Глава 1
– Я же тебе сказал. Русским языком сказал, да? Я же тебе поручил! И что слышу? – удивленная морда с вытаращенными глазами подалась через стол вперед, словно прислушиваясь. – А я слышу… Да ничего я не слышу!
Рявкнув и грязно выругавшись, босс огромной ручищей хватанул компьютерное кресло и запустил в собеседника.
– Вот так! – вновь перешел он на вкрадчивый тон, но уже обращаясь ко второму, стоящему навытяжку собеседнику.
Первый лежал на полу, то ли оглушенный, то ли притворившийся таковым.
– Может, и ты мне скажешь, что хана, пора о вечном думать? Ну так я вас всех вперед себя пущу! Ну!
– Есть, шеф, один… чудотворец, – начал второй.
– Уже теплее, – откинулся назад шеф, рассматривая подчиненного. Битый. Крутой, а здесь – навытяжку. Да-а, скольких я сломал в этом кабинете… Да и не только в этом. И эта… зараза меня не возьмет!
– Смелее. Садись. И усади этого недоноска.
Битый поднял и кинул в кресло напротив стола «недоноска» – очень похожего на самого шефа мужика, только помельче и не так грубо сколоченного. Сейчас было видно, что он не притворялся: в области левого виска разливался здоровенный синяк.
– Живой он хоть? – поинтересовался шеф и на утвердительный кивок Битого нажал кнопку на пульте.
– Откачать – и опять ко мне сюда, – бросил он двум появившимся охранникам. – А ты давай, про этого святого.
– Он… шеф… не совсем святой. Он чудотворец, шеф, – испуганно поправил его Битый.
– Какая разница! К делу давай!
– Да, конечно. И эти чудеса, за которые его так назвали, именно эти самые… исцеления и есть.
– И такие вот хвори?
– Говорят, и такие.
– И в такой стадии?
– Говорят, и в такой.
– Говорят, говорят… – опять начал яриться шеф. – Ты что мне лапшу… Я тебе за что плачу? Разговорчики слушать? Базарчики? – он потянулся своей лапищей через стол, норовя сгрести Битого за ворот рубахи.
– Но шеф! – вскочил и отпрыгнул в сторону Битый.
Это была неслыханная наглость – уворачиваться от шефа. И от предметов, запускаемых шефом, – тоже.
– Да ты что? – взревел тот, вставая. Стало видно, насколько велик его рост. Говорят, раньше, то есть намного раньше, он даже занимался баскетболом. – Ты… Ты… – остановился, не находя слов, хозяин кабинета.
– Ради тебя, шеф! – жался в дальнем углу подчиненный. – Убьешь – не узнаешь. Не просто говорят! Говорят те, кого он излечил!
– Это другое дело, – плюхнулся назад в кресло шеф. – Ладно… живи. Коротко. Ясно. Быстро. Ну?
– Опросили троих. На серьезе. Не туфта. Сейчас здоровы. А по историям болезней – были… ну, в общем, уже.
– Кто с историями?
– Сам смотрел.
– Знаток, твою!
– Вот фотокопии. Тоже сам сделал.
– Ладно. Вижу, подсуетился. Ну? В чем фишка? Почему он еще не здесь? Почему я его не вижу? И он меня? – вновь вкрадчиво поинтересовался шеф.
– Есть, есть фишка, – затараторил Битый. – Типа только там какая-то целебная вода есть…
– Так набери цистерну и сюда, с этим…
– Она в течение четверти часа действует. А надо несколько сеансов.
– Да, даже на ракете… И что еще?
– Ну… не всех он лечит.
– Это не про меня.
– Помните Жанночку? Отказал. Этому… силовику… не к ночи будет помянут, тоже отказал.
– Ему то за что?
– Не знаю. Он же не рассказал. Как бы не успел.
– Если он мне попробует отказать, если только заикнется, то уже сам не успеет объяснить, почему. Едем!
– Шеф, это… э-э-э… за Уралом!
