Вы здесь

Альтернативная история России. От Михаила Ломоносова до Михаила Задорнова. Арийцы (К. А. Пензев, 2016)

© Юркевич С.А. 2016

© Пензев К.А. 2016

© Книжный мир, 2016

Арийцы

Некоторые альтернативные историки занимающиеся арийской тематикой: Абрашкин А., Асов А., Буровский А., Галлямов С., Гриневич Г., Чудинов В.


Для начала мы зададимся вот каким вопросом. Что означает слово арии или, как еще пишут, арийцы? Мнение справочной литературы на этот счет гласит следующее: «в древнейших памятниках индоиранских народов эти народы называют себя арии, что обозначало полноправных людей, в отличие от соседних или покорённых народов» (БСЭ). Почему они называли себя именно таковым словом, а не как-либо иным, справочная литература не особенно распространяется. Поскольку на этот счет в разного рода исторических трудах бытуют различные же мнения, попробуем разобраться с этим вопросом.

Итак, в тохарском языке (А и В) слово are означает «плуг», в латинском аrō, аrārе – «пахать», в древнеирландском airim – «пашу», в готском arjan «пахать», литовском ariù «пашу», старославянском orjo «пашу», греческом άρόω «пашу», армянском arawr «плуг».[1] Т. е., на первый взгляд, дело выглядит так, что пресловутые иранцы именовали себя «землепашцами», а окружающие их народы были кочевниками. Однако данное утверждение представляется довольно сомнительным. Индоевропейцы, которые пришли на территорию Иранского нагорья, пришли сюда вооруженными до зубов и продемонстривали туземному населению новейшую боевую технику того времени – спитчатые колесницы запряженные лошадьми. Похоже, что они не намеревались ничего распахивать в Иране с самого момента своего появления здесь. Еще один нюанс. В др. – индийском árvā м. (árvan-, árvant-) означает «скаковая лошадь, конь», в авестийском aurva-, aurvant «быстрый», кроме того, в др. исландском оrr «быстрый, скорый; смелый», англосаксонском earu «скорый, быстрый», в греческом όρούω «набрасываюсь». Здесь также следует сопоставить казахское, киргизское и татарское aiγyr «жеребец» и чагатайское aiγir.[2] То, что понятия «конь» и «быстрый», «смелый», «набрасываться» связаны между собой, вполне объяснимо, поскольку они объединяются в группу понятий связанных с кавалерийским набегом.




Девочка из народности калаш. Пакистан


Здесь следует предположить, что слово арий (др. индийское aryas «арий», авестийское аirуа) запечатлелось в сознании туземного населения Ирана и Индии в связи с боевым конем и изначально подразумевало под собой всадника или же колесничего. Приблизительно так же во французском языке слово шевалье (chevalier) имеет значение, как дворянина, вообще благородного человека, так и всадника (от cheval – лошадь). В итальянском лошадь это cavallo, в испанском caballo, в латинском caballus, в древнетюркском keval, kevil, в персидском kaval,[3] наконец в русском – кобыла. В том, что понятия благородный человек, всадник и конь могут быть каким-то образом связаны между собой ничего удивительного нет. Так, широко известный римский прокуратор Понтий Пилат принадлежал, как известно, к сословию всадников.

Между тем, в древнерусском языке существуют слова орать «пахать», оратай «пахарь», орало (рало) «плуг», а также еще и орь «конь» и производные от него ортьма «попона», орчик «перекладина для постромки пристяжной лошади», орчак «остов седла».[4] Кроме того, орать употребляется в значении «кричать, громко говорить».

Орь в древнерусском это «конь», то же в чешском or, в др. – польском orz. Сближения с древнеиндийским árvā и авестийским aurva М. Фасмер считает гадательными, но, как я склонен полагать, учитывая некоторые обстоятельства, ничего гадательного в них нет. М. Фасмер считает фонетически невозможным сопоставление древнерусского орь с древне-верхне-немецким hross «конь» и англосаксонским hors, а сближение с оратъ «пахать» считает неудачным, что вызывает определенное недоумение.

