Американский пляж (сборник). Американский пляж (Владимир Дэс)

Перелет

Америка – это шестнадцать часов полота через Северный Полюс.

Огромный «боинг».

Первый класс.

Внимательные стюардессы.

Приятная компания.

– Со мною рядом – известная на весь мир актриса. Ей за пятьдесят, но выглядит более чем импозантно: огромная голубая норковая шуба, дорогие серьги с крупными бриллиантами, тонкие руки в вуалевых перчатках и один-единственный перстень на среднем пальце правой кисти. Вы зачем в Америку? – спросила она небрежно.

– За «Оскаром», – ответил я скромно и потупил глаза. – А вы?

Она повернулась ко мне всем своим бюстом и внимательно посмотрела на то тощее и прыщавое, что сидело рядом с нею.

Не ответив на мой вопрос, она уже с заметным любопытством спросила:

– А вы кто?

– Я? Я продюсер… – И назвал фильм, который с огромным успехом прошел на всех экранах мира.

– Продюсер?! – ее мутноватые глаза вспыхнули молодым огнем.

А я, взяв первый попавший под руку журнал, – стал листать его небрежно и равнодушно – подумаешь, продюсер, подумаешь, еду за «Оскаром». Чего тут удивительного?

От листания журнала на арабском языке, в котором я не знаю ни буквы, меня отвлекло нежное прикосновение. Моя соседка, улыбаясь и источая очарование, осторожно обратилась ко мне:

– Извините, что беспокою вас. Вы не составите мне компанию? Мне захотелось выпить легкого итальянского вина.

– Конечно, – с готовностью ответил я и замахал руками, привлекая внимание стюардессы.

Мы выпили вина.

Она распахнула шубу.

От нее веяло дорогими французскими духами и такой женской статью, что я в свои двадцать семь выглядел рядом с ней, как глупый трясущийся дворняжка-щенок рядом с холеной и зрелой породистой су… то есть собакой.

Я выпил и мне захотелось поговорить, показать себя.

Она стала ласково выспрашивать, как да что, где и почему.

Я разливался соловьем. Рассказал все: и где, и как, и что, и почем. Забыл, правда, при этом упомянуть, что деньги были истины, резонно полагая, что это отнюдь не самая существенная деталь.

Вот так мило беседуя, мы миновали Северный Полюс. Она, засыпая, позволила мне поправить шубу на ее коленях.

Когда она проснулась, я, а не стюардесса, подал ей кофе.

Попив кофе, мы продолжили нашу приятную беседу.

В Америке она бывала десятки раз.

Лос-Анджелес и Нью-Йорк она знает, как свою квартиру. Теперь уже я охал и округлял глаза.

Она рассказала и о своих творческих планах. И о том, как она устала от надоедливых поклонников, дураков-режиссеров, жмотов-продюсеров. При последних словах она внимательно посмотрела на меня.

Я откинулся на спинку кресла и протянул:

– Да-а, есть такие среди нашего брата. Но моими деньгами вы можете располагать в полной мере.

Я не лукавил, хотя полной меры моих денег хватило бы лишь на то, чтобы пару раз угостить даму в приличном ресторане. Главное, я щедро предложил их моей очаровательной спутнице, решив, что сумма – дело десятое.

Реакция была более чем бурной: меня привлекли, обволокли, обняли и приласкали. Я очутился посреди чего-то приятного, мягкого, вкусного, словом, восхитительного.

– А-а-а-а… Ух!

Вот зачем нужна шуба в самолете!

Наконец нам объявили, что через несколько минут мы сядем в Сан-Франциско для смены экипажа. Так что у нас есть пара часов, чтобы побродить по городу.

Мы взяли такси, и я пригласил свою спутницу в ближайшее кафе на побережье Тихого океана.

Меня немного смущала ее шуба – на улице-то было плюс двадцать, – но моя спутница чувствовала себя вполне комфортно и непринужденно.

В кафе мы выпили виски. Я принял самое активное продюсерское участие в её творческих планах – поддакивал и восхищался талантом моей спутницы.

