Вы здесь

Актуальные проблемы Европы №3 / 2012. Тунис – зачинатель «арабских революций» (О. Н. Новикова, 2012)

Тунис – зачинатель «арабских революций»

М.Ф. Видясова

Аннотация . В данной статье исследуется противоречивая политическая история «революции» в Тунисе – наиболее вестернизированной стране арабского мира. Дается анализ причин и промежуточных результатов данной «революции». Автор указывает на возможные долгосрочные вызовы, связанные с описанными событиями.

Abstract. The article explores the deeply political and contentious history of the «revolution» in Tunisia – the most westernized Arab country. The material provides an analysis of its causes and intermediate results. The author points at possible long-term challenges posed by these events.

Ключевые слова: «революция» в Тунисе, Франция, «арабская весна», исламистские партии, выборы в Тунисе.

Keywords: «revolution» in Tunisia, France, «Arab spring», Islamist parties, elections in Tunisia.

«В политике, как в море, бывает обманчивое затишье».

Оноре де Бальзак

«Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и сверх того боялись попасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала».

Н. Щедрин (М.Е. Салтыков) «История одного города»

Французский след в предпосылках тунисской «Революции 14 января»

Городская топонимика иногда рассказывает не меньше, чем учебник истории. Это вполне относится к столице Туниса – городу Тунис, в центре которого можно пройтись по ул. Жана Жореса, а в тихом квартале Бельведер, где много иностранных посольств, по пл. Мендес-Франса, улицам Фелисьена Шаллайе и Алена Савари. Эти названия – дань уважения тем французам, что служили вдохновителями, как «пламенный» Жорес, или протягивали руку вождям тунисского антиколониального движения, которое с 1934 г. возглавила Новая либерально-конституционная партия, более известная как «Новый Дустур», или Néo-Destour (дустур – конституция), основанная адвокатом Хабибом Бургибой и горсткой его товарищей. Свои будущие действия они обдумывали на учебе в Париже.

Почти все лидеры этой партии, которая стала правящей после того, как 20 марта 1956 г. страна обрела независимость, были питомцами французских вузов. Глава первого правительства суверенного Туниса, а с момента упразднения монархии беев Хусейнидов – президент Тунисской Республики (25 июля 1957 г. – 7 ноября 1987 г.) Хабиб Бургиба до конца своих дней, которые оборвались 6 апреля 2000 г., держал на своем рабочем столе фотографию Мендес-Франса. Особое отношение к этому человеку он испытывал потому, что однажды осенью 1954 г. интернированный во Франции «террорист» Хабиб Бургиба и ее премьер-министр Пьер Мендес-Франс тайно встретились в Париже, чтобы заключить сделку. Она состояла в том, что один из визави выполнит свое обещание, данное 31 июля того же года в бейском дворце, предоставить Тунису внутреннюю автономию, а другой отдаст приказ отрядам феллага (тунисских партизан) сложить оружие. Эта встреча стала важной вехой на пути к независимости Туниса, добытой без пролития большой крови.

В дальнейшем отношения между обеими странами складывались по-разному, случались и кризисы, самым острым из которых был конфликт из-за французской военной базы в Бизерте (июль 1961 г.). Он вылился в неравную битву, ибо президент де Голль отказывался выводить эту базу или хотя бы дать на то обещание. Но даже тогда, в дни сражений на северо-востоке Туниса, табличку на одной из центральных улиц его столицы «авеню Шарль де Голль» Бургиба велел не снимать. В целом же он вел твердый курс на развитие франко-тунисского сотрудничества, особенно в культурной сфере.

Как государственный муж он снискал симпатию во Франции своими светскими реформами. Ключевое место среди них занял Закон о личном статусе от 13 августа 1956 г., особенность которого состояла в том, что он не отменял шариат де-юре, а предлагал его новое прочтение. За некоторыми исключениями, в частности по вопросу о наследовании имущества, он полностью изменил традиционное толкование положений мусульманского права и его источников [см.: Видясова М.Ф., 2007, с. 50–51]. Издание этого закона в одночасье приблизило семейное и общественное положение тунисской женщины к тому, что представительницы слабого пола уже завоевали, но за длительный период, в странах Запада. Заметим, что по сию пору Тунис – единственная арабская страна, где (вышеназванным законом) запрещена полигамия, которая приравнена здесь к уголовному преступлению. Современное законодательство таких стран, как Сирия или Марокко, полигамию разрешает, но ограничивает ее рядом условий. Это относится и к семейному кодексу Алжира, который сверх того требует согласия на замужество даже зрелой дамы одного из ее родственников-мужчин, каковым может выступить в случае необходимости, например, ее младший брат.

Не случайно Закон о личном статусе стал мишенью критики со стороны тунисских исламистов, которые создали свой первый кружок в Париже (1968) и через два года начали действовать в Тунисе под названием «Исламская группа». Ее возглавил молодой лицейский преподаватель философии Рашид аль-Ганнуши, выходец из многодетной крестьянской семьи, получивший на родине традиционное среднее образование (в школьной системе, функционировавшей под эгидой старинной мечети-университета аз-Зейтуна) и высшее светское – в Дамаске, куда он попал по воле случая.

В августе 1979 г. эта группа провела свой «учредительный съезд» в кампусе факультета (ныне университета), находящегося в столичном пригороде Мануба, 6 июня 1981 г. группа переименовалась в Движение исламской направленности (ДИН), а незадолго до парламентских выборов 1989 г. – в партию «Ан-Нахда» («Возрождение»). На этих выборах ее кандидаты, выступавшие как независимые, завоевали, по разным оценкам, от 14 до 17 % голосов. Это не дало им (при мажоритарной избирательной системе) пропуск в Палату депутатов, но насторожило нового президента Тунисской Республики Зина аль-Абидина Бен Али, который вскоре начал бескомпромиссную борьбу с «Ан-Нахдой».

Генерал в отставке, он был первым в независимом Тунисе человеком из военной среды, вошедшим в правительство и руководство правящей партии, которая с 1964 г. назвалась Социалистической дустуровской партией (СДП). С 1986 г. Бен Али занимал пост министра внутренних дел и оставил его за собой после того, как был назначен 2 октября 1987 г. премьер-министром. В здании МВД и гнездился штаб заговорщиков, осуществивших верхушечный государственный переворот 7 ноября того же года. Целью этого переворота, идея которого созрела в недрах ЦК СДП, было отстранение от власти пожизненного (с 1975 г.) президента Бургибы, к тому времени страдавшего от приступов депрессии и множества других болезней и крайне редко покидавшего свою резиденцию Карфагенский дворец. Не что иное, как разгул демонстрантов-исламистов побудил его приблизить к себе Бен Али, слывшего человеком «твердой руки». Эта рука его и свергла с помощью группы врачей, подписавших, не осмотрев пациента, заключение о физической и психической недееспособности Бургибы, что позволило Бен Али возложить на себя – без нарушения Конституции в ее тогдашней редакции – президентские обязанности. Одновременно он возглавил правящую партию, которая была переименована в феврале 1988 г. из СДП в Демократическое конституционное объединение (ДКО) и затем наращивала, во многом искусственно, свою численность, доведенную к последнему съезду ДКО (2008) до 2,2 млн. человек. И это в стране с десятимиллионным населением – уникальный рекорд.