Во-первых, в русском языке есть еще и слово оревина, т. е. «бык».[5] Во-вторых, в древние и средневековые времена землю пахали как на волах (оскопленный бык), так и на лошадях. Выбор (при наличии такового) тягловой силы производился в зависимости от условий вспашки. Если условия обработки почвы были тяжелыми, то применяли лошадей, поскольку развиваемое ими усилие больше, чем у волов. Если же условия позволяли, то предпочитали применять волов из-за их выносливости и неприхотливости.

Здесь мы можем обратиться к словарю Брокгауза, согласно которому, «крупный рогатый скот является самой выгодной и наиболее удобной для эксплуатации отраслью рабочего животноводства, особенно на юге и юго-востоке России, где переложная система земледелия на крепких степных залежах требует довольно интенсивной рабочей силы. Удовлетворить подобным требованиям только и может такое выносливое и неприхотливое животное, как вол. На нем без ущерба для здоровья можно работать до 10 часов в сутки, но вместе с тем от вола нельзя требовать каких-либо быстрых движений, так как при них он очень скоро устает и потеет. Опыты выяснили, что работа вола по своей производительности равняется только 2/3 таковой же у лошади. По Попову, на один кг живого веса лошадь обнаруживает работу в 940 кг в час, а вол только 620. Но, уступая лошади в производительности работы, вол превосходит ее выносливостью и отличается крайней неприхотливостью». В Великороссии, практически до конца Средних веков, господствовало подсечно огневое земледелие, для которого содержание тяглового скота вообще не обязательно, равно как и наличие землеобрабатывающего инвентаря (применялась борона-суковатка для заволачивания зерна в землю).[6] Пашенное земледелие в Великороссии изначально развивалось в районах ополий,[7] бывших как центрами поместного землевладения, так и центрами оформления государственности. Великорусские оратаи предпочитали обрабатывать землю лошадьми, о том, к примеру, можно убедиться из широко известной былины о Микуле Селяниновиче и Вольге Святославовиче, со слов которой известно, что Микула пахал на соловой кобыле. Здесь следует отметить вот еще какой нюанс.




Ожерелье I тыс. до н. э. найденное при раскопках в Гиляне


По словам Л.Р. Прозорова: «Ритуальная пахота героя – широко распространенный мотив у целого ряда индоевропейских народов: италиков, индусов, греков, франков. Священный золотой плуг присутствовал, по сообщению Геродота (IV, 5, 7), в обрядности «скифов» пахарей, сколотов Поднепровья, скорее всего бывших реликтом доскифского населения берегов Днепра. Легенды о пахаре богатыре присутствуют у прибалтийских финнов (князь Калевипоег, имя которого явно происходит от литовского или латышского «кальвис», – кузнец – и напоминает как финно-карельского Ильмаринена, так и «божьих ковалей» славян, пахавших на Змее – у эстонцев, кузнец Ильмаринен – у карел), чудесного пахаря Тюштяна избирают на княжение в мордовском предании. Впрочем, есть все основания считать, что указанные финно-угорские предания – заимствование у индоевропейских народов, в случае с карелами и мордвой – конкретно славянских. У карел были распространены даже собственно былины, перенятые у русских,[8] откуда, очевидно, и перешли в карельские руны темы головы противника, насаживаемой на кол в ограде его собственного двора, увенчанной уже головами предшественников героя, самоубийства воина-изгоя Куллерво, бросающегося на меч, и, наконец, тема волшебника кузнеца, вспахивающего плугом из золота и серебра «змеиное поле» (очевидно, переосмысление «пахоты на змее» славянских ковалей). Что до мордвы, то ее предания подвергались сильнейшему влиянию русских соседей, в особенности раскольников,[9] да и само предание об избрании Тюштяна царем едва ли не дословно повторяет легенду о Пшемысле.




