Александр III – богатырь на русском троне. Часть первая. Великий князь. (26.02.1845—12.04.1865) (Е. И. Майорова, 2012)

Скелеты в шкафу (императорская чета)

Гессен-Дармштадтская принцесса Максимильяна Вильгельмина Августа София Мария – будущая российская императрица Мария Александровна, восхитившая грацией и умом В.А. Жуковского, – в многочисленной мемуарной литературе представляется предметом безусловного обожания цесаревича Александра Николаевича. Когда наследник российского престола как какой-нибудь сказочный принц путешествовал по Германии для выбора невесты, она не была даже включена в список претенденток. Ей исполнилось в это время четырнадцать лет. Цесаревич случайно заехал в Дармштадт и был настолько очарован скромной прелестью девочки, что немедленно поручил приближенным отвести отцу свое желание жениться только на ней.

Но никуда не деться от не менее многочисленных свидетельств того, что наследник выбрал жену с досады, «назло» фамилии, разрушившей его счастье с полькой Ольгой Калиновской. Казалось бы, чем он так досадил родителям, избрав в жены, как это уже стало традицией в доме Романовых, немецкую принцессу?

Гессенский ландграфский дом в XVI веке приобрел большую известность благодаря своей активной внешней политике. Именно тогда он разделился на две враждующие ветви: Дармштадтскую и Кассельскую. В XVIII веке Дармштадт стал поставщиком невест в лучшие дома Европы. Император Павел первым браком был женат на Вильгельмине Дармштадтской и обожал свою супругу. Александр I вступил в брак с ее родной племянницей по материнской линии Елизаветой Баденской, и хотя в их семейной жизни случались и взлеты, и падения, упрекнуть императрицу в недостаточно голубой крови было невозможно.

Ларчик открывался просто: с происхождением принцессы было не все ладно. Ее матерью, бесспорно, являлась Вильгельмина Баденская, но супруга Вильгельмины, герцога Людвига, никто не считал отцом двух младших детей. Муж и жена «разъехались» за два года до рождения дочери. История сохранила имя предполагаемого родителя будущей русской императрицы: шталмейстер (некоторые утверждали – берейтор) француз (швейцарец?) Луи де Гранси.

Рассказывают следующий анекдот. Когда граф Орлов доложил о сомнительном происхождении избранницы императору Николаю, тот ответил: «А мы-то с тобой кто? Пусть осмелятся в Европе назвать супругу российского наследника незаконнорожденной!» Какое смелое высказывание со стороны этого чудовища (казнил декабристов, приставал к женщинам, проиграл Крымскую войну…)! Но сколько ни глумились в советское время над российскими императорами, сколько ни припечатывали Николая I прозвищами «жандарм Европы», «Николай Палкин» и пр., никто никогда не заикался о его незаконном происхождении. Может быть, потому, что пришлось бы признать: жестоко угнетал Россию сын «простого русского» человека?

История такова. После тяжелых родов супруги Павла I, великой княгини Марии Федоровны, муж, увлеченный Нелидовой, воспользовался нездоровьем жены как предлогом и прервал с ней супружеские отношения. Пожаловавшись императрице Екатерине, цесаревна получила неожиданный совет: отплатить неверному той же монетой. Как пишет И. Чижова, Мария Федоровна, сначала найдя утешение у Муханова, затем «увлеклась 23-летним красавцем гоф-фурьером Данилой Бабкиным, значительно моложе ее. Она явно шла по стопам своей свекрови. В 1795 году цесаревна родила от любимого человека дочь Анну, а через год сына Николая, детей, очень похожих друг на друга и как две капли воды похожих на Бабкина, но, естественно, ничуть не похожих на Павла, а также на своих старших братьев и сестер».

Недаром Павел писал своему другу Ф.В. Ростопчину, что «Александр и Константин – мои кровные дети. Прочие же? … Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест “О признании сына моего Николая незаконным”, но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к дядям, с глаз долой: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли русского великого князя…»

Имея за плечами такое наследие, Николай отнюдь не считал, что незаконнорожденность – каинова печать. Он не только не ужаснулся сомнительному происхождению принцессы, но почувствовал к ней симпатию как к товарищу по несчастью и всегда выказывал невестке свое особое расположение.

Уроженка южной Германии, принцесса со всей ответственностью отнеслась к переезду в огромную северную страну, которая должна была стать ее новой родиной. Когда она въезжала в Россию, у охраны были наготове ружья, чтобы отстреливаться от волков; в ридикюле у девушки лежала меховая маска, чтоб не обморозить лицо, в сундуках – русские платья, в одно из которых она намерена была переодеться, въехав в русскую столицу. Принцесса готова была научиться любить щи и кашу, а в снежные зимы поверх одеяла класть не плюмо (покрывало на пуху), а по русскому обычаю – теплый салоп.

Венчалась Мария Александровна в белом шелковом сарафане, на голове сиял драгоценными камнями русский кокошник.

Зимними ночами хрупкая дармштадтская принцесса любила кататься в карете в одном только домашнем платье, а вернувшись, залпом выпивала большой стакан ледяной сельтерской воды и принимала холодный душ в шкафу.

Мужа обожала до самоотречения. Если он с утра уезжал в Государственный совет и возвращался только вечером – обедать, она даже не завтракала без него и целый день ходила голодная. Ее лицо преображалось, когда раздавалось цоканье когтей по паркету: это впереди императора бежали две собаки – рыжая и черная… Не от этой ли любви ее желание быть близкой, русской, своей?

С тех пор как 5 декабря 1840 года перешла в православие, она «не только приняла внешнюю форму, но старалась вникнуть в правоту этой веры и постигнуть смысл слов, которые она читала всенародно перед дверьми церкви, в лоно которой она должна была вступить».

«После Екатерины II не было императрицы, столь глубоко изучившей нашу веру и народность. Она оставила крупный след, сильно отражавшийся на ее детях и придававший им то, чего не было во многих других семьях придворных… Отражение матери следует искать в детях… она воспитала “русское”, честное поколение».