Одним из первых французов, «раскусивших» отставного генерала, сделавшего карьеру по линии спецслужб, был Франсуа Миттеран, которого Бен Али посетил в 1988 г. вслед за визитом к Рональду Рейгану. Президент-социалист заключил тогда, разумеется, приватно, что его гость, сумевший поддержать беседу в Елисейском дворце лишь в течение 20 минут (вместо запланированного часа), «жалкая личность» [Zmerli A., 2011, p. 24].

Однако президент Николя Саркози не скупился на лестные слова в адрес Бен Али, высказываясь в духе своего предшественника Жака Ширака – автора выражения «тунисское чудо», которое тот бросил еще в бытность свою мэром Парижа. Над этим чудом, заключавшемся в якобы мирном устранении угрозы исламизма в Тунисе, давно уж насмехались многие французские публицисты, но в Елисейском дворце их не слышали. Заявляя, что его идеал – генерал де Голль, глава Тунисской Республики тем временем ловко обошел свое клятвенное обещание, данное в «Декларации 7 ноября», покончить с пожизненным президентством, продлевая собственное пребывание у кормила власти путем все новых и новых модификаций Конституции. Воспетый же трубадурами Бен Али его особый «путь к плюрализму без исламизма» он осуществлял, предоставляя фиксированное общее количество депутатских мест (сначала 9 %, потом – 20 и наконец – 25 %) партиям легальной оппозиции. Смысл: пусть подерутся за эти места между собой, а ДКО будет иметь гарантированное парламентское большинство [см.: Видясова М.Ф., Орлов В.В., 2008, с. 99–117]. Игрой в демократию являлись и альтернативные президентские выборы, введенные в Тунисе с 1999 г.

Под конец правления Бен Али в стране было восемь легальных оппозиционных партий (так называемых партий меньшинства), пять из которых получили представительство в Палате депутатов по итогам парламентских выборов 2009 г. Как правило, каждая из них насчитывала не более 100 человек, а крупнейшая внепарламентская Демократическая прогрессивная партия (ДПП) – около 1000 человек22.

Между тем партия «Ан-Нахда», которая насчитывала в свои лучшие времена 8–10 тыс. активистов, прошедших «три стадии посвящения», т. е. обучения, таяла на глазах. Одни ее адепты (около тысячи) годами находились за решеткой или под строгим полицейским надзором, другие затаились, а те, кому повезло эмигрировать (тоже около тысячи), нашли приют во Франции или в Англии, где и обосновалась (в Лондоне) штаб-квартира этой партии, занявшей нишу умеренного исламизма. Она переживала личностные ссоры в своем заграничном руководстве, откол диссидентов (наиболее многочисленных во Франции), и никто, включая автора этих строк, не сулил ей до января прошлого года восхождения на тунисский политический олимп.

Минуло одиннадцать лет после похорон Хабиба Бургибы. Все эти годы у дверей его мавзолея томились стражники в чалмах и плащах османских воинов, а внутри – скучал хранитель однокомнатного музея с выставленными в нем любимыми книгами «отца нации», его семейными фотографиями и белым летним костюмом. Молчание камней усыпальницы, в боковом отсеке которой покоятся близкие родственники Бургибы, лишь изредка нарушали голоса иностранных туристов, спешивших, осматривая достопримечательности Монастира, вернуться в экскурсионные автобусы и… на пляж.

Но вот 6 апреля 2011 г., в очередную годовщину со дня смерти Бургибы, к его мавзолею ринулась толпа людей – отнюдь не экскурсантов. Среди них можно было увидеть и. о. президента и главу временного правительства Тунисской Республики. Стихийные «паломники» стремились прикоснуться к саркофагу, а бывший министр иностранных дел Камиль Морджан даже сотворил около него молитву; работники местного аэропорта провели манифестацию с экономическими требованиями. Реагируя на это событие, газета Движения «Ат-Тадждид»23 писала, что отчасти оно стало моральной компенсацией за похороны экс-президента, устроенные в оцеплении автоматчиков, но, главное, продемонстрировало, что «автократ Бургиба мертв, а модернист Бургиба жив».

Местные печатные и интернет-издания наводнились портретами «зодчего» республики и новыми дискуссиями вокруг старого вопроса: «Бургиба, так кем он был?» И если «отцом нации» его уже не величали, то называли «отцом независимости Туниса».

Все это происходило вскоре после победившей тунисской революции, в авангарде которой находились представители светской части «верхнего среднего класса». Однако следующие семь месяцев показали, что сторонникам модернизма и в этом смысле «детям Бургибы» предстоит нелегкая и, вероятно, очень долгая борьба за свои идеалы.

«Где достать тунисский флаг?»

В зарубежной и отечественной научной литературе, еще чаще – в публицистике, высказывалось мнение, что восточные общества «не доросли» до западной демократии, которая формировалась столетиями, и что им вообще не стоит за ней гнаться, а надо развивать что-то свое, адаптированное к местным традициям. Эту идею подхватывают исламисты. Еще сравнительно недавно они стояли на том, что само слово «демократия» в арабском языке заимствованное и, следовательно, соответствующее понятие – чужое. Данная точка зрения была пересмотрена и египетскими «Братьями-мусульманами», которые доказывают, что идея гражданского общества и политического плюрализма восходит к эпохе Пророка24, и тунисской партией «Ан-Нахда». На ее съезде, состоявшемся в 2001 г. в Лондоне, было объявлено, что «приверженность демократии больше не рассматривается как грех», но при этом Рашид аль-Ганнуши подчеркивал, что «Ан-Нахда» стремится к демократизации, в основу которой положены исламские начала, позже он говорил: «Ислам плюс демократия – вот наилучшее сочетание, по крайней мере на мой взгляд, как для Туниса, так и для других мусульманских стран» [аль-Ганнуши Р., 2006].

Представление об особой «исламской демократии» получило признание и в официальных кругах арабских стран. Однако оно не отвечает взглядам многих тунисских интеллектуалов, сомневающихся в достоинствах как демократизации «на основе исламских начал», так и «нелиберальной демократии» (с элементами авторитаризма), которая, по мнению ряда ученых, является оптимальной парадигмой развития переходных обществ [Zakaria F., 2003].