– Тогда летим! Немедленно! С собой группу. Побазарим, если пойдет в отказ. А ты, – обратился он к вошедшей жертве кресла, – молись, чтобы я вернулся в хорошем настроении. Пока остаешься за Битого…
– Вот так, вот так и вот так. А теперь беги. Ну не бойся, уже не больно! – девушка отпустила белку и та рыжей струйкой брызнула по стволу дерева. А целительница, проводив ее рассеянным взглядом, перевела свои васильковые глаза на небо, на высокие облака, а затем откинулась на мягкую траву и, улыбаясь, задремала. Но очень скоро она резко вскочила на ноги и опять долгим взглядом уставилась в небо, – туда, где, озабоченно гудя, нарезал инверсионный след самолет. Что-то напоминал этот гул, чем-то тревожил. Но что? Но чем? Она не смогла вспомнить и тихонько заплакала. Гулявший на полянке ветерок, казалось, сочувствовал ей и ласково поглаживал челочку со странной седой прядкой.
– Почему? Почему? Почему? Почему? – повторяла она без остановки.
Выбившись из сил, девушка вновь легла на траву и теперь уже спокойно стала рассматривать теряющий резкость след самолета. Солнце начало цепляться за верхушки деревьев, и на поляну выползли тени, когда она всхлипнув, поднялась, взяла корзинку с какими-то травами и пошла по едва приметной тропинке. Через хороших полчаса тропинка превратилась в довольно утоптанную дорожку, и незнакомка надела на свою русую голову серый капюшон монашеской рясы. Она прибавила шагу – надо было торопиться.
Из скита отшельника раздавался неразборчивый разговор. Сегодня с утра к нему приехал какой-то важный монах. И не только он. Вон там, у пещеры, уже толкутся какие-то люди. Много их стало в последнее время. А ведь зимой было так тихо и спокойно! Зимой? Девушка остановилась, пытаясь поймать мелькнувшую мысль. Зима. Не здесь зима. Какие-то санки, горка, лошадь выдыхает пар… Горячая печь… Киса Анфиса… При этом воспоминании она улыбнулась и пошла дальше – в свою маленькую пещерку. Откинула капюшон, развесила сушиться травы, села на койку. Опять задумалась, наморщив светлый юный лобик. Скоро взойдет луна. И опять придут люди. И они с отцом Георгием снова будут лечить их. Почему они все время болеют?
В это время отшельник Георгий, закончив беседу, предложил гостю пойти с ним. Проходя мимо девичьей обители, он ласково позвал:
– Дитя мое, пора.
Девушка, вздохнув, оторвалась от своих обрывочных мыслей и, вновь накинув капюшон, закуталась в темный плащ и вышла.
У пещеры их уже ждали. Человек пятнадцать с детьми на руках, с подростками, со скрюченными или искалеченными родственниками.
– Сегодня вы, вы, вы… и вы. Как договаривались, – обратился к ним отшельник.
– А… святой отец, а мы?
– Ночь коротка, а случаи тяжелые. Долгой молитвы требуют.
– Но мы приехали аж…
– Все здесь не местные. Вот они, – кивнул Георгий на отобранных, – уже ждут неделю, подождете и вы.
– Но вы не отказываете?
– Я никому не отказываю. Езжайте, устраивайтесь и молитесь, чтобы вам не отказал Господь в милости своей.
– Святой отец, но мой ребенок… Я боюсь, что…
– Оставайтесь. И заходите уже. Прямо сейчас. Остальные можете подождать вон на той полянке. Там и скамьи, и костер скоро разведут. А лучше – вон, в часовенке молитесь.
– Дитя мое, сегодня с нами побудет отец Арсений. Он приехал издалека подивиться чудесам, которые Господь являет в этой пещере, – сказал отец Георгий, обращаясь уже к девушке.
Фигура в капюшоне молча поклонилась.
– Теперь пора. Что у него, сестра моя? – обратился отшельник к матери ребенка лет восьми, лежащего на сколоченной деревянной кровати.
– Врачи говорят… врачи говорят… – разрыдалась мать, из суеверного страха не решаясь назвать болезнь ее именем.
– Хорошо, сестра моя. Не надо. Становись вот здесь на колени и молись! Умеешь хоть?
– Выучила. Специально выучила.
– Это похвально. Только молись с душой и Бог услышит.