«Если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно дорогой милой Мама», – спустя много лет записывал в своем дневнике Александр III. Именно она воспитала сына глубоко верующим человеком с твердыми нравственными принципами.

Сестра ее мужа, великая княгиня Ольга Николаевна, вспоминала: «Ум, спокойная уверенность и скромность в том высоком положении, которое выпало на ее долю, вызывали всеобщее поклонение. Папа с радостью следил за проявлением силы этого молодого характера и восхищался способностью Мари владеть собой. Это, по его мнению, уравновешивало недостаток энергии в Саше, что его постоянно заботило. В самом деле, Мари оправдала все надежды, которые возлагал на нее Папа, главным образом потому, что никогда не уклонялась ни от каких трудностей и свои личные интересы ставила после интересов страны. Ее любовь к Саше носила отпечаток материнской любви, заботливой и покровительственной, в то время как Саша, как ребенок, относился к ней по-детски доверчиво. Он каялся перед нею в своих маленьких шалостях, в своих увлечениях – она принимала все с пониманием, без огорчения. Союз, соединявший их, был сильнее всякой чувственности. Их заботы о детях и их воспитании, вопросы государства, необходимость реформ, политика в отношении других стран поглощали их интересы. Они вместе читали все письма, которые приходили из России и из-за границы. Ее влияние на него было несомненно и благотворно. Саша отвечал всеми лучшими качествами своей натуры, всей привязанностью, на какую только был способен. Как возросла его популярность, благодаря Мари! Они умели не выпячивать свою личность и быть человечными, что редко встречается у правителей».

Все, кто знал царскую семью, обязательно отмечали, как проста Мария Александровна в обращении – признак высшего тона; как добра, и это качество сохранила до конца своих дней. О ее характере говорит небольшой эпизод: она назначила пожизненную пенсию камер-фрейлине, укравшей дорогое жемчужное ожерелье. Посочувствовала пылкой любви воровки к проигравшемуся врачу, для которого та пыталась достать деньги, продав жемчуг.

«Из всей императорской семьи, – вспоминал князь П.А. Кропоткин, – без сомнения, самой симпатичной была императрица Мария Александровна. Она отличалась искренностью, и когда говорила что-либо приятное кому-то, то чувствовала так… Она не была счастлива в семейной жизни. Не любили ее также придворные дамы, находившие ее слишком строгой: они не могли понять, отчего это Мария Александровна так близко к сердцу принимает “шалости” мужа. Теперь известно, что Мария Александровна далеко не последнее участие принимала в освобождении крестьян… Больше знали о деятельном участии Марии Александровны в учреждении женских гимназий. С самого начала, в 1859 году, они были устроены очень хорошо, с широкой программой в демократическом духе. Ее дружба с Ушинским спасла этого замечательного педагога от участи многих талантливых людей того времени – от ссылки».

Вместе с хирургом Пироговым она создала общество Красный Крест, которое живо до сих пор; занималась попечительством о народном образовании. Была и еще одна сторона деятельности, малоизвестная в русском обществе, – покровительство людям искусства. Любимым обществом Марии Александровны были (защищенные поэтому от произвола цензуры) князь Вяземский, Федор Тютчев, граф А. Толстой. Поэты сложили ей песнопение вроде гимна:

Александр II, воспитанник Жуковского, был сильным монархом, но слабым человеком. А.Ф. Тютчева[1], лицо, приближенное к императорской чете, писала: «Император – лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время… Но ему недоставало темперамента преобразователя. У императрицы тоже нет инициативы. Они слишком добры, слишком чисты, чтобы понимать людей и властвовать над ними. В них нет той мощи, того порыва, которые овладевают событиями и направляют их по своей воле; им недостает струнки увлечения… Сам того не ведая, император вовлечен в борьбу с могучими силами и страшными стихиями, которых он не понимает».

И даже после всех реформ, осуществленных царем-Освободителем, Тютчева утверждала, что «этот император был как личность ниже своих дел». Зато, как выяснилось впоследствии, необходимой твердостью и устойчивостью природа сполна наградила его сына.

Получив от Николая I тяжелое наследство в виде Крымской войны, Александр II сначала решил бороться дальше, но скоро понял, что победа невозможна. Он сделал несколько попыток заключить мир без выплаты контрибуции и без территориальных уступок. Но тут нам повезло: на азиатском театре войны был взят Карс. Крепость возвратили туркам, а союзники оставили Севастополь. Черное море объявлялось нейтральным; все державы дали обязательство не вмешиваться в дела Турции.

13 февраля 1856 года в Париже начались переговоры, позволившие заключить не очень постыдный мир с Европой, утомленной русским упорством.

Но императору не было суждено насладиться спокойствием. Надо было думать о том, что теперь делать с Россией, потрясенной и разочарованной. Все передовые умы того времени ждали от монарха великих преобразований. Герцен писал ему из своего изгнания, Чернышевский высказывал надежды на скорое освобождение народа…

А Александру хотелось просто жить. Его 38 лет прошли в повиновении непреклонной воле любимого, но сурового отца. Теперь он наверстывал упущенное. Один роман сменялся у него другим, увлечение увлечением. Одно время казалось, что он захвачен серьезным чувством. Его избранницей стала Александра Сергеевна Долгорукая, девушка столь же замечательная своим умом, как и красотой. Считалось, она послужила для Тургенева прототипом героини его повести «Дым». В 60-х годах, в эпоху великих реформ, она играла большую роль в российском высшем свете. Ясность ее ума и твердость характера часто заставляли Александр II настойчиво следовать по избранному им пути решительных преобразований. Ее называли La grande Mademoiselle.

Внезапно по неизвестной причине эта связь оборвалась. Александра Сергеевна вышла замуж за старого генерала Альбединского, которого Александр II поспешил назначить варшавским губернатором.