Вместе с тем для этих обществ, особенно для тех, которые на рубеже XX–XXI вв. вошли в фазу ускоренного экономического роста, характерна так называемая революция растущих ожиданий. Ей сопутствует «относительная депривация» – обман этих амбициозных, а точнее, завышенных ожиданий. Они касаются не только уровня и качества жизни, за образец которых берутся – под влиянием демонстрационного эффекта – западные стандарты, но и политической сферы. Последнее вполне оправдано.

Почему, собственно, молодой человек, получивший в Тунисе диплом о высшем образовании, формально эквивалентный аналогичному европейскому диплому, должен считать, что его удел – прожить всю жизнь при «нелиберальной демократии»? И чем этот молодой человек, с его точки зрения, хуже своих сверстников – французов или испанцев, или греков, которым можно было открыто критиковать свои правительства, тогда как ему предлагали существовать, пусть даже имея хорошую работу, собственный дом, машину и т. д., под недреманным оком Большого брата?

Подобные вопросы и взбудоражили умы тунисской молодежи, которая выступила зачинательницей массовых волнений, прокатившихся по стране между 17 декабря 2010 г. и 14 января 2011 г. Итог этих событий – падение непопулярного режима Бен Али. Совокупность их причин еще требует осмысления, но они лишний раз показывают, как справедливо заметил Л.В. Гевелинг, что «бедность не рождает революции» [«Круглый стол», 2011, с. 108].

Кстати, арабское слово саура означает и революцию, и восстание, что в данном случае – синоним слова интифада, и извержение (вулкана), и вспышку (гнева), и возмущение. Последнее, нам кажется, более всего подходит к тому, что случилось в Тунисе и по «эффекту домино» вызвало массовые волнения в других арабских странах, имевшие в каждой из них свои предпосылки, движущие силы и механизм развития.

Одни поспешили назвать их серией «первых народных революций ХХI в.», другие «пробуждением Арабского Востока», или «арабской весной», третьи – «молодежными революциями», или «Facebook revolutions», «Twitter revolutions», имея в виду исключительно высокую роль информации, передававшейся по социальным сетям. Передававшейся мгновенно, в обход официальных СМИ и собиравшей народ на майданах, где звучало требование «Ирхаль!», т. е. «Уходи!», обращенное к президентам Зину аль-Абидину Бен Али (Тунис), Хосни Мубараку (АРЕ), Али Абдаллаху Салеху (Йемен)25, а также к Башару Асаду (десять лет президентства «по наследству», Сирия) и полковнику Муаммару Каддафи, лидеру ливийской революции, свершенной почти 42 года тому назад.

Тем, кто следил за событиями по телевидению, запомнилось появление этого любителя переодеваний 25 февраля 2011 г. на Зеленой площади в Триполи (ныне площади Мучеников) не в фуражке и не в чалме, а в шапке-ушанке с кожаным верхом. Говорил он с высоты старой крепостной стены, целовал свою «Зеленую книгу», обличал итальянский империализм былых времен; заявлял, что сам он всецело с молодежью, и велел ей «веселиться, петь и плясать на улицах». Гражданская война в Ливии уже разгоралась, неся на себе отпечаток межрегиональных и межплеменных конфликтов, долгие годы тлевших под спудом режима «прямого народовластия».

Как известно, Ливия – малонаселенная нефтеносная страна, принимавшая потоки трудовой иммиграции; по последним оценкам, там работали в сфере производства и обслуживания около 1,5 млн. иностранцев из Индии, Бангладеш, Болгарии, Украины.

Йемен же – одна из беднейших стран мира, экспортирующая рабочую силу. Тем не менее гражданские войны, вспыхнувшие в обеих странах в начале 2011 г., имели много общего26; назвать же их «революциями», думается, нельзя даже с большой натяжкой.

Свою локальную окраску получили волнения в Королевстве Бахрейн и в восточной части Саудовской Аравии, где (в обоих случаях) восстало шиитское население, которое не ставило под вопрос легитимность существующего монархического строя, но требовало для себя более широких политических прав. Нечто похожее произошло в Кувейте, где возмутились жители, не имеющие кувейтского подданства27, и в Иордании, где гнев толпы обрушился на правительство, которое было смещено королем, а срочное выделение средств на решение назревших социальных проблем позволило сбить накал страстей.

Довольно быстро (но надолго ли?) улеглись волнения в Алжире, которые в начале января 2011 г. вылились в столкновения рассерженной молодежи с полицией на улицах крупнейших городов этой страны, заняв на несколько дней первые полосы новостных сообщений. Комментаторы снова заговорили тогда, что в АНДР де-факто господствует армия, упоминали некоего серого кардинала от спецслужб, более влиятельного, чем сам президент Бутефлика; при этом телерепортажи показывали, что в алжирской столице с балконов жилых домов свисают государственные флаги Алжира и Туниса.

«Где достать тунисский флаг?» – спрашивали в Египте по Интернету накануне «Дня гнева», который был назначен здесь на четверг 25 января 2011 г. Однако поистине грозные волнения начались в Каире в пятницу после утренней молитвы, когда людское море хлынуло на площадь Ат-Тахрир (площадь Освобождения). Манифестанты оккупировали ее на две недели с лишним, чуть не подожгли Египетский музей (а здание МВД сожгли) и добились своего – ухода в отставку президента Х. Мубарака. Тунисских знамен в их руках не было видно, но 18 февраля, вскоре после этой отставки, небезызвестный Мухаммед Барадей, бывший глава МАГАТЭ, сказал, на наш взгляд, важную вещь: «Тунисцы показали: “Мы можем”». И это внезапное преодоление страха перед репрессивным режимом в стране, которая раньше мало интересовала египтян, вдохновило их на массовые антиправительственные выступления, которых никто не ожидал, хотя ноябрьские парламентские выборы 2010 г. в АРЕ прошли в напряженной атмосфере28.

Полной неожиданностью и для политиков, и для политологов стало то, что сигнал к восстанию широкой «арабской улицы» исходил из Туниса, считавшегося оазисом спокойствия в Северной Африке, образцом политической стабильности и достижения удовлетворительных темпов экономического роста, обеспеченного не природной рентой, а высоким уровнем развития человеческого капитала.

Тунис шел в гору… Хромающий «африканский лев»
29

Судя по данным международной и тунисской национальной статистики, страна, с которой начались волнения в Северной Африке и на Ближнем Востоке, находилась не в самом худшем экономическом положении. Так, удельный вес живущих за чертой бедности здесь упал с 33 % населения в 1967 г. до 3,8 % в 2005 г., численность бедных сократилась за тот же период с 1533 тыс. до 376 тыс. человек. Хотя специалисты вносят в эти расчеты, основанные на обследованиях семейных бюджетов, свои поправки, можно и визуально оценить сужение очагов нищеты в Тунисе, где практически исчезли бидонвили, население стало лучше питаться (по количеству и составу килокалорий), было забыто, что такое голод, несмотря на то что засухи периодически наносят урон сельскому хозяйству.

