Глава 3
Повод для ненависти
В мануарии Лезажей, в тот же день, часом позже
Гнев Леоноры Лезаж не утихал, но, дорожа репутацией светской дамы, благонравной и приветливой, она сдерживала стремящуюся вырваться наружу глухую ярость. По иронии судьбы ужасное известие она получила во время garden party, где было так весело, поэтому ей пришлось отложить объяснение с мужем на вечер. И эта отсрочка, увы, не сулила ее супругу ничего хорошего. Она уже предвкушала тропический ураган обвинений и упреков, который обрушится на голову Гильема, как только они останутся наедине, когда восклицания игроков в крокет вернули ее к действительности. Стройная и грациозная в своем длинном белом платье из муслина, она как раз ударила деревянным молоточком по шару, направив его к металлическим воротцам. Эта английская забава стала очень популярной в среде состоятельных французов, располагающих достаточно просторной лужайкой.
– Мимо, дорогая моя Леонора! Вы отвлеклись, – констатировал Альфред Пенсон, чуть полноватый, элегантно одетый мужчина сорока лет, с молочно-белой кожей и светлыми волосами.
Оноре Лезаж, как и положено почтенному патриарху, наблюдал за игрой, сидя в плетеном кресле и утопая в груде подушек. Насупленные брови и грубые черты лица под шапкой седеющих волос говорили о его характере не меньше, чем суровые складки в уголках губ. Он овдовел четыре года назад и повторно жениться не собирался. Внезапная инвалидность Гильема стала для старика большим ударом, и все внимание он перенес на своего старшего сына Жака и внуков, Бастьена и Эжена. Младший из его сыновей, Жермен, жил с женой в Париже. Блестящий адвокат, он, похоже, забыл не только детство, проведенное в Арьеже, но и свою семью.
– Я выхожу из игры! – провозгласила Леонора своим высоким голосом. – Я утомилась и мечтаю о чашке чая и кусочке торта.
– Неужели? Обычно вы не сдаетесь так скоро, – отозвалась Клеманс, вторая невестка Оноре, супруга Жака.
Клеманс исполнилось тридцать четыре. Она носила свои каштановые волосы гладко причесанными на прямой пробор, и, хотя ее нельзя было назвать хорошенькой, доброта и живой ум придавали ей своеобразное очарование.
Полдник подали на длинном столе, покрытом бледно-зеленой скатертью. Слуги, среди которых была и Николь, украсили его букетами едва распустившихся роз в вазах. Альфред Пенсон отбросил свой молоточек и присоединился к Леоноре.
– Вы сама не своя после разговора с вашей горничной. Что-то случилось? – спросил он едва слышно.
– Моему супругу доставляет удовольствие меня мучить, – ответила молодая женщина таинственным тоном. – Но это не помешает мне быть у вас завтра утром.
– Надеюсь на это, в противном случае меня ждут смертные муки!
Этот короткий разговор остался незамеченным. Леонора стала любовницей судьи два месяца назад. Адюльтер придавал ее невеселому существованию некую перчинку, оттенок опасности и скандала, и она этим упивалась. Любовники встречались в Сен-Жироне, в роскошной квартире судьи на улице Вильфранш. Оправдываясь тем, что ей в одиночку приходится решать домашние дела, Леонора садилась в тильбюри[9] и в сопровождении Николь отправлялась в город. Пока госпожа любезничала со своим судьей, горничная делала покупки.
– Почему моих внуков оставили в детской? – внезапно громыхнул Оноре Лезаж. – Они могли бы поесть с нами!
– Отец, если это доставит вам удовольствие, я схожу за детьми, – предложила Клеманс.
– Но они, должно быть, еще спят, – возразила Леонора, бросая на свекра ледяной взгляд.
– Я видел, как Надин смотрит в окно в своей комнате, – сказал на это старый адвокат. – Эжен еще слишком мал, пожалуй, но Бастьен и Надин нас не обременят.
Гости стали переглядываться. Авторитет хозяина дома был непререкаем, и его желания исполнялись, даже если правила приличия диктовали обратное. Но Леонора была уже расстроена полученными от Николь новостями и не захотела уступать:
– Мсье, если вы желаете, чтобы мои сыновья приняли участие в трапезе, пошлите заодно и за Гильемом. Не болезнь удерживает его в беседке, о нет! Своим поведением он выражает нашим гостям неуважение, но вы на него за это нисколько не сердитесь!
Вздернув подбородок и уперев руку в изящно изогнутое бедро, она ждала ответа. Альфреду Пенсону, стоящему неподалеку, она показалась в этот момент особенно соблазнительной. Его затуманенный влюбленностью взор не замечал ни надменно искривленных пухлых губ Леоноры, ни наморщенного носа, слишком большого для ее лица, ни неприятного выражения маленьких ярко-голубых глаз под тяжелыми веками. Мысли уже перенесли его в завтрашнее утро, когда она, нагая, теплая и нежная, будет лежать под ним и упиваться его поцелуями.
– Гильем не ребенок, насколько мне известно, – последовал ответ Оноре Лезажа. – И если бы я был прикован к креслу на колесах, я бы поступал, как он, то есть не выставлял бы себя на обозрение здоровым людям!
Он порывисто встал и, рассерженный, направился к дому. Леонора едва заметно улыбнулась.
– Мне очень жаль, что вам пришлось стать свидетелями семейной сцены, мои дорогие друзья, но зато нам достанется больше торта!
Кузен Клеманс, который с некоторых пор торговал фарфором в Лондоне, не оценил ее шутки, а его супруга Эмили, ирландка по происхождению, покраснела и опустила голову. И только одна пара сочла возможным засмеяться – секретарь суда и его невеста. Однако от прежней веселости не осталось и следа, поэтому прием закончился раньше, чем ожидалось.
– Идем в мою спальню, Николь! – приказала Леонора, как только коляски гостей выехали за ворота имения, включая и кабриолет судьи, в который была запряжена большая серая лошадь.
Прошло полчаса, но они все еще оживленно обсуждали произошедшее в беседке, обуреваемые ненавистью к Анжелине.
– Мой муж просто боготворит эту простолюдинку! Он и словом о ней не обмолвился, пока мы не поженились, и вот теперь, когда мне пришлось претерпеть от этой чертовой повитухи столько унижений, выясняется, что он ее еще и обрюхатил!
– Вспомните, когда вы приехали сюда, в Сен-Лизье, мсье стал поднимать на вас руку. Когда вы мне признались в этом, у меня чуть сердце от жалости не разорвалось! Бить женщину!
– Я рада, что завела любовника. Альфред, по крайней мере, нежен со мной и относится ко мне очень бережно. А Гильем – он просто грубиян, мерзкое животное! Господь лишил его ног в наказание!
– Вспомните, мадам, как все было. Рассказывают, что он бежал по улице за этой повитухой и угодил под ноги лошадей, что тянули дилижанс. Если бы не она, ничего бы не случилось!
– Я все помню, Николь. Анжелина Лубе всюду сеет несчастья. Я должна отомстить за себя, слышишь? И мстить я буду только ей. Знаешь почему? Если будет плохо ей, это заставит страдать и моего мужа. Так что я убью сразу двух зайцев!
Леонора смахнула слезы ярости. О, как она жалела, что вышла замуж за Гильема Лезажа, поддавшись на уговоры матери и отца! Их первая встреча состоялась в Тулузе, на светском балу.
– Если бы только мы остались на моем родном острове! – проговорила она со вздохом. – Там я была счастлива! Благословенные месяцы встреч после помолвки, брачная ночь… Когда я объявила, что беременна, со мной носились, как с принцессой, даже сам Гильем. Он был так горд… А видела бы ты его в тот вечер, когда родился Бастьен! Господи, как же я любила его в те времена… И он тоже меня любил. А потом он захотел вернуться во Францию.