Отшельник подошел к кровати, наклонился к ребенку. Подозвав закутанную в плащ девушку, покропил ребенка водой из какого-то странного сосуда, затем воздел над ним руки, а ассистентка прикоснулась своими ладошками к широким кистям отшельника. Вскоре над ребенком появилось сияние, лучи которого исходили от рук целителя. Закрыв глаза, он молился. Видимо, молилась и закутанная фигура – был слышен тоненький шепот. Сияние разгоралось все ярче, молитвы становились все истовее. Мать больного ребенка прервала молитву и со страхом посмотрела на эту странную пару. И в этот же момент ассистентка начала медленно оседать. Погасли и удивительные лучи.
– Ты зря прервала молитву, – сурово обратился отшельник к все еще стоявшей на коленях женщине. – Но Господь милостив. Твоему сыну теперь ничего не грозит, завтра он будет совершенно здоровеньким. Бога благодари, не меня! – оторвал он руку от губ разрыдавшейся женщины. – Иди с миром! А следующий пусть заходит через четверть часа.
Когда женщина унесла ребенка, брат Георгий отвел полубесчувственную девушку к стене пещеры, уложил на низенькую кроватку и завозился с чем-то в темноте. Затем скрипнули петли, и откуда-то сверху полился лунный свет.
– Ну вот, видел? – обратился отшельник к отцу Арсению. Но тот молчал, разглядывая открывшееся личико.
– Совсем молодая, – закончил он свои наблюдения. – И ты уверен, что этот ребенок…
– Да, она его исцелит. Можно было бы и сегодня. Она сейчас придет в себя. Но… не будет… той… торжественности.
И действительно, очень скоро целительница пришла в себя. Арсений увидел вдруг, как холодным голубым льдом блеснули ее глаза, и почему-то вздрогнул. Но лед сразу растаял. А может, он вообще почудился священнику.
– Ой, вы извините, что я… Но у меня всегда так, когда им больно. И когда надо все делать быстро. Но я сейчас, я уже… – она, все еще пошатываясь, села и повернула к лунному свету лицо с широко раскрытыми глазами.
А затем… Затем все повторилось. И еще раз. И еще. И еще. Когда же в пещеру начала пробиваться предрассветная прохлада, Георгий и его ассистентка уже закончили удивительное исцеление ожогов обварившейся кипятком женщины.
– Иди и молись Господу нашему! – устало напутствовал чудотворец последнюю на сегодня исцеленную.
– Все на сегодня, братья и сестры! – зашел в часовню отшельник. – С остальными, как условились и как Бог даст.
Исцеленные не спешили ночью пробираться через лес – были тут же, молились. И дожидавшиеся своего часа больные, видевшие их преображение, встретили слова Григория почтительным молчанием.
После ухода паломников, отшельник отнес спящую девушку в ее обитель, затем вместе с отцом Арсением пристроился на длинной скамейке у догорающего костра.
– Ты все видел, – начал он.
– Да, все видел и понял, – жестко ответил священник. – Эти фокусы с рукавами…
– Я ничего перед тобой и не собирался скрывать. Конечно, это она, бедное дитя. И эта сила, и это сияние, и эти исцеления – все от нее.
– Тогда зачем же?!!
– Во славу Господа нашего и Церкви нашей. Ибо чудеса сии узрев, укрепятся их видевшие в вере…
– Не надо, брат. Ты скажи лучше, откуда она такая и не дьявольское ли это искушение?
– Откуда – не знаю. Зимой это было. Если помнишь, лютые морозы стояли в январе. А у меня, как на грех, зуб прихватило. Стою здесь, молитву отправляю. Не отпускает. Вдруг чувствую – коснулся меня кто-то. Смотрю – дева младая, обнаженная. Да что там – голая совсем. Хотел было вскочить, искушение крестным знамением отогнать. Только чувствую – боли зубной уж и нет. А она так по-доброму: «Все-все-все, уже не болит и болеть не будет». Ну, встал я, накинул на нее от искушения дьявольского одежу кое-какую.
– Кто такова, – говорю, – откуда и куда путь держишь?
– Не знаю, – говорит. – Не помню.
Отвел я ее к себе в пещеру. Поесть дал. Чуть поклевала. Потом прямо за столом и уснула. Уложил ее на свою кровать, сам в часовне ночь в молитве коротал. Потом как-то попробовал языком дупло в зубе – а его то нет! Задумался я крепко, потом решил проверить, она это или святость места, или икона чудотворная появилась. Не знаю, ведомо тебе или нет, чем я, грешный, в миру занимался? Но остался у меня плохо сросшийся перелом. И охромел я, и на холод боль приходила мучительная.