За этим увлечением следовали новые, быстро сменяя одно другое. Замятина, Лабунская, Макова, Макарова, общедоступная петербургская лоретка Ванда Кароцци, наконец, позорная история с гимназисткой дочерью камер-лакея. О своих похождениях – шалостях – Александр рассказывал жене, уже вполне считая ее «своим парнем».

Но внешне все было достаточно благопристойно и, главное, не достигало внимания детей. Императорская семья не жила постоянно на одном месте. Царское Село, Петергоф, Павловск, куда императрица с императором отправлялись в английском экипаже послушать музыку в павильоне, – вот ближняя география поездок семьи. Государь сам правил лошадьми. Ездили в Гатчину, в Александрию, летом в Ливадию, в Крым. Еще был Монплезир, маленький дворец на берегу Финского залива: семья распивала чаи из самовара, а с моря неслись русские песни – это кадеты в шлюпках проплывали совсем близко; дамы вышивали, кто-нибудь читал вслух.

Каждый год императрица путешествовала за границу для поправки здоровья: Франция, Италия, Сирия, лучшие курорты Европы, Африка, Палестина, Иерусалим…

На Пасху Мария Александровна выходила в парадную залу в белом чепце, в кашемировом капоте с бриллиантовой брошью на груди и с корзиной, полной фарфоровых яиц. Государь позволял целовать себя в щеки, но яиц не дарил, только изредка доставал из корзины красное мраморное и подавал бледной красивой рукой в знак особого расположения.

Ливадийское имение в Крыму Александр II приобрел по совету врачей для своей жены, когда выяснилось, что у нее слабые легкие. Проектировалось оно для семейного отдыха, поэтому дети чувствовали себя там особенно счастливыми, свободными от дворцового этикета. Государь в белом кителе вместе с императрицей в широкополой ажурной шляпе садились в «плетенный из соломы фаэтон» и чаще всего вдвоем, как простые туристы, предпринимали поездки по ближайшим живописным местностям. «Ливадия с каждым днем становится все красивее и цветистее, не только Южный берег, но и весь Крым, все Черное море смотрит на государя с любовью и надеждой», – писали газеты тех времен.

Мария Александровна часто бывала и в других местах южного Крыма. Особенно любила она массандровское имение Воронцовых, где смолистый запах черной сосны, горный воздух и близость моря снимали у нее приступы удушья. По сохранившимся в Крыму воспоминаниям, Воронцовы специально для императрицы обустроили часть леса, которая стала называться «Парком императрицы Марии Александровны». Впоследствии Александр III приобрел это имение у наследников Воронцовых для больного скоротечной чахоткой сына Георгия.

Императрица выглядела очень молодо и даже в 40 лет казалась 30-летней. Несмотря на высокий рост и стройность, она была такой худенькой и хрупкой, что не производила на первый взгляд впечатления красавицы. Действительно, Мария Александровна красавицей не была. На портретах, будучи молодой цесаревной, она очень привлекательна, но с возрастом прелесть исчезает, появляются сухость и какая-то зажатость. Это впечатление совпадает с описанием, оставленным А.Ф. Тютчевой: «…Она не красавица – слишком для этого высока и худощава… исключительно элегантна, точь-в-точь фигура немки со старинной гравюры… Волосы, нежная кожа, большие голубые глаза великолепны… черты лица не классические, профиль и нос – тоже. Выражение лица невозмутимо-спокойное – ни восторга, ни возмущения не прочесть. Улыбка несколько иронична, контрастная наивному выражению глаз… редко можно встретить лицо, на котором столь отражались бы контрасты и нюансы, свидетельствующие об очень закомплексованном “я”».

Николай и Александр

Какая бы идеальная возвышенная любовь не связывала коронованных супругов, цель этой любви была прагматична – обеспечение престолонаследия. А долг жены, не важно, любимой или не очень, – рождение многочисленных детей. Сыновья обеспечивали преемственность рода, дочери – династические связи с другими правящими домами.

Мария Александровна не обманула надежд царской фамилии, она дала России восемь великих князей и княжон: дочерей Александру, умершую в семилетнем возрасте, и Марию, и шестерых сыновей: Николая, Александра, Владимира, Алексея, в 1857 году родился сын Сергей, в 1860-м – Павел. Трон был укреплен достаточно, и 35-летняя императрица получила возможность перестать работать детородной машиной. Нельзя сказать, что это ее особенно огорчило. И после 1860 года все оставалось как прежде: муж нуждался в ее советах, всегда был почтителен и предупредителен. Теперь она всецело отдалась другому, не менее ответственному делу – воспитанию детей.

Братьев отнюдь не баловали. Широко известна крылатая фраза Николая I, обращенная к своим сыновьям: «Всегда ведите себя так, чтобы окружающие прощали вам, что вы родились великими князьями». В этом духе он воспитывал своих детей, так же воспитывались сыновья его наследника.

«Сегодня утром я была у императрицы, – писала в 1855 году А.Ф. Тютчева. – К ней вошли четыре ее сына, все крупные, красивые, хорошо сложенные мальчики, смотреть на которых доставляло удовольствие. Императрица спросила у них отчет об их уроках, младший сознался, что плохо учился. Императрица очень строго посмотрела на него и сказала: “Это меня очень огорчает”. Ребенок, которому всего пять лет, опустил голову, и на глазах его выступили слезы. В обращении императрицы с ее детьми есть что-то серьезное и проникновенное, один ее взгляд, кроткий и серьезный, заставляет их задуматься».

Императрица много времени отдавала детям, и они ее обожали.

Но самое большое внимание Мария Александровна уделяла воспитанию старшего сына. Наследник российского престола должен был во всем соответствовать своему высокому предназначению.