Наконец я не без улыбки посмотрел на часы – пора было в аэропорт. Моя собеседница улыбнулась и, сказав, что исчезнет на минутку, пошла в сторону дамского туалета.

Я расплатился с приветливым барменом и попросил вызвать нам такси.

Пока ждали, я смотрел в огромное витринное окно на экзотическую природу.

У кафе был телефон-автомат, и какой-то высокий, стройный и хорошо одетый негр, полистав телефонную книгу, стал набирать номер, другой ладонью выстукивая по телефонному автомату какой-то ритм.

«До чего же музыкальный народ! – подумал я. – Ни минуты не могут без музыки».

Подошел бармен и сказал, что такси сейчас будет. Я поблагодарил и дал ему еще доллар. Бармен без фальши поблагодарил меня.

Подошла моя будущая партнерша по кинобизнесу, и тут же подъехало такси.

Мы поблагодарили бармена, вышли из кафе и направились к машине. В это время негр, стоящий у телефона-автомата, подошел к нашей машине и стал в нее садиться. За рулем машины, кстати, тоже сидел негр.

У меня вырвалось:

– Гляди-ка, какой-то негр в нашу машину садится! А ведь ее вызвал наш бармен из кафе. – Я обернулся. В дверях стоял бармен и удивленно смотрел, как в такси усаживается негр.

Не успел я ничего сообразить, как бармен подскочил к машине и стал выволакивать негра из машины.

Тот выскочил. Водитель тоже.

Бармен наскакивал на них, одного обвиняя в несусветном нахальстве, а другого в расизме.

Откуда ни возьмись появилась полицейская машина, а в ней – пара полицейских, оба латиносы. Все участники конфликта разом смолкли.

Полицейские выслушали бармена, негра-пассажира и вспотевшего негра-водителя, уже обвиненного во всех смертных грехах. Потом с подозрением осмотрели меня и мою спутницу в шубе – при плюс двадцати-то градусах.

Оказалось, что мы с этим негром вызвали такси одновременно. Только он из автомата на улице, а мы через бармена, из кафе.

Я показал полицейским билет на самолет, постучал по циферблату, и такси осталось за нами.

Мы уселись. Бедный водитель, весь изволновавшийся, как школьник перед экзаменом, не включая счетчика, помчал нас в аэропорт.

Не успели мы отъехать, как навстречу нам вырулило еще одно такси и подрулило к полицейской машине. Я еще краем глаза увидел, как высокий негр шумно сел и машину и тоже уехал.

На самолет мы успели.

В глазах своей спутницы я выглядел настоящим героем. Надеюсь.

По крайней мере, она стала еще ласковее.

А через час мы приземлились в Лос-Анджелесе.

Ее встретили на шикарном лимузине веселые армянские эмигранты, и она уехала.

Я взял такси.

– Куда? – на чистом русском спросил меня водитель. Такой же молодой, как и я, только с грустными глазами.

– Давай, земляк, сперва на пляж. На американских бичей хочу посмотреть.

Земляк окинул меня взглядом.

– А потом?

– Потом – в Бэверли-Хиллз, там у меня номер. А сам-то ты откуда?

– Из Одессы.

– Ну давай, одессит, поехали, а то вы тут в раю заскучали совсем без меня. Со мной вам будет весело и интересно. Это я тебе точно обещаю.

Обретение «Оскара»

Грустный одессит привез меня на знаменитый лос-анджелесский пляж, я его отпустил. Хотелось побродить одному.

Я подошел к океану, самому большому на земном шаре.

Светло-серый песок полого уползал под едва колышущиеся волны.

И снял ботинки, зашел по щиколотку в прохладную воду, закинул руки за голову и заглянул за край горизонта.

Небо и океан – дне бесконечности, ногами я ощущал океан, руками небо.

А я их как бы соединил.

Так я простоял минут пятнадцать.

Потом очнулся, надел ботинки и пошел к ближайшему кафе.

На встречу мне по током двигались какие-то грязные, вонючие кучи. Приглядевшись, я с удивлением понял, что это люди.

Молодые и старые, мужчины и женщины.

Бесцветные и безнадежные глаза попрошаек меня буквально убили.