Николь кивала, выслушивая ее признания. Печальная судьба госпожи пробуждала в ее сердце участие. Повитуха Лубе должна поплатиться за все, это будет только справедливо! Хотя, если подумать, ей самой Анжелина не причинила никакого вреда, не считая того, что была слишком красива и, в отличие от Николь, обладала редкостным очарованием.
– Что же предпринять? – процедила Леонора сквозь зубы. – Для начала я дам Гильему понять, что знаю о ребенке, и, если он приведет его сюда, пусть пеняет на себя. Этот бастард и близко не подойдет к моим детям! Да, я все расскажу свекру, он придет в ярость и…
– У меня есть хорошая идея, мадам, – перебила ее Николь. – Раньше я не осмеливалась никому рассказать, но я кое-что знаю!
– Что именно?
– Прошлой осенью я зашла в собор поставить за упокой отца свечку и помолиться. Проходя мимо исповедальни, я услышала женский голос. Женщина говорила громко, и я стала слушать, хотя, конечно, знаю, что это нехорошо. И представьте, эта женщина призналась, что помогла своей служанке выкинуть нерожденное дитя! Потом я вышла на паперть и стала ждать, потому что кюре несколько раз произнес имя «Анжелина», а мне не раз доводилось слышать это имя из господских уст. Я догадалась, что речь идет о повитухе Лубе, к которой возили вашего маленького Эжена. Нечего удивляться, что отец Ансельм отправил ее в паломничество. Нужно выдать ее властям, мадам!
– Речь шла об аборте? Ты уверена?
– Я слышала все своими ушами, мадам!
– И ты никому не рассказала? Николь, с твоей стороны это большая оплошность. Если бы я узнала сразу, я бы смогла упрятать ее за решетку. Глупая твоя голова!
Молодая служанка понурилась. Госпожа смотрела на нее с презрением и злостью.
– Я не осмелилась вам признаться, потому что и мне тоже пришлось через это пройти. Вы мне давали монетку-другую, чтобы я с ним спала, и скоро я поняла, что понесла. И тогда я заплатила одной женщине, чтобы она избавила меня от ребенка. Я испугалась, что вы меня выгоните, если узнаете. Это было ужасно! Как у меня болел живот!
– А мой муж знает?
– Нет, мадам. Разве мужчинам про такое рассказывают? Да он больше и не хотел меня – из-за этой Лубе, которая к нему сегодня приходила.
Леонора уловила нотку зависти в голосе своей служанки. Неужели Николь тешила себя надеждой, что станет повелительницей Гильема со всеми привилегиями, которые мог дать ей этот статус?
– Завтра я спрошу у Альфреда, чем грозит повитухе практика абортов, – объявила она. – А пока будем хранить наше оружие в тайне. И потом, стоит ли признаваться мужу, что я знаю о существовании его бастарда? Я найду себе более приятное занятие. И ты, милая моя Николь, мне поможешь! Согласна?
– Да, мадам, я что угодно для вас сделаю!
– Рада это слышать.
И Леонора самодовольно улыбнулась. У нее в руках отныне было оружие, которое грозило уничтожить красавицу повитуху с глазами цвета фиалки.
В доме на улице Мобек, вечером того же дня
Анжелина сидела у очага, держа Анри на коленях. Она любовалась профилем сына, время от времени касаясь губами его волос. Луиджи, который пообещал матери прийти вечером, не находил в себе сил ее оставить. На обратном пути они с Анжелиной поссорились: жена горько упрекала его за то, что он без колебаний согласился предоставить Гильему возможность поближе узнать сына.
– Луиджи, едва он закончил, ты сразу же сказал, что согласен! Как ты мог? – Анжелина выразила свое негодование, как только лошадка направилась к городу. – Ты внезапно проникся к нему симпатией или надеешься таким образом разлучить меня с моим малышом?
– Я пожалел его, Анжелина, пожалел от всей души, – ответил на это бывший бродяга. – Гильем – несчастный человек, это видно по нему. Если бы я знал, что обречен до конца моих дней передвигаться в кресле с колесиками, думаю, я бы не стал с этим мириться. Я бы повесился на первой же потолочной балке. Разве можно отказать ему в радости видеться с собственным ребенком?
То, что Анжелина назвала про себя мужской солидарностью, злило ее все больше и больше, поэтому она ответила так:
– Гильем может изредка видеться с мальчиком, наблюдать, как он растет, – это его право. Но я сделаю все, чтобы ноги Анри не было в его доме, в этом гадючьем гнезде! Я всегда знала: чем дальше мой сын от Лезажей, тем лучше. Вот увидишь, Гильем, несмотря на свой недуг, который, разумеется, вызывает сочувствие, от своих планов не откажется. И со временем потребует большего.
– Если такая перспектива тебя пугает, почему ты не хочешь переехать в Лозер? – спросил Луиджи. – Ты могла бы практиковать и там. Дом там намного лучше, чем твой на улице Мобек, да и мама с Октавией были бы счастливы вернуться в родные края.
– Я люблю свой город и обещала матери, что заменю ее здесь, а не где-нибудь еще! И я чувствовала бы себя несчастной вдали от гор, от дядюшки и отца.
От ее слов веяло холодом, и уязвленный Луиджи не сдержался:
– Скажи лучше, вдали от Гильема, твоей первой любви! Может, ты пытаешься лишить его общения с сыном, чтобы таким образом ему отомстить? Тебе пришлось много страдать, когда он тебя бросил, когда ты ждала его напрасно.
На это Анжелина ответила сердитым взглядом. Она смотрела на дорогу перед собой и не разжимала губ, пока коляска не подкатила к стенам старинного средневекового городка. Когда они подъехали к дому, навстречу им выбежала Розетта, но улыбка сбежала с ее лица, как только она поняла, что что-то не так.
– Энджи, Анри съел два куска хлеба с маслом на полдник, а теперь сел расчесывать Спасителя. Просто чудо послушания, а не мальчик!
– Эти двое неразлучны, – кивнул Луиджи в надежде разрядить обстановку.
Этим нельзя было не восхититься: четырехлетний малыш сидит рядом с огромной овчаркой и расчесывает ее густую белую шерсть.
Словно не услышав Розетту, Анжелина взяла сына за руку, завела в дом и села с ним на серый камень, один из тех, которыми был обложен просторный очаг. В очаге тлели крупные угли. С виду молодая женщина была совершенно спокойна. На самом же деле у нее болело сердце, оно стучало в груди часто и отрывисто. Сейчас, пребывая во власти неконтролируемых эмоций, Анжелина снова сомневалась в том, что выбрала правильный жизненный путь.
«Нужно было сбежать отсюда еще до рождения Анри, – думала она. – Не важно куда, и не думать о том, как огорчатся папа и Жерсанда. Нужно было найти приют для матерей-одиночек, а после родов подыскать себе работу. И мы с сыночком жили бы вдвоем, я бы воспитывала его, и он называл бы меня мамой. Луиджи не было бы в моей жизни, потому что мы не встретились бы, и мне не было бы теперь так грустно. Господи, и как он только мог сказать мне такие злые, такие несправедливые слова?»
Не зная, как вести себя с расстроенной и молчаливой подругой, Розетта вышла во двор, взяла метлу и прошлась ею по каменным плитам.
– Они точно поссорились, – шепотом сообщила она Спасителю, который следил за каждым ее движением.
Луиджи воспользовался моментом и спросил у жены:
– Анжелина, ты собираешься сидеть так до вечера? Анри лучше бы поиграть во дворе. Малыш, ты не против побросать мячик или поиграть со Спасителем, правда?
