1
Чтобы отправиться в далекое путешествие из Москвы в Сургут, нужна весомая причина. Предположим, там поджидает вас наследство в миллион долларов. Вот тогда можно спокойно заказывать билет и, пакуя чемодан, изводить себя мечтами о том, как бы потратить этот миллион, чтобы и удовольствие получить, и денежки сохранить, то есть чтобы не растранжирить все за одну неделю… Меня же никакое наследство там не поджидало. Больше того, эта поездка обещала одни сплошные расходы и полное отсутствие, как я предполагала, привычного комфорта. Посудите сами. Одно дело – сидеть в теплой квартире и печатать на компьютере очередную главу романа, попивая чай или кофе, а совсем другое – лететь куда-то в глушь, в Сибирь, в февральский холод, в неизвестность…
Однако билет я уже заказала, и его должны были принести мне с минуты на минуту. Так, во всяком случае, мне сказала девушка из курьерской службы. Я укладывала в чемодан очередной свитер и уже пятую пару толстых шерстяных носков, когда в дверь позвонили.
Если бы я не была так простужена в тот день, когда мне предложили в издательстве быстренько выбрать себе литературный псевдоним, то окружающие люди знали бы меня как, предположим, Розамунду Бестужеву-Рюмину или скромно – Фаню Нарышкину, а то и вовсе простенько – Улдузу Голенищеву-Кутузову, не говоря уже о Клотильде Дашковой-Кривопищевой; но, поскольку мне в то время было совершенно наплевать, какая фамилия будет указана на моих книгах – меня беспокоили только мое горло и насморк, – я настояла на своей истинной.
– Полина Пухова? Нет, это звучит ужасно! Как перина, как подушка с пухом! – замахал руками редактор.
Я сказала ему – мне требуется время, чтобы придумать что-нибудь оригинальное, чтобы это красиво звучало и легко запоминалось, но так ничего и не придумала – сроки поджимали, книга уже должна была вот-вот выйти, и, к моей огромной радости, «Полину Пухову» оставили, и я обошлась без псевдонима.
– Вы Полина Пухова? – спросила закутанная в розовый шарф девушка-курьер. – Собираетесь в такую стужу в Сургут?
Она словно прочла мои мысли.
– Да, это я – в стужу, в Сургут…
Девушка была явно в хорошем настроении, она пожелала мне летной погоды, успешной посадки, и я, закрыв за ней дверь, снова подумала: куда я лечу? Зачем?
Хотя, конечно же, я долго размышляла, приблизительно дня три, прежде чем решиться на такой марш-бросок в Сибирь. Моя сестра полгода назад вышла замуж за первого встречного парня из Сургута и полетела с ним туда, к нему, как жена декабриста. Письма от нее приходили хорошие, надо сказать, она не жаловалась, писала, что счастлива, что они любят друг друга, что новая жизнь ей по душе… Но надо знать мою Милу, чтобы верить написанному. Она всегда была капризна, избалована, испорчена вниманием родителей и деньгами, а потом и огромным количеством завидных московских женихов. И вдруг – в Сургут! Родители, к моему удивлению, благословили ее и, с легким сердцем отправив дочку в Сибирь, сами переехали в Петербург – поближе к дедушке с бабушкой. Я же должна была следить за Милкиной квартирой, поливать никому не нужные теперь цветы, вытирать пыль.
«Я беременна, – написала мне Милка, а потом и сама показалась по скайпу – расплывчатая, нечеткая, словно ее изображение разбавили оранжево-фиолетовой водой. – Знаешь, такие странные ощущения!»
«Ты как себя чувствуешь?»
«Да как обычно…»
«Милка, с тобой все в порядке?»
«Да… Все…»
«Твой Тихий любит тебя?»
Тихий – это фамилия моего зятя.
«Да, любит. Все хорошо».
«Ты не скучаешь?»
И вдруг я поняла, что она плачет. А потом сестра и вовсе исчезла с экрана. Я написала:
«Что с тобой? Ты почему плачешь?»
