. И не встречался больше с нею мужик долгие-долгие годы.
Андрей обвел нас умными глазами, сплюнул в сторону, потянулся за сигаретами, лежавшими неподалеку, на плоском камешке.
– И что же, – брови Наташи поползли вверх, – все?
Андрей выпустил дым уголком губ, развел руками.
– Ну-у! – разочарованно протянула Наташа. – Белиберда какая-то!
– Ты тоже так думаешь? – улыбчиво глянул на меня Андрей.
Я ответила лениво, расслабленно:
– Думаю, что продолжение существует.
Он глянул на меня пристальней, удивленный моей проницательностью.
– Ты нам его расскажешь?
– Не сейчас, нет! – И, видя протестующее движение Натальи, воскликнул: – Не к ночи такие продолжения рассказывать!
Наташа, с криком:
– А ты что об этом думаешь! – обеими руками шлепнула по коленям придремавшего Бориса, и он вскинулся в шутливом перепуге.
– Думаю! – ответил возмущенно. – Я всегда что-нибудь думаю! Или о чем-нибудь.
– Ты что, не слушал? – спросила она укоризненно. – Андрей такую сказку рассказал!
– Я все его сказки наизусть знаю! А эту, – Борис обвел нас глазами, – и понимать нечего! Живым жизни бояться надо, а не смерти, вот и вся мораль! Скажи, да, Андрюх!
– Не совсем, – качнул тот головой. – Но скорее да, чем нет.
– Без продолжения, – я потянулась дремотно, – слишком мрачно! А когда что-то слишком, то почти всегда неправильно.
Чуть было не сказала вслух, но сдержалась, только подумала: жизнь, мол, прекрасна и удивительна!
Андрей не возражал.
– А пойдем-ка мы с тобой, Танечка, – Наталья поднялась на ноги, – в то озерко, перед сном с телес песочек смыть. А мужики пусть здесь водными процедурами займутся. Если хотят, конечно.
Отойдя от костра, мы постояли в темноте, давая время глазам привыкнуть, и медленно двинулись в глубь острова, жалея вслух, что ничего не надели на ноги. Чудом каким-то или чуткостью мужчины откликнулись на нашу беду.
– Наташка! – ясно донесся голос Бориса. – Тапочки забыли, вернись, а то посшибаете пальцы!
– Пойдем? – нерешительно вопросила она. – Вернемся?
– Пути не будет.
– Ну, как хочешь! – Она уже все решила. – Присядь, подожди меня, я мигом.
Она повернула вспять и быстро скрылась в темноте за кустами. Очень скоро оттуда раздался вскрик и слабый стон. Споткнулась. Вернется теперь не скоро.
Я с прежней осторожностью двинулась дальше и вскоре вышла к озеру, из которого, как из волшебной дыры в земле, светили звезды.
Стоило отойти от костра, как ощутилось знобкое ночное дуновение с реки, чудное после дневной жары. Здесь же, среди деревьев, было на удивление тихо.
Не желая мочить, я скрутила волосы в тугой узел, заколола их на темени. Избавилась от купальника и, положив его на белое полотенце, чтобы потом не искать в темноте, шагнула в воду, к колыхнувшимся звездам. Вода оказалась теплее воздуха, и, господи, как это было приятно! Я, еле шевелясь, плыла в невесомости и доплыла уже до самой середины, как услышала сзади всплеск.
– Наташа?
Обернулась, уже осознав свою ошибку. Не она, слишком быстро для нее! И не наши! Наши ко мне, к голой, в воду не полезут!
– Кто?
Я выругала себя за испуг. В воде мне драться еще не приходилось, но на земле я за себя постоять могу, и это многим известно. Всего лишь мужик. Вот его голова воду раздвигает. Приготовились!
Вышло – приготовились, но плохо. Не доплывая до меня метров пяти, – я уже вдох его услышала, длинный такой, – он нырнул и пропал из вида.
«Если это шутка, то – идиотская!» – подумала, кожей живота ощущая свою уязвимость.
И тут меня со страшной силой рвануло под воду, будто он к своей заднице пудовый камень подвесил, прежде чем за меня ухватиться! Я чуть было не принялась биться, как рыба, насаженная жабрами на кукан. Мгновение паники могло бы дорогого мне стоить, потому что воздуха, от неожиданности, я запасти смогла немного, но одумалась – не смерть еще, хоть и около. Расслабилась, погружаясь, и, оценив положение его тела относительно моего, согнулась и двинула локтем туда, где должно быть его лицо. Попала в мягкое, освободилась и рванулась наверх. На поверхности – какие там звезды, чушь! – переводя на ходу дух, замолотила руками и ногами, спеша к берегу. Мне бы только на землю, а там я буду бить тебя ногой по гениталиям! Как есть, голая, и буду бить! И если не положу, буду преследовать по всем здешним кустам!
