Иван Иванович Бабаков
Москва. 1944 год. Михаил и Иван (справа)
Горькие воспоминания
Когда меня спрашивают о названии моей организации:
– Вы – «Марья». А кто «Иван»? – Отвечаю:
– Иван Бабаков!..
Как-то завели мы с И. И. Бабаковым разговор: откуда родом он, где его застала Великая Отечественная война – далёкая и такая близкая, незаживающая рана и боль неутихающая…
Иван Иванович, потрясающий рассказчик, говорит быстро, помнит массу интересных событий, мельчайших подробностей! Говорит-рассказывает, вспоминает, сворачивает куда-то по пути в сторону, опять «выбирается на нужную тропу» и снова ведёт рассказ на «заданную тему».
– Родился я в многодетной крестьянской семье в Курской области, недалеко от города Льгова, в деревне Чапли Иванинского района.
Деревня – всего-то триста дворов, а, сколько славных людей в ней проживало!..
Мама моя – героиня: родила нас восьмерых детей. Вырастила трёх братьев – Константина, Михаила, Василия и трёх сестёр – Анну, Матрёну и Марию. Ещё двоих детей не смогла уберечь в голодный 1933 год. Умерли! Брат и сестра. Бабушка с нами жила, тоже умерла от голода.
У всех тогда от голода опухали руки и ноги, мы ходить не могли.
Бабушка как-то сказала:
– Берите сумку, идите в другие села, может, они побогаче будут нашего, может, чья-то добрая душа поделится куском хлеба!
Мы ели травы разные, лебеду, коровяк, крапиву… всё другое, что жевалось. Во рту язык, зубы – всё было терпким, чёрным-чёрным. Кое-как спаслись. Выкарабкались, а тут война!
Брат мой, Константин БАБАКОВ, прошёл войну от Москвы до Смоленска, кажется, в 108-й бронетанковой дивизии. Он был артиллеристом. Согласно справке из Министерства Обороны, осенью 1943 года пропал без вести под Смоленском.
Военная дорога Михаила БАБАКОВА пролегла от дома до Ленинграда, на Курск, Курскую Дугу. Воевал он под командованием генерала Белова пулемётчиком конной армии.
1946 год. В День Победы. Василий стоит слева во втором ряду.
Василий БАБАКОВ, младший из братьев, ушёл на фронт в конце 1943 года. Под командованием Рокоссовского воевал и дошёл до Восточной Пруссии, до Кенигсберга. Был ранен – осколок попал в спину. Долго болел, умер от ран в 1952 году.
Тут Иван, не раз смотревший смерти в глаза, заплакал от горя. У него даже голос и руки задрожали – как будто их некуда деть, как будто он в эту минуту, если б смог, расстрелял бы всех фашистов… Помолчал, потом, проглотив комок в горле, продолжил:
– Анна КАРЕВА (по мужу) и Матрёна БАБАКОВА (она не стала брать фамилию мужа), сестры мои – им было в ту пору лет по двадцать пять – работали в госпитале во Льгове, затем жили и работали в колхозе. Время было трудное, Матрёна работала на лесоповале, грузила, сплавляла брёвна, доски и другой лесоматериал.
Москва. 1943. Анна и Матрёна в госпитале.
Москва. 1943 год. Госпиталь. Анна Карева с друзьями (стоит вторая справа).
Мария БАБАКОВА, третья сестра, когда в 1941–1942 годах немцы вошли в деревню, оставалась дома с моим братом Василием, шестнадцати лет, и восьмилетним сыном. Муж ушёл в партизаны.
В нашей избе расположилась группа фашистов, семь или восемь человек: заняли кровать, полати, на полулежали… Один из них увидел Василия в пилотке, на которой горела на солнце, сверкала звёздочка. Немца это взбесило! Схватил пацана, стянул пилотку, швырнул её и хотел расправиться с Васей. Но мама моя стала отбивать сына и кричала:
– Оставьте сына, вы, изверги проклятые! Не троньте, он не виноват ни в чём! Ироды!