«Все в порядке. Смотрю на тебя, вспоминаю… Здесь все чужие! Тихий вечно на работе, а я совсем одна…»
Вот так через три дня я и решилась на это путешествие. Навестить сестренку. Посмотреть на нее, беременную, разведать обстановку и решить для себя – оставлять ли Милку с Тихим или же брать ее за шкирку и возвращать обратно, в Москву.
И, уже собираясь, я постоянно ловила себя на мысли, что с Сургутом или с Тюменью, словом, с тем холодным краем у меня связаны еще какие-то воспоминания ли, ассоциации ли… Вот только не было в этих ассоциациях ни северного сияния, ни романтики Севера, ни снега с метелью, а виделся мне почему-то бешено мчащийся поезд и слышался стук колес, а еще – отчаянный женский вопль и кровь на холодном металлическом полу тамбура. Что-то недосказанное, незавершенное, пахнущее пионами и, как это ни странно, книжной пылью.
И только к вечеру того дня, когда я уже решилась на поездку, я все вспомнила.
Это был литературный вечер в одной из библиотек. Мне присылали записки, я отвечала на вопросы. Кстати сказать, на таких вот тихих библиотечных вечерах встречаются весьма интересные вопросы, да и люди попадаются вдумчивые, заинтересованные, истинные почитатели твоего творчества.
Ко мне подошла очень скромно одетая немолодая женщина и сказала, что у нее есть ко мне одно дело. Я поняла, что она хочет мне что-то поведать наедине. Мы отошли с ней в сторону, и она спросила меня, где я беру сюжеты для своих романов. Мне часто задают этот вопрос, и я, признаться, уже устала отвечать на него. Приготовилась уже было произнести дежурное: из воздуха! Сюжеты беру из воздуха, они повсюду… Как вдруг я услышала:
– У меня есть для вас сюжет. Вы же криминальные романы пишете, а это как раз такая – криминальная и ужасно страшная история… Это все происходило на моих глазах, но мне почему-то никто не верит! А моя внучка так и вообще считает меня сумасшедшей. Ей это на руку, я знаю, что она хочет избавиться от меня и отобрать квартиру. А я – что… что могу я сделать?!
Я смотрела на нее и представляла себе ее тяжелую жизнь, ее одиночество, постоянные ссоры со взрослой внучкой. Наверняка она еще и чем-либо больна, все-таки возраст… Я часто, глядя на человека, словно бы вижу какие-то фрагменты из его жизни. Вот и тогда я увидела почему-то ее, эту женщину, сидящую в кухне возле окна, за которым идет снег. На столе чашка с жидким кофе, печенье…
– Слушаю вас, – кивнула я.
– Я возвращалась в Москву из Тюмени, где у меня живет подруга. Вот так, на старости лет, решила навестить близкого, родного мне человека. И такая поездка, знаете ли, приятная была! И с попутчиками повезло… Я же на поезде поехала. На самолет билеты дорогие. Туда доехала быстро – разговоры мы вели с соседями по купе… Да и спала я хорошо, спокойно, не то что в Москве. А вот на обратном пути в поезде произошло что-то страшное… И это не дает мне покоя! Я и сон потеряла, постоянно думаю об этом, но сделать ничего не могу. У меня здоровья нет. И сил.
– Так что же произошло в поезде?
