Глава 2
Энджи появилась у нас в тот же день, когда о своем уходе объявила Одри, моя партнерша. Мы выступали вместе в первом составе, а потом Одри предложили контракт в Цирке Дю Солей. Каждый из нас, наверное, мечтает о таком предложении. Одри, как – я уверен – многие, ходила на кастинги, рассылала резюме с прикрепленными видео, и вот ей повезло. Ей сделали предложение, от которого не отказываются. «Представляешь, – делилась со мной Одри, – Монреаль, стажировка, а потом мировое шоу». Я кивал и радовался за нее. Сам я из семьи циркачей и вырос в бродячем цирке, нигде не задерживался больше чем на пару месяцев, к десяти годам исколесил в нашем старом трейлере всю страну с юга на север и с запада на восток. Я учился в цирке, рос в цирке, получал цирковые представления о мире. Английскому нас учил шпрехшталмейстер, высокий статный мужчина по имени Кевин. В нем было метра два роста и при этом он был здоровый, как буйвол. На манеже, во фраке и бабочке он выглядел одновременно нелепо и угрожающе. На уроках никто не решался спорить с ним или плохо себя вести. Литературу преподавал режиссер, престарелый ирландец Патрик Фергюсон. Между представлениями он часто прикладывался к бутылке, поэтому литературу мы изучали урывками и многое пропускали. Благо, было время читать самому, и была цирковая библиотека, которая регулярно пополнялась новыми книгами из библиотек городов, в которых мы давали представления. О возврате книг никто никогда не думал. Строго говоря, мы почти открыто воровали их, присваивали, а взрослые закрывали на это глаза. Математику преподавал иллюзионист Лайнел Митчел, выступавший под псевдонимом Мистер Чудо. Математику все цирковые дети знали плохо. Лайнел был рассеян и забывчив. Он редко проверял домашние задания и больше думал о том, как бы поэффектнее достать из шляпы кролика. Школьные занятия проходили прямо на манеже, где мы рассаживались полукругом и вкушали знания, ловя время между выступлениями и репетициями. Постоянный запах опилок и животных запомнился на всю жизнь. Так пахла моя школа. Никаких парт, никаких спортивных команд, никаких экзаменов. Это только представляется: цирк, яркие разноцветные шатры, развешанные всюду светящиеся гирлянды, романтика и красота. На самом деле: небольшой парк довольно старых трейлеров, в которых передвигаются и живут артисты, главный шатер для выступлений, два маленьких – для репетиций и собраний. Шатры, сколько помню, никогда не были яркими и цветными. Серые, выгоревшие, потерявшие даже примерный изначальный оттенок, с разводами от дождей и грязи. В иллюминации, что развешивалась на территории, всегда горела от силы только половина лампочек. Кто-то постоянно вынужден был подкрашивать их, чтобы создавать иллюзию праздника. И вечное жужжание генераторов. У меня никогда не было друзей за пределами цирка, да и в самом цирке тоже. Я был сыном клоунов – не самая завидная судьба. Отец временами выпивал и тогда вел себя очень глупо, то спотыкался и падал в грязь прямо у всех на виду, то запутывался в канатах или гирляндах, то опрокидывал на себя сироп для сладкой ваты. Из-за него меня дразнили. Мама, очень громкая и яркая на манеже, в жизни была всегда тихой и невзрачной полноватой женщиной. Про нее иногда цирковые мальчишки говорили что-то обидное, тогда я ввязывался в драки. И все это в веренице бесконечных переездов. Нет, я насмотрелся на кочевую жизнь, поэтому заманчивые перспективы даже Цирка дю Солей меня не привлекали.
Грэм поздравил Одри с маской театральной печали на лице и тут же представил труппе Энджи. Она стояла на сцене в тусклом свете рабочих софитов, хрупкая, такая растерянная и смущенная. Невысокого роста, с длинными светлыми волосами, струящимися по плечам, эта девочка походила больше на напуганного олененка, на существо из другой вселенной. Она совершенно не была похожа ни на одну из наших актрис, всегда уверенных, знающих себе цену. Одета Энджи была в легкие спортивные штаны и обтягивающий топ – все белое, от чего она буквально светилась.