Их спасло, наверно, лишь то, что немцы не поняли этих проклятий и оставили её в покое: Васька схватил пилотку и убежал – закопал её в землю.
Фашисты потом узнали, что муж Марии – партизан, один из них грубо схватил её с младшим сыном, Мишкой, и повёл на расстрел.
В эти минуты молодая женщина стала усердно молиться Богу, держа сына на руках. Причитала и молилась Богу! Молилась и причитала! Слёзы, обжигая головку сына, текли ручьём, капали на землю. Немец смотрел на эту несчастную, невинную женщину и что-то дрогнуло в его душе – может, вспомнил свою мать? – Подошёл к ним ближе и столкнул в яму. Не выстрелил. Они остались жить!
Сам я ушёл на фронт из Льгова под Москву. Когда нас привезли в Москву, всех выстроили и спросили:
– Кто имел дело с лошадьми, кто умеет с ними обращаться? Шаг вперёд!
Все сделали шаг вперёд, остался стоять я один, хотя и работал в колхозе с лошадьми, очень любил этих красивых, выносливых, работоспособных животных.
– А ты что ж стоишь? Что, ни разу не обращался с лошадью? – Спросил меня работник сборного пункта.
– Я хорошо знаю лошадей, но я ещё и тракторист. Я окончил курсы трактористов. Работал на гусеничных тракторах ЧТЗ, потом «НАТИ». Хочу на танк!
– Иди пока на лошадь, а когда будут танки, тогда и пересадим тебя! Сейчас важна лошадь!
Иван Иванович объяснил, что такое «НАТИ»:
– Это первые машины, которые появились перед войной. Во время вспашки захватывали пашни по два метра в ширину. – И признался:
– Я был передовиком, пахарем-отличником. В своё время ночами пахал, а мой напарник, друг Мишка – днями. Нам было по семнадцать лет!
С Мишкой мы обрабатывали по девятьсот гектаров земли! И что интересно: Мишка, Михаил Демьянович БУДЯКОВ, в войну дошёл с боями до Варшавы, он был водителем, возил снаряды. Был в окружении. В боях мимо и поверх его головы свистели пули, рядом взрывались бомбы, снаряды, а ему – хоть бы хны! Ни царапинки! Однажды в кузов машины попал снаряд – кузов был в щепки разбит, а Мишка остался цел и невредим! Вернулся домой с Победой. Счастли-и-вый!
Его однофамилец, Анатолий Иванович БУДЯКОВ, после войны восстанавливал Курск, построил себе дом на окраине города, церковь построил. Был прекрасным плотником. Имел столярную мастерскую, парники. На его доме прибита табличка: «Образцовый дом».
А был ещё у меня друг Пётр Петрович РЫБАЛКИН – Петька-чудак его звали – сирота, пас скот и выучился играть на мандолине, балалайке, гитаре… На всех инструментах играл!
В войну его взяли в Московский духовой оркестр при Доме Советской Армии. После войны не нашёл я его…
– Да-а-а, повоевал я, навоевался досыта…
После ранения меня направили поднимать разрушенный Смоленск, Ржев, Нелидово. Война шла к концу, и мы поднимали сожжённые, разрушенные сёла. Всех, кто мог пахать, позвали на трудовой фронт. Брёвна для строительства домов возили. Там и встретил День Победы. Лет на десять задержались там с женой: обрабатывали огород, плели лапти…
Сегодня я, вот, с Вами – пою да стихи читаю, с подругой-балалайкой не расстаюсь. Да я с ней всю войну не расставался. Веселил однополчан. Музыка обладает магическим свойством: уводит человека в мир грёз, прогоняет страх и дарит надежду. Музыка – это святое! Ах, сколько родилось в войну прекрасных стихов, песен! Они самые лучшие из всех песен! Как они учат нас любить свою землю!..