Я достал из карманов все деньги, что у меня были, и раздал этим жалким людям.

Пиво пить расхотелось.

Я подозвал такси и поехал в гостиницу.

Зимний пляж в Лос-Анджелесе – впечатление ужасное. А получился он таким благодаря безумной добродетели великой актрисы.

В гостинице меня поселили в папашин номер.

Мой предок-сноб не захотел жить в гостинице, пусть даже и самой первоклассной. Он поселился на вилле у какого-то своего приятеля.

Когда я вышел из ванной, он мне позвонил и предупредил, чтобы я завтра в четыре вечера, как штык, был в холле: за мной приедет лимузин и отвезет во дворец на церемонию.

Я попросил денег.

Он сказал, что на моей кредитной карточке есть деньги на всю поездку – он давно позаботился об этом, – и положил трубку.

Я тут же позвонил в регистратуру и велел проверить мой счет на кредитке, а распечатку прислать мне.

Когда принесли мой кредитный счет, я приятно удивился – папаша на этот раз расщедрился.

– Ура! – воскликнул я. – Вы будете у моих ног!

И позвонил своей шикарной попутчице.

– Да? – ее голос был приятен, но строг.

Я назвался.

Она сразу сменила тон и даже тембр – заворковала.

– Мы поужинаем? – предложил я.

– А где? – осторожно поинтересовалась она.

– В Bell Air, – предложил я самый дорогой и престижный ресторан этого удивительного города.

Она сразу согласилась.

И даже на расстоянии почувствовал, как мои шансы крепко подросли.

Я взял напрокат смокинг и вызвал двенадцаттиметровый лимузин.

Ресторан, куда мы приехали, был знаменит тем, что именно в нем президент Соединенных Штатов Дж. Ф. Кеннеди познакомился с самой прекрасной женщиной тех времен – Мерлин Монро. Здесь они вместе обедали.

– За каким столиком они сидели? – спросил я официанта. – Он свободен?

– Это очень дорого, – поведали мне.

Брови моей спутницы вздрогнули – она ждала, что я отвечу.

– Ничего нет дороже желания, дружище, – ответил я халдею.

Нас провели в тот самый знаменитый зал, усадили за тот самый столик.

Спутница моя была само очарование: черное воздушное платье, открытые плечи и – каскад драгоценностей.

За соседним столиком сидела группа японцев.

Маленьких, серьезных и богатых.

И все они не отрывали своих узких глаз от моей спутницы. Она им очаровательно улыбалась, а я заказывал самые изысканные блюда.

К полуночи я напился.

Помню еще, что подружился с японцами.

И проснулся в номере моей спутницы – благо, гостиница у нас была одна и та же.

Время было уже к полудню.

Оказалось, мою подругу тоже пригласили на церемонию.

Страдая с похмелья, я побрел к себе.

Но похмеляться не стал, побоялся папаши.

Долго стоял под холодным душем. Аж посинел весь. Зато полегчало.

Потом заказал три порции кофе. Пошарил по карманам смокинга, нашел вчерашний счет. Когда вник в него, стало немного грустно – сумма составляла ровно половину выделенного папой бюджета.

В дверь позвонили – принесли какой-то подарок в коробке, завернутой в розовую бумагу. Я сперва удивился, но потом понял, что это от вчерашних японцев.

Открывать не стал. Отправил своей знакомой. Пусть думает, будто это от меня. Все-таки ночь была очаровательна, да и она сама тоже.

Ровно в четыре я был в холле.

Там было много знакомых знаменитостей.

Отец стоял чуть в стороне ото всех со своей юной и очень красивой женой. К нему то и дело подходили сильные мира того.

Он заметил меня и милостиво кивнул.

Я подошел.

Поздоровались.

– Он сообщил мне, что я еду не с ним: он в первом лимузине, а я в шестом, но в зале сидеть буду рядом с ним. А потом мы вместе поедем на банкет, который устраивает Киноакадемия для лауреатов «Оскара».

– Ты все понял? – спросил меня отец.

– Конечно, па, – уверил я его, хотя ничего не понял кроме того, что я в зале буду почему-то или зачем-то сидеть вместе с ним.