– Не буду юлить, – продолжил заранее заготовленную речь Грэм, – Мы с Энджи репетировали. Одри предупредила о своих планах заранее, я был расстроен, и тут так кстати появилась эта хрупкая, но чрезвычайно талантливая девушка! – он по-приятельски обнял новенькую. – Она удивительная! Принимайте ее в семью, расскажите все, помогите освоиться. У нас есть пара месяцев на репетиции. Ванесса, ты теперь в первом составе с Нилом, а Чак берет шефство над Энджи.
Сезон уже закончился, впереди были два с половиной месяца каникул, большую часть которых мы все проводили на репетициях и тренировках, но по две недели заслуженного отпуска полагалось каждому. Кто-то уезжал навестить родителей, кто-то планировал отдых на Гавайях или в Европе. Как правило, у всех поездки были распланированы заранее, и Чак справедливо возмутился.
– Я лечу в Африку, Грэм, – протянул он довольно громко со своего места в первом ряду. – Кататься на серфе. У меня все распланировано! Вылетаю на следующей неделе, так что пока не смогу взять ее под крылышко.
– Я вообще-то тоже на каникулы еду в Париж к родителям, – поддержала его Ванесса.
– Ладно, ладно, – согласился Донс. – Никто не собирается лишать вас законного отпуска. Отдыхайте, потом возьмемся за репетиции. У меня есть пара задумок, несколько новых элементов для грядущего сезона, но не буду вас грузить сейчас, – и он посмотрел на меня. – А ты, Нил, тоже валишь куда-то на каникулы?
– Да нет, – пожал я плечами.
Мои предки наверняка колесили по Америке, из одного захолустного городка в другой. Я не хотел им мешать, вносить в их хаотичную цирковую жизнь свои порядки. Навещу их на Рождество – думал я. Мне хотелось остаться в городе, может, побродить по квадратам Нью-Йорка просто так, без цели, пока будет время. Хотелось понаблюдать за людьми, посидеть в парке, почитать и, в конце концов, сделать ремонт в своей квартире. На все это катастрофически не хватало времени с репетициями и выступлениями. «Феникс» забирал все наше время, не оставляя шансов на продолжительную личную жизнь. Кстати, личной жизнью тоже, в основном, занимались на каникулах: снимали проституток или затаскивали в постель сексуальных поклонниц. Все до предела прозаично. У меня не было четких планов, и, наверное, поэтому я с легкостью, не раздумывая, согласился на предложение Грэма.
– Поработаешь пока с Энджи? – спросил он осторожно, как умеет хороший менеджер, говоря о сверхурочных.
– Без проблем, – ответил я.
Энджи посмотрела на меня и улыбнулась с такой искренней благодарностью, что я смутился.
– За двойную плату, естественно, – уточнил Грэм.
Следующие две недели мы должны были провести с новенькой практически одни, отрабатывая номера. Она тренировалась раньше, я помнил слова Донса, но меня сразу поразило, насколько Энджи была способна и талантлива. Именно талантлива, потому что отработать акробатические упражнения, выстроенные в цепочку, гораздо легче, чем прочувствовать их и превратить в произведение танцевально-гимнастического искусства. Одри была великолепна в этом, но Энджи… С этой девушкой все было совершенно невероятно. С первого дня она показала такой класс, что я просто глаз оторвать не мог от ее движений, не то что присоединиться. Когда мы впервые отрабатывали парные номера, я как будто чувствовал странное тепло, исходящее от нее. Из нее буквально фонтаном била энергия, которая могла снести с ног. Странно, невероятно, но отрицать этого я не мог. Энджи с какой-то непостижимой легкостью выполняла все трюки, даже самые сложные. Она была похожа на податливое перышко, и тело ее послушно слушалось моих рук, словно я был ветром.
– Сколько ты тренировалась с Грэмом и Одри? – спросил я на третий день, когда мы закончили.
– Месяца два, – она пожала плечами. – Я тренировалась, в основном, одна. У Одри не было времени. Она дала мне видеозапись, и я просто повторяла. А мистер Донс иногда приходил посмотреть. Он снял мне студию неподалеку.
– Ты хочешь сказать, что сама все это так отшлифовала? – я был изумлен.
Самые сложные моменты давались Энджи легко, как будто она всю жизнь исполняла эту роль, а ей было-то всего…
– Сколько тебе лет? – спросил я.