Реконструкция облика представительницы фатьяновской культуры




Реконструкция облика представителя фатьяновской культуры


Именно у славян мотив чудесного пахаря и волшебного плуга распространен наиболее широко. Иногда в этом качестве выступают и исторические лица – русские князья Борис и Глеб, болгарин Кралевич Марко, чаще же эти персонажи неизвестны историографии (что, естественно, никак не исключает их реальности). Это польский князь пахарь Пяст, чешский князь пахарь Пшемысл упоминавшиеся в связи с былиной о Микуле еще Федором Буслаевым. Это белорусский князь пахарь Радар. Это Кирилла и Никита Кожемяки из русской и украинской сказки. В западноукраинской песне золотым плугом пашет царь Соломон. Плуг сам по себе был предметом культа – существовал обычай ходить на Коляду с плугом, чествуя его. Схожий обычай был в Германии, причем здесь носили и чествовали огненный (то есть «золотой») плуг, С подобными обычаями, очевидно, связан известный запрет «плуга кликати» или «славити», зафиксированный еще в XVII веке. Невзирая на него, текст «кликания» – припева «Ой Плужечка!», сопровождающего пение колядок, – дошел (правда, в единичных записях) до нашего времени. С чешским преданием о Пшемысле, накормившем пришедших призывать его на княжение гостей с лемеха плуга, перекликается польский обычай на Рождество класть лемех плуга на стол. В связи с первоначальной сакральной основой даннических отношений представляется знаменательным, что дань зачастую собирали «от рала» или «от плуга» – последний обычай наблюдается у поляков, полабских славян, и, очевидно, заимствован от них ливами. В Болгарии, помимо обычая изображать плуг на ритуальном новогоднем хлебе, присутствовал обряд, в котором ряженые – «кукери» изображали пахоту и сев. Пахарем выступал ряженый «царем».




Реконструкция облика представителя абашевской культуры




Реконструкция облика представителя андроновской культуры


Обращает на себя внимание, что явное большинство мифологизированных образов пахаря – это вожди, правители. Пашущий правитель присутствует и в неславянских преданиях: Уго у франков, Одиссей у греков, Тархон у этрусков, Ромул у латинян, Джанака у индусов, Тюштян у мордвы, Калевипоег у эстонцев, княжеское или даже королевское достоинство которого советские комментаторы всячески пытались представить как «условность», в то время как на фоне остальных волшебных пахарей, царей, королей и князей оно выглядит скорее закономерностью. Скифский герой, завладевший золотым плугом, также именуется царем. Именно в ритуале царской пахоты упоминается золотой плуг у индусов, медный (медь и золото в фольклоре взаимозаменяют друг друга) – у италиков. Еще Иван Грозный в молодости принимал участие в языческих по происхождению ритуальных действах и, помимо прочего, «пашню пахал вешнюю из бояры».[10]

Древнерусское орать «пахать» имеет соответствия в других славянских языках: украинском орати; болгарском ора; сербохорватском орати; словенском orati; чешском orati; польском orać; верхнелужицком worać; нижнелужицком woraś; то же в греческом άροτρο, а также родственно с древне-верхне-немецким art «вспаханное поле».[11] Здесь также следует вспомнить вот еще о чем. Аратами в Монголии называются трудящиеся-скотоводы. В более широком смысле это слово означает трудящихся вообще, простой народ. В Туве, которая является частью Российской Федерации, аратами называются еще и крестьяне (БЭКМ). Как могла произойти передача данного слова? Очевидно, от индоевропейских (более точно – тохарских) народов проживавших на Алтае в древние и раннесредневековые времена.

Второе значение слова орать «кричать, говорить» в сербохорватском существует в форме орите се «отдаваться (о звуке)» и родственно древнеиндийскому ведическому āryati «восхваляет, превозносит»; латинскому ōrō, ōrāre «говорить, просить»; хеттскому ariia- «спрашивать, подобно оракулу», aruwa(i) «почитать»; армянскому uranam «отрицаю»; греческому άρύω «кричу, говорю».[12] Оратор, ритор и орать это однокоренные слова. В конце концов, должно же в чем-то выражаться индоевропейское единство.