– Я хочу поиграть со Спасителем! Можно, крестная?
Молодая женщина вздрогнула от звука этого звонкого голоска, в котором слышалось нетерпеливое желание поскорее убежать от нее.
– Конечно, мой хороший, пойди поиграй! – с нежностью ответила она.
Как только они остались вдвоем, Луиджи попытался ее обнять, но она вскочила на ноги и отшатнулась. Лицо у нее при этом было словно каменное.
– Моего терпения надолго не хватит, Луиджи! С самого начала знакомства переменчивость твоего нрава меня тревожила. Сейчас ты веселый, обходительный и сыплешь комплиментами, а уже через минуту становишься подозрительным или смотришь свысока. В первое время я даже боялась тебя, твоих взглядов до такой степени, что подумала, будто это ты – жестокий убийца. Вот и сейчас я испытываю те же чувства. Я больше не верю в нашу любовь. Значит, правы те, кто считает, что повитухе не следует выходить замуж!
Пораженный жестокостью этой отповеди, он отступил на шаг.
– Что ж, теперь и я могу сказать то же самое. Я вижу перед собой незнакомку, которая только что произнесла слова не только несправедливые, но и очень жестокие!
– Ты погрешил против истины сильнее, когда осмелился предположить, что я не хочу расставаться с Гильемом. Помнишь, ты сказал однажды, что я для тебя – как сон о любви, ставший явью. Именно это с нами и произошло: это был сон и ничего более. Только я теперь ношу под сердцем твоего ребенка и хочу, чтобы хотя бы у него был отец!
Истерически выкрикнув последние слова, она заплакала, не помня себя от горя, разочарования и обиды. В кухню вихрем вбежала Розетта.
– Энджи, что случилось? Вы поссорились? Мы с Анри пойдем погуляем, а заодно проведаем мадемуазель Жерсанду и Октавию.
– Розетта, уведи мальчика из дома, – попросил Луиджи. – И передай матери мои извинения, я к ней сегодня не приду. Анжелина нуждается в отдыхе, и я хочу побыть с ней.
– Хорошо!
И девушка вышла.
Через минуту скрипнули, закрываясь, ворота. В комнате повисло тяжелое молчание, но ни он, ни она не решались его нарушить. Наконец Луиджи проговорил удрученно:
– Ты права, от этих Лезажей одни неприятности. Мы поехали к ним вместе, в прекрасном настроении, и вот теперь мы – враги!
– Враги? – переспросила она со вздохом. – Я не вижу здесь, в своем доме, никаких врагов. Только мужчину, в котором разочаровалась, и этот мужчина – мой муж.
Она повернулась к нему спиной, по-прежнему дрожа и всхлипывая. Он бесшумно приблизился и положил руки ей на плечи.
– Мы ведем себя как капризные дети, – прошептал он ей на ухо. – Энджи, давай забудем глупости, которые наговорили друг другу! Слишком много неприятностей с нами успело случиться с тех пор, как мы вернулись в Сен-Лизье. Ты очень утомилась в пути, дорогая, и было бы лучше сразу приехать сюда, на улицу Мобек, выспаться как следует и уже утром наносить визиты. Не буду отрицать, с моей стороны большой глупостью было предложить тебе сразу поехать к Гильему. Но прошу тебя, заклинаю, никогда больше не говори, что жалеешь, что мы поженились, что ты ошиблась во мне. Неужели ты не понимаешь, как мне горько это слышать?
– Я не хотела причинить тебе боль, – слабым голосом ответила она. – Но и ты сделал мне больно. И я задумалась: а знаю ли я, какой ты на самом деле? Глупо, не стану спорить. Луиджи, умоляю, стань снова тем, кого я люблю и обожаю! Или скажи мне правду и объясни, что тебя так мучит…
Она повернулась к нему лицом, трогательная в своей безмерной печали. Прекрасные глаза ее блестели от проливаемых слез, губы дрожали, на лбу танцевала прядка темно-золотых волос.
– Если я потеряю тебя, Анжелина, я потеряю самое драгоценное сокровище на этой земле, – проговорил он, поглаживая ее по бледной щеке. – И я хочу попросить у тебя прощения. Не помню, сколько раз я уже просил у тебя прощения. Возможно, придет день, когда я его не получу.
Глядя ему в глаза, молодая женщина осознала всю глубину его отчаяния. Он не преувеличивал. Он казался по-настоящему испуганным.
– Чего ты так боишься? – спросила она ласково. – Скажи, чтобы я знала, чтобы я поняла. Незачем ссориться, говорить друг другу гадости, это не приведет ни к чему хорошему. Луиджи, мы окажемся в опасности, оба, если дадим волю нашим страхам и гневу.
– Все дело в ребенке, в нашем будущем малыше, – проговорил он, хмурясь. – Хорошо, я все скажу, даже если ты потом будешь меня презирать! Ты хочешь признания, вот оно! В начале нашего путешествия ты еще не знала, что беременна. Вспомни, как мы были счастливы на пустынных дорогах, только ты и я! Если мы и встречали других пилигримов, то эти люди ничего не знали о нашем прошлом, о нашей жизни. Я был совершенно счастлив, у меня словно выросли крылья, и я снова чувствовал себя сыном ветра, как я когда-то любил себя называть. И вот однажды утром ты сообщаешь, что скоро у нас родится ребенок. В сентябре, по твоим подсчетам.
У Анжелины не было сил для новых треволнений, и она прижалась к мужу. Обняв ее с бесконечной нежностью, он проводил ее к скамье, усадил и сел рядом.
– Мне показалось, ты обрадовался, – едва слышно проговорила она, с тревогой ожидая, что он еще скажет.
– Я обрадовался, клянусь тебе. Но, в отличие от многих мужчин, которые гордятся, что сделали жене ребенка, гордости по этому поводу я не испытывал, это смехотворно.
– Господи, как грубо! Мы же не животные!
– Во многих ситуациях человек ведет себя намного хуже, чем дикие звери. Но я не стану надоедать тебе своей философией, она того не стоит. Однако же вернемся к моим страхам. Первое время рождение ребенка представлялось мне событием отдаленным, и я об этом не думал. И уж тем более оно не вызывало у меня тревоги. Но потом мне пришлось присутствовать при родах той женщины в Галиции, и, правду сказать, это было ужасно – кровь, крики, это истязание материнской плоти… С тех пор я не могу избавиться от какого-то сакрального страха. Я представляю тебя на месте этой женщины и временами думаю о том, что это может кончиться трагически. И тогда мне придется жить без тебя, воспитывать ребенка и, вполне вероятно, винить себя, Анжелина, в твоей смерти. И эти мысли преследуют меня уже много недель.
– Но… Луиджи, не надо бояться, – возразила она. – Думаю, у меня достаточно опыта, чтобы оценить свое состояние, как теперь, так и перед родами. И я позову ту даму, что поселилась на дороге в Сен-Жирон. Со мной ничего не случится!
– Я не могу быть полностью в этом уверен. Энджи, дорогая, попытайся меня понять и, прошу еще раз, прости меня!
Она закрыла глаза и уткнулась головой ему в шею.
– Я тебя прощаю! И ты меня прости, я наговорила лишнего, на самом деле я так не думаю. Что на нас нашло? Я тебя люблю, я это точно знаю, но я так легко поддалась гневу…
– А я – ревности и малодушию, – кивнул он. – Забудем этот мучительный день, мы должны быть сильными, я и ты! И нам надо снова привыкать жить в городе. Завтра ты будешь отдыхать, а я поиграю на фортепьяно на улице Нобль. Завтра не будет больше ни ссор, ни обмена колкостями.