– Уже совершеннолетняя, – смущенно ответила она.
– То есть, двадцать один?
– Ну да. А почему ты спрашиваешь?
– Ты очень талантлива, Энджи. Ты с легкостью делаешь то, чему Ванесса, например, училась долгие месяцы.
Я говорил серьезно, даже с опаской. Эта новенькая вполне могла выбить Ванессу из первого состава – нужен был только шанс. Но я тогда еще совершенно ничего не знал об Энджи Сапковски. Мы общались только на репетициях, причем тренировалась она больше меня. Появлялась раньше и оставалась, когда я прощался и уходил домой. Сразу я понял одно – Энджи жила акробатикой и танцами. Даже в большей степени танцами, потому что все ее движения были одним прекрасным танцем.
Однажды я задержался с утра. Хотя задержался – мягко сказано – я просто появился в «Фениксе» к обеду. Грэм был в отъезде, и я позволил себе всю ночь красить стены в квартире, почти не спал и жутко устал. Я думал, может, нам с Энджи просто поболтать, выпить где-нибудь кофе и разойтись, пожелав друг другу приятных снов.
Я вошел в зал и увидел Энджи на маленькой площадке на вершине высокого шеста – она отрабатывала сольный номер «под куполом» – танец на крохотной платформе. Она подлетала, держась за два спущенных с потолка куска ткани и мягко приземлялась. Я застыл на месте, завороженный ее плавными движениями. Меня обуяло странное чувство – как бывает, когда боишься спугнуть красивую бабочку, которая опустилась на цветок: и хочется подойти ближе, чтобы рассмотреть, и понимаешь – малейшее движение разрушит гармонию. Наблюдать за пластичным танцем Энджи было невероятным удовольствием. И это при том, что сам танец я видел сотни раз и знал наизусть каждый поворот головы. Однако любопытство юного любителя бабочек взяло вверх – я обнаружил себя и прошел на первый ряд. Энджи заметила меня, улыбнулась, остановилась и ловко съехала по пилону. Только тогда я понял, что она работала без страховки.
– Ты с ума сошла? – очень строго заговорил я, поднимаясь на сцену.
– Что-то не так? Я ошиблась? Было плохо? – Энджи казалась растерянной.
– Как тебе в голову пришло!
Я подошел к пульту на стене за кулисами, нажал кнопку, и с потолка спустился страховочный трос с карабином. Я резко схватил его и показал Энджи. Это было в самом деле безответственно. Совершенно одна во всем театре и без страховки «под куполом». Сумасшедшая – подумал я тогда, даже не осознавая, насколько был прав.
– Как ты додумалась вообще! Если Грэм узнает, он убьет тебя.
– Не говори ему, пожалуйста! – Энджи выглядела так, словно только что поняла, что совершила страшное преступление.
– Ты понимаешь, насколько это опасно!
– Не волнуйся! – она теперь стала меня успокаивать, потому что я завелся. – Мне эта страховка все время мешает. Мне лучше без нее…
– Ты с ума сошла! Что значит лучше без нее!
Мы договорились тогда закрыть эту тему и сохранить инцидент в тайне. Энджи пообещала, что такого не повторится, но я не очень-то поверил ее обещанию.
Когда все вернулись с каникул, и мы сделали первый общий прогон после нескольких дней тренировок, я увидел страх в глазах Ванессы. Это было так очевидно, что она никак не могла его скрыть. Ванесса танцевала в этом шоу, хоть и во втором составе, уже несколько лет, а Энджи теперь на голову превосходила ее в легкости и точности движений. Возможно, рядовой зритель никогда бы не заметил этого, но для всех нас, включая Грэма, разница была очевидна.
– Ну и как эта новенькая? – спросила Ванесса, стараясь выглядеть как можно более отрешенной и беспристрастной, когда мы после тренировки расселись в зале в ожидании Грэма, который хотел познакомить нас с некоторыми изменениями в программе.
– Ты видела, – ответил я спокойно, понимая, что Ванессу это взорвет.
– Да, – хмыкнула она. – Ну а ты сам что скажешь?
– Она очень талантлива.