При этом данные за 1996–2008 гг. показывали лидирующее место Туниса по темпам экономического роста (около 5 % в год) среди арабских стран, не являющихся крупными производителями углеводородного сырья. Заметим, что с 1993 г. Тунис стал чистым импортером нефти30, открытые на юге страны в 2010 г. новые месторождения природного газа не сулят ей стать конкурентом по его экспорту с Алжиром. В тунисском товарном экспорте конца ХХ – начала XXI в. преобладали готовые изделия и полуфабрикаты, причем продукцию текстильно-швейной отрасли (мотора тунисской экономики 1970-х годов) начали в нем вытеснять детали и узлы для автомобилестроения и самолетостроения.

Конечно, Тунис пострадал от последствий мирового финансово-экономического кризиса, однако обвал фондового рынка там не случился: падение биржевых индексов продолжалось в 2008 г. всего два месяца, затем они снова пошли вверх [Салийчук А.В., 2010, с. 164].

Объем ВВП в расчете на душу населения по паритетам покупательной способности валют (в текущих ценах) составил в 2009 г. в Тунисе 8270 долл., что было выше, чем в Алжире (8170 долл.), в Египте (5670 долл.) или в Марокко (4500 долл.), и превышал средний показатель по развивающимся странам (7200 долл.) [World development… 2011].

В следующем, предреволюционном году рост тунисского ВВП достиг 3,7 % против 3 % в 2009 г., что подавало надежду на восстановление прежних, более высоких темпов его роста. Некоторые аналитики включали Тунис в группу так называемых африканских львов, якобы способных догнать одним прыжком «азиатских тигров».

Между тем негативные стороны социально-экономической ситуации в Тунисе наблюдались на нескольких направлениях. Это, в частности, безработица среди образованной молодежи и углубление исторически сложившихся диспропорций в уровне развития приморских и внутренних областей страны.

Если верить официальной статистике, то общий уровень безработицы в Тунисе последних лет был сравнительно невысок – менее 14 % самодеятельного населения. Однако в региональном (порайонном) срезе он варьировался в 2004 г. от 7,5 до 25,6 %. Особенно больно бич безработицы бил по молодежи и женщинам, составлявшим 1/4 самодеятельного населения, которые, как правило, с бóльшими трудностями, чем мужчины, находили работу, если искали ее впервые, и в первую очередь подпадали под сокращение кадров, если где‐то (на предприятии или в учреждении) оно производилось31.

Надо отметить, что благодаря снижению темпов демографического роста, который ныне составляет в Тунисе около 1 % ежегодно, в структуре его населения происходит сокращение абсолютной и относительной численности людей в возрасте до 20 лет. Зато возрастная категория 20–29 лет является самой крупной и образует «выступ» в демографической пирамиде с усеченным основанием; оно таково, ибо еще в 2004 г. удельный вес населения 60 лет и старше (9,3 %) превысил долю детей четырех лет и младше (8,1 %) [Ат-таадад аль-ам… 2005, с. 4–5].

В итоге здесь сложилась ситуация, при которой количество школьников убывало, а количество студентов, наоборот, росло. Частично это объяснялось тем, что тунисские власти шли по пути наименьшего сопротивления: вместо новых рабочих мест создавали все новые и новые университеты, в том числе провинциальные, не отличавшиеся высоким качеством преподавания, и тем самым породили поколение «лишних людей».

С первых лет независимости Туниса его правительство тратило значительные средства на развитие образования. Еще тогда здесь был поставлена задача охватить к 1968 г. системой начального (шестилетнего) образования 100 % детей младшего школьного возраста. Намеченная цель не была достигнута, но ныне почти все дети посещают начальную школу, многие – среднюю, хотя в ней велик процент второгодничества и отсева учеников.

Быстрыми темпами развивалась и система высшего образования, созданная практически на голом месте. Если в 1961 г. в Тунисе насчитывалось 2,3 тыс. студентов, то в 1997/98 уч. г. – 137 тыс., а в 2009/10 уч. г. – 346 тыс. Это почти 3 % населения страны. Однако параллельно с ростом числа учащихся вузов обострялась проблема трудоустройства их выпускников. Так, в 2007 г. невостребованными оказались 24,5 % молодых инженеров, 40 – физиков и математиков, 43 – магистров в области гуманитарных наук и 47 % – обладателей той же степени по экономике, менеджменту и праву [Данные Африканского…].

Динамика удельного веса безработных среди недавних выпускников высшей школы росла, как снежный ком: 3,8 % в 1994 г., 10,2 – в 2004 г., 21,9 – в мае 2009 г.32 и около 33 % (по приблизительной оценке) во второй половине 2010 г.

Особенно трудно было найти работу по месту жительства в слабоиндустриализированных южных и центральных районах страны, а также на северо-западе Туниса, где основной отраслью экономики является хлебопашество, городов мало. Для таких районов правительство, в структуре которого имелось министерство регионального развития, разработало в 2006 г. совместно с Тунисским союзом промышленности, торговли и ремесел программу помощи в трудоустройстве молодых выпускников вузов. Она включала переквалификацию кадров и поощрение предпринимателей, которые берут на работу этих выпускников, организуя для них стажировки, а также поддержку тех выпускников, что решаются на открытие малого бизнеса [La campagne nationale… 2009, p. 26–28]. Однако результативность этой программы была ограниченной. То же самое относится к попыткам привлечь частные инвестиции в депрессивные районы (или так называемые теневые зоны) путем предоставления налоговых каникул для новых предприятий. Зачастую, открыв их в тунисской глубинке, хозяева пользовались «каникулами», а потом переносили производство в прибрежные районы.

В число «теневых зон» входят вилайет Кассерин, где еще в 1960-е годы был построен бумажно-целлюлозный комбинат, перерабатывающий траву альфа (но это единственное крупное фабрично-заводское предприятие в данной области) и вилайет Сиди-Бу-Зид. Расположенный в полуаридной степной зоне, он страдает от засух, его сельскохозяйственная продукция если и перерабатывалась, то далеко от места производства. Предприятия пищевой и других отраслей промышленности в основном находятся в приморских районах Туниса, там же бурно развивалась индустрия туризма. В незавидном положении оказались также населенные пункты фосфоритного бассейна Гафса. Добыча фосфатов там была модернизирована, ведется теперь открытым способом, что снизило потребность в рабочей силе, химические предприятия, производящие удобрения, расположены опять же на побережье, в городах Сфакс и Габес. Как результат, в 2008 г общий уровень безработицы в городе Гафса, центре горняцкого района, достигал 29,4 % (против среднего официального показателя по стране – 13,8 %), а среди молодежи 20–24 лет составил 56,9 %.