Тут Иван Иванович спохватился – не всё рассказал:
– Знаете, не смотря на то, что мы, деревенские, пасли скот, пахали землю, сеяли хлеб, а ведь в каждую свободную минуту, особенно, в дождливую пору, брали только что вышедшую в свет – в 1937 или 1938 году – книгу Николая Островского «Как закалялась сталь», и читали её. Повсюду с собой таскали и перечитывали: она нас воспитывала.
Или, например, «Чапаев» Фурманова в переполненных вагонах поезда, мчавшего нас на фронт, читал кто-то, а все солдаты слушали.
Эти книги учили нас и закаляли! Учили мужеству, стойкости, терпению и любви к Родине.
Иван Иванович Бабаков до сих пор увлекается поэзией, прекрасно декламирует стихи. В военные годы писал заметки с фронта и рассказы.
Иван Бабаков. 2004 год. Весенний бал параартийцев. Перед концертом.
Сирота
Рассказ-быль
В июле сорок первого у Лены Душиной было двое детей. Меньшего МИШУ, фрицы увезли в Гамбург, а Петя ДУШИН остался в деревне под Курском.
Лена была большая мастерица, труженица, вела хозяйство, шила, вязала, тяпала свеклу в колхозе.
Рослая, статная, с косой чёрных волос, она походила на бабушку поэта Лермонтова, знакомая нам всем по книжному портрету.
Но дать пожить Лене до взросления своих детей судьба не удосужилась.
Муж Степан ДУШИН, серьёзный, или скорее, слишком гордый, уйдя в армию служить, в деревню боле не вернулся. Лена ездила к мужу в Кострому, звала его домой, к детям. Но он был почему-то зол, сердит. Торопился проводить жену и у моста толкнул Лену на перила. Она оступилась, упала и ушибла голову.
Петина мать не долго страдала: она умерла накануне фашистского нашествия. Ей было всего тридцать четыре года.
Степан, к тому времени уже средний командир, в зелёной фуражке, в сапогах, приехал в деревню на могилу жены: чувство вины не покидало его или совесть замучила?.. Или «нашёл» расплату за свой проступок?
Откуда ни возьмись немцы явились. Степана пленили. Правда, что потом с ним стало, никто не знал. Немцы «спрятали концы в воду». Возможно, как и сына Мишу, в Германию угнали…
Других пленных, военных и штатских, кто попадал под руку, гнали в сооружённый лагерь у рощи, недалеко от станции «Пены».
Дощатый барак был отгорожен редким забором, сверху и снизу шла проволочная колючка. Петька не раз подходил к забору и сквозь щели высматривал пленников: нет ли тут отца? Они в грязной, потёртой одежде, обросшие, худые, уставшие, с ранами на лице, голове, руках с трудом передвигались по бараку. Как ни всматривался Петька, но никто не был похож на отца. Петя рыдал до икоты. Как жить: ни отца, ни матери?
Как-то пленников вели на станцию грузить вагоны с ящиками, которые подвозили машины.
Вдруг появился немец: одет он был в серый мундир с иголочки, на груди красовался крест. И этот щеголь заподозрил Петю в связи с партизанами и затащил его в зал станции!
Вызвали переводчика, который, расспросив мальчика, сказал, что Петя ищет отца Степана. Покрутили Петю туда-сюда, осмотрели, проверили узелок со снедью, карманы сюртука и вытолкали взашей. Падая, Петя расшиб нос, рукавом стёр кровь и, ругая фашистов: «Гады, гады!». – Пошёл к роще, к селу. В селе из жителей осталась пара-тройка немощных стариков.
Была осень, в лесу холодно.
Петин башмак продырявился – «каши просил», сюртук плохо согревал тело. Петька замёрз. И хотелось пить.
В конце леса у оврага усатый пастух в старом плаще, который спасал старика от ветра с дождём, пас овец.
– Что расквасился? Где был? – Остановил он Петю.
– Отца искал на станции. Вот, фашист долбанул в спину, – я упал и нос расшиб.
Пастух выпрямился и посуровел.