– Да, ты прав. Скоро лето, и этим надо пользоваться! Ты будешь играть и писать музыку, как мечтал там, в Испании, а я постараюсь быть очень осторожной, если, конечно, у меня будут пациентки.
– Ты в этом сомневаешься?
– Как тебе известно, в наших краях появилась новая акушерка, и, может статься, в моем диспансере станет меньше посетительниц.
Луиджи засмеялся и чмокнул жену в лоб. Анжелина еще крепче прижалась к нему, ее волнение не до конца улеглось.
– Люди станут приглашать к роженицам повитуху Лубе, не тревожься!
– Надеюсь на это всей душой, Луиджи! Я буду сама не своя, если перестану практиковать. Я не исполню волю матери…
Он покачал ее, как ребенка, желая утешить. Анжелина почувствовала, что понемногу успокаивается.
– И ты, и я – страстные натуры, поэтому размолвки неизбежны, – проговорил он, и по тону невозможно было понять, говорит он это серьезно или шутит. – Но они пройдут быстро и не причинят вреда, как летняя гроза над лесом.
Она подтвердила свое согласие с ним вздохом и запрокинула голову, желая получить поцелуй. Через несколько минут они уже поднимались в спальню, держась за руки и целуясь чуть ли не на каждой ступеньке.
Сен-Жирон, утро понедельника, 8 мая 1882 года
Леонора лежала на кровати в тонкой сорочке из розового шелка. Одна ее рука вытянулась вдоль тела, другую она закинула за голову. Белокурые волосы, которые она так любила распускать по плечам, разметались цветками по белой подушке.
– Моя красавица, моя прелестная козочка! – восхищенно пробормотал судья Пенсон, ощущая новый прилив вожделения.
Закоренелый холостяк, он в ранней молодости обручился с девушкой из буржуазной семьи, но незадолго до свадьбы невеста расторгла помолвку. В Тулузе он приобрел привычку посещать женщин легкого поведения. Давний друг Жака, старшего из братьев Лезаж, он поддался очарованию Леоноры после нескольких совместных застолий в усадьбе. Однако он не отважился бы покуситься на ее честь, если бы молодая женщина однажды сама не бросилась к нему в объятия. О том вечере у него остались восхитительные воспоминания.
– Моя козочка, ты сводишь меня с ума! – прошептал он, склоняясь над любовницей. – Я – счастливейший мужчина на земле с того дня, когда ты так смело поцеловала меня, в субботу, 4 марта, в темноте библиотеки. Я, конечно, подозревал, что ты несчастлива с мужем, но я и подумать не мог, что он тебя бил, тем более когда ты была в положении!
– Чш-ш-ш, я хочу забыть о жестокости Гильема. Все мои мысли только о тебе. Прошлое больше не имеет значения, Альфред.
Она сладострастно потянулась, польщенная тем, что возлюбленный жадно взирает на нее. Но уже в следующее мгновение улыбка сошла с ее лица, она прикрылась простыней и привстала.
– Мне пора одеваться, – проговорила она.
– Уже?
– Да, мне еще нужно заглянуть к портнихе. Но перед уходом я хотела кое о чем тебя спросить. Вопрос юридический, но для меня это важно.
– Я слушаю!
Судья был заинтригован, поскольку Леонора впервые обратилась к нему за профессиональным советом.
Он поспешил надеть штаны и поправить рубашку, которую не снимал во время их с Леонорой любовной схватки.
– Не смотри на меня так, Леонора. Это не смешно. Говорить о правосудии и законах комфортнее, когда ты одет соответствующим образом.
– Альфред, мне бы и в голову не пришло над тобой смеяться.
Она схватила свои панталоны, нижнюю юбку и корсет. Он следил за ней взглядом, полным восхищения.
– Ты удивишься, а может, и встревожишься, когда я скажу, что слышала об одной акушерке, которая практикует аборты. Это ужасно, и Церковь жестоко за это карает. Когда я об этом думаю, у меня прямо мороз бежит по коже! Если Господь запрещает это деяние, как смотрит на него закон? Ведь аборт – это преступление, ты согласен?
Бледный от возмущения, судья теребил в руках галстук.
– Конечно это преступление, и за него предусмотрено наказание вплоть до тюремного заключения, причем как для той, кто совершил эту гнусность, так и для женщины, по чьей просьбе это произошло.
– Не слишком тяжелое наказание, – пробормотала Леонора.
– Не говори так, моя красавица! Я имел в виду случаи, когда есть смягчающие обстоятельства и дело рассматривает суд присяжных. Присяжные заседатели могут проявить милосердие к обвиняемым, но в Тулузе был случай, когда одну матрону из квартала «красных фонарей» отправили на каторгу за то, что она провела множество таких операций.
– Я считаю, что каторга – это наименьшее, чего эти негодяйки заслуживают! – заявила молодая аристократка.
– И тебе известно имя этой акушерки? – спросил Альфред Пенсон уже с профессиональным интересом.
– Пока нет. Я услышала разговор случайно, но могу уточнить имя, если порасспрошу прислугу.
– Будь осторожна, моя прелесть. Слухи не всегда оказываются правдой, да и эти «делательницы ангелов», как их называют в народе, обделывают свои делишки в строжайшей тайне и пациенток приводят ночью, чтобы никто не видел. Находятся несчастные, которые пользуются их услугами…
Леонора как раз застегивала пуговицы на тугом лифе своего бежевого с черной отделкой платья для прогулок. Она надела маленькую шляпку-ток, украшенную фиалками, и закрепила ее длинной шпилькой с перламутровой головкой.
– А что бы ты сделал, если бы я узнала имя этой женщины? – спросила она.
– Уведомил бы полицию, и жандармы взяли бы ее под стражу. С твоей стороны это был бы очень достойный поступок, Леонора. Можно сказать, ты бы поспособствовала оздоровлению местной морали, но, увы, окончательно вывести эту чуму из наших городов и селений не удастся. Но хватит об этом, я не хочу обсуждать с тобой все эти мерзости. Скажи лучше, когда мы снова увидимся.
– Альфред, а если бы я забеременела? – спросила молодая женщина очень тихо. – Что бы мы тогда делали? Ты об этом думал?
– Леонора, мы принимаем меры и…
– Это правда, но беременность все равно может случиться. Мой свекор не дурак, и он знает, что мы с Гильемом давно не спим вместе. Это был бы скандал и позор для нас обоих. Твоя репутация слуги юстиции, да и моя были бы испорчены.
Судья потер подбородок. Вопрос его озадачил, и он не понимал, к чему ведет любовница. Покраснев от волнения и пряча глаза, он тем не менее привлек молодую женщину к себе.
– Мы будем еще осторожнее, моя прелесть. Но отказаться от тебя я не могу! Неужели ты таким образом даешь мне понять, что нам нужно перестать видеться? Прошу тебя, Леонора, не надо! Какое странное утро! Сначала ты рассказываешь мне о «делательнице ангелов», а потом заводишь речь о том, что и мы рискуем зачать дитя… Боже мой! Но ты ведь не можешь после двух месяцев встреч… Ты ведь говоришь мне все это не с какой-то тайной целью? Ты же не собираешься совершить эту гнусность сама? Я никогда тебе не позволю! Если понадобится, ты возьмешь развод, я женюсь на тебе и…
Он запнулся. Супруга Гильема мягко высвободилась из его объятий и, удовлетворенно улыбнувшись, сказала:
– Моя кормилица еще там, на Реюньоне, научила меня некоторым очень полезным приемам, так что можешь не бояться, я не беременна и делаю все необходимое, чтобы не рожать третьего ребенка. Сначала вынашивать его девять месяцев, а потом терпеть адские муки при родах – мне это не доставляет никакой радости.