Снизу, из-под воды, меня коснулись его руки, теперь почти ласково, но очень настойчиво. На грабли я наступила дважды, как и в первый раз не приготовившись к нападению из глубины. Это что, Ихтиандр, что ли? Под нажимом его рук я против воли приняла вертикальное положение, ударила сверху вниз обоими кулаками его появившуюся возле голову, но без успеха, потому что он буквально насадил меня животом на свое выпяченное колено. Классно! Дыхание перехватило, тело скрючилось, но – вода все-таки, все не так сильно.
Я расслабляла сведенные судорогой мышцы, а он буксировал меня на середину, обхватив рукой поперек груди. Давал мне драгоценное время. Через десяток секунд я уже дышала, вентилируя легкие и обеспечивая себе преимущество – он-то трудился и вовсю жег кислород. И вот мы погрузились, и опять мгновенно, так что уши заложило. Он оказался у меня на спине, обхватил ногами, заломил руку, больно! И через пару секунд сгинул, как и не было его.
Нет его больше – это плюс. Но всплыть я не могу – это минус. Грудь уже чувствует приближение удушливого спазма. На руке петля – широкая, мягкая веревка – и наручник, прицепленный к какой-то проволоке на дне.
Шпилька!
Я вытащила ее свободной рукой из узла волос на темени, держа крепко, чтобы не обронить ненароком, вставила в прорезное ребро наручника, туда, где защелка, и, взмолившись всем святым, бывшим и будущим, с силой толкнула дальше и почувствовала, что свободна. Грудь ходила ходуном от недостатка воздуха, но я всплыла, не позволив себе и единого движения. Начни барахтаться – не вытерпишь, разлепишь губы и захлебнешься.
На поверхности я выпустила воздух из широко раскрытого рта, стараясь производить как можно меньше шума, потому что подвергнуться новому нападению мне уже не улыбалось. Ногой по гениталиям я побью кого-нибудь в другой раз.
В дело! Мой убийца как раз вылезал из воды, шумно и, похоже, устало. Я бы на его месте обязательно обернулась назад и поэтому, когда всплески затихли, заставила себя погрузиться ненадолго, хотя все мое естество решительно восставало против этого.
Полежав на спине, я немного отдохнула и потихоньку направилась к берегу, туда, где полотенце. А добравшись, без сил шлепнулась на него задом, ткнула нос в колени. Почувствовала, как мелкой дрожью затряслись плечи, и ничего не смогла с ними поделать. Что-то уж больно изощренно меня на этот раз убивали!
– Татьяна! – Мужской голос неподалеку.
Все! Пусть делают что хотят, хоть на елку насаживают, сил моих больше нет!
– Тань!
Нет, сколько все-таки вреда от мужиков на белом свете!
– Где ты?
– Здесь я, Боря! – ответила и поразилась собственному чириканью.
Через минуту он был рядом. Присел на корточки, убрал волосы с моего лица.
– Что с тобой?
– Судорога прихватила, еле выплыла! Нахлебалась до тошноты!
Его присутствие заставило меня взять себя в руки, и вранье получилось вполне естественным.
– А мы слышим, вроде по кустам кто ломится мимо нас. Дай, думаю, схожу, узнаю. Давай я понесу тебя?
– Отвернись, бесстыдник!
Он, возмущенно хрюкнув, поднялся, отошел к воде.
– А Наташка ногу расшибла об корень. Вот вам, предупреждал я!
Я оделась и, обмотав полотенцем схваченную петлей руку со свисающим с нее наручником, окликнула его, и мы пошли к палатке, переступая в темноте через корни, уже не казавшиеся мне настолько опасными.
Одна из всех, я провела ночь в спальном мешке, выкинув из него, правда, теплую подстежку. Объяснила эту свою странность тем, что плохо переношу разного рода антикомариные снадобья отечественного и импортного производства и предпочитаю защиту тонкой, но плотной плащевки. Я прела, завернутая в нее, и все еще тряслась внутренней дрожью, хотя уже несравненно меньше, чем у озера на полотенце. Пораженная случившимся, отпустила нервы, а анализ оставила на потом.
Мужчины долго не ложились, сидели у костерка и тихо беседовали о своем, потягивая коньячок из хрустальных стопочек.
Я сознавала необходимость отдыха, но дремала вполглаза. Интуиция подсказывала мне, что это всего лишь антракт. Да и наручник, от которого я, вытянув петлю, оказавшуюся удавкой, с трудом освободилась, мешался под боком.
Уже за полночь опять затрещали кусты поблизости. Мужчины вскочили. Андрей даже шагнул было в темноту, но быстро вернулся.
– Собака, может? – донеслось до меня обрывком.
– Пусть собака! – и странный, неуместный смешок.
А через некоторое время, когда я снова поплыла в забытье, взревел в отдалении лодочный мотор и, снизив обороты, удалился вместе со звуком.
– Неудачно как съездили! – шептались мужчины, укладываясь. – Одна ушиблась, другая чуть не утопла! Беда!
И скоро кто-то из них мирно, совсем по-домашнему похрапывал. Наталья сопела мне в ухо, и, заразившись этим единодушием, интуиция моя наконец дала отбой, тревога пошла на попятный, и я заснула глубоко и приятно, без сновидений.