– У меня была соседка по купе. Она тоже в Москву путь держала. Молоденькая такая девушка. Красивая. Надей ее звали. Она, конечно, не такая разговорчивая была, как мои прежние соседи по купе, но все равно, приветливая, вежливая такая. Нас ехало двое. Больше никого. Пока мы чаю попили, газеты-журналы почитали, и вечер наступил… Надя вышла в туалет, полотенце взяла, мыло… Словом, она не вернулась. Я долго не могла уснуть. Сначала мне показалось, что в той стороне, где находится купе проводников, кто-то вскрикнул… Потом кто-то бегал как будто туда-сюда. Но я приписала все это своей мнительности. Осмелев, я решила отправиться на поиски Нади. Думала: если не найду ее где-нибудь в вагоне, скажу проводнице, что пассажирка пропала, ее уже полчаса нет. Вышла я из купе и направилась в сторону туалета, того, что был расположен ближе к нам, то есть неподалеку от купе проводников. В туалете никого не было. Тогда я вышла в тамбур, думаю, может, Надя там стоит, курит? Сейчас же все курят. Открываю дверь и вижу… извините… голый зад! Какой-то мужчина. А под ним – Надя! Смотрит на меня умоляющими глазами! Какой-то гад ее насиловал, понимаете?! Я поняла, что ее надо спасать, побежала к проводникам, рванула дверь – никого. Тишина. Страшно так мне стало…
Я – в купе, заперлась. Сижу и думаю: что делать? Надо же что-то делать… Звонить! Но кому звонить? По какому телефону? Пока я так раздумывала, чувствую – у меня перед глазами все плывет… Плохо мне стало. Я пришла в себя, уже когда в купе вошел какой-то мужчина в фуфайке. Приложил палец к губам, мол, молчи, а потом, забирая дорожную сумку Нади, он, глядя мне прямо в глаза, тихо сказал: «Вы ничего не видели и не знаете… И никто с вами не ехал! Забудьте ее». И ушел. А мне и вовсе дурно стало! Потом мне показалось, что кто-то закричал… Меня всю затрясло. Я услышала, как кто-то прошел за дверями купе и сказал: «Скоро Войновка…» Я запомнила название станции. Но еще до того, как поезд остановился, я слышала какой-то шум, как будто кто-то хлопнул тяжелой металлической дверью. Я сидела тихо, как мышка, не зная, что и думать… Это позже, уже под утро, ко мне зашел какой-то человек и начал задавать вопросы. Спрашивал, не слышала ли я посторонних звуков? Когда я видела в последний раз проводницу? Кто был со мной в купе? Признаюсь: я промолчала… Вернее, солгала – сказала, что никто со мной не ехал. Хотя на самом деле была эта Надя, которую, как мне думается, убили…
– Почему убили? – спросила я.
– Да потому что весь вагон потом обсуждал случившееся! Говорили, что были обнаружены два трупа. Один труп – это была проводница… Представляете, оказывается, проводницу убили! Не зря же я слышала крик! А другой труп – неизвестный – сбросили с поезда… Убийца взял у проводницы специальный такой ключ, открыл дверь идущего на полном ходу поезда и вытолкнул из него окровавленное тело. Или выбросил труп в окно купе проводницы. Понятное дело, что убили Надю! И убил ее тот самый… зверь…
– Зверь?
– Он из тюрьмы сбежал! Вернее, вроде несколько человек сбежало, но один вот попал в наш поезд. Они же там все в тюрьме превращаются в зверей! Уж доехал бы до Москвы, дотерпел бы! Ан нет, не смог: увидел молоденькую девушку и завалил ее прямо в тамбуре…
– Вы хотите, чтобы я написала об этом?
– Это еще не самое интересное… – вдруг сказала женщина. – Интересное началось потом, когда я, умирая от страха и стыда за свою ложь, снова осталась одна. Вспомнила, что изверг этот в купе заходил, вещи Надины забрал… Но кое-что он оставил. Потому что не знал о ее существовании.
– Вещь?
– Да. Кошка! Такая, знаете, плюшевая большая симпатичная кошка, которая скорее напоминала подушку. Надя клала ее себе под голову. Я уж не стала ее спрашивать, что это за подушка-кошка такая… Может, ехала себе девчонка в Москву, навстречу новой жизни, поступать куда-то, вот и прихватила из родного дома сшитую мамой подушку. И сумочку ее он тоже не заметил. Маленькую такую лакированную сумочку, с документами.
– И куда вы ее дели? В милицию сдали?
– Нет… Говорю же… Ничего я тогда никому не рассказала, все ее вещи с собой так и привезла. И даже сумочку не открывала, подумала – а вдруг там отпечатки моих пальцев окажутся? Положила в пакет и сумочку, и подушку, так и привезла все домой. Спрятала в шкафу.
– Чего же вы хотите?