Она обняла судью за шею, поцеловала в губы и продолжала сладким голосом:
– Но мне хотелось узнать твое мнение. Ты – достойный во всех отношениях мужчина, и я восхищаюсь тобой! Мало кто в подобной ситуации предложил бы своей любовнице развестись и выйти замуж повторно… Прости, что растревожила тебя. Так глупо с моей стороны! А это означает, что я заслужила наказание, а ты – маленькую компенсацию…
Леонора соскользнула вниз, прижимаясь к нему всем телом, встала на колени и расстегнула ему ширинку. На прошлой неделе она отказалась сыграть с ним в эту эротическую игру, которую, по его собственному признанию, судья обожал. Задыхаясь от нетерпения и восторга, он сжал ее голову ладонями, словно боясь, что она передумает. Закрыв глаза, он застонал, отдаваясь во власть этой привлекательной изменщицы и ее приправленной пороком чувственности.
– Моя козочка, моя прелесть! – выдохнул он по истечении пары минут. – Я люблю тебя! О, как я тебя люблю!
Не прошло и десяти минут, как Леонора Лезаж легко запрыгнула в тильбюри. Николь с невозмутимым видом держала в руках поводья. Черный мерин, казалось, дремал под оглоблей, понурив голову.
– Едем, Николь! – приказала Леонора, проверяя взглядом содержимое корзин у ног служанки. – Нам пора быть дома!
– Смотрите-ка, кто идет, – шепнула ей горничная. – Жозеф де Беснак, муж повитухи!
– Ах, этот! В своем цыганском наряде он просто смешон! Но ничего, недолго ему осталось так глупо улыбаться.
– Лишь бы вышло по-вашему, мадам!
Николь оставила свое мнение при себе. Она находила этого длинноволосого мужчину в просторной белой рубашке, сером рединготе и сапогах для верховой езды очень даже привлекательным. Противоречить хозяйке не входило в ее планы, поэтому она промолчала.
На дороге из Сен-Лизье в Сен-Жирон, в тот же день, в то же самое время
Анжелина оделась и причесалась с особой тщательностью: рыжие волосы собрала в тугой узел, надела платье из коричневого бархата, на плечи накинула кашемировую шаль. Минут пять, не меньше, она уже простояла у двери незнакомого дома. По совету Розетты и Луиджи она все же решилась нанести визит вдове Берар, акушерке, чье появление в окрестностях городка так ее встревожило.
«Я уже дважды стучала. Наверное, никого нет дома», – сказала она себе и повернулась, чтобы уйти.
Но, для очистки совести, постучала в третий раз. В глубине недавно построенного дома с зелеными ставнями, стенами, покрытыми штукатуркой бежевого цвета, и с чахлым розовым кустом у порога как будто послышались шаги.
– Иду! Иду! – произнес голос с южным акцентом, который показался Анжелине знакомым.
Громыхнул засов, и входная дверь распахнулась. Перед Анжелиной стояла высокая женщина с черными кудрями, черными глазами и смуглым лицом. Несколько секунд женщины молча смотрели друг на друга.
– Магали! Магали Скотто! – вскричала посетительница.
– Анжелина Лубе! Я знала, что ты придешь, – произнесла хозяйка дома. – Входи, не стой на пороге.
Узнав в конкурентке свою соученицу, с которой познакомилась в Центральной больнице Тулузы, Анжелина вздохнула с облегчением. Однако удивлению ее не было предела.
– Магали Скотто! Надо же! – воскликнула она. – Кто бы мог подумать! А мне все расхваливали какую-то вдову, мадам Берар! Я и представить не могла, что увижу тебя здесь, в Арьеже.
– Давай выпьем по капельке за встречу, – предложила бойкая уроженка Прованса. – Насчет вдовства – это правда. Я работала не покладая рук с тех пор, как мадам Бертен выпроводила меня из больницы. Вот противная была баба!
Анжелина с улыбкой кивнула. Главную акушерку, отвечавшую за обучение учениц, в число которых входили три года назад и они с Магали, забыть было невозможно. Магали Скотто довольно-таки скоро указали на дверь: эта достойная уроженка юга отличалась вспыльчивым нравом, была остра на язык и не признавала никаких авторитетов.
– Если я правильно помню, ты доучивалась в другой акушерской школе?
– Так и было! После Тулузы я вернулась в Марсель, в родные края, получила диплом акушерки и между делом вышла замуж за санитара по имени Поль Берар, – рассказывала Магали. – Я сразу в него влюбилась, и он в меня тоже.
Молодые женщины вошли в тесную кухоньку. Там неприятно пахло пережженным жиром. По крайней мере, для гостьи в ее состоянии запах показался тяжелым. Магали Скотто достала из буфета бутылку красного вина и два стакана.
– Давай сядем в гостиной, где я принимаю пациенток, – предложила она.
– Если можно, я охотнее выпила бы воды, – попросила Анжелина.
– А ты совсем не изменилась! Все такая же деликатная… Я и правда рада тебя видеть. В Марселе я рассказывала про подругу с глазами цвета фиалки, но мне никто не верил, говорили, что это я присочинила. Да ты садись, садись, мои стулья достаточно хороши и для мадам де Беснак!
– Значит, тебе рассказали о моем замужестве?
– Первая же пациентка! Схватки на протяжении двадцати часов – у нас, как ты понимаешь, было время поболтать. Но я отвлеклась. Так вот, я оказалась тут неслучайно. После смерти моего бедного муженька как-то раз я встретила доктора Коста, того, что так по тебе сох, а потом…
Магали залпом осушила стакан. Анжелина к своему не притронулась, рассчитывая получить немного воды, как только коллега найдет для этого свободную минутку.
– Ты не спросишь, от чего умер мой муж?
– От чего?
– Утонул! Пошел поплавать и утонул! Господи, как я плакала! Только представь, ему было всего тридцать шесть, и плавал он как рыба! Мне снова нужно было искать работу. Я собрала чемодан и отправилась в Тулузу, где попросила мадам Бертен найти мне место, пусть даже в яслях. Тогда-то я и встретилась на улице с доктором Костом. Он рассказал мне о твоей удаче, что ты вышла замуж за богача голубых кровей, ни больше ни меньше, и что вряд ли ты будешь теперь практиковать… Благодаря супругу у меня было немного денег, и вот я приехала сюда. И что же? Монахини местной больницы встретили меня с распростертыми объятиями, потому что ты к тому времени уже отправилась в это свое паломничество. Они подыскали для меня этот вот дом и стали присылать пациенток. И знаешь, Анжелина, в этих краях женщины рожают на удивление легко! Платят акушерке, конечно, не бог весть сколько, но зато и работы немного.
– Тебе просто повезло, Магали. У меня в течение двух месяцев было несколько тяжелых родов.
Обе по-настоящему любили свою профессию, поэтому последовал оживленный обмен впечатлениями и опытом. И все же у Анжелины оставался еще один животрепещущий вопрос, который она поспешила задать, едва закончив свой рассказ о Коралии Жаке, умершей при родах прошлой осенью.
– Ты у кого-нибудь обо мне спрашивала? Заходила на улицу Мобек, где у меня диспансер?
– Нет! Монашки сказали, что не знают, когда ты вернешься. А я и не хотела поднимать шум вокруг своей особы. Видишь ли, я боялась, что ты, когда про это узнаешь, рассердишься. Конкуренция – обычное дело даже между акушерками.
– Признаться, я расстроилась, особенно когда услышала, что все тебя хвалят. Подумала даже, что эта вдова Берар крадет у меня моих пациенток. Но теперь я рада, что это ты, Магали. Через несколько месяцев я все равно не смогу работать – я жду малыша. Поэтому приходи посмотреть на мой диспансер. Ты могла бы принимать пациенток там, это удобнее, чем в этой комнате.