Он дал мне приглашение.

Я поклонился и выбрался из уже плотной толпы, окружавшей моего отца.

Тут ко мне подлетела моя знакомая в сопровождении трех поклонников, отвела меня в сторону и стала шептать мне в ухо:

– Зачем такое расточительство, такой дорогой подарок?!

Я поначалу никак не мог понять, о чем она.

Но когда она стала говорить что-то насчет престижной видеоаппаратуры, я понял, что было в коробке от японцев.

– A-а, пустяки… – небрежно отмахнулся я.

Она на мгновение осторожно прижалась ко мне и уже громче спросила:

– А ты где там будешь?

Я показал свое приглашение.

У нее удивленно взлетели брови – ряд, указанный в приглашении, был зарезервирован для звезд, и все это знали. Она же сидела где-то под балконом.

Я небрежно убрал приглашение в карман и, шепнув ей, что во дворце увидимся, пошел прогуливаться по папиным друзьям.

Все меня встречали очень радушно: кто целовал, кто обнимал, кто мял, а кто просто говорил какой-нибудь затасканный комплимент – мол, так похож на отца, прямо вылитый.

Я на это кисло улыбался – мне почему-то хотелось быть похожим на самого себя.

Наконец стали подъезжать лимузины.

Отец со своей красавицей, как и говорил, уехал в первом. Потом – ведущие актеры и авторы фильма. Следом – композитор и команда отцовой студии. Наконец пришел и мой лимузин, но какой-то весь потертый с шофером лет под сто и пыльными фарами.

Со мной посадили еще троих – двух толстых операторов и сопливую девочку-гримершу.

До дворца, где должна была состояться церемония, пешком тихим шагом идти минут тридцать, но американцы без показухи просто не могут. Они перекрыли все ближние улицы, и ко дворцу со всех концов огромного города со скоростью раненого муравья стали стекаться лимузины, каждый длиной не менее десяти метров – ведь гость должен именно приехать, а не прийти – за этим очень строго следили устроители.

Поехали и мы.

В машине было просторно, но душно.

Мы все сразу же перезнакомились и решили, не откладывая, выпить. Так думали, что сейчас минут через десять будем на месте.

Я открыл бар – виски, джин, мартини, – но воды не было и льда тоже. Вдобавок холодильник не работал, и все было теплое.

Но все равно мы налили и выпили.

Сделалось еще жарче.

Я снял трубку внутреннего телефона и спросил водителя, почему не работает кондиционер. Он улыбнулся и пожал плечами.

Тогда я спросил, почему не работает холодильник и почему нет воды? – он вновь улыбнулся и пожал плечами – старая, мол, машина, нет ничего.

В смокингах и бабочках стало невмоготу. Открыли люк, и я высунулся в него. Мимо бесконечного ряда черных, серых и белых лимузинов, спокойно обгоняя их, беспечно и весело шли люди. Они не без юмора смотрели на мою фигуру в смокинге, а сами были одеты в рубашки и шорты, юбки и блузки.

После виски мне стало хоть и жарче, но зато и веселее. Я от души раздавал всем желающим воздушные поцелуи, а особенно женщинам-полицейским, которых было вокруг великое множество.

Наконец мне надоело торчать в люке, и я спустился опять в салон. Там была парилка. Все мои попутчики уже разделись до возможного предела.

Прошло сорок минут.

Мы утешались мыслью, что терпеть осталось недолго и мы вот-вот приедем на место.

Прошло еще сорок минут. Казалось, мы не едем, а стоим на месте. Восемь рядов длинных раскаленных чудовищ медленно и важно в своей гигантности пробирались ко дворцу.

В других лимузинах сидели радостные люди, у которых, очевидно, работало все – и холодильники, и кондиционеры. Они весело махали нам запотевшими от холода фужерами с минеральной водой и «американским шампанским».

Всей нашей команде уже становилось дурно.

Кто-то предложил выпить еще. Остальных от такого предложения чуть не стошнило.

Наконец к исходу второго часа подъехали ко дворцу церемоний.