– Хочу освободиться от этих вещей! Я задыхаюсь от них, понимаете? А вы… Вы пишете такие интересные, сложные книги, и так хорошо там со всеми разбираетесь, распутываете такие сложные истории… Вот я и подумала: вот кому, этой женщине с замечательным умом и фантазией, я могу доверить эти вещи! А уж она разберется, что с ними сделать. Как поступить.
– Но если я принесу эти вещи в милицию, меня спросят, откуда это у меня, и что я отвечу?
– Скажите, что их вам принесла какая-то полоумная старуха. Ни имени моего вы, мол, не знаете, ни адреса…
– Вы что же, принесли этот пакет с собой?
– Нет, что вы! Я приготовила для вас лишь листок с адресом и номером телефона. Если вы захотите написать новый роман, вспомните мою историю, приезжайте ко мне, я отдам вам вещи Нади. Может получиться интересный роман.
И она положила на столик записку.
– Как вас зовут? – спросила я, удивленная странным рассказом женщины.
– Екатерина Андреевна я. Ах да, чуть не забыла… Подпишите мне вот эту вашу книгу!
Записку я благополучно потеряла. Потом нашла – и снова потеряла. И вот теперь, накануне отъезда, я вспомнила о ней и стала искать. Оказалось, что она лежала там, где ей и положено было – в коробочке со стопкой подобных же записочек, визиточек, каких-то листиков с заметками, словом, вместе с материалами для будущих романов. Вот: Екатерина Андреевна Ревина. И адрес с телефоном. Позвонить? И что сказать? «А помните, года три тому назад вы подходили ко мне и предлагали сюжет для нового романа?» Если все, что она мне тогда рассказала, – правда, то она не могла об этом забыть. Хотя за три года могло произойти многое. К примеру, сама Ревина могла отнести вещи своей убитой соседки по купе в милицию и во всем признаться, что, мол, испугалась она тогда, ведь ей угрожали…
Времени у меня было много, настроение – хорошее, авантюрное, поэтому я, уложив вещи, позвонила своему бывшему мужу, на которого собиралась оставить теперь уже две квартиры с цветами и пылью, сказала, чтобы он приезжал, как мы договаривались, несмотря на то что я немного задержусь, вышла из дома, села в машину и покатила по заснеженным улицам Москвы по значившемуся в записке адресу. Из машины я позвонила по указанному телефону, но трубку никто не взял. И все равно, словно подгоняемая кем-то невидимым, я не спеша, постоянно застревая в пробках, добралась до Масловки. Довольно быстро нашла нужный мне дом, проникла в подъезд с помощью какого-то мальчишки с ключом и теперь стояла перед квартирой номер двадцать четыре, абсолютно уверенная в том, что сейчас я увижу Екатерину Андреевну Ревину. Однако дверь мне никто не открывал. Я звонила и стучала довольно долго. Ругала себя за легкомыслие, за то, что притащилась сюда, не дождавшись ответа на телефонный звонок. И так бы я, возможно, и ушла прочь, если бы на устроенный мною шум не открылась дверь соседней квартиры.
– Вы?! – Женщина, всем своим обликом напоминающая старую учительницу (аккуратная прическа, особое выражение лица, очки на носу, красивая вязаная пелерина на узких плечах) смотрела на меня с выражением нескрываемого удивления. – Вы все-таки пришли…
– А что, вы меня знаете?
– Вы же Полина Пухова! Я видела ваше фото на обложках книг… Да… Опоздали вы! Ровно на два года.
– Она умерла? – вдруг поняла я. – Неужели?
– Проходите… В этой квартире сейчас живет ее внучка. Которая, собственно говоря, ее и убила, – заметила женщина, нервно поводя плечами. – Проходите-проходите, не надо, чтобы нас кто-нибудь услышал…
Соседку звали Еленой Николаевной. Она пригласила меня в гостиную, усадила за стол и отправилась в кухню, ставить чайник. Я осмотрелась. Теплая уютная квартирка, в которой живут двое – Елена Николаевна и ее одиночество. Это читалось во всем, я это чувствовала. Но это одиночество уже перестало ее угнетать – так много лежало повсюду раскрытых книг, альбомов, журналов. На полках я увидела целую коллекцию видеокассет, в углу комнаты заметила мольберт… Елена Николаевна была, безусловно, творческой личностью, и ей никогда не бывало скучно, она знала, чем заняться и чем вообще жить. К тому же у таких людей всегда есть друзья.
