3
Ничего нет мерзостнее летом – в смысле погоды, – чем когда над атлантическим побережьем вблизи Монтевидео застревает область высокого атмосферного давления и падает полный штиль. С гор ни ветерка, с залива тоже. Натуральная сковородка получается. Хуже – духовка.
…Тяжелый зной выдавливал крупные капли пота. Солнце палило немилосердно. Ни единого облачка на белесом, точно полинявшем от жары небе.
Эдуард Лайонс преодолел не более ста метров, отделявших его бежевый «Крайслер» с кондиционером от вестибюля «Хилтона», а сердце уже неритмично дергалось и во рту появился противный медный привкус.
«Слава Всевышнему, здесь прохладнее и воздух очищен, нет треклятой бензиновой гари. Когда латиносы научатся следить за чистотой выхлопа?! Но я что-то совсем потерял форму, а мне еще пятидесяти нет, – печально подумал он, подходя к лифту. – И это называется январь?! Как же мне опротивел Уругвай! Хочу домой, в Детройт. Лиззи, детишки… Поехали бы на виллу к ее папаше, на озеро. И чтобы на десять миль вокруг – ни одной яхты! Мороки с этой гонкой… Я же не яхтсмен, в конце-то концов, я вообще не спортсмен, я чиновник. Мало ли что в юности плаваньем занимался, на то и юность. Вот Роттенбергу жара нипочем, гонка ему не наскучит, то-то Фриц и держится… А почему? Фанатик, как и все они, кто под парусами ходили. Даже завидно, право слово. По-хорошему. Правда, Фриц и моложе меня лет на десять. Про физическую форму и говорить нечего… Эх, стыдно мне должно быть: хорош полномочный представитель МОК, сто метров прошел – и уже одышка».
Внешне Тедди Лайонс совершенно не соответствовал своей фамилии – она на русский переводится как Львов. Походил Эдуард скорее на добродушного немолодого медведя. Фигура у него была тяжеловатая, немного сутулая, с крупными длинными руками и короткими ногами. Очень характерная голова: блестящий круглый череп с остатками курчавых рыжих волос на макушке, подбородок сильно выдается вперед. В сочетании с толстой, чуть отвисшей нижней губой это придавало его широкому лицу флегматичный вид. Чем-то он здорово смахивал на Винни-Пуха из отличного советского мультфильма.
На десятом этаже «Хилтона», в люксе с видом на океан, снятом под штаб трансконтинентальной крейсерской гонки, Лайонса встретил член Высшего совета ИЯРУ Фридрих Роттенберг.
IYRU – это International Yacht-Racing Union, Международный союз яхт-клубов, основанный в 1907 году. Штаб-квартира IYRU и Высший совет Союза расположены в Лондоне, а в каждой стране – участнице Союза есть его представительства. Под эгидой этой организации проводятся все сколько-нибудь заметные соревнования в парусном спорте. Крейсерская гонка Монтевидео – Сидней не стала исключением.
Роттенберг был рослым, крепким, но стройным мужчиной лет тридцати с небольшим на вид, коротко стриженным, светловолосым и сероглазым. Мощная шея, отлично развитые мышцы рук и ног. Было в его внешности что-то от типажа «истинного арийца» с картин и плакатов времен Третьего рейха. При ходьбе Фридрих немного прихрамывал, но двигался легко и красиво.
Роттенберг был председателем германского отделения IYRU, членом Высшего совета этой организации. Жил он в Киле, столице немецкого парусного спорта.
Еще два года назад он по праву считался одним из самых сильных и титулованных яхтсменов-одиночек Европы, но на Балтийской регате Фридриху крупно не повезло: его швертбот опрокинулся, сам он сломал бедро. Перелом оказался сложным, и хоть сейчас хромота Роттенберга стала почти незаметной, об участии в гонках можно было забыть. Однако с его опытом, умом и характером Фридрих Роттенберг быстро выдвинулся на первый план в руководстве Союза. Сейчас именно он отвечал за трансконтинентальную гонку со стороны IYRU, курировал и координировал ее проведение.
– Ничем не могу вас порадовать, Нед, – хмуро сказал он, даже не поздоровавшись с Лайонсом. – Они молчат уже больше суток. Пропущено два сеанса обязательной, – слышите – обязательной! – связи. За это время они могли уйти… Дьявол знает, куда они могли уйти в створе пролива Дрейка! Лишь бы не на грунт. Я думаю: не приостановить ли гонку?
В его английском слышался жестковатый немецкий акцент. Те, кто хорошо знал Фридриха Роттенберга, сделали бы вывод: Фриц волнуется, он не в своей тарелке.
Надо сказать, что отношения между Фридрихом Роттенбергом и Эдуардом Лайонсом были весьма непростыми. Они взаимно терпеть не могли друг друга, но вот работать вместе были вполне в состоянии.
– Чем это поможет русскому экипажу? – пожал плечами Эдуард Лайонс. – Бросить все яхты на поиски одной? Но яхтсмены – не профессиональные спасатели, у них попросту нет таких навыков. Да и технически это трудно: ваши кораблики не спасательные катера. Этак вы при поисках в тех гиблых местах рискуете еще пяток экипажей потерять. Оставьте, герр Роттенберг! Вы связались с российским НОК?
– С какой бы это стати? Я дал знать о… О возможных неприятностях руководству российской федерации парусного спорта. А национальный олимпийский комитет России… Это уж ваше дело. Хотите – связывайтесь. Но зачем? Наш Союз все равно обязан организовать спасательную экспедицию, хотя бы по уставу IYRU. Вот почему я хотел остановить гонку и бросить всех на поиск русской яхты. Хотя вынужден с вами согласиться: это не лучшее решение. Но у нас есть и другие возможности. Еще раз: зачем нам российский НОК?