Не случайно именно область Гафса стала в первой половине 2008 г. ареной мощных забастовок, поддержанных местными профсоюзами. Волнения, каких в Тунисе давно не было, перекинулись на Кассерин. МВД и министерство обороны бросили свои силы на восстановление порядка. Перекрыты были шоссе, ведущие в Гафсу, попасть туда можно было только по боковым дорогам. Полиция стреляла на поражение, использовала водяные пушки и слезоточивый газ, два демонстранта погибли, многие получили ранения. Десятки бунтарей были арестованы, в том числе несколько местных профсоюзных лидеров, которые получили приговоры до восьми лет тюрьмы. В июне шахтерский поселок Редейеф оккупировали армейские части. Но эта баталия не получила столь широкого резонанса, как произошедший позже инцидент на одной из сонных улиц Сиди-Бу-Зида, потянувший за собой события, которые – без всякого преувеличения – потрясли весь арабский мир.

Напомним вкратце их канву. 17 декабря 2010 г. в этом захолустном городке (центре одноименной провинции) была перевернута тележка зеленщика Мухаммеда Буазизи, который во время перепалки с женщиной-полицейским якобы получил от нее пощечину. Служащая муниципальной полиции, заподозрившая Буазизи в том, что он обвешивал покупателей, отобрала у него лицензию на розничную торговлю, обиженный молодой человек направился в административный центр провинции, не получил там сочувствия и, облившись бензином, превратил себя в живой факел. Как сообщили в ожоговом центре, где он через несколько дней скончался, подобный случай был далеко не первым. Но его предали огласке блогеры Сиди-Бу-Зида. Это и послужило детонатором взрыва.

Вопреки распространенной версии 26-летний Буазизи не был безработным с университетским дипломом, он имел незаконченное среднее образование, так как не сдал экзамены на степень бакалавра (равную аттестату зрелости). Сирота по отцу, он хотел поступить на службу в армию, но был отбракован из-за слабого здоровья и занялся непрестижным делом, чтобы прокормить мать и сестер. Жили они скромно, но не в трущобе.

Не проскользни весть о самоубийстве Буазизи по каналам Интернета, который держался в Тунисе под жестким контролем, наверное, и жили бы обыватели Сиди-Бу-Зида, как раньше, а может быть, и лучше. Специальная комиссия Всеобщего тунисского союза труда (ВТСТ) провела исследование ситуации в этом районе, и 15 декабря 2010 г. (!) на уровне правительства было принято решение о выделении средств на особую программу развития вилайета Сиди-Бу-Зид. Но было уже поздно. И сколь бы ни отличалась информация блогеров от реальности, смерть зеленщика разожгла пламень тунисской революции, а сам он стал ее символом.

Свидетелей ссоры Буазизи с женщиной-полицейским было немного. И никто из них потом не смог подтвердить, что она дала ему пощечину. Некоторые говорили, что это он нанес ей грубое словесное оскорбление. Ее дважды арестовывали, в тюрьме она объявила голодовку протеста и начала завоевывать сочувствие тунисской публики. Между тем мэр Туниса-столицы (позже сам арестованный) поспешил переименовать площадь 7 ноября в площадь Мухаммеда Буазизи. В основание башенных часов, что стоят на этой площади, вмонтировали каменную плиту с соответствующей надписью, но вскоре плита была кем-то разбита, и площадь осталась безымянной. Однако в международных СМИ закрепилась первоначальная версия событий: Мухаммед Буазизи – жертва полицейского произвола, герой и т. д. Европарламент даже номинировал его посмертно на Сахаровскую премию, которая и была присуждена в декабре 2011 г.

«Мы хотим перемен!» и «Это сладкое слово свобода»
33

После инцидента в Сиди-Бу-Зиде почти по всей стране прокатились демонстрации протеста, в которых участвовали люди разных возрастов и социальных категорий: студенты, преподаватели, лица без определенных занятий, рабочие, мелкие предприниматели, госслужащие и адвокаты, выходившие на улицы в своих мантиях.

Первой реакцией Бен Али на беспорядки было данное им в конце декабря 2010 г. обещание, явно нереалистическое, создать в срочном порядке 300 тыс. новых рабочих мест. Снижены были цены на дотируемые сорта хлеба и на сахар. Но демонстранты требовали не дешевизны, а свободы слова и подлинного, а не показного политического плюрализма. Тогда Бен Али выступил 13 января 2011 г. с обращением к нации, в котором прозвучала знаменательная фраза: «Я вас понял», и пообещал больше не выставлять свою кандидатуру в президенты. На следующий день в 16:40 он сел вместе с женой и малолетним сыном на самолет, который унес их в Джидду. Франция отказалась принять беглецов. Что вынудило президента к бегству? Осада многолюдной толпой мрачного здания МВД на авеню им. Хабиба Бургибы. О некоторых деталях этого марша протеста нам рассказал его участник – адвокат Ахмед Седдик, который также передал слова своего пожилого отца: «Так вы же повторили маршрут демонстрации 9 апреля 1938 г.!» Его отец еще не знал, что это было не случайно, а запланировано. Только тогда, 73 года тому назад, люди шли митинговать под лозунгом «Власть тунисцам!» к зданию французской генеральной резиденции, теперь – к зданию МВД. Следует добавить, что головные отряды двух потоков этой толпы, слившихся на центральном проспекте Туниса-столицы, стартовали от штаб-квартиры Всеобщего тунисского союза труда и от Дворца правосудия (этот отряд состоял из адвокатов); к толпе, разумеется, примкнули и студенты, и безработная молодежь, и слоняющиеся по улицам подростки, в том числе футбольные фанаты, привыкшие к тому, что полиция смотрит на их выходки сквозь пальцы. А некто попавший в кадр телехроники развернул полотнище с портретом Че Гевары. Лозунги демонстрантов сначала были неопределенными: «Хуррийа!» («Свобода!»), «Карама!» («Достоинство!»). Когда же они собрались под окнами МВД, тут-то и раздался чей-то выкрик: «Ирхаль Бен Али!»

Полицейские стали переходить на сторону восставших, между ними началось братание. В свою очередь тунисская армия отказалась стрелять в демонстрантов. Стреляли «спецназовцы» – служащие Бригады общественного порядка (хотя некоторые из них тоже братались с народом, снимая каски) – и пока еще не идентифицированные снайперы, усевшиеся на крышах домов тунисской столицы. Более того, пополудни 14 января к президенту во дворец явился начштаба сухопутных войск генерал Рашид Аммар, который сказал без обиняков хозяину Карфагенского дворца: «С тобой все кончено!»