В древнерусском языке также существует слово оритель (разоритель), т. е. «разрушитель», в той или иной форме существующее в большинстве славянских языков, в чешском oboriti «напасть»; в болгарском оря «разоряю»; сербохорватском оборити «сокрушать, ниспровергать, свергать», разорити «разорить»; родственно древнеиндийскому ardati «распыляться»; латышскому ārdît «разорять, распарывать»; литовскому irti «распадаться».[13] Семантика данного слова вполне прозрачна: оритель, как производное от орь (т. е. коник, всадник) – конный воин, разоритель.

Сейчас следует вспомнить о существовании такого слова как орда/орта (ставка военачальника/военное подразделение), которое обычно считается заимствованием из тюркского, однако «Этимологический словарь тюркских языков»[14] никакой внятной этимологии здесь не дает. Орда ассоциируется, прежде всего, со степным кавалерийским воинством, здесь несомненно должна присутствовать этимология связанная с конем, лошадью, а подобная этимология возможна только в случае с древнерусским орь, чешским or, др. – польским orz, т. е. практически мы имеем дело с общеславянской основой. Очевидно из западнославянских диалектов (orz), данноеслово перешло в германские языки – верхненемецкое hross «конь» и англосаксонское hors, несмотря на то, что М. Фасмер считает подобное происхождение невозможным.

Так же стоит подумать над тем фактом, что в еврейской традиции масса людей вышедшая с Моисеем из Египта называется эрев рав (эрев «смесь», рав «толпа, орава»), или же орава, что созвучно, а возможно и ведет свое происхождение от одного корня. Слово орава, несомненно связано с наименованием лошади, ср. древнерусское орь, древнеиндийское árvā, а также ср. греч. όρούω. У М. Фасмера этимология слова орава невнятна и неочевидна, он полагает словообразование от реветь аналогично держава, но, скорее всего, орава изначально это большая конная группа.

Верно ли увязывать термин «арийцы» только с народами индоиранской группы?

Как считает видный языковед Д.И. Эдельман: «Совершенно очевидно, что в отличие от славянских и других индоевропейских языков Европы, о прародине которых ведутся дискуссии, но которые все же распространены в относительно компактном ареале – Европе, иранские языки ни в одном из регионов их нынешнего бытования не являются автохтонными».[15]

Представления о языке древних иранцев можно почерпнуть из «Авесты»[16] (бесспорно кодифицирована не ранее IV в.),[17] древнейшие части которой складывались в Средней Азии.[18] Достоверно известно, что иранский язык пришел в Персиду в I тыс. до н. э., но был ли он всеобщим, государственным языком или только языком социальной верхушки, это, к сожалению, неизвестно.[19] До нас дошли слова Дария (р. ок. 550 г. до н. э., правил 522–486 гг. до н. э.) утверждавшего, что он «первый приказал писать по-арийски».[20]

Кроме того, особо следует отметить, что лингвисты зачастую пытаются строить свои представления о формах индоевропейского праязыка, изучая наиболее древние и богатые письменными памятниками языки, как-то: древнеиндийский, древнеиранский, древнегреческий, латинский. Представление об индоевропейском праязыке в современной науке, как это отмечает В.Н. Топоров, основывается именно на их изучении.[21] Между тем, ни в Иране, ни в Индии, ни в Греции, ни на Апеннинском полуострове индоевропейцы не являются автохтонами, также как и в Западной Европе вообще.[22]

Санскрит, равно как авестийский, древнеперсидский, латынь и древнегреческий языки, все они являются результатом лингвистического взаимодействия туземного неиндоевропейского населения и некоторого количества индоевропейских завоевателей, которые не сумели навязать местным жителям свое произношение и усвоили громадное количество туземной лексики. Под действием неиндоевропейского субстрата оказались изменены и даже сломаны индоевропейские грамматические формы вышеуказанных языков (пиджинизация).