– То есть как это зачем? – тон вопроса, который задал Лайонс, был преувеличенно удивленным. – Ваш вид спорта – олимпийский, хоть к крейсерским гонкам это не относится. Мало того, двое русских яхтсменов – члены национальной олимпийской сборной. Так пусть их российский НОК изыщет свои средства на организацию рейда своих же спасателей. Нет, мы, конечно, поможем. И деньгами, и людьми, и техникой…
Фридрих Роттенберг кисловато поморщился.
– Мне это… не по душе! Лишняя огласка. Вы вмешиваете во внутреннее, вообще говоря, дело нашего Союза постороннюю организацию. Тем более – национальную. Это… Это не в наших обычаях. Мы предпочитаем справляться сами. Традиция такая с давних времен среди тех, кто ходит под парусом.
Лайонс недовольно хмыкнул:
– Странноватый обычай. Мне его не понять. Речь о человеческих жизнях!
Роттенберг пожал плечами:
– Обычаи – не законы. Они не требуют понимания и объяснений.
– Возможно. Но в данном случае вам придется смириться с тем, что ваши обычаи, от которых попахивает откровенным снобизмом, будут нарушены, – сказал Эдуард достаточно жестким тоном. – Мне, герр Роттенберг, тоже кое-что не по душе. Ваша позиция. Стремление к келейности, боязнь скандала… Не хотите, чтобы история с пропавшей русской яхтой вышла за пределы вашего IYRU? Одно дело остановить гонку и бросить на поиски своих же, хоть это имеет мало шансов на успех, и другое – подключить к поиску постороннюю, по вашему выражению, организацию? А о тех двоих, которые, может быть, погибают прямо сейчас, в эту вот минуту, вы подумали? Ведь вы должны бы знать их лично…
– Я и знаю. Весьма неплохо.
– У вас хорошие отношения с этими людьми? Приходилось конкурировать с ними?
Серые глаза Фрица Роттенберга недобро потемнели.
– Вы что же, Тедди, не доверяете мне? Полагаете, что из каких-то неблаговидных соображений я не хочу сделать все возможное, чтобы найти и выручить пропавший экипаж? Этак вы договоритесь до того, что я вообще терпеть не могу русских, потому что мой дедушка служил в Люфтваффе! Кстати, действительно – служил. Хвосты у самолетов заносил.
– Не говорите чепухи, Фридрих. Ничего подобного я не имел в виду. Просто я серьезно волнуюсь за жизнь двоих русских яхтсменов. Ведь две спасательные экспедиции лучше, чем одна, организованная исключительно силами вашего Союза. Так?
– Кто бы спорил, – крыть подобный арифметический аргумент Роттенбергу было нечем.
– Тогда какие возражения? Пусть будет две группы спасателей. От вашего IYRU. От российского НОК с нашей поддержкой. Они могут работать самостоятельно. Или объединиться, это уже детали. Это, кстати, еще не все! Неплохо бы подключить к поискам аргентинцев и чилийцев. Пограничников. Береговую охрану. Тут не до престижа вашего Союза и боязни огласки и скандала, тут людей спасать нужно. Согласны?
Теперь Лайонс говорил спокойно, медленно, как бы нехотя.
– Согласен, вы меня убедили, – кивнул в ответ Роттенберг. – Аргентинская береговая охрана уже задействована. Их вертолет покружился над местом последнего выхода русских на связь. И даже сместился миль на тридцать к югу.
– И что?
– И ничего. Побарражировали там в течение часа, пока горючего в обрез не осталось, затем убрались восвояси. Густой туман, ничего не видно. Безнадежное дело – искать их с воздуха при такой погоде, а она в ближайшие несколько суток навряд ли изменится. Нужно искать с воды.
– Этим и займемся. А что с системой GPS? На яхте стояла отличная аппаратура, они не только могли определяться сами. Их можно найти и независимо, вы пытались?
– Само собой. К сожалению, безуспешно. Хотя ответный сигнал мы должны были чуть ли не с океанского дна принять, тут вы правы. Но что-то сбоит.
Эдуард Лайонс призадумался.
– Вот что я вам скажу, – произнес он затем самым решительным тоном, – нужно обратиться за помощью к тем фирмачам, которые поставили навигационное оборудование и средства связи. Да, к спонсорам.
– К южным корейцам? – совсем уж недовольным тоном протянул Роттенберг. – Этого только не хватало, зачем? Недолюбливаю я их. Азиаты из самых хитрых, одна выгода на уме.
Лайонс только руками развел. Он был неприятно удивлен, более того, обескуражен. Как тут можно вести нормальный диалог, предлагать что-то конструктивное и полезное? Что прикажете возразить человеку, настолько чуждому элементарной логике?! Недолюбливает он, видите ли, азиатов… Выгода, понимаете ли!.. А герр Фриц у нас романтик, что ему презренная выгода и прибыль! Что же корейским фирмачам, об убытках мечтать?!
– Да как же до вас не доходит?! Они разработчики, их специалисты все монтировали. Кому же разобраться в причинах сбоя, как не им? Если повезет, то и наладить прием сигнала помогут, тогда мы узнаем координаты яхты. Понимаю, что координаты эти могут оказаться самыми э-э… неутешительными. Только это все же лучше, чем полная неизвестность. Словом, я с их представителями сам свяжусь, по каналам МОК. И не вздумайте возражать, это не обсуждается. Мало ли кто и по каким причинам вам не по вкусу.