– Еще бы! Если есть деньги на обустройство диспансера… Я о нем наслышана. Современные инструменты, плиточный пол, умывальник! И что, ты позволишь мне арендовать его время от времени?
– Ты просто будешь приходить туда и работать. Я не возьму с тебя ни су.
Магали задохнулась от радости, и ее черные глаза заблестели.
– Я-то, признаться, боялась, что мы снова начнем враждовать, как тогда, в Тулузе. А ты такая милая…
– Жизнь дала мне все, о чем только можно мечтать, и я стараюсь помогать людям.
За разговором Анжелина успела осмотреться. Ковер давно не чищен, покрывало на диване тоже весьма сомнительной чистоты…
– Ты осматриваешь будущих мам на этой кушетке? – спросила она у Магали.
– Да, только сначала застилаю ее простыней, которую держу в шкафу. Но чаще я сама хожу к пациенткам. Мне пройтись не трудно, да и случается, что муж или свекор роженицы приезжает за мной в кабриолете.
И с этими словами вдова Магали Берар, в девичестве Скотто, налила себе третий стакан. Гостья посмотрела на нее с изумлением.
– Не слишком ли много ты пьешь вина, да еще утром? И, пожалуйста, скажи, где мне взять воды.
– В кухне, в ведре, что накрыто полотенцем. Мне приходится ходить за водой в город, к фонтану, и везти ее обратно на тележке. Не слишком удобно!
– Спроси у соседей, нет ли источника поближе. А ту воду, что ты берешь в городе, обязательно надо кипятить.
– Мадемуазель Лубе, вы уже успели мне плешь проесть своими придирками! То я слишком много пью с утра, то не кипячу воду! Ты какой была, такой и осталась!
– Ты тоже не изменилась, как я посмотрю, – со смехом отозвалась Анжелина. – Вспомни, Магали, как мы веселились в общей ученической спальне. Помнишь, как верещала Дезире Леблан, когда ты щекотала ее под мышками? И как брюзжала Арманда, если мы начинали шептаться в темноте?
– Конечно помню! Мы были настоящей бандой – хорошенькая Дезире, Одетта Ришо, Арманда Бланшар, Люсьена… Бедная Люсьена! Я прочитала в газете, что ее убили два года тому назад. Но они нашли мерзавца, который это сделал.
– Да. И случилось это недалеко отсюда.
Анжелина намеревалась рассказать Магали подробности, ведь Блеза Сегена арестовали на соседнем лугу, но тут в дверь постучали.
– Повитуха Берар! – послышался мужской голос. – Открывайте скорее, у моей жены отошли воды!
Магали побежала открывать. На пороге стояла чета фермеров, и их повозка загромождала собой полдороги. В упряжке стоял длинноухий мул, а в повозке виднелись корзины и плетеные ивовые клетки с кудахчущими курами и серыми гомонящими гусями. Анжелина выглянула из-за плеча подруги. Первой ее мыслью было: сегодня наверняка ярмарочный день. «Эти люди везли на продажу птицу и явно не ожидали, что хозяйке вдруг вздумается рожать!» – сказала она себе.
Она охотно взяла бы дело в свои руки. О, как бы она обрадовалась, если бы это ее позвали к роженице в такое чудесное весеннее утро!
– Я тебя не задерживаю, Анжелина, – сказала ей Магали. – Мне теперь не до разговоров. Если ты не против, я зайду к тебе на улицу Мобек завтра. Мадам, входите, а ваш супруг пускай пока поставит повозку на лугу за дорогой.
Лицо роженицы исказила боль, и она повисла на руке у Магали.
– Это сколько же вам лет? – спросила акушерка инквизиторским тоном.
– Тридцать восемь. Это мой первенец. Я вышла за Антуана в прошлом году.
– Первенец – в такие годы? Вы храбрая женщина, – проговорила Магали. – Идемте, вам лучше прилечь.
Анжелина все не решалась уйти, хотя и знала, что в скором времени ее присутствие начнет стеснять коллегу. Однако напряжение, характерное для момента, когда решается жизнь матери и ее ребенка, заставило ее задержаться. Сердце Анжелины сжалось от волнения.
– До завтра, Анжелина! – крикнула ей Магали, уже не пытаясь скрыть раздражение.
– Анжелина? – пробормотала женщина. – Та красивая дама – Анжелина Лубе? Пускай она останется! Ее мать принимала роды у моей старшей сестры шесть лет назад, и с тех пор я много хорошего слышала о ее дочке, молодой повитухе Лубе.
Жена фермера с трудом договорила фразу и согнулась пополам от боли. Крепкая уроженка Прованса поспешила ей на помощь и предприняла еще одну попытку разрешить затруднительную ситуацию с помощью шутки:
– Мало вам меня одной? Что ж, золотое правило повитух: никто не перечит женщине при родах! Если ты не торопишься, Анжелина, может, поможешь?
– Спасибо, Магали! – вскричала Анжелина, возвращаясь в комнату. – Мадам, как ваше имя?
– Жаннетта.
– Дышите глубже, Жаннетта, и постарайтесь успокоиться. Все будет хорошо!
Сидеть сложа руки было некогда: на печь взгромоздили большую кастрюлю с водой, из шкафа достали чистую простыню и два полотенца. Анжелина поставила на стол лохань с водой и рядом положила кусочек мыла. Каждое движение дарило удивительное ощущение нужности, и лицо ее то и дело освещала мечтательная улыбка.
Жаннетта заплакала от стыда во время осмотра, к которому повитуха Берар приступила, и не подумав вымыть руки и интимные места пациентки.
– Ребенок родится через много часов, мадам, – объявила Магали. – Ваша матка должна открыться сильнее. Вы далеко живете?
– Наша ферма в двух километрах от Мон-Жуа. Муж испугался и привез меня прямиком к вам. Да и мне было страшновато отправляться в дорогу в таком состоянии.
– Зная, что роды уже скоро, вам не следовало ехать на ярмарку, Жаннетта, – ласково пожурила женщину Анжелина. – А вот и ваш супруг!
Входную дверь никто и не подумал закрыть, так что вышеупомянутый Антуан вошел в гостиную, теребя в руках берет, и теперь стала видна его полысевшая макушка.
– Ну что? – спросил он.
– Можете съездить домой и привезти приданое новорожденного, мсье, – сказала ему Магали. – Я позабочусь о вашей супруге, тем более что роды начнутся еще не скоро. А если вы и припоздаете, не волнуйтесь, у меня найдется, во что завернуть вашего ма…
Протяжный крик, переходящий в стон, оборвал ее на полуслове. Магали вернулась к дивану, на котором лежала Жаннетта. Несчастная вся сжалась и тихонько постанывала от боли.
– Как же больно, господи!
Анжелина старательно намылила руки и ополоснула их в лохани. Покончив с этим, она тихо сказала пациентке:
– Если позволите, я бы тоже хотела вас осмотреть. Но сначала я вас подмою, это обязательно с точки зрения гигиены.
– Пресвятая Дева, только не на глазах у мужа!
– Конечно нет! Мсье, не могли бы вы подождать в прихожей?
– Пойду посмотрю, как там наш мул, – заторопился супруг. – Нрав у него дурной, того и гляди начнет колотить задними ногами по повозке, чини ее потом!
И он поспешил выйти.
Жаннетта закричала, глаза ее расширились так, что страшно было смотреть. Анжелина дождалась следующей паузы между схватками и только тогда подмыла пациентку и приступила к осмотру. Через пять минут она выпрямилась и, хмурясь, обратилась к Магали:
– Думаю, ребенок появится на свет совсем скоро. Магали, события развиваются быстрее, чем ты предполагала.
– Не может быть! Я не могла не заметить!