С трудом одевшись и приведя себя в порядок, мы выползли на волю.

В глаза ударило солнце, в уши – радостный гул толпы, в душу – магическое восхищение праздником тысяч людей, которые облепили дворец, но внутрь не попали.

Мы сразу очутились в огромном коридоре, где прогуливались, позируя для кинофотоиндустрии, легендарные звезды Голливуда.

Трибуны по обе стороны этого великолепного коридора с красной дорожкой были битком забиты людьми.

Явление каждой новой звезды взрывало трибуны такими воплями, что приходилось зажимать уши.

Я тоже стал прогуливаться.

Поздоровался со Шварценеггером, Сталлоне, Алю Пачино и де Ниро.

Поцеловал ручку Клаудии Шиффер.

Обнял Спилберга.

Поболтал немного с Никитой Михалковым.

Раскланялся с его братом, Андроном Кончаловским, и двинулся в зал.

В фойе зала выпил холодной «кока-колы» и прошел на свое место. Отца еще не было. Мы сидели в седьмом ряду у центрального прохода. Мое место было третьим от этого самого прохода.

Я сел, расслабился, стал оглядываться вокруг. Издалека мне помахала моя прелестница. Я – ей в ответ.

Взял программу, прочитал.

Там ни о каком банкете не было ни слова. И тут меня как током ударило – ведь отец уже был приглашен на банкет лауреатов «Оскара» да еще меня с собой позвал. Что-то тут не так.

Я заерзал.

Постепенно зал начал заполняться. Подошел отец. Посадил рядом со мной свою жену, а сам сел с краю.

Я его спросил про банкет. Он посмотрел на меня, как на ребенка, – впрочем, строго говоря, я и был его ребенком – и спросил:

– А ты что, сомневаешься в моей победе?

Я состроил резко отрицательную мину, хотя так ничего толком и не понял.

И тут началось чисто американское шоу – с размахом, с помпой.

Было интересно. Особенно когда на сцену выехал огромный куб с красным роялем наверху, а маленький Эл Джонс все никак не мог на него забраться, чтобы спеть нам свою знаменитую песню песен.

Наконец началось награждение.

Через сцену продефилировали все звезды.

А под конец пригласили команду нашего фильма.

Отец велел жене сидеть на месте, от чего та надула свои прелестные губки, пошел на сцену, позвав с собой меня.

Всех нас – человек двенадцать – долго благодарили за наш фильм. Но драгоценную статуэтку дали только одну.

Лично я был и этому рад.

«Оскаром» завладел, конечно, я и долго им махал со сцены, пока меня вежливенько оттуда не выдавили.

Дальнейшее было мне уже неинтересно.

Я держал бесценный приз у себя на коленях, а все вокруг тянулись подержать или хотя бы потрогать это сокровище.

Дал я подержать «Оскара» и отцовой жене. Предупредил:

– Осторожно! Он тяжелый.

Она фыркнула, приняла в свои руки и чуть не уронила. Я громко ойкнул. Отец вообще ничего не замечал, он только раскланивался да посылал залу воздушные поцелуи.

На этой торжественной ноте мы и покинули дворец церемоний.

Банкет

На банкете, который устроила Американская киноакадемия для лауреатов «Оскара», наша компания попала между столами Тарантино и Стива Сигала.

Тарантино, молодой и нервный, был недоволен церемонией; быстро напившись, он стал хулиганить.

Стив Сигал подсел к нам и стал пробовать пить водку по-русски. Оказался на редкость рубахой-парнем.

Потом подошел интеллигентный Максимилиан со своей красавицей-женой Натальей Андрейченко.

Гуляли долго и весело. Разъезжаться стали только под утро.

Можно было наблюдать очень забавную картину: когда уезжала очередная компания звезд и на брусчатке у дороги стояли, поблескивая золотом и платиной, то две, то три фигурки «Оскара».

Нью-Йорк

Из Лос-Анджелеса мы полетели в Нью-Йорк.

Там нас ожидал прием в российском консульстве и несколько встреч с нашими ребятами, работавшими в Америке.

Перед отлетом я простился со своей пассией. Надавал ей телефонов и обещаний профинансировать ее сверхгениальный кинопроект.