В связи с этим возникла скоропалительная версия, согласно которой «не спонтанные волнения народных масс», а продуманные действия «военной и экономической элиты» страны опрокинули старый режим, не устраивавший тех деловых людей, чьи интересы были ущемлены захватом ключевых государственных постов и ведущих позиций в бизнесе членами разветвленного президентского семейства [Демиденко С., Штойк М., 2011, с. 35; Быстров А.А.].

Однако тунисцы – представители профессуры, активисты и лидеры ряда политических партий, – с которыми мы многократно беседовали на месте событий в июне 2011 г., скептически относятся к версии о заговоре генералов и бизнесменов как движущей силе переворота 14 января, считая, что если заговор и составился, то лишь на гребне волны «революционного кризиса». Они подтвердили мнение, которое у нас, да и не только у нас, сложилось заранее, что движение протеста в Тунисе шло «снизу», не имея ни тайных организаторов, ни явственных лидеров. Правда, некоторые элементы организованности появились в этом движении с 10 января, когда между тунисской Гильдией адвокатов и ВТСТ была достигнута договоренность о согласованных действиях.

Стоит остановиться еще на одной популярной версии заговора – влиянии внешних сил. Она зиждется на априорном мнении, что за спиной бунтующих масс в Тунисе, Египте и других арабских странах стояла некая иностранная (разумеется, западная) разведка [см.: Наумкин В.В., 2011, с. 291–292]. Но какой такой разведке могла быть поручена закулисная организация падения Бен Али, равно как Мубарака и даже эксцентричного Каддафи, игравших роль борцов с международным терроризмом? Прагматические интересы западных держав превалировали над их стремлением распространить по всему миру свои идеалы демократии.

Достаточно привести несколько примеров. Бывший американский посол в Тунисе Гордон Грей писал в своих секретных депешах о хищных финансовых аппетитах здешнего правящего клана, что и попало в документы, обнародованные Wikileaks. Он также отмечал зажим гражданских свобод в этой стране и то, что сотрудники посольства США натыкаются здесь на препоны в контактах с деятелями оппозиции и с молодежью, подвергаются слежке и т. п. Однако при этом официальный Вашингтон расхваливал умеренную внешнюю политику Туниса (в частности, по палестинскому вопросу). На май 2011 г. планировалось проведение в Тунисе военных учений «Феникс экспресс» с участием ВВС НАТО, европейских стран Средиземноморского бассейна и трех арабских государств: Туниса, Алжира и Марокко. Об этом плане 11 ноября 2010 г. сообщил командующий 6-м флотом США вице-адмирал Харрис. В том же месяце французский посол в Тунисе дал пресс-интервью, в котором подчеркнул, что Франция окажет этой стране всемерную поддержку на ее переговорах о «продвинутом» ассоциированном членстве в ЕС.

Очевидно, что агентура США не разжигала волнения ни в Королевстве Бахрейн, где находится база 5-го американского флота и через которое транспортируется саудовская нефть, ни в Египте. Ведь отстранение от власти Хосни Мубарака пошатнуло всю с трудом выстроенную конструкцию урегулирования ближневосточного конфликта, подняло «военную тревогу» в Израиле, укрепило позиции его политических «ястребов», подтолкнуло к согласию лидеров ФАТХ и ХАМАС, что явно противоречило интересам Белого дома.

Короче, сколь бы весомые аргументы ни приводились в пользу идеи о происках Запада как возбудителе «арабского бунта», которую развивал, например, Башар Асад в речи перед сирийским парламентом 30 марта 2011 г., она не выдерживает критики. А тот факт, что западные державы, которым на руку была внешняя политика и Туниса, и АРЕ, сравнительно быстро «сдали» и Бен Али, и Мубарака, объясняется тем, что руководители этих держав поняли: «Карта их протеже бита».

Именно это, но в иных словах, признал в одном из своих интервью Ален Жюппе, сменивший на посту министра иностранных дел Франции г-жу Мишель Аллио-Мари, которая провела в Тунисе рождественские каникулы 2010 г., воспользовавшись бесплатными услугами здешних бизнесменов и власть имущих, из-за чего и оскандалилась. Министр посетила Тунис вместе с родителями не только ради отдыха. Там она встретилась (по сведениям, просочившимся в прессу) с генералом Али Сериати, начальником личной охраны Бен Али, а 12 января 2011 г. предложила депутатам Национального собрания Франции рассмотреть вопрос об оказании помощи правоохранительным силам Туниса. Но это еще не все. Рене Мари, мать министра, уже была с октября 2010 г. дольщицей компании, которая благодаря связям с одним из зятьев Бен Али приватизировала часть эвкалиптового леса, посаженного более 60 лет назад для предотвращения эрозии почв на холмах Гамарты – ныне шикарного курорта под Тунисом-столицей. В начале января 2011 г. была подписана и зарегистрирована сделка о выкупе г-жой Рене Мари доли основателей этой компании – Азиза Миледа и его сына [Beau N., Muller A., 2011, p. 29–32].

Красавица-чудовище и «жасминная революция» с запахом крови

События, разыгравшиеся в Тунисе на грани 2010–2011 гг., получили название (здесь говорят, введенное в обиход французской прессой) «второй жасминной, или жасминовой революции». Название не слишком удачное, ибо эти события в корне отличались от государственного переворота, который привел к власти тогдашнего премьера Бен Али, свершился за одну ночь и потом был назван в Тунисе «жасминной революцией» полуофициально, явно для того, чтобы придать демократический флер типичному дворцовому перевороту.

Во время второй революции, которая длилась не один день, но теперь упоминается как «Революция 14 января», число ее активных участников-демонстрантов достигало, по оценочным, причем минимальным, данным, 50–60 тыс. человек. Да и жертвы были немалые – около 200 погибших (пусть это на порядок меньше, чем в Египте, не говоря уже о Сирии), манифестанты вели себя порой агрессивно, крушили полицейские участки, метали камни и бутылки с зажигательной смесью, пытались взять штурмом высотное здание штаб-квартиры правящей партии. Правда, не нанесли ему такого ущерба, как разгромленной в Хаммамете вилле Сакера аль-Матри по прозвищу «золотой мальчик», набитой старинным фарфором, хрусталем, подлинными римскими статуями и другими предметами античного искусства. После бегства ее хозяина в Катар некоторое время вилла была открыта для посетителей, и они ходили по хрустящему ковру из осколков ваз, сервизов, люстр, а вот куда делся со двора тигр Паша, любимец хозяина, никто не знает.