В условиях абсолютной, самодержавной монархии огромную роль приобретает личность царствующего правителя. Но правящие российские императоры XIX века стремились воспитывать наследников так, чтобы индивидуальные особенности их личности уже не имели такого определяющего значения, как в предыдущие царствования. Принимая присягу на верность Отечеству, престолонаследники становились теми, кто нужен державе на престоле. Они умели подчинять и подчиняли свои личные желания тому высокому званию, которое возложила на них судьба. И тогда личностные интересы и пристрастия, их собственные увлечения и заботы становились несущественными по сравнению с благом своей страны.

Это умение вырабатывалось направленным воспитанием, делавшим их способными не только исполнять будущие обязанности, но и готовыми к самопожертвованию. Однако речь не шла ни о каком стирании личности, нивелировке неповторимого индивидуального облика.

Будучи высокообразованными и чрезвычайно дисциплинированными, Романовы XVIII–XIX веков, восходя на престол, лично для себя не получали никаких дополнительных прав, а, наоборот, теряли возможность совершать эмоционально обусловленные поступки, принимая обязательство осуществлять монархическую власть, равно безличную и к окружающим, и к себе самому.

Все три старших брата – великих князя – неукоснительно воспитывались в этих принципах.

Для понимания характера цесаревича, наверное, важно вспомнить трагическое событие – кончину деда императора Николая I. Чувствуя приближение смерти, он приказал одеть себя в мундир и привести своего старшего внука Николая Александровича. «Испуганный двенадцатилетний мальчик опустился на колени перед кроватью грозного деда, чтобы выслушать краткую сентецию из двух слов: “Учись умирать!”» Кто мог подумать, что эти слова окажутся пророческими!

Николай, которого в семье по-домашнему называли Никса, оставался кумиром императрицы и любимцем отца. С малолетства он усвоил, что ему предстоит управлять Россией, и только вера и образование сделают его достойным правителем. Он был способный юноша и отлично учился, с охотой впитывая разнообразные знания. Каждый день к нему приходили учителя – знаменитые в своей области профессора университета. Как положено будущему монарху, он обучался военному делу, занимался спортом, верховой ездой и фехтованием, присутствовал на заседаниях Государственного совета.

Судьба наградила его счастливой внешностью: он был высок, строен и хорошо сложен. Его черты очень напоминали императрицу, но в улучшенном, мужественном варианте. Четкая лепка лица, прямой «романовский» нос, более волевой, чем у отца, подбородок, красиво очерченный рот – таким он выглядит на портрете С. Зорянко. Особенно впечатляли большие голубые с поволокою глаза под высокими дугами бровей.

Описывая в своих мемуарах многочисленные придворные вечера, граф С.Д. Шереметев, товарищ старших великих князей, никогда не забывал подчеркнуть очарование наследника: «Внимание сосредоточено на Цесаревиче, который оживленно танцевал, любезно разговаривал, казался стройным и изящным. Он был предупредителен и вежлив, но сдержан и общее впечатление оставлял самое приличное. Во всей его внешности было что-то обаятельное, хотя и уклончивое».

На фоне блистательного старшего брата второй царевич, Александр, совершенно терялся. Застенчивый, неуверенный в себе мальчик, стесняющийся своей громоздкости, своих больших рук и ног, конфузился и дичился. Третий сын императора, Владимир, по-домашнему Боба, на два года младше Александра, отличался живостью, ласкательством к родителям, умением нравиться окружающим и глубоким осознанием высоты своего положения. Он рано стал задумываться о том, что стоит третьим в ряду наследников престола, и это его, с одной стороны, глубоко удручало, а с другой – вселяло определенные надежды. Недаром в детстве, поссорившись со старшим братом, он кричал, что, если тот умрет, императором станет он, Боба. Конечно, это была детская глупость, но из нее впоследствии выросло мировоззрение.

Боба подчеркивал свое превосходство над неуклюжим Александром и дразнил его то мопсом, то бычком, то бульдожкой. Может быть, именно под влиянием подначек и насмешек Владимира в Александре и развилась эта неуместная для его происхождения и положения застенчивость. «Удивительным в этом молодом человеке, который на голову возвышался над всеми окружающими, был недостаток уверенности в себе», – вспоминал современник. Но почти все мемуаристы отмечали его исключительную привязанность к старшему брату – ни тени соперничества, зависти, полное и безоговорочное признание его превосходства.

Жизненная стезя великого князя Александра была определена на много лет вперед: образование, военная служба, высокие административные должности – и все это, как он любил, без спешки, спокойно и привольно.

Дети Александра II были очень дружны. Отношения исключительной привязанности сложились у Александра и Алексея, который всегда поддерживал брата в их детских спорах. Когда однажды, что случалось редко, поссорились Николай и Александр, «Алексей стал кричать наследнику: “Ты глуп и просто глуп!”, возникла драка, которую пришлось разнимать нянькам, и наследник удалился, сильно обиженный недостаточным доверием братьев к его способностям», – вспоминает Тютчева.

Почему-то принято считать Александра III малообразованным, только что не неграмотным, туповатым и косным. Действительно, при внешности русского добра молодца в нем не было лощености, импозантности, умения «подать себя», в том числе и в учебе. Но на самом деле, обучаясь вместе с цесаревичем, образование он получил весьма основательное. Среди его учителей мы находим выдающихся русских ученых и мыслителей своего времени.

Это, прежде всего, воспитатель Саши генерал-адъютант Б.А. Перовский, ранее возглавлявший Корпус инженеров путей сообщения, строгий, но добрый человек, много сделавший для систематического обучения своего воспитанника. Благодаря его отчетам мы можем сейчас представить себе маленького Сашу: «…Он старается и готовит свои уроки по своему разумению совестливо. Но он не по летам ребенок; заслужив дурную отметку там, где он ожидал лучшего, он расстроен на весь день, и последующие уроки, даже те, которые были приготовлены очень порядочно, выходят от его малодушия дурными. Ал. Ал. чувствителен как нельзя более к ласковому слову или выговору, когда он этого заслуживает, и я уверен, что несколько слов, написанных ему иногда Вашим Императорским Величеством или императрицей, заключающих в себе упрек за то, что Вы не всегда получаете о нем вести утешительные, и вместе с тем ласковое слово для его ободрения, имело бы на него самое благотворное влияние».