– Вот, гады! Детям не дают житья, что делать?.. А давай фашистам, Петя, отомстим! Вот эту «баночку» положить бы под колёса вагона, на рельсу, – мечтательно произнёс дед…
Он вынул из сумки банку, завёрнутую в тряпицу, и показал Пете её изгибом книзу. Это было самодельное взрывное устройство, напоминавшее мину.
– Меня эти изверги заметят днём, – как бы сокрушаясь, промолвил пастух, – а ты можешь прошмыгнуть!
Вытирая рукавом слезу с лица, Петя согласился отомстить гадам.
– Только ты жди меня у леса! – Строго наказал старик пацану.
Они пошли к станции.
Как было велено, малец положил «банку» на рельсу изгибом книзу. И только отошёл на двадцать-тридцать метров, как раздался гудок паровоза: стучали буфера. В это самое мгновение произошёл взрыв: угол вагона отломило, задымился мазут в буксах, поезд застопорился.
Фашисты забегали, залаяли собаки, и, не найдя партизан настоящих, схватили Петю, оторвали у сюртука полу, сорвали картуз и затащили вновь в зал станции.
– Партизан? Кто послал? Чей ты? – Орал на него пожилой немец в мундире, держа в руках плеть.
– Я Душин, я Петя Душин, ищу отца, он в лагере, еду нёс ему. – Он показал узелок.
Его били ремнями, засовывали пальцы правой руки в дверь и зажимали до крови. Мальчик дико кричал от боли, судорожно подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, ударяясь головой и спиной о дверной косяк, всё время повторял:
– Ищу отца! Я ищу отца!
Почти потерявшего сознание, его уже вечером оттащили в кювет, к зарослям, где он провалялся до утра. Утром там парнишку нашёл пастух, отвёл в Пенскую больницу. Пете обработали раны, забинтовали руку, и дед привёл мальца к себе домой. Только и сказал страдальцу:
Будешь пасти телёнка на лугу и пригрозил:
– Только никуда от избы! Вместе будем ждать своих.
– А скоро будут свои? – Спросил Петя.
– Скоро, будем ждать.
Дед НИКИТА предугадал приход нашей армии: фашистов с Курской земли изгнали в 1943 году. Советская Армия, развивая наступление, разгромила фашистов на «Курской дуге» и погнала катов за Днепр. Проходила Армия через станцию «Пены». Солдат радостно привечали в каждой избе все, кто остался жив.
Петю-сироту командир части, полковник КУЛИКОВ Ф. П., пристроил на кухню к повару НАЗАРОВУ. Однажды, проезжая на подводе с солдатом вдоль леса, Петя заметил в овраге группу фрицев.
Фашисты даже не подозревали, что Петька о них уже доложил высшему военному начальству. Гадов пленили: наконец, Петька отомстил за себя и других. Его наградили биноклем за бдительность.
– Наблюдай округу! – Воодушевлял его командир. – У тебя глаз острый!
Вскоре наступил 1944 год. Артиллерийская часть Куликова с боями двинулась на Ленинград.
Петя по всему пути продвижения видел развалины домов, пепелища от пожаров, трупы людей, погибших от бомбардировки и голода.
Довелось ему видеть и главарей фашистского гестапо, ответственных за злодеяния в Ленинграде.
Их, около сорока палачей, привезли на грузовых машинах и всех рядком повесили на построенных в центре уже освобождённого Ленинграда на перекладинах. Повешенные больше недели качались на морозе.
В начале сорок пятого, незадолго до Победы, сироту увёз на Южный Урал весь израненный офицер, подружившийся с Петькой в походах.
На Урале Петя, подросший – на верхней губе появился еле заметный тёмный пушок, окончил сельхоз-училище, женился. Потом построил себе добротный домик, завёл хозяйство, вырастил двоих детей в целинном зерносовхозе «Ленинградский».
Там и по сей день уже его дети пашут землю, сеют, выращивая новый сорт уральской зимостойкой пшеницы «Остая 4145».
Внуки работают на зерноэлеваторе «Троицкий», построенном с большим размахом в 1987 году комсомольцами Урала.