– Я этого и не говорю.
Анжелина пыталась скрыть изумление, но удавалось это ей плохо. По ее мнению, которое она до сих пор не решалась озвучить, родовая деятельность началась довольно давно, что и привело к разрыву плодного пузыря. У нее в голове не укладывалось, как это коллега могла сказать, что ребенок родится еще очень нескоро.
– Жаннетта, у вас болел живот утром, когда вы еще были на ярмарке?
– Да, но не очень сильно. Он побаливает уже два дня.
– Прошу вас, вы только не волнуйтесь! И не бойтесь, все пройдет прекрасно!
Слова ободрения повитуха Лубе подкрепила ласковым поглаживанием лба роженицы.
«Жаль, что у меня нет с собой ни моих настоек, ни мазей! – сокрушалась она мысленно. – И инструментов тоже нет…»
Перебирая в мыслях, что еще ей может понадобиться, она повернулась к Магали и встретила взгляд, полный холодной ярости.
– По-твоему, это правильно – критиковать меня в присутствии пациентки? – проговорила южанка шепотом. – Что ж, будь как дома, делай все сама! Ты всегда считала, что ты лучше всех!
И с этими словами Магали энергичным шагом удалилась в кухню, захлопнув за собой дверь.
– Что-то идет не так? – встревожилась Жаннетта. – Лучше уж скажите сразу!
Анжелина предпочла сказать женщине правду, хотя чувствовала себя при этом неловко.
– Вы приехали к повитухе Берар, когда я была у нее в гостях. Мы вместе учились в Тулузе, мы давно друг друга знаем. Вы попросили меня остаться, и я осталась, хотя делать этого не следовало. Мы с повитухой Берар не сошлись во мнениях, и она сердится.
– Если так, то у мадам Берар вздорный характер! Я подумала, мне будет спокойнее, если рядом будет две повитухи. Скажите, а это правда, что в больнице есть врач и медсестры?
Жаннетта заискивающе улыбнулась. Накануне она наслушалась ужасающих историй про роды, и теперь ей было очень страшно.
– Я не хочу умереть, – задыхаясь, призналась она: у нее снова начались схватки. Боль поднималась от низа живота, заставляя напрягаться все мышцы брюшной полости.
Это была женщина с приятным лицом, круглыми щечками, ясными голубыми глазами и белокурыми волосами, покрытыми белым льняным чепцом. Судя по речи и манерам, Анжелина была склонна предположить, что они с супругом происходят из разных социальных сред.
Забыв про Магали, она по своему обыкновению завела с роженицей беседу. Часто случалось, что будущей матери было легче расслабиться, когда она рассказывала о своей жизни повитухе.
– Вы давно замужем, Жаннетта?
– Нет… о нет! – пробормотала женщина, делая знак, что ей пока слишком больно, чтобы она могла говорить. Но при первой же возможности она добавила: – Я родом из Монтобана. С Антуаном мы познакомились по объявлению в газете. Моя мать умерла, и я подумала, что хорошо бы переехать в сельскую местность. Бедная моя матушка! Я много лет заботилась о ней. Но работать на ферме оказалось тяжело, много тяжелее, чем я думала. А еще у Антуана двое взрослых сыновей от первого брака, и они терпеть меня не могут.
– Я вам сочувствую! Что ж, если так обстоит дело, будем надеяться, что вы подарите супругу девочку!
– Хорошо бы, но только Антуан хочет мальчика – еще одни рабочие руки, чтобы вскапывать землю и корчевать пни. Ой, неужто опять?
Анжелина стала мягкими круговыми движениями массировать Жаннетте живот. «Надо пойти поговорить с Магали! – решила она. – Ну и характер! Сначала позволяет остаться, потом дуется. Она совсем не изменилась!»
– Жаннетта, я пойду поговорю с подругой, а когда вернусь, снова вас осмотрю. В перерывах между схватками старайтесь дышать ровно и глубоко, договорились?
– Хорошо, я постараюсь.
Едва переступив порог кухни, Анжелина увидела то, что ее не обрадовало: на столе перед Магали стояла бутылка с янтарного цвета жидкостью, распространявшей крепкий анисовый аромат. Глядя Анжелине в глаза, она вызывающе улыбнулась и опрокинула в себя полстакана напитка.
– Ты пьешь абсент? Магали, ты спятила?
– Пью, что хочу! Я знала, что все пойдет вкривь и вкось, когда ты вернешься! Не будет у меня пациенток, ничего не будет! Мне только и останется, что слезы лить! Все, точка! Когда я напиваюсь, на душе становится легче. Или ты думала, что я порхаю по жизни, как бабочка? Я страшно тоскую по моему Полю. У нас с ним была настоящая любовь, только короткая, он не успел мне даже ребенка сделать…
Рослая южанка вытерла слезы, всхлипнула и шмыгнула носом. Ее вид вызывал жалость. Анжелина приобняла ее за плечи.
– Я разделяю твое горе, Магали, но сможешь ли ты оставаться в профессии, если станешь искать утешения в спиртном, особенно таком крепком, как абсент? Брат Эд, больничный монастыря, рассказывал, что абсент настаивают на травах, которые опасны для психики. А если вспомнить, что утром ты пила вино…
– Это все из-за тебя! Только я тебя увидела у своих дверей, красивую, богато одетую, как сразу подумала, что теперь у меня начнутся неприятности, что ты спросишь, какого рожна я сюда приехала. А ты разговариваешь по-доброму, предлагаешь практиковать в своем диспансере… Я не знала, что и думать. А потом приходит пациентка и требует, чтобы ты тоже осталась, как будто я ничего не стою!
– Магали, опомнись! В городе о тебе говорят только хорошее. Ты помогла родиться десятку малышей, и все они в полном здравии.
– Но тут появляешься ты, и я понимаю, что все пропало!
– Зря ты так думаешь! Возьми себя в руки, свари кофе или просто выпей пару стаканов воды и скорее возвращайся к пациентке. Ребенок уже на подходе. Ты должна была это увидеть, ведь шейка матки уже открылась!
– Я сама не помню, что я видела. Я была вся на нервах, ведь ты стояла рядом, когда я ее осматривала! – оправдывалась Магали.
В ту же секунду из гостиной донесся пронзительный крик. Анжелина схватила подругу за руку и потащила за собой в комнату.
– Что случилось? – спросили они хором.
– Мне хочется тужиться, не могу сдержаться! – простонала Жаннетта, которая сидела на диване с задранными до пояса юбками.
– Прошу вас, позвольте мне вас осмотреть! – сказала ей Анжелина.
– Если младенец уже в родовых путях, я поставлю Деве Марии свечку! – воскликнула вторая повитуха.
– Можешь прямиком бежать в церковь! – со смехом откликнулась Анжелина. – Я ощущаю головку, волосики. Еще немного усилий, и малыш родится! А я скажу, что никогда не видела таких быстрых и легких родов! Настоящее чудо!
Радость оказалась несколько преждевременной: малыш появился на свет только через час. Магали сообщила супругу роженицы, как обстоит дело, и он решил не уезжать. Теперь Антуан сидел на крылечке, изнывая от беспокойства. И вдруг из дома донесся тоненький крик, а потом возгласы радости и смех. Забыв про все на свете, он вскочил и вбежал в дом.
– С моим пареньком все хорошо? – крикнул он.
– У вас родилась прекрасная дочка! – объявила Анжелина, показывая ошеломленному папаше симпатичного младенца с белокурыми волосиками и розовой, нежной как шелк кожей.
– Девочка? Diou mе́ damnе́![10] И на что она мне? – вздохнул фермер, но глаз от миниатюрного создания, размахивающего малюсенькими кулачками, отвести не смог.