Хорошо, что появился Донс, и мне не пришлось быть первым, кто сообщил бы Ванессе, что ей стоит опасаться этой новенькой. Энджи сидела в стороне от всех. Она ни с кем еще не успела подружиться, а уже, похоже, нажила себе врага. Как всегда скромная и застенчивая, как будто не в своей тарелке, она что-то рисовала в блокноте. Грэм начал издалека. Он умел это: чтобы не сообщать, что кто-то переходит во второй состав или покидает самую кассовую постановку, он создавал обстоятельства, при которых все складывалось как будто само собой.
– Мы тут подумали, – начал Донс. – В «Посреди войны» надо бы уже внести какие-то заметные изменения. Скажем, усложнить ключевые парные номера, ввести новые элементы. Скажем, канат. У нас ни одного номера нет на канате. А почему? Народ клюнет – это зрелищно! Мне видится это после сцены сражения, прямо перед парным номером под куполом, – он говорил очень воодушевленно, из чего было понятно, что все уже давно решил. – Ванесса, – обратился Грэм к не успевшей еще свыкнуться с ролью примы моей партнерше. – Как ты с канатом?
– Никак, – растерянно пожала плечами она и недовольно фыркнула.
– Очень жаль, конечно, – театрально вздохнул Донс. – Надо будет что-то придумать… Потому что вот, например, Энджи отлично работает на канате.
Ванесса раскрыла рот от удивления и побледнела от злости, а режиссер продолжил.
– Мы тут кое-что обсудили с Энджи, – он жестом вызвал ее на сцену. – Строго говоря, это ее идея с канатом. Просто сногсшибательно!
Пока новенькая поднималась, Грэм нажал несколько кнопок за кулисами, и над сценой появился натянутый по всем правилам безопасности канат и страховочный трос. Энджи готовилась показать, что предложила Грэму, но и без выступления было уже вполне ясно, что Ванессе придется подвинуться.
– А испуганный олененок-то резвый, – шепотом сказал я сидящему рядом Альберту, который исполнял в постановке роль моего главного врага.
– И похоже, с острыми зубами, – согласился Альберт.
Я был поражен, как неожиданно и стремительно случилась рокировка. Кто такая была эта Энджи Сапковски, что только появившись в труппе, сходу вскарабкалась в первый состав, буквально столкнув с пьедестала Ванессу, которая так долго ждала своего звездного часа! Маленькая хрупкая девочка, смущенная и застенчивая, так лихо и легко подвинула стервозную и напористую Ванессу. Что чувствовала в тот момента сама Ванесса, я даже не решался представить. Но Энджи на канате была великолепна. Этого нельзя было отрицать. Она не выполняла акробатические движения – она буквально танцевала, подпрыгивая и приземляясь так, словно никакого каната не было, словно она двигалась по сплошной ровной поверхности. Я такого раньше не видел.
– Да она не человек! – прошептал мне прямо в ухо Альберт. – Черт возьми, ведьма просто!
Восхищение охватило всех. Энджи сорвала аплодисменты. Не аплодировала только Ванесса. Ничего не надо было говорить. Все всё поняли. Но в обязанности Грэма входило официально сообщать о всех перестановках. Второй состав с Чаком и Ванессой теперь должен был представлять упрощенную программу, а значит, буквально забыть о славе. Либо Ванессе пришлось бы осваивать канат, но танцевать на нем так, как это сделала только что новенькая, в ближайшие лет пять ей не светило.
– Ванесса ее разорвет! – хихикнул Альберт слишком громко.
– Да пошел ты! – выпалила Ванесса, резко встала и быстрым шагом удалилась в раздевалку.
Мы начали репетировать новую версию «Посреди войны», историю любви молодого принца и принцессы двух враждующих королевств. У меня появилось несколько сложных элементов, но я справлялся. К тому же, работать с Энджи было невероятно просто. Она легко двигалась, легко шла на компромиссы, никогда не срывала репетиции, прислушивалась к каждому слову. Свои предложения высказывала крайне редко и осторожно. И почти все они оказывались очень полезными. Даже с Одри у нас не получалось такого крепкого тандема. И это учитывая тот факт, что вне репетиций мы совершенно не общались с Энджи. Надо признать, она была странная. Как ни пытался, я не смог найти общих тем для разговоров. Кино она не смотрела, книг почти не читала, у нее не было странички в фейсбуке, она не интересовалась театральными и цирковыми постановками. Все, чем она занималась, кроме тренировок, это рисовала что-то в своем блокноте и слушала музыку.