Большего Перовский, человек близкий к императорской фамилии[2], позволить себе не мог. Но между строк ясно просматривается призыв к родителям: любите, ну пожалуйста, любите своего сына!

Другими учителями тоже были люди неординарные. Создатель русской классической орфографии, академик Я.К. Грот, с 1853 года обучавший обоих братьев русскому и немецкому языкам, истории и географии; однокашник Пушкина, директор Публичной библиотеки в Петербурге барон М.А. Корф; капитан М.И. Драгомилов, будущий знаменитый генерал, преподававший великим князьям тактику и военную историю; экономист, профессор Московского университета А.И. Чивилев, любивший повторять: «Наука научает нас, как служить верой и правдой Отечеству и отцу его – Царю».

Никса был книгочей и эрудит, Саша, уверовав в преимущества, которые дает хорошо натренированное послушное тело, занимал первое место в военных упражнениях и гимнастике.

Его воспитание, военное в большей степени, чем у брата, было обычным для младших сыновей и великих князей семьи Романовых.

Такие разные, братья были неразлучны. Вечерами они забирались с ногами в большое кресло и, накрывшись пледом, воображали себя полководцами в походном шатре, разговаривали обо всем на свете, строили планы на будущее. Но, как известно, будущее любит поманить и обмануть…

Великим князьям было предписано систематизировать свои впечатления и размышления, подводя итог каждому дню. В 12 лет Александр тоже начал вести дневник, в который заносил впечатления о времяпрепровождении, путешествиях, своих учебных занятиях. Тексты довольно безличны – простое перечисление лиц и событий, эмоционально никак не окрашенное. Но по мере взросления подростка дневник становился другом, с которым он делился переживаниями, которому мог раскрыть сердце, куда заносились особенно понравившиеся стихи.

8 сентября 1859 года, в день своего 16-летия, Николай принес присягу на верность отцу-императору. С этого дня кончилось его детство. Он еще продолжал учиться, но у него уже появились личный секретарь и рабочий кабинет, куда младшим братьям запрещалось заходить без разрешения наследника. Родители и двор осознанно проводили незримую границу между будущим монархом и его братьями-подданными.

После торжественной присяги был устроен большой дипломатический прием, на котором будущему императору России представлялись послы иностранных держав. Правительства европейских государств с нетерпением ожидали отчета своих проницательных дипломатов о достоинствах, предпочтениях и слабостях наследника. Все депеши отмечали воспитанность, доброжелательность и обходительность Николая, его мягкое остроумие и учтивость. Никакого намека на «железную руку» его деда, Николая I; таким государем легко можно будет вертеть при решении международных вопросов.

К этому времени относится странный эпизод, который в дальнейшем называли пророческим.

Однажды, будучи в Москве, престолонаследник Николай вместе с братом Александром должны были заехать за благословением в монастырь. Так получилось, что Александр приехал раньше цесаревича, и настоятель благословил его иконой, которой должен был благословить наследника престола.

Но в то время никто не придал происшествию никакого значения.

Как-то раз на скачках в Царском Селе лошадь Никсы споткнулась и сбросила седока. Родители и врачи всполошились, но, казалось, все обошлось без последствий: мальчик ушибся, несколько дней, маясь, провел в постели, потом поправился. Этот досадный случай скоро забылся.

Во время поединка по классической борьбе с кузеном герцогом Николаем Лейхтенбергским цесаревич упал и ударился так сильно, что некоторое время не мог двигаться. Но все закончилось благополучно.

Братья-царевичи были современниками и очевидцами великих реформ, проводимых их отцом, императором Александром II, и начала медленного превращения огромной неповоротливой средневековой страны в мощную современную державу.

Отмена векового рабства – крепостного права – 1861 год; в следующем году отменены грубые и унизительные телесные наказания. В 1863–1864 годах осуществлены университетская, земская и судебная реформы. Проведение преобразований, столь значимых для страны, не остановило даже Польское восстание, подавленное с небывалой жестокостью и вызвавшее в Европе сочувствие к многострадальной Полонии.

Европа с опаской наблюдала за укреплением на своих восточных окраинах могучего Российского государства. В 1864 году, к великому разочарованию Англии, была завершена Кавказская война, а еще раньше к России были присоединены Амурский край и Приморье.

Даже если бы юным великим князьям не объясняли значения для судьбы страны всех этих свершений – а им это, безусловно, разъясняли – обсуждение событий в кругу придворных и императорской семьи не могло не произвести сильное впечатление и не возбудить чувство гордости за свою страну и своей причастности к мировой истории.

По странному парадоксу в деле национального раскрепощения главной помощницей царя была княгиня Елена Павловна, немка, урожденная принцесса Каролина Вюртембергская, жена великого князя Михаила Павловича. Обладая характером решительным, увлекающимся иллюзиями и не склонным считаться с препятствиями, она в своем салоне собирала поборников либеральной программы и воодушевляла их своей энергией. Одно время Александр II находился под сильным влиянием решительной тетушки.

Между тем великие князья росли, у них появились сердечные склонности и увлечения. Наследник увлекся Екатериной Ольденбургской, очаровательной молодой девушкой, внучкой великой княгини Екатерины Павловны, любимой сестры Александра I. Императрица даже просила ее матушку отдать ей девушку для воспитания, чтобы та полюбила православную веру и осознала свой долг перед страной. Но мать претендентки, Тереза Нассауская, с возмущением отказала. «Какие-то старые счеты между Нассау и Дармштадтом», – грустно констатировал С. Шереметев, сам тайно влюбленный в красавицу. Должно быть, со стороны родителей жениха просто недостало доброй воли – они желали для своего первенца брака гораздо более блестящего. Мария Александровна, несмотря на то что ее собственное происхождение нельзя было назвать безупречным, в жены любимому сыну хотела не меньше чем дочь короля.