– Да, знаю, но теперь ты не хромаешь.
– Она, птаха Божья. За одну ночь. Она всегда ночью. Сначала руки начинают светиться, потом, когда очень трудно, вся светится. Когда силенки кончаются, идет к лунному свету. Наберется от него сил – и опять.
– Ох, чую, не от Бога это, – вздохнул Арсений. – И свет этот лунный…
– Она и от солнечного, – поторопился развеять его сомнения отшельник. – Встанет и смотрит открытыми глазами, не отрываясь. Посты держит. Даже Великий. Ну вот, – продолжил он свой рассказ. – Потом богомолка пришла. Откуда-то издали. Вымаливала здоровья своему сыну. У того – падучая страшная. При мне и забился. Я к нему. И она к нему. В общем, изгнала из него всех бесов. Или усмирила – не знаю… Но так, аккуратно, по-доброму, без всех этих…
– Брат Георгий, не увлекайся. Излечила эпилептика – да и весь сказ.
– Если «весь сказ», отец Арсений, – обиделся отшельник, – то излечила она с того времени не меньше сотни и больных, и искалеченных. И среди них – знаешь кого?
– Знаю. Ты мне прямо скажи, – весь этот балаган непотребный для чего развел? Зачем себе чудеса исцеления присвоил?
– Она исцеляет тела, я – души. После чудес, здесь явленных, паства укрепляется в вере.
– Некрепка вера, если ее чудесами укреплять надобно. Но не об этом. Деньги почто собираешь?
– Деньги? Я? Деньги?
– Потому и прислан. На станции большой стеклянный ящик стоит. Пожертвования на постройку здесь храма Господня собирают. И такой разговор идет – тебе здесь платить – грех. А вот обязан каждый, к тебе попасть желающий, по приезду пожертвовать и после исцеления деньги немалые туда – в ящик. А коль скоро никакого храма не строится…
– Это… это… – вскочил, побледнев, отшельник.
– Не ты, значит?
– Снимите постриг! Вернусь в мир, всех поубиваю. Лично! Мой грех будет, но с такой хулой жить!
– Гордыня еще сильна в тебе! Ох и сильна! И вижу, лукавишь ты несколько. Нравится тебе поклонение.
– Богу же поклоняются. Я…
– Все. Твои пояснения принял и удовлетворен. Помыслы твои чисты. А с этими… пожертвованиями власти мирские разберутся. Сегодня же сообщу о мошенниках. А знаешь, брат мой, храм здесь был бы очень и очень кстати… Но кто она? Не дознавался? Может, приметы какие?
– Не местная, точно. И видно – не помнит, кто она. А из примет…
– Говори.
– Браслетик у нее странный. Змейка такая золотая вокруг руки.
– Не знаю… Знак, вроде, не бесовский. Но доложу… Что же, пора мне и в обратный путь, брат мой. Только… – замялся инспектор. – Только… ты говорил, она и днем может?..
– Что у тебя, отец Арсений? – понял Георгий.
– Радикулит. Кельи в юности – радикулит в старости.
– Пойдем, попросим.
– Но удобно ли? Приехал проверить и воспользовался?
– Ну что же такого неудобного? Проверил, правду ли говорю. Особенно о том, что не только в ночное время она свои способности являет.
Проверкой Арсений остался доволен.
– А об этом доложу, – уже возле машины прощался он с пошедшим провожать его до опушки отшельником. Проезд к самой пещере отшельника был категорически воспрещен.
– А ты знаешь, – осененный новой мыслью Арсений даже выбрался из такси. – Ведь наш горлом мается. Последнее время даже службы… с трудом.
– Буду несказанно рад, если соблаговолит сюда… – начал Георгий.
– Н-е-ет, не о том. Ее надо туда, к нам. Может, с тобой. Новую чудотворницу еще надо… раскручивать, как говорят в мире, а ты уже известен. Ну, с Богом.
– Бедная, бедная птаха, – думал, возвращаясь, отшельник. – Если тебя в центр… Они думают, что все так просто. Я тоже хорош. Не сказал, что больно ей каждый раз. А там – толпы. Миллионы страждущих. Что же с тобой будет-то? И им уже не расскажешь, что вода целебная свою силу быстро теряет. Но что же придумать-то?