Этот баловень судьбы, женившийся в 2004 г. на старшей дочери президента от второго брака Несрин, рассматривался, несмотря на свою молодость (он родился в 1981 г.), как вероятный политический преемник тестя. Введенный в состав ЦК ДКО, избранный в Палату депутатов, он выступал в двух ролях: потенциального «дофина» и придворного умеренного исламиста. Усердно молился пять раз в сутки, открыл вместе со своим другом – молодым имамом из Сиди-Бу-Саида религиозно-дидактический частный радиоканал «аз-Зейтуна» и первый в стране исламский банк «аз-Зейтуна» (ныне национализированный), земля под главный офис которого в столичном пригороде Крам была отобрана бандитским способом у ее прежнего владельца. Одноименный радиоканал вошел в медиаимперию, которую начал сколачивать Сакер аль-Матри. Так, явно при странных обстоятельствах им был куплен (сначала на 75 % и целиком в середине 2008 г.) частный издательский дом «Ас-Сабах», выпускавший два ежедневника – «Ас-Сабах» и «Le Temps» – и три еженедельника. До этого несколько лет тянулась судебная тяжба между наследниками основателя этого дома, умершего в 1993 г., инспирированная «главным цензором» страны Абд аль-Ваххабом Абдаллахом34. Деловые интересы «золотого мальчика» простирались также на импорт автомобилей дорогих марок, турбизнес и другие сферы экономики.

Однако это – только один пример стремительного превращения в нуворишей членов семьи президента и его жены Лейлы Бен Али (в девичестве Трабелси), которая, подобно мужу, «попала из грязи – в князи», начав свою карьеру парикмахершей без среднего образования, оттеснила других фавориток Бен Али и постепенно стала его фактическим соправителем. На публичной арене эта элегантная особа, участница международных женских конгрессов и организаций, выступала глашатаем модернизма. «Сегодня тунисская женщина – яркий символ современности нашего общества… опора наших светских культурных ценностей и принципов… заслон перед экстремизмом и фанатизмом», – говорила она 9 августа 2007 г. на конференции «Республиканский режим и роль женщины» [Le régime… 2007, p. 11].

Любительница красивой жизни, Лейла Бен Али не носила хиджаб (в отличие от своей дочери Несрин), а за нарядами и украшениями летала в Париж и Дубай.

Кровные родственники Лейлы (33 человека) образовали мафиозный клан, в котором видную роль играл Бельхасен Трабелси, старший брат первой леди страны, а Лейла Бен Али сделалась в глазах тунисцев воплощением коррупции, разъедавшей местный «правящий класс», включавший как близких родственников, свояков и своячениц президентской четы, так и некоторых ее клевретов.

Между тем неприглядный политический портрет красавицы Лейлы был обрисован французскими публицистами в книге «Правительница Карфагена» [см.: Beau N., Graciet C., 2009]. Хотя в Тунисе эта книга, доступная в сетях Интернет, была запрещена, многие были знакомы с ее содержанием. Кроме того, о хищничестве здешней олигархии, доходившем до клептомании, как в случае Имада Трабелси, лихо угнавшего чужую яхту с Лазурного берега, прекрасно знали в Тунисе даже простые обыватели. Речь идет о племяннике Лейлы, который переименовал, перекрасил эту яхту и поставил на якорь в гавани для прогулочных судов близ Сиди-Бу-Саида. Владельцем яхты, на беду угонщика, оказался известный французский адвокат и друг Николя Саркози. Дело о краже в 2006 г. было раскрыто, но в конечном итоге замято. Выйдя сухим из воды, Имад Трабелси стал директором большого хозяйственного магазина с торговой площадкой 10 тыс. кв. метров – филиала французской фирмы «Bricorama», открытие которого состоялось в мае 2009 г.

Сама же Лейла прибирала к своим рукам все, что душе угодно: могла с легкостью конфисковать в свою личную собственность и часть национального лесопарка, и приглянувшуюся ей виллу с видом на море или лакомый кусок земли под какой-нибудь лавчонкой, харчевней, кофейней и т. п.

Не отставал от алчной супруги и президент. Основанный по его инициативе Фонд национальной солидарности 26–26 был поначалу каналом добровольного сбора средств на оказание адресной помощи малоимущим, а также на дорожное строительство и развитие коммунального хозяйства в «теневых зонах». Эти работы начались, но со временем затормозились, а деньги в благотворительный фонд, разрекламированный в качестве «народного», стали выбивать рэкетом у владельцев мелких заведений сферы производства и обслуживания. Как результат, Фонд 26–26 стал черной кассой Бен Али, который привык иметь таковую, еще работая начальником службы армейской безопасности.

И хотя международный рейтинг восприятия коррупции равнялся в Тунисе 4,3 по десятибалльной шкале, будучи таким же, как в Латвии и Словакии, а его место по этому показателю было только 59-м в мире (из 178, последнее из которых занимало Сомали) [The 201 °Corruption…], грабительская деятельность «семьи» вызывала негодование тунисцев, в том числе крупных и средних предпринимателей, не допущенных к «кормушке», и представителей малого бизнеса – стержня среднего класса, считавшегося надежной опорой режима.

Несомненным является тот факт, что близость к президенту или его окружению открывала здесь деловым людям свободный доступ к получению кредитов из государственной и смешанной банковской системы. В свою очередь иностранные инвесторы, желавшие открыть свой бизнес в Тунисе, были вынуждены искать связи среди здешних лиц, близких к президентскому дворцу, сколь бы сомнительной ни была их репутация.

Перетряхивая грязное белье нового Карфагенского дворца, который был возведен рядом со старым (времен Бургибы), его бывший мажордом, сбежавший в Париж, упомянул среди прочего следующий эпизод. Незадолго до «Революции 14 января» Бен Али увидел страшный сон, о котором он рассказал. Приснился ему «святой» Сиди Хмид Баннур, изрекший: «Ты перенес мою могилу, чтобы построить свой дворец. Я же перенесу тебя за моря, и ты умрешь на чужбине» [Ben Chrouda L., Soares I., 2011]. Правдива эта история или нет, но в конце июня 2011 г. в Тунисе состоялся заочный судебный процесс, в итоге которого Бен Али и его жена были приговорены к 35 годам тюрьмы именно за растрату государственных средств на строительство дворцов. Позже Бен Али получил дополнительные заочные приговоры: за пытки политзаключенных, расправу с манифестантами.

Не вдаваясь во все детали истории развития «финансового спрута» Бен Али – Трабелси, процветание которого началось в эпоху приватизации (ускоренной в 2000-х годов), следует отметить, что на каком-то этапе общество теряет относительно терпимое отношение к непотизму и коррупции. Это и произошло в Тунисе, казалось бы, в один миг.