– Цирк дю Солей, это очень здорово, да? – как-то робко спросила Энджи, когда мы в разговоре с Чаком и Альбертом вспомнили Одри.
Альберт от такого вопроса запрокинул голову к потолку и зажмурил глаза, стирая грань между восхищением и возмущением. Чак закрыл лицо ладонью и покачал головой.
– Ты притворяешься что ли? – раздраженно спросил он. – Ну сколько можно строить из себя эльфа!
– Я просто не очень в курсе, – тихо произнесла Энджи, опустив голову и как обычно спрятав глаза.
Я не смог сдержать улыбку. Меня смешил не вопрос, а диссонанс ответов и интонаций. Раздражение Чака против невероятной, непробиваемой искренности новенькой.
– Это очень круто, Энджи, – я даже приобнял ее, такой она казалась наивной и беззащитной перед циничным взглядом Чака.
Она не притворялась, потому что в этом не было смысла. Не было смысла выставлять себя полной идиоткой перед всеми в ситуации, когда тебя и так ненавидит добрая половина труппы. А Энджи действительно недолюбливали. Ей не доверяли. Ее, возможно, побаивались, ведь никто никогда не мог сказать, что у нее на уме. Она была не от мира сего, была странной, как будто аутичной, но беспрекословно следующей предписаниям режиссера. По мере приближения открытия сезона, я начал ловить себя на мысли, что во время совместных номеров мы как будто сливаемся с ней в одно целое, начинаем существовать и двигаться как единый организм. Это невероятное чувство, ради которого я спешил на репетиции как никогда раньше. Я ждал момента, когда мы с Энджи возьмемся за руки и поднимемся под потолок. Самые сложные поддержки удавались с легкостью. Она вписывалась в мои движения, как идеально подходящий кусочек пазла. Ни с кем никогда мне не было так легко и комфортно работать. И в то же время вне репетиций мы оставались с этой странной девушкой безнадежно далеки друг от друга. Мы даже почти не разговаривали, а все, впрочем, не очень настойчивые попытки вытащить Энджи в кафе или в клуб заканчивались неудачно. Она парила где-то в облаках, на известных только ей одной высотах, куда никому из нас, увлеченных собой и праздной жизнью между репетициями, не было входа.
Ванесса, а вслед за ней и многие другие, не упускали возможности поддеть или оскорбить Энджи, практически переступая через правило запрета открытых конфликтов. И хотя на конфликт Сапковски вывести было невозможно – она всегда оставалась улыбчивой и приветливой – в ее сторону иногда летели очень крепкие выражения. Но на этом нарушение всех строгих правил только началось. Удивительно, насколько маленькая хрупкая девушка могла размыть своим мягким характером жесткие границы, которые Грэм Донс сохранял непреступными в течение многих лет.
Помню, как он вызвал меня к себе и сходу, без прелюдий, выложил предложение, которое было больше похоже на вылитое на голову ведро ледяной воды.
– Нил, как ты смотришь на то, чтобы сделать эпизод под куполом без страховки?
– Что? – я вытаращил на него глаза. – В смысле?
Честно признаться, я даже не понял, что он имеет в виду.
– Не ты, – успокоил Донс. – Я про Энджи. Ты, как прежде, будешь закреплен за ноги, с ней – сцепка за руки, но она будет без страховки, – предваряя мои возмущения, он спешно начал объяснять. – Она потрясающе работает на канате без страховки. Мы начинали, конечно, с малой высоты… Внизу установим батут, так что падение не грозит ничем серьезным. Но канат канатом… А если танец в воздухе будет без этого троса… – он мечтательно закатил глаза. – Ты представляешь, Нил, как взлетят рейтинги!
– Ты спятил что ли, Грэм? – серьезно спросил я.
– У нас есть время для репетиций! – быстро затараторил он. – Это безопасно! Я все продумал. Просто уберем трос. Заменим его батутом. Никогда не было никаких заминок! Вы будете сцеплены за руки, ты же…
– Ты совсем двинулся? – громче и настойчивее повторил я. – Слава славой, но ради рейтингов подвергать молодую девушку опасности!