– Вы живете одна? – спросила я ее, чтобы проверить свои предположения.
– Да, совершенно одна. Но лучше жить одной, чем с такими родственничками, как у Кати. – И она махнула рукой в сторону двери. – Говорю же, угробила ее эта Ленка! Сначала они упекли ее в сумасшедший дом, а уж там она через месяц и умерла…
– Но почему в сумасшедший дом? Она производила впечатление совершенно здоровой психически женщины!
– Она и была здорова. Просто у Ленки муж работает в этой клинике… Они все сделали, чтобы избавиться от Кати! Я пыталась бороться, обращалась в милицию, но все было бесполезно… Погубили хорошего человека. Просто так. Из-за квартиры. И таких примеров вокруг – миллион! Я предлагала Кате переехать ко мне, а квартиру продать или сдать. Но она не нашла в себе сил сделать это, побоялась, что будет грандиозный скандал.
– Скажите, Екатерина Андреевна рассказывала вам одну историю? Про поезд…
– Да-да! Конечно! Она сильно переживала из-за этого, постоянно вспоминала про эту убитую девушку и считала, что она не исполнила свой гражданский долг, отказавшись сотрудничать с милицией. Она сказала, что легко составила бы фоторобот того мужчины, приходившего в купе за вещами девушки. Я успокаивала ее, как могла. Говорила, что многие поступили бы на ее месте так же, что тот мужчина оставил ее в живых, полагаясь исключительно на ее страх… И если бы он прочел в ее глазах не страх, а, скажем, ненависть, то, скорее всего, убил бы и ее. Просто он понял, что видит перед собой перепуганную пожилую женщину, которая будет молчать. Это ее, возможно, и спасло. Я понимаю, что все, что я сейчас сказала, звучит неубедительно, но я тогда не знала, какие еще придумать слова, чтобы успокоить ее.
– Дело в том, что я завтра лечу в Сургут. Окажусь в тех краях. Вот я и подумала: а почему бы мне не попытаться найти кого-нибудь, кто еще помнит об этой истории? Может, мне удастся разыскать родных, близких этой девушки и передать им ее вещи? Насколько я помню, она оставила в купе маленькую сумочку и какую-то плюшевую игрушку…
– Вот теперь я точно знаю, что Катя была права, когда говорила, что только вы можете помочь ей!
– Я ничего не обещаю, но просто мне и самой будет интересно узнать, что же на самом деле произошло в поезде в ту ночь… Действительно ли девушку изнасиловал и убил сбежавший заключенный?
– Понимаю… Я сейчас.
Елена Николаевна вышла из комнаты и вернулась с пакетом, из которого извлекла небольшую черную лаковую сумочку и упакованную в тонкий целлофановый пакет симпатичную мягкую кошку размером с небольшую подушку. Кошка и была своеобразной подушкой, круглой, пузатой и очень тяжелой.
– А почему она такая тяжелая? – спросила я.
– Возможно, там лежат какие-то вещи Нади…
Странное дело: когда она произнесла имя девушки, мы с ней – обе – почувствовали какую-то причастность к судьбе словно бы уже знакомого нам человека. Одно дело, когда говоришь «девушка», и совсем другое – когда произносишь ее имя. Надя.
– Да. На самом деле… Там могут быть и ее документы, и, может, украшения… – согласилась я. – Не случайно же она держала кошку у себя в изголовье. Я, к примеру, всегда кладу под голову в поезде свою сумку с деньгами.
– Сразу скажу – ни я, ни Катя, – мы не открывали сумку, не вспарывали кошку, поэтому о том, что там, я и понятия не имею!
– Неужели вам не любопытно было?