На долю Николая выпада неприятная задача объяснить Екатерине, что они не будут вместе, но она всегда может рассчитывать на его вечную дружбу.

Сердце Александра было пока свободно, а вопрос о его браке вовсе не обсуждался. Он жил в тени старшего брата-престолонаследника, лишенный не только внимания двора, но, как ему казалось (и не только ему), внимания своих родителей. Оба изящные, уточенные люди, нервные натуры, недоумевали, как у них могло появиться такое неуклюжее, неэлегантное дитя – настоящий кукушонок. Должно быть, облик второго сына навевал и неприятные воспоминания о деде, богатыре-гоф-курьере. «Это Геркулес нашей семьи», – с добродушной иронией говорили о нем родные. Отношение родителей больно ранило Сашу – сам он крепко любил Мама и Папа. Зато старший брат с проницательностью тех, кому суждено рано уйти из этого мира, ценил его чрезвычайно высоко, часто повторяя: «Чистая, правдивая, хрустальная душа»; «В нас всех есть что-то лисье, Александр один вполне правилен душой».

В 1863 году Александр и Николай ненадолго расстались: наследник предпринял традиционное путешествие по России.

Первая любовь (Мария Мещерская)

Александр болезненно переносил разлуку со старшим братом. Но природа не терпит пустоты. В свите императрицы Александр весной 1864 года увидел Марию Мещерскую – и пропал.

Мария принадлежала к старинному роду князей Мещерских. Отцом ее был дипломат и литератор Элим Петрович Мещерский, матерью – Варвара Степановна Жихарева. Элим Петрович выделялся европейской образованностью, благородством, живостью и непосредственностью характера. Эти качества и еще, конечно, любовь и привели его к женитьбе на бесприданнице, дочери довольно известного писателя С. Жихарева из старого, но захиревшего рода Нечаевых. Варвара Степановна отличалась особенной нервностью натуры, что нередко приводило к различным осложнениям. Одним из них стало неумение понравиться матушке князя, Екатерине Ивановне, урожденной Чернышевой, резко выступавшей против этого неравного брака.

Бедные, но гордые супруги зажили самостоятельно, однако идиллия продлилась не слишком долго: глава семейства умер, когда их маленькой дочери не исполнилось и года, не оставив жене сколько-нибудь существенного состояния. Таким образом, его выдающаяся личность не оказала заметного влияния на формирование и развитие Марии.

Ее мать, красивая молодая женщина, не имела собственных средств и вынуждена была обращаться за помощью к свекрови, характерной и своенравной даме, не жаловавшей невестку. Девочка то жила у матери, обвинявшей бабушку в жадности и злом сердце, то у той самой бабушки, осуждавшей мать за вздорность, неумение устроиться в жизни и многие другие провинности. Приходилось учиться скрывать свои чувства и лавировать.

Марии было 15 лет, когда умерла Варвара Степановна. Девочка осталась круглой сиротой. Бабушка перевезла ее в Ниццу и передала под покровительство императрицы Александры Федоровны. Сиротская доля нелегка, даже если тебе покровительствует императрица. Девочка нередко была предоставлена самой себе, часто болела, у нее сформировался довольно сложный, скрытный характер. Она понимала, что рассчитывать ей приходится только на себя – свой ум, такт, красоту, воспитание. Может быть, уязвленная так несчастливо сложившейся судьбой, она мечтала, когда вырастет, показать всем, что такое на самом деле Мария Мещерская. Она прилежно училась, свободно владела французским и английским языками, которые в интернациональной среде давались ей легко, много читала, интересовалась музыкальными новинками и живописью.

Едва вступив в пору девичества, она уже приобрела репутацию скромницы и умницы и вместе с тем отчаянной кокетки и «пожирательницы сердец».

В 18 лет ее перевезли в Петербург к другой родственнице, близкой к царской семье княгине Барятинской. От этой перемены положение девушки не улучшилось. «Нельзя сказать, – писал Шереметев, – что княгиня Барятинская ее баловала. Напротив того, она скорее держала ее в черном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне, как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около нее». Шереметев отмечает, что она была скромна и хороша собой. «Красивое, словно выточенное лицо с глубоким выражением глаз, в ней было что-то загадочное, она была молчалива и на меня смотрела несколько свысока… У нее был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица».

Среди богатых барынь столичного бомонда считалось хорошим тоном держать у себя дома своеобразную клиентуру: бедных родственниц, сироток, воспитанниц, незаконных дочерей мужской части фамилии. Подбирать им партии или как-то иначе пристраивать, оставаясь всю жизнь благодетельницей и находясь в центре их дел и интересов, было занимательнее, чем раскладывать пасьянсы, хотя чем-то и напоминало карточную игру. Среди «благодетельниц» существовало своего рода соревнование, чья протеже окажется удачнее «пристроенной».

От происхождения, характера и внешности девушки зависело, как ее «пристроят». По своей знатности, воспитанию и красоте Мария могла претендовать на приличное положение, но бедность была недостатком, который перечеркивал все.

Княгиня Барятинская ввела княжну в придворные круги. Девушку представили императрице Марии Александровне, и та согласилась принять ее фрейлиной – «дать ей фрейлинский шифр», свой украшенный бриллиантами вензель.

Основным преимуществом должности фрейлины – незамужней девушки благородного происхождения – была возможность выйти замуж, так как именно при дворе можно было «сделать партию»: найти наиболее выгодного, богатого и знатного жениха.

Фрейлины составляли свиту царицы, они посменно дежурили при императрице, круглосуточно обретаясь вокруг и исполняя то или иное поручение своей госпожи. По вечерам они собирались в салоне Марии Александровны, куда приходили ее навестить сыновья со своими знатными товарищами, светские дамы, сановники, люди искусства и другие значительные персоны. Хорошенькие свежие лица делали салон императрицы притягательными для мужской половины двора. Императрица вела интеллектуальные беседы со своими поэтами, гости постарше перебрасывались в карты, молодежь играла в фанты или во «флирт».