– Мсье Антуан, по доброте Господней роды у вашей супруги прошли благополучно, она на удивление быстро дала жизнь этой прелестной малышке! Дочка – это подарок Небес. Она будет помогать вашей Жаннетте по хозяйству, на кухне и в саду. Ой, смотрите, она открывает глазки!
Завернутый в белое полотенце младенец поднял крошечные веки и посмотрел на мир серовато-голубыми глазками.
– Хотите подержать ее? – предложила Магали, которая наблюдала за происходящим. Опьянение как рукой сняло, и теперь она смотрела на дитя с такой гордостью, словно сама произвела его на свет.
– Я и не знаю, как это делается!
– А вы попробуйте, – не сдавалась Анжелина. – Отцы редко позволяют себе насладиться этим счастьем – покачать своего малыша, а жаль!
Молодая женщина готова была расплакаться – до такой степени ее растрогало восторженное выражение лица Антуана. Приняв малышку из рук повитухи, мужчина прижал ее к груди и, задыхаясь от радостного волнения, стал разглядывать.
«Будет ли Луиджи так радоваться нашему ребенку? – спросила себя Анжелина. – Думаю, он был бы рад, если бы родилась девочка, и я сама желаю этого всей душой. Пусть это будет прелестная девочка! Я назову ее Адриеной в честь мамы!»
Было уже начало второго, когда Анжелина вышла из дома Магали и направилась к городу. Она шла по обочине дороги, в тени ясеней, и на душе у нее было светло. Дома, на улице Мобек, она расскажет Луиджи, как легко прошли роды у жены фермера, чтобы он меньше тревожился о ней. Потом она зайдет в диспансер и откроет все окна: Магали Скотто обещала завтра прийти его осмотреть, а Жаннетта вместе с малышкой должна будет приехать через месяц на осмотр. Роженица и ее супруг уже выбрали для дочки имя – Мари, в честь Пресвятой Девы, которая, по их убеждению, сохранила жизнь и ребенка, и матери.
Сзади послышался стук колес по песчаной, с выступающими камнями дороге. «Если бы это был Луиджи! – подумала Анжелина. – Я совсем забыла, что он сегодня собирался съездить в Сен-Жирон к нотариусу».
С улыбкой на устах она обернулась посмотреть на приближающийся экипаж. Две молодые женщины в шляпках сидели на единственном сиденье тильбюри, одна из них держала в руках вожжи.
«О нет! Это Леонора со своей горничной!» – воскликнула про себя Анжелина.
Ощущение было такое, словно она угодила в ловушку, – совсем одна в густой тени ясеня… Лучше бы отвернуться и идти своей дорогой, чтобы они не заметили ее тревоги и растерянности, но время было упущено.
«Мог ли Гильем рассказать своей жене об Анри? Что ж, если она знает правду, то остановит экипаж и станет меня поносить и оскорблять!»
И вот тильбюри замедлил движение – Николь пустила черную лошадь шагом. Леонора, которая сразу же узнала Анжелину, произнесла медоточивым голосом:
– Здравствуйте, мадам де Беснак! Прекрасный день для прогулки, не правда ли? Светит солнце, поют птицы… Я люблю весну, а вы?
– Здравствуйте, – откликнулась Анжелина спокойно. – Вы совершенно правы, погода стоит прекрасная.
– И этим надо пользоваться, а то мало ли что… Сожалею, что мы не можем подвезти вас на улицу Мобек, но из-за этих корзин в коляске совсем нет места!
– Спасибо, это любезно с вашей стороны, но я с удовольствием прогуляюсь, – сказала ошарашенная Анжелина.
– Тогда до встречи! – попрощалась Леонора, в то время как ее служанка стегнула лошадь.
Судя по всему, Гильем сохранил их разговор в тайне. Анжелина облегченно вздохнула, и все же внезапная вежливость его супруги настораживала. Лошадиное ржание отвлекло ее от раздумий. На полном ходу приближалась другая коляска, но на этот раз в нее была запряжена Бланка. Заметив жену, Луиджи помахал ей; лошадь сбавила ход. Когда коляска поравнялась с молодой женщиной, он натянул вожжи.
– Любимая, я словно почувствовал, что ты тут, и поехал по этой дороге, а не по тулузской. Садись!
В золотисто-зеленой тени деревьев загорелое лицо мужа казалось особенно красивым, а обаянию его белозубой улыбки невозможно было противиться.
– Луиджи, любовь моя! – прошептала она, едва оказавшись в его объятиях. – Сколько всего случилось в это утро!
– Ты побывала у вдовы Берар?
– Да, и оказалось, что это – Магали Скотто, моя старая знакомая, мы вместе учились в школе акушерок при Центральной больнице Святого Якова! Сначала, когда я только поступила в эту школу, она меня невзлюбила. Насмехалась, изводила придирками. Наверное, это была зависть… Но потом мы поладили, и я расстроилась, когда ее отчислили за недисциплинированность. Знаешь, я даже рада, что она перебралась в Арьеж. Я предложила ей принимать пациенток в моем диспансере. Если она перестанет пить, с работой у нее все будет прекрасно!
Луиджи поцеловал жену сначала в лоб, потом в губы и серьезно спросил:
– Она практикует и при этом пьет? Не думаю, что это идет на пользу ее пациенткам.
– Год назад у нее умер муж, и она очень по нему тоскует. Думаю, это не случайность, что Магали приехала в наши края. Я помогу ей, Луиджи! Если поддержать ее морально, помочь, она станет замечательной повитухой. Одиночество часто навязывает нам дурные привычки. Вот, про Магали я тебе рассказала, теперь можно ехать домой. Я умираю от голода. Бланка, вперед!
Кобылка охотно подчинилась. Прижавшись к Луиджи, Анжелина проговорила задумчиво:
– До тебя по дороге проехал тильбюри. Это была Леонора Лезаж с горничной, они были вдвоем, без кучера. И, представь себе, она со мной заговорила, была очень любезна и даже назвала меня «мадам де Беснак». Может, что-то переменилось к лучшему? Может, однажды она поймет, что я не сделала ей ничего дурного?
– Ей бы надо помнить, что ты спасла ее сына, маленького Эжена, причем дважды – во время родов и потом, когда младенец отказывался брать грудь.
– Не знаю, мои ли советы спасли ребенка, но я помню, какой он был крошечный и слабенький… Кстати, Луиджи, у Магали я присутствовала при родах очаровательной дамы тридцати восьми лет от роду, первородящей. Мы с Магали помогли ей произвести на свет прекрасную девочку, всю розовенькую, со светлыми волосиками, весом в три килограмма. Скорее бы пришел сентябрь, когда я смогу приложить к груди нашего с тобой малыша!
– Не надо спешить, Энджи, ведь у нас впереди прекрасное лето! – отозвался бывший странник. – И предупреждаю тебя сразу: если твоя подруга Магали не перестанет злоупотреблять местными винами, я ее к тебе не подпущу!
– Договорились! – засмеялась Анжелина. – Тогда мне поможет Розетта. У нее все отлично получится.
До площади с фонтаном оставалось еще несколько метров, когда они снова обменялись поцелуями. Восхитительным ароматом жареного мяса тянуло от таверны мсье Серена, где под каменными сводами аркады собрались многочисленные посетители. С зубчатой стены церкви вспорхнули горлицы.
– У меня в кармане документ, удостоверяющий право твоего дядюшки и Албани опекать Бруно до его совершеннолетия, – сообщил Луиджи. – Помощник нотариуса сделал мне копию, и мы отошлем ее в Бьер.
– Любимый, спасибо!
И они снова поцеловались, опьяненные очарованием весны и бесконечной радостью, заставлявшей их сердца биться в унисон.