– Любопытно? Да, конечно, я живой человек, и мне было интересно узнать, что находится в кошке, но я, когда смотрела на эти вещи, мне становилось как-то не по себе… Словно душа Нади витала где-то поблизости и наблюдала за мной.
– Что?!
– Я вполне серьезно.
– Хорошо. Так как мы поступим? Может, сейчас все откроем, посмотрим и вместе решим, что со всем этим делать?
– Нет-нет-нет!!! – замахала руками Елена Николаевна, раскрасневшись от волнения. – Я ничего не хочу знать и видеть! Я лишь отдаю вам то, что должна была передать. Как вы думаете, каким образом все эти вещи оказались у меня? Катя! Это она вручила мне их на хранение. Она ждала вас. Она надеялась, что вы подключитесь к этой истории, заинтересуетесь ею… Знаете, она так и говорила. Вот, мол, когда у нее закончатся все сюжеты и она будет в поиске, вот тогда-то она и вспомнит обо мне, о Наде… Конечно, Катя и предположить не могла, что вы соберетесь в Сургут! Вы помните название станции?
– Как ни странно, да. Войновка. Так? Это где-то неподалеку от Тюмени.
– У меня название этой станции даже записано. Но и я тоже запомнила наизусть.
– Екатерину Андреевну жалко… Думаю, если бы она обратилась ко мне за помощью, я бы помогла ей… Посоветовала бы, как ей подействовать на внучку.
– На Ленку-то?
Елена Николаевна крикнула это уже из кухни, откуда вскоре вернулась с подносом, на котором стоял заварочный чайник, чашки и сахарница.
– Нет, на нее невозможно подействовать. Они со своим мужем еще и не такие дела проворачивали! И все – с помощью психушки. Одного парня все пасли, инвалида, у него с психикой все было в порядке, но самостоятельно, дома, он жить не мог. Так она, эта Ленка, влюбила его в себя, и он сам подписал ей свою квартиру! А парня упекли в психушку. Они страшные люди – Ленка и ее муж! Я сама их боюсь, если честно…
Слушая все это, я постепенно впадала в какую-то апатию. Вероятно, весь мой запал авантюрности и жажды приключений уже иссяк, и мне захотелось домой, к своему компьютеру, ко всему привычному, спокойному… И зачем только я приехала сюда? Теперь придется забирать эти вещи. И что я с ними буду делать? Нет, призрака Нади я не боялась. Я вообще не верю в призраки. А хоть бы они и существовали, и что с того? Я же не собираюсь присваивать себе ее сумочку! У меня сумок – целая коллекция. Сумки – это моя болезнь. Да и кошка эта плюшевая… Может, конечно, там и лежит что-то ценное. Если окажется, что это так, я точно обращусь в милицию. Но только представителем органов будет мой бывший муж, Володя Пухов, который и подскажет мне, как поступить в образовавшейся ситуации… Отругает он меня, конечно, за то, что я влезла не в свое дело. А может, и сам заинтересуется?
Еще не поздно было вернуть эту несчастную кошку вместе с сумкой Елене Николаевне. Еще не поздно было вернуть билеты в Сургут и ограничиться общением с сестрой по Интернету. Еще не поздно было вернуться в свой привычный мир и погрузиться в мутный и теплый колодец своих фантазий и сюжетов…
– Хорошо, я это забираю и постараюсь сделать так, чтобы вещи попали в руки близких или родственников той девушки. Возможно, эта история на самом деле натолкнет меня на написание нового романа… Спасибо за чай, Елена Николаевна.
Кто говорил моим языком? Кто заставлял двигаться мои руки, когда я забирала кошку с сумкой и впихивала все это в пакет? Вероятно, тот, кто двигал и всем нашим непростым, затейливо сотворенным миром. И этот кто-то, вероятно, хотел, чтобы я оказалась втянута по уши в эту историю.
Что ж, хватит, наверное, жить словами, фразами, книгами и фантазиями. Пора поучаствовать в реальной жизни.
Я вернулась в машину и почувствовала, как сил у меня отчего-то прибавилось. И машина моя мчалась куда быстрее прежнего.