Постепенно сложилась компания во главе с наследником Николаем. В нее входили три его брата и несколько товарищей – великих князей: граф Илларион Воронцов-Дашков, князь Владимир Барятинский, Николай Лейхтенбергский. Женскую часть этой «веселой банды» составляли Мария Мещерская и ее подруга Александра Жуковская.

Великий князь Александр скоро стал выделять в компании Мещерскую, девушку годом старше его, небольшого роста, изящную, с прекрасными темными глазами и волосами. Он чувствовал необычно сильное влечение к Марии, но поначалу не понимал природы своих чувств. «Сидел, как обыкновенно, возле моего милого друга, потому что большего я и не желаю, как быть ее другом», – поверял он дневнику.

Но Мещерская желала большего.

Шереметев вспоминал: «Заметив, что нравится наследнику, она и сама взглянула на него новыми глазами. А он был хорош в двадцать лет: светлоглазый, высокий (193 см!), статный, с правильными чертами лица, густыми русыми волосами и сильными руками – настоящий русский богатырь». Теперь молодые люди стремились постоянно находиться рядом, искали предлоги, чтобы случайно увидеться, Александр выбирал княжну в танцах. Он умел, но не любил танцевать, считая себя недостаточно ловким и прямо неуклюжим. Какова же была сила его чувства, раз он превозмогал себя только для того, чтобы почувствовать в своей ладони маленькую ручку Мари, ощутить тонкий аромат ее волос, заглянуть в темные глаза…

Месяцы, когда Никса путешествовал по России и за границей, прошли у его брата под знаком Марии.

Она постоянно как бы ненароком оказывалась на пути Александра. Эти встречи всегда были так приятны: они гуляли вместе, много разговаривали, смеялись по пустякам. Но никогда они не оставались одни – с ними всегда, как дуэнья, находилась Александра Жуковская[3].

Когда Марии не было рядом, Александр беседовал о ней с ее дальним родственником князем Владимиром Мещерским. Но надо признать, что князь вовсе не навязывал ему свою дальнюю кузину, а даже отговаривал от этого увлечения.

Наблюдательный взгляд света тотчас отметил это сближение; пошли толки. Наперсница Марии, Александра Жуковская, объяснила цесаревичу, что Мари очень расстроена сплетнями и больше не будет садиться с ним рядом. Александр был вне себя от возмущения: «Начались сплетни. Проклятый свет не может оставить меня в покое. Даже из таких пустяков поднимают истории. Черт бы всех этих дураков побрал!!! Даже невинные удовольствия непозволительны; где же жизнь, когда даже повеселиться нельзя. Сами делают черт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, сидеть рядом. Где же после этого справедливость!»

Толки вынуждали Александра не так открыто проявлять свою заинтересованность Мещерской, но препятствия усиливали чувство симпатии сначала до влюбленности, потом любви.

Ему иногда удавалось встретить Мари в опере: оба любили музыку и не пропускали новинок. Настоящим событием стала премьера «Рогнеды» Серова. Они оба, хоть и порознь, слушали эту оперу. И – какое совпадение! – обоим больше всего понравились хоровые номера. В молодости такие незначительные созвучия чувств кажутся судьбоносными.

Среди этой идиллии как гром среди ясного неба прозвучали известие о болезни цесаревича и требование приехать для прощания с ним в Италию.

Смерть наследника

Целью вояжа Николая Александровича было знакомство с будущими владениями, осознание громадности русской земли и демонстрация нового повелителя подданным. Профессор Б.Н. Чичерин, сопровождавший цесаревича, вспоминал: «Мы путешествовали как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все сведенные одним чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, веселый, приветливый, обходительный, принимающий во всем живое участие, распространяющий какое-то светлое и отрадное чувство».

Все видевшие наследника разделяли восхищение его приближенных, на всех он сумел произвести самое благоприятное впечатление.

Н.А. Бердяев был убежден: «Огромное значение для душевной дисциплины русского народа имела идея Царя. Царь был духовной скрепкой русского народа, он органически вошел в его религиозное воспитание». Теперь народ с верой и надеждой смотрел в будущее: корона имела достойного наследника.

Впрочем, несмотря на славословия, по-видимому, вполне искренние, в них иногда проскальзывала какая-то щемящая нота. «Как он прекрасен! Какой симпатичный голос! Какая умная и скромная приветливость! – писал в своем дневнике встречавший цесаревича на земле Войска Донского атаман донцов генерал Граббе. – Любуясь им, прилетела ко мне мысль, какие судьбы готовит Провидение созданию, украшенному лучшими его дарами, и к приятным вообще впечатлениям примешалось как будто что-то, похожее на сострадание».

Николаю эта поездка тоже дала очень многое. Он увидел, как огромна и разнообразна страна, управлять которой ему суждено впоследствии.

Воспитание будущего монарха не ограничивалось знакомством только с собственной страной. В июне 1864 года император отправил сына свет посмотреть и себя показать за границу. Остались свидетельства современников о том, что в заграничное путешествие наследник отправлялся, не проявляя большого энтузиазма. Может быть, он чувствовал себя не совсем здоровым и уже утомленным масштабным путешествием по России, но долг – прежде всего.

Берлин, Киссинген, Франкфурт-на-Майне, Ганновер, Швальбах, Эйзенах, Веймар – вся Германия прошла перед глазами Николая Александровича. Вероятно, при дворах небольших немецких княжеств ему было предписано выбрать себе подругу жизни, но его взгляд ни на ком не остановился. А затем Голландия, где помимо достижения познавательных и представительских целей следовало укрепить здоровье купаньем в ледяных волнах Северного моря. Такую бодрящую процедуру прописали цесаревичу врачи, но, по впечатлениям очевидцев, она не принесла ему пользы.