В аэропорту перед отлетом к нам то и дело подходили американцы и просили дать подержать «Оскара» – благо, я ее все время крутил перед своим носом.

Отец делал вид, будто все это его не касается, но в то же время давал понять, что это он здесь самый главный и что «Оскар» это его, а не того, кто его стережет или крутит в руках.

В Нью-Йорке нас поселили в самом центре, на 36-м этаже гостиницы «Парк Меридиан», что по 68-й улице.

Все служащие отеля: швейцарцы, лифтеры и носильщики – почему-то были выходцами из Советского Ташкента. Потому и обстановка была почти домашняя.

Отдохнув, вечером мы поехали в консульство.

Там нас ждал то ли поздний обед, то ли ранний ужин, очень обильный и шумный. Вилли Токарев хотел спеть, но ему почему-то не дали. Все говорили о Шуфутинском, которого здесь не было.

Мне предлагали для ресторанов России астраханскую черную икру в больших количествах. Это в Америке-то!

Все были важны и значительны. Каждый показывал, как много добился он в Америке и как именно он жизненно необходим сейчас России.

И все хвалили наш фильм. Некоторые даже плакали, но это уже в конце банкета.

Говорили много: и консул, и его официальные лица, и важные гости. Но ничем не наградили и ничего не предложили.

Создалось впечатление, что эта встреча в консульстве была организована лишь затем, чтобы поесть вкусной русской еды, причем бесплатно.

Поели. Попили. Поболтали и разошлись.

На прощанье, правда, не целовались.

На следующий день отец улетел домой, в Россию. Я у него выпросил сутки – хотелось посмотреть великий город. Он милостиво разрешил.

И с утра я стал обозревать достопримечательности Нью-Йорка, а вечером меня затащили в популярнейший нью-йоркский ресторан «Русский самовар», который содержал Рома Каплан, очень милый и общительный эмигрант.

Ресторан был небольшой. С русской кухней, домашней клюквенной настойкой и потрясающим джазовым оркестром.

В разгар нашего веселья нам на стол принесли две бутылки дорогого французского шампанского от почитателей нашего фильма.

Официант, явно «голубых кровей», показал нам на затемненный угол ресторана, где за столиком сидели какие-то дяди в кожаных куртках.

Когда я спросил, кто это, официант ответил: «Наши, из России, но умеющие стрелять с двух рук».

Больше у меня вопросов не было.

Когда наша компания только-только распробовала клюквенную водку, ее, а также все прочее спиртное убрали с нашего стола. Как, впрочем, и с других столов.

– Рома, в чем дело?! – обратились мы к владельцу.

– Все, ребята, баста. С двадцати трех нуль нуль в этом городе запрещено торговать алкоголем.

Мы дружно возмутились:

– Да ты что, Рома?! Да ты давай потихоньку, чтобы никто не видел.

– Нет. Если вдруг увидят, мне придется закрыть заведение. Лучше я вам покурить кое-что дам… – И добрый хозяин выдал нам по сладкой сигаретке. Оказалось, действовало не хуже клюквенной.

Расставались поздно, с целованиями.

Потом я долго шагал по тихим улицам этого огромного города.

В гостинице я дал ташкентцу щедрые чаевые и завалился спать, как младенец. Наверное, от того, что спал на такой верхотуре.

Отлёт

Меня никто не провожал.

Ехал я в такси с толстым и говорливым водителем и мысленно прощался с этой удивительной страной.

Вся она представлялась мне одним большим пляжем – теплым, уютным и беззаботным.

«Пляж, пляж, пляж», – повторял я мысленно это слово, отлетая с земли американской на землю российскую.

И, похоже, не только мысленно.

– Вы что-то сказали? – обратилась ко мне по-русски симпатичная соседка.

Я приоткрыл глаза и ахнул: «Да это же!..» Впрочем, уточнять не буду. Я просто ей сказал, что знаю ее. Ее все знают.

– А вы кто? – спросила она меня.

– Я? Я – продюсер, – небрежно ответил я. Назвал фильм и скромно потупил взгляд.