Направление миграций древних индоевропейцев в целом угадывается без труда – с севера на юг, а точнее еще и на запад и восток, причем первоначальная территория, согласно древнеиндоевропейской мифологии, несомненно находится в зоне с умеренно-холодным и холодным климатом. Ахурамазда, обращаясь к Спитамиду Заратуштре, говорил: «Там – десять зимних месяцев и два летних месяца, и они холодны для воды, холодны для земли, холодны для растений, и это – середина зимы и сердцевина зимы, – а на исходе зимы – чрезвычайные паводки».[23]

Кристиан Ж. Гюйонварх и Ф. Леру, обобщая данные кельтской мифологии, указывают: «Воспоминание об этой арктической прародине сохранилось, с одной стороны, в мифах о северном происхождении ирландских Племен богини Дану, а с другой – в названии гипербореев, которым греки обозначали кельтов (или германцев) северо-запада Европы».[24]

Таким образом, самая общая локализация индоевропейской прародины сужается до территории бытования культур шнуровых керамик, а в более отдаленной ретроспективе этот вопрос приобретает гадательный характер. Как бы там ни было, но по словам выдающегося отечественного языковеда Ф.П. Филина: «общеславянский язык во второй половине I тыс. до н. э. имел безусловные схождения с древнебалтийскими диалектами и несомненные ощутительные связи с северно-иранскими языками».[25] Все вышеперечисленные обстоятельства прекрасно известны историкам и лингвистам и похоже, что в последнее время наблюдается тенденция к определенному переосмыслению некоторых основных положений в области восстановления форм индоевропейского праязыка. Предоставим слово акад. В.Н. Топорову.

«Новые открытия и сопровождавшая их ревизия взглядов создали новую ситуацию, оказавшуюся благоприятной для уяснения возможностей нового понимания роли балтийских языков в их отношении к индоевропейскому исходному состоянию. В результате в настоящее время складывается новая гипотеза о балтийском языковом типе как некоем «последнем» остатке индоевропейского целого, не столько «отпочковавшемся» от него (подобно другим группам языков), сколько именно «оставшемся» и лишь переосмысленном (после ряда изменений) как балтийский тип. Гипотеза о преимущественной близости балтийских языков в наиболее глубокой реконструкции к определенному срезу в развитии индоевропейского языка в некоем локусе в более или менее надежно определяемый период, видимо, имеет под собой ряд важных оснований. Среди этих оснований: 1) высокая степень близости многих фрагментов балтийского языкового типа к соответствующим блокам «индоевропейского» состояния, как оно восстанавливается в последнее время с учетом ряда новых материалов (анатолийские языки и др.) и идей (в частности, связанных с типологией диахронических процессов); 2) особенности балтийской гидронимии, которая наиболее точно и полно воспроизводит архаичную «центральноевропейскую» гидронимию (около II – начало I тыс. до н. э.); 3) огромность пространства, на котором отмечается присутствие гидронимии балтийского типа, как по отношению к пространству, занимаемому балтами в историческое время, так и по отношению к ареалам других индоевропейских групп (ареалы на востоке и юго-востоке вплоть до Верхней Волги и Поочья, до впадения Москвы, а частично и до нижнего течения Оки, до бассейна Сейма; на юге до Волыни и Киевщины; на западе – «балтоидный» пояс вплоть до Шлезвига и Голштейна и т. п.); эта обширность пространства находится в противоречии с малочисленностью балтов в историческое время, 4) обилие парадоксов, связанных с пространственно-временными рамками существования балтийских языков, с их промежуточным статусом, с отношениями родства и преемства (предки-потомки)».[26]


К. Пензев

Приложение
Извлечение из книги С.В. Жарниковой «Золотая нить» (Вологда, 2003)

Названия рек и озер Русского Севера и демонстрация возможности расшифровки этих названий через санскрит: