Амазонки. Ферида (А. С. Крупняков, 1989)

Ферида

В городе привыкли к слепой Фериде.

Каждое утро она появлялась на главной площади Диоскурии[1] в сопровождении чумазой, миловидной дочурки. Девочка шагала впереди, мать, положив ей руку на плечо, шла за ней. Затем Ферида присаживалась где-нибудь в тени, а девочка убегала на берег моря. Как они попали в Диоскурию, где ночевали, никто не знал. Никому до них не было дела – мало ли бродит в городе нищих и слепых.

Ферида жила не только подаяниями. Иногда она пела, иногда гадала. Чуткая, как все слепые, она сразу определяла, кто ее окружает. Если рядом были приезжие моряки-эллины, она начинала петь эллинские песни, и истосковавшиеся в долгих морских походах матросы, как пчелы на запах меда, слетались к Фериде, чтобы послушать родные напевы. Если на площади появлялись местные жители, спустившиеся с гор, – звучали песни горянок. Слепая выучилась языку диоскурийцев, и ее охотно слушали все.

И местных, и приезжих поражало гадание Фериды Она всегда точно рассказывала о прошлом человека и уверенно предсказывала будущее. Все думали – ей помогают боги. А Фериде помогала ее смышленая дочурка Лота. Все дни она проводила на берегу моря, купалась, играла с местными девочками и знала не только все городские новости, но и то, что происходит в каждом доме.

Сегодня на площади людей было мало, и Ферида, откинувшись на прохладную стену, задумалась…

С тех пор, как она появилась в Диоскурии, прошел год. Не пора ли уходить отсюда? Но куда идти? Никто в городе не знал, что эта женщина живет здесь в постоянном страхе. Когда-то Ферида была самой красивой и умной гетерой Милета. И самой богатой. Потом пришла любовь. Он приезжал к ней из Афин, он был архистратегом. Когда у них родилась Лота, он решил оставить свою жену. Но Ферида была неосторожна. Она приехала в Афины, и ревнивица наняла злодеев – они ослепили Фериду. Ферида поняла: слепая, она не нужна стратегу. Он всесилен, он отнимет у нее дочь, а ее бросит на произвол судьбы. И она тайком уехала из Афин. Сначала Милет, потом Эфес, затем Пергам и Синопа. И всюду ее находили ищейки стратега, и только чудом ей удавалось избежать беды. И вот теперь Диоскурия… Это очень далеко от Эллады, но разве можно чувствовать себя в безопасности и здесь?

Мысли Фериды прервала Лота. Девочка прибежала с берега, от нее пахло морем, рыбой и прохладой. Она села матери на колени.

– Ты снова лазила в рыбачьи лодки?

– Нет, мама. Я была на пристани.

– Зачем ты ходила туда?

– Весь город на пристани, мама!

– Что там?

– Два больших корабля. Их грузят зерном.

– Ну и что же? На пристани всегда что-нибудь грузят.

– Если бы ты знала… Грузчики ходят вереницей, носят корзины с пшеницей и непрестанно твердят какие-то заклинания.

– Грузчики всегда ходят вереницей. Что тут такого?

– Но ты не знаешь, кто грузчики. Это амазонки! Женщины, которые убивают мужчин. Их больше сотни. Если бы ты видела, какие они сильные и красивые.

– Откуда они?

– Их взяли в плен питиунтские воины и продали милетскому купцу… Говорят, они живут где-то далеко-далеко в горах и ни один мужчина не смеет войти в их город…

– Веди меня, Лота, – Ферида торопливо поднялась взяла девочку за руку…

…Над морем ни ветерка. Город задыхается от зноя. Каменные плиты пристани накалены, они обжигают ступни босых ног. Надсмотрщики поливают камни морской водой, но влага мгновенно испаряется, и к вечеру на плитах образуется грязновато-серый налет соли.

Ферида садится на тюк, приближает к себе Лоту:

– Рассказывай, что видишь.

Лота приникает к ее уху и шепчет, шепчет, шепчет…

…Чуть покачиваются с борта на борт корабли, прогибаются и скрипят дубовые трапы, перекинутые с берега, а по ним беспрестанно движутся одна за одной полуобнаженные женщины с тяжелыми корзинами зерна на плечах. Под загорелой, блестящей от пота кожей перекатываются упругие, как у мужчин, мускулы. Их лица свирепы, они не глядят по сторонам, тяжелые ноши несут не сгибаясь и не жалуясь. Потрескавшиеся от жары губы шепчут не то проклятья, не то заклинания.

Так думают зеваки, собравшиеся посмотреть на диковинных пленниц. По побережью давно ходили слухи о женщинах-воительницах, убивающих мужчин. Ферида много слышала о храбрых наездницах. Они нападали на горные селения, сотнями уводили пленных, но чтобы сами попали в плен – такого Ферида не знала. А тут они сами… Но что это? Ферида прислушалась к бормотанию амазонок. Да ведь они твердят молитвы на ее родном языке! А она была уверена, что наводящие страх и ужас на весь Кавказ женщины – из диких племен, пришедших со стороны Ирана.

К кораблям подходят какие-то молодые люди. По голосам Ферида определяет: это сыновья местных богатеев. Они тоже пришли поглазеть на пленных женщин и громко переговариваются:

– Ты посмотри, Статиос, на ту, что идет с корзиной на плече. Если ее вымыть да одеть…

– Это которая?

– Ну та, что в лохмотьях.

– Они все в лохмотьях.

– У нее левый сосок груди больше правого.

– Да разве ты не заметил – у них у всех…

– Ах, какой ты олух, Статиос! – юноша вырывает у надсмотрщика плеть и ударяет одну из женщин.

– А-а, эту, – равнодушно произносит Статиос. – Так в чем же дело? Купи ее.

– Ха, купи! – восклицает третий. – Она тебя прирежет в первую же ночь. Я знаю – эти бабы не для утех.

– Для чего же? Грузить корабли? По-моему, мужчины делают это лучше.

– Я говорил с милетским купцом, – замечает четвертый, – и, клянусь богами, он совершил выгодную сделку. Он купил их за грош, а продаст…

– Я тоже слышал, персидские цари покупают амазонок чуть ли не на вес золота.

– А мне кажется, купца обманули, – замечает Статиос. – Если ее нельзя приласкать…

– Я тебе говорю: они ловки, как пантеры, свирепы, как рыси, и неподкупны, как боги. Они владеют мечом и стрелами как никто в мире, они выносливы, как буйволицы…

– Может, и верно, стоит купить хотя бы одну…

– Купец не продает, я уже пытался.

– Ну их… – Статное зевнул, как бы давая понять, что эта болтовня ему надоела…

…Когда этот презренный скот ударил Атоссу хлыстом, ей показалось, что терпению пришел конец. Горячая волна крови ударила в голову, потемнело в глазах. Еще миг – и Атосса набросилась бы на хилого и изнеженного обидчика и без труда придушила бы его. Но она огромным усилием воли сдержала себя.

Пусть ненависть жжет сильнее диоскурийского солнца – все равно надо терпеть! Стоит только показать строптивость – сразу закуют в цепи, и тогда мысль о побеге придется оставить навсегда.

Теперь, когда они работают только под охраной надсмотрщика, а ночуют в сарае, можно что-то придумать. Правда, их на ночь связывают веревками, но охранник часто отлучается…

Шагая в веренице подруг, Атосса мучительно думает, как обрести свободу. Она, сотенная, не уберегла свой отряд, завела его далеко и попала в плен…

…Как только дочка сказала Фериде об амазонках, в голове у той сразу мелькнула дерзкая мысль: а что если помочь им бежать и уйти вместе о ними в легендарный и недоступный для мужчин город?

– Ты можешь угадать, моя девочка, кто из них старшая?

Лота отрицательно тряхнула головкой.

– Тогда подойди к той, которая понравится. Ты малышка, тебя подпустят. И скажешь ей так, чтобы не услышали надсмотрщики: «Во имя бога Гефеста и богини Ипполиты вам хотят помочь». Запомнила? Повтори. Ну, иди.

Лота долго не возвращалась, и Ферида уже начала раскаиваться, что послала ребенка на такое опасное дело. Наконец, дочь вернулась.

– Ну, как там?

– Их отвели под навес обедать, и я долго не могла подойти к ним. Зато я узнала старшую. Она разливала похлебку, делила хлеб. И я сказала надсмотрщику, что я голодна и хочу попросить у них хлеба. Мне разрешили, и я шепнула старшей твои слова…

– И что же?

– Она сказала: «Нам нужен нож. Приходи ночью к сараю, который у водопада».

Ферида поднялась молча, толкнула дочку в плечо.

…После ужина всех амазонок привели в полуразрущенный сарай на берегу речки, за городом. Связали им руки за спиной, потом ноги. Около ворот сарая уселись два стража.

Атосса все время думала о неожиданном разговоре с девочкой, и этот день показался ей бесконечным. По пути в сарай Атосса предупредила всех амазонок быть готовыми к побегу. После ужина она шепотом приказала притвориться спящими, чтобы усыпить бдительность стражи. Одного боялась Атосса – уснуть по-настоящему. Если ее свалит сон, некому будет принять помощь. И чтобы не уснуть, Атосса начала вспоминать минувшее…

…Ее мать, верховная жрица Фермоскиры, давно готовила Атоссу на свое место. И, посылая дочь в этот роковой набег, сказала:

– Запомни, Атосса, в этом походе ты решишь свою судьбу. Я – Священная, моя власть велика, но верховную жрицу храма Ипполиты амазонки избирают на площади.

– Знаю, ипподосия[2]. Говорят, за тебя поднялось сорок тысяч копий.

– Чтобы все дочери Фермоскиры подняли за тебя копья, надо покрыть свое имя славой великой воительницы, ибо она, эта слава, почитается у нас превыше титулов и званий.

– Я не первый раз вожу свою сотню.

– То были ближние и легкие набеги, этот будет трудным. Ты теперь ведешь пять сотен. И еще запомни: одну сотню ведет твоя младшая сестра Антогора. Ведет впервые. Ты знаешь, у нее много смелости и свирепости, чего нельзя сказать о ее уме.

…Ах, как раскаивается Атосса, что пропустила последние слова матери мимо ушей. Все шло хорошо, набег был удачным, и сотни возвращались домой, отягощенные добычей и пленницами. Шли с обычными предосторожностями, дорога была пустынной. И это успокоило Атоссу. Около моря амазонки захотели искупаться – день был знойный. Атосса послала сотню Антогоры разведать окружающую местность, никакой опасности они не заметили. Лошадей отпустили пастись на траву, а сами бросились в прохладные волны моря. Никто не заметил, как из ближнего соснового леса выскочили вооруженные мужчины. Амазонки не успели добежать до оружия…

…Воспоминания Атоссы прервались разговором охранников.

– Не сходить ли нам в тот подвальчик, где мы были вчера? – произнес молодой голос. – Во рту пересохло.

– Говорят, эти бабы коварны. – Это сказал мужчина постарше. – Если убегут – хозяин оторвет нам головы.

– Как же они убегут, если связаны по рукам и ногам?

– Веревки – не цепи. Могут перегрызть.

– Они спят мертвецким сном. Лошадь от такой работы и то бы свалилась.

– Сначала иди ты, потом я.

– Ты очумел? Кто же ходит по городу в одиночку! Здесь полно грабителей. Эх, а какое вино в том кабачке! Прохладное, терпкое…

– Ну, ладно… Сходим, только ненадолго.

Загремел замок, заскрежетал поворачиваемый ключ, и все стихло. «Если нам кто-то хочет помочь, – подумала Атосса, – лучшего времени не найти».

И верно – не прошло и пяти минут, как в углу сарая заскрипела доска и в полутьме засветилось отверстие. В нем показался силуэт девочки, что подходила к ней днем, и Атосса, приподнявшись, позвала:

– Сюда!

Девочка не пошла на ее зов, она постояла немного и снова скрылась за стеной. Потом в отверстие протиснулись двое. Девчушка уверенно вела еще кого-то к тому месту, где лежала Атосса. Это была женщина, она опустилась на колени рядом с Атоссой и неторопливо, легкими прикосновениями пальцев ощупала волосы, лицо Атоссы, прошлась по рукам, по веревкам, связывающим руки и ноги.

– Развяжи мне руки, – нетерпеливо сказала Атосса.

– Я за тем и пришла, – спокойно ответила женщина.

– Так не медли же! Может вернуться стража.

– Поклянись сначала, что вы не бросите меня и возьмете с собой.

– Клянусь!

– Всеми богами?

– Всеми богами.

– И будете держать около себя всю жизнь и помогать мне?

– Клянусь!

– Мне и моей девочке?

– Клянусь всеми богами.

Ферида вынула из-под хитона нож и перерезала путы на руках Атоссы. Освободив руки, Атосса взяла нож и рассекла веревки на ногах. Затем передала нож Антогоре, сказала:

– Освобождай остальных. А я пойду к воротам…

…Велико было горе милетского купца, когда утром он увидел, что дорогой живой товар исчез из сарая, словно испарился.

А мертвые стражники ничего не могли рассказать.

После этой ночи никто в Диоскурии не видел слепую Фериду.

Всю ночь отряд Атоссы шел через горы. Освобождение придало женщинам силы – несмотря на дневную усталость они прошли много. Когда над хребтами поднялось солнце, когда амазонки поняли, что опасность миновала, Атосса разрешила им отдохнуть. Женщины падали на траву на берегу ручья и мгновенно засыпали.

Ферида подошла к Атоссе, коснулась пальцами ее плеча, сказала тихо:

– Не время спать. Я чувствую – погоня близко.

– Нет силы, которая заставила бы нас идти дальше. У нас нет оружия. Наше спасение в ногах. А они не держат воительниц. Нужен отдых.

– А это? – и Ферида протянула Атоссе нож. – Кругом сколько угодно леса. Надо делать луки и стрелы, резать дротики и копья.

– Это боги послали тебя к нам, Ферида. Я сейчас разбужу подруг… Ты права, лучше всем умереть в схватке, чем удирать.

– Всем умирать не надо. Оставь десяток воительниц, они задержат погоню.

«Она права – в плену мы разучились мыслить», – подумала про себя Атосса.

Спустя два часа Атосса подняла амазонок, а еще через час чуткое ухо Фериды уловило звуки отдаленного цоканья копыт. Единственным ножом успели сделать всего с десяток луков. Десять амазонок легли в засаду. Остальные спешно начали отходить.

Так продолжалось пять суток. Купцы сумели поднять в погоню не только свою охрану, но и жителей Диоскурии. Пять дней и ночей истерзанные амазонки, почти безоружные, прикрываясь засадами, отходили на юго-восток.

Когда погоня, измученная стычками, отступилась, у Атоссы осталось всего полсотни амазонок.

Поход, задуманный для славы, обернулся позором. И Атосса понимала: этого позора ей не простят. Властительница Фермоскиры и мать Атоссы живут в давней вражде, и царица сделает все для того, чтобы не только ославить неудачницу, но и предать суду. Не меньше Атоссы переживала и ее полусотня. Их тоже ждал суд и позор.

И когда до Фермоскиры остался один переход, амазонки собрались на совет. Надо было решить: стоит ли возвращаться в родной город? Спорили долго. Одни, в том числе и Атосса, склонялись к тому, чтобы покончить с собой, потому что жизнь судимой и опозоренной – хуже смерти. Говорили, что позор ляжет на родителей, и это тоже хуже, чем смерть. Другие считали, что умирать не обязательно, лучше разойтись по другим городам и искать себе новую судьбу.

Ферида в спор не вступала, о ней амазонки совсем забыли. Она тихо подошла к костру, протянула руки к огню и заговорила:

– Я спасла вас от неволи, я долго шла с вами по скорбному и кровавому пути. Я многое узнала о вашей жизни. Мне сказали, что нет на свете амазонки, которая нарушила бы клятву: Ты, Атосса, поклялась мне…

– Прости, Ферида, – Атосса встала рядом с ней. – Ты права – амазонки не нарушают своих клятв. Мы бесстрашны, и только страх позора нам ведом. Этот страх лишил нас разума. Но подумай, что тебя ждет в Фермоскире. Чем мы сможем помочь тебе, судимые и опозоренные? Тебя ждет удел рабыни.

– В пору моей молодости я знала иную жизнь, иных людей, иной мир. Там битвы оценивали не судьи, а поэты. Потому что всякая битва, независимо от победы или поражения, рождает героев. И я слагала об этих героях песни и пела их на агорах греческих городов. Я сложу песню о нашем походе, я воспою славой ваши имена. Твоя мать, Атосса, служит в храме, не так ли?

– Да, она Священная Фермоскиры.

– Пусть жрицы храма разучат мою песню, пусть ее поют все, кто умеет петь. Запомните – песня неподвластна и неподсудна.