Европу сотрясала Датско-Прусская война: агрессивные тевтоны хотели отнять у миролюбивой маленькой скандинавской страны ее богатые провинции. Заключение перемирия между Пруссией и Данией сделало возможным посещение цесаревичем Копенгагена, ранее не включенного в маршрут путешествия.

Летом 1864 года Николай послал к своим родным, находившимся в то время в Дармштадте, на родине императрицы, свитского офицера В.А. Барятинского с известием о том, что намерен сделать предложение принцессе Дагмар Датской. Согласие родителей было получено, и 20 сентября торжественно отпраздновано обручение. Датский дом превзошел себя в пышности праздников по этому радостному случаю. Столы ломились от угощений, вино лилось рекой. Один старый морской волк, преисполненный самых добрых побуждений, вдруг заявил, что шампанское горькое. Датчане, не знакомые с российскими обычаями, пришли в замешательство и даже проявили некоторое недовольство – ведь русским гостям было предложено самое лучшее. Пришлось объяснять, что вино считается горьким до тех пор, пока жених не поцелует невесту. Чтобы сгладить недоразумение, обрученные долго и с удовольствием целовались.

Жители Петербурга были извещены об обручении наследника 101 пушечным залпом.

Все почти как в сказке: юный принц и прекрасная принцесса полюбили друг друга, он увез ее в свою сказочную страну, где они жили долго и счастливо и умерли в один день. Кто мог предположить, что влюбленным было отпущено только десять дней счастья, что жених всего лишь через шесть месяцев будет мертв, а невеста-вдова станет женой его брата. Много лет спустя, изгнанная своей новой родиной, убившей ее детей, она вернется в маленькую Данию, чтобы умереть здесь одинокой вдовой в возрасте 82 лет.

Пока же цесаревичу надлежало продолжить свою образовательную поездку. На этот раз его ждала Италия. Нюрнберг, Штутгарт, Тироль – и, наконец, Венеция. Сказочный город сонных каналов, старинных дворцов и нежных баркаролл, казалось, должен был оказаться особенно созвучным чувствам великого князя. Однако именно здесь он ощутил столь сильный упадок сил, что венецианские красоты оставили его равнодушным. А впереди еще Милан, Турин, Генуя и, наконец, Ницца, где Николай должен был встретиться с матерью-императрицей и отдохнуть. По-видимому, заботы матушки оказали благотворное влияние на здоровье и настроение наследника. В это время записи в его дневнике полны благодарности Создателю за встречу с Дагмар, за счастье любить и быть любимым; он строит надежды на будущее, верит, что у него вся жизнь впереди и все будет замечательно хорошо.

Но хорошо не стало.

Несколько зимних месяцев врачи не могли установить причину его болезни, поставить диагноз и, что называется, «залечили» пациента. В первые дни апреля положение наследника было признано безнадежным. В России известия о болезни цесаревича вызвали большое волнение во всех слоях общества. Александр сразу понял, что болезнь брата очень серьезна. «Я прекрасно вижу, – сказал он пытавшемуся утешить его придворному, – что надежды нет никакой. Все так за мной ухаживают».

Больной постоянно вспоминал брата Сашу, и 4 апреля тот был вызван в Ниццу. Вокруг умирающего собралась вся семья. Королева Луиза привезла принцессу Дагмар. В ночь с 11 на 12 апреля цесаревич Николай Александрович скончался.

Пасторальная версия истории утверждает, что умирающего цесаревича больше всего занимало, кого же он больше любит: брата Сашу или невесту Дагмар? В последние минуты жизни он нашел разрешение своим сомнениям – соединил руки брата и своей невесты.

В перспективе дальнейших событий это объяснение нашло свое место.

Но так ли было на самом деле? Больного мучили непереносимые боли в спине, раскалывалась голова, изводила рвота и множество других мучительных проявлений болезни, о которых не хочется говорить применительно к 22-летнему страдальцу. Это вовсе не умилительное тихое угасание – как будто погружение в приятный сон – в полном сознании на душистом белье среди роз и лилий. До устройства ли счастья тех, кто оставался жить, было несчастному умирающему? С другой стороны, чувство долга, присущее цесаревичу, могло подвигнуть его, презрев телесную немощь, вручить девушку, за судьбу которой он считал себя ответственным, любимому брату, призванному занять его место. Должно быть, действовала установка, полученная от деда десять лет назад: «Учись умирать!»

Очевидно одно – в своем дневнике Александр никогда не ссылался на предсмертную волю брата. Из мемуаров современников также не следует, что император и императрица когда-либо упоминали об этом пожелании покойного.

Однако официальная история утверждает: Александр женился на обрученной невесте Николая как завещал брат.

Несмотря на охватившее всех отчаяние, император должен был думать не только о близких, но и о своей стране. 12 апреля, когда еще не успело остыть тело его старшего сына, Александр II приказал обнародовать манифест о провозглашении цесаревичем Александра Александровича.

Императорская фамилия вместе с принцессой Дагмар отправились в Дармштадт. Там в замке Югенгейм они некоторое время пытались прийти в себя после понесенной утраты. По-видимому, обеими семьями там и было решено, что Александр женится на Дагмар, но новому престолонаследнику не было заявлено об этом в решительной форме.

Гроб с телом цесаревича отплыл на фрегате «Александр Невский». Через месяц его пронесли по улицам Петербурга, по набережной Невы. А у окна стояла Екатерина Ольдебургская, которая не захотела жить без любимого и вскоре последовала за ним. Правда, она уже давно страдала чахоткой, но кончину ее ускорило горестное событие.

Мало кто сейчас знает, что эти слова известного романса посвящены ей.

Николай Александрович был похоронен в усыпальнице Петропавловского собора, рядом с другими почившими представителями династии.

Александру едва минуло 20 лет, когда смерть старшего брата сделала его престолонаследником. У него было почти два десятилетия, чтобы подготовиться к нелегкому бремени – своему будущему царствованию.