– Да нет никакой опасности! – убеждал Грэм, а я все не мог представить, кто же убедил его. – Батуты все компенсируют! И как мы раньше до этого не додумались…
– Не додумались, потому что никто в здравом уме на такое не пойдет!
И тут я осекся.
– Она сама предложила, – подтвердил мои мимолетные догадки Донс. – Ты не представляешь, как она хороша на канате без страховки! Я уверен…
– Хватит! – бесцеремонно прервал я. – Энджи сумасшедшая. Это все уже поняли, и я не знаю, как ей удается так ловко вкладывать тебе в голову свои безбашенные идеи! Но знаешь, если она выскользнет у меня из рук и сломает себе шею… Нет, спасибо, я не хочу потом остаток жизни провести на антидепрессантах, чувстве вины и страховых выплатах.
– Ты ни за что не отвечаешь, – уговаривал Донс. – Мы подпишем все бумаги, что ты не несешь ответственность, что все в курсе, и Энджи тоже…
– Что тоже? – уже раздраженно говорил я. – Я держу ее! Я ловлю ее с этого долбанного каната на высоте нескольких метров! Не ты, Грэм, с твоими вшивыми рейтингами, а я! И как бы сумасшедшая Энджи ни держалась на канате, меня очень успокаивает этот страховочный трос, пристегнутый к ее поясу. И я получаю несказанное удовольствие, когда сам лично проверяю карабины перед началом выступлений. И не надо мне рассказывать про батуты!
– Мы снизим высоту, – продолжал, как одержимый Донс, – в два раза, а твою зарплату в два раза поднимем. Нил, в два раза! – повторил он настойчиво. – Давай просто попробуем пару репетиций. На малой высоте. Просто попробуем.
То ли я был настолько жадным, то ли Грэм умел уговаривать, но мы пришли к соглашению и уже на следующий день начали репетировать без страховки.
Энджи танцевала на канате, который теперь едва поднимался над полом, потом, как было положено по сценарию, прыгала в мои объятия. Поддержка, разворот, пара движений, нас поднимал механизм, и я оказывался висящим вниз головой, держащим партнершу за руки. Крепкие лямки соединяли нас. И больше ничего. Уже в первый раз я почувствовал ее взгляд, такой свободный и уверенный. Как будто она держала меня глазами, а не я ее за руки. Она смотрела на меня снизу вверх, и я забывал о любых рисках. Это было невероятно. С самого начала – как гипноз. Абсолютное доверие. Совершенный комфорт. Иллюзия безупречной безопасности. Мы держались друг за друга глазами, и это казалось прочнее и надежнее любых тросов. Энджи была великолепна. День за днем канат поднимался все выше. День за днем она все свободнее танцевала на нем, разбегалась и оказывалась в моих руках.
– Это просто бред какой-то! – негодовала в очередной раз Ванесса.
Она отработала тренировку, и теперь мы сидели в компании нескольких девушек и парней из массовки. Здесь же, рядом были, и Альберт с Чаком, и другие артисты. Далеко была только, как всегда, Энджи. Она сидела на краю сцены, скрестив ноги, и что-то рисовала в блокноте, не обращая внимания на происходящее вокруг.
– Нил, – Ванесса буквально дергала меня за руку. – Как ты-то согласился на это безумие! Ну я могу понять, что эта дурочка ненормальная загипнотизировала своими большими наивными глазками Грэма, но ты!
– Скажем, Грэм мастер убеждений, – ответил я в надежде закрыть тему.
– Боже! – Альберт подошел и, наклонившись надо мной сидящим, заглянул мне в глаза, – Сколько же этот алчный тщеславный ублюдок заплатил тебе?
Я улыбнулся. Обсуждать зарплаты и премии никогда не входило в наши привычки. Но, как я уже заметил, все правила нарушались и перекраивались беспощадно.
Ванесса метнула яростный взгляд на как обычно умиротворенную Энджи, вдруг вскочила, подошла к Сапковски и вырвала у нее из рук блокнот.
– Что ты там все время карябаешь! – завелась она. – Бесит просто!
Ванесса подошла к нам, демонстрируя рисунки Энджи.
– Я же говорю, она сумасшедшая! – продолжала Ванесса, приводя в качестве доказательств изрисованные линованные страницы.
Конец ознакомительного фрагмента.