Ощущение, что в стране назревает политический кризис, который, возможно, вновь разрешится путем дворцовой революции, испытывали здесь многие осведомленные люди. Оно возрастало по мере прогрессирования болезни Бен Али (онкологического характера), лечение которой велось либо за границей, либо в приватной клинике Карфагенского дворца гормональными препаратами. Под их воздействием президент лишь несколько часов в сутки был дееспособен, в остальное время всем заправляла Лейла. Таким образом, «трагедия политического долголетия» Бургибы повторилась в виде фарса.

Однако верхушечный государственный переворот если и готовился, то не состоялся; его опередил взрыв энергии протеста, накопившейся в недрах тунисского общества, основная масса которого долго, быть может, слишком долго не роптала.

Переходный период: гражданская Высшая инстанция

После бегства Бен Али президентские обязанности взял на себя, согласно Конституции, председатель Палаты депутатов Фуад Мебазаа, которого парламент наделил полномочием издавать декреты, имеющие силу закона35. Временное («переходное») правительство возглавил Мухаммед аль-Ганнуши, занимавший пост премьер-министра с ноября 1999 г. Оба тут же объявили о своем выходе из рядов ДКО.

На первой же своей пресс-конференции Мухаммед аль-Ганнуши заявил, что главные задачи его правительства – нормализовать обстановку в стране, подготовить законопроект о всеобщей амнистии и организовать внеочередные парламентские выборы, которые впервые будут выведены из-под контроля министерства внутренних дел.

Тем временем в город Тунис двинулись из провинции, в том числе из Сиди-Бу-Зида, «караваны свободы», их участники, мало похожие на лиц с высшим образованием, несколько суток дневали и ночевали на площади Касбы перед зданием правительства, требуя ухода в отставку аль-Ганнуши и прочего «охвостья» старого режима. В первую очередь имелись в виду министры иностранных дел, внутренних дел и обороны.

Некоторые полагали, что это была чья-то провокация с целью вставить палки в колеса переходного правительства. Другие верили в «самостийность» манифестантов, хотя кто-то предоставил им грузовики и автобусы, на которых они прибыли. Премьер частично уступил их требованиям: сам он остался на своем посту, но 27 января снял указанных ключевых министров. На следующий день имел место разгон демонстрантов на площади Касбы, которых генерал Рашид Аммар, явившийся сюда безоружно и без охраны, напрасно призывал к сдержанности. Потом, они как приехали караваном, так и уехали.

Дальнейшая хронология основных событий первой половины 2011 г. была следующей. Решением парламента 6 февраля была приостановлена деятельность ДКО, его помещения закрыты. 25 февраля на площади Касбы произошла самая крупная манифестация с момента бегства Бен Али. Ее участники выражали солидарность с народом Ливии, требовали ухода в отставку аль-Ганнуши. На вопросы корреспондентов телеканала «Аль-Джазира» отвечали по-английски одной и той же заученной фразой: «Диктатор ушел, диктатура осталась». Манифестанты были разогнаны силами охраны правопорядка, причем не обошлось без жертв. ВТСТ пригрозил генеральной забастовкой.

Следом премьер подал в отставку. Исполняющий обязанности президента назначил вместо него Бежи Каида ас-Себси36, который сформировал 7 марта новое правительство, состоявшее из «технократов». Он не пригласил в свой кабинет ни одного экс-министра эпохи Бен Али и взял обязательство со всех согласившихся в него войти не выдвигать свои кандидатуры ни в депутаты парламента, ни в президенты республики. Поэтому два члена предыдущих переходных правительств подали в отставку, так как намеревались побороться за президентское кресло. Это Ахмед Ибрагим и Нежиб Шебби, который тогда считался потенциальным фаворитом на будущих президентских выборах.

Среди первых шагов правительства Бежи Каида ас-Себси, положительно встреченных публикой, был роспуск политической полиции – сети платных агентов, существование которой восходит к началу 1960-х годов, но доселе отрицалось тунисскими властями, и ликвидация управления госбезопасности – особого отдела министерства внутренних дел. Сообщив 7 марта об этом решении на своем сайте, МВД подчеркнуло, что впредь оно будет работать, «соблюдая закон, уважая гражданские права и свободы»37.

Девятого марта ДКО было распущено в судебном порядке. В том же месяце начался бурный процесс образования новых партий и регистрации тех, что ранее действовали нелегально. С 15 марта функции временной законодательной ветви власти, заменившей собой распущенный двухпалатный парламент, взяла на себя Высшая инстанция по реализации целей революции, политической реформе и демократическому транзиту. Неофициально ее называли кратко: «Высшая инстанция». Ее предшественниками были Комитет по защите революции и Высшая комиссия по политической реформе – группа из 15 юристов во главе с профессором права Йазом Бен Ашуром, которая разрабатывала предложения по модификации Конституции (до того, как было принято решение избрать Национальное учредительное собрание и поручить ему вотирование новой Конституции).

Руководитель Высшей инстанции Йаз Бен Ашур – выходец из старинной богословской семьи, патриархом которой на протяжении большей части минувшего века был Тахар Бен Ашур (1877–1973), сложивший полномочия шейха-ректора аз-Зейтуны в 1960 г., но до конца своей жизни остававшийся главным религиозным авторитетом страны. К этому времени многие молодые члены семейства Бен Ашур предались изучению светских наук, а некоторые тяготели к левым политическим взглядам.

То и другое относится к Сане Бен Ашур – сестре Йаза Бен Ашура. Она видный юрист и общественный деятель: возглавляла Ассоциацию тунисских женщин-демократок (АТЖД) до IX съезда, состоявшегося 3–5 июня 2011 г., на котором в порядке ротации была избрана новым председателем этой организации. Сам Йаз Бен Ашур – один из наиболее известных в стране знатоков мусульманского права, автор многочисленных трудов на эту и смежные темы. Был членом Конституционного совета, но вышел из него в 1992 г. и, осудив в 2002 г. поправки к Основному закону, позволившие Бен Али вновь баллотироваться через два года на высший государственный пост, перешел в открытую оппозицию к режиму. Этот шаг Йаза Бен Ашура сделал его фигурой чрезвычайно популярной в среде либерально настроенной публики и неугодной властям. Недаром он был отправлен на пенсию в 2005 г. сразу по достижении 60-летнего возраста. Это в тунисских вузах – общее правило, но обычно для маститых ученых делают исключение.

Здесь очевидно различие между Тунисом с его традицией гражданского управления, заложенной Хабибом Бургибой, и Египтом, где роль «высшей инстанции», или «коллективного президента», узурпировал в феврале 2011 г. Высший совет военного командования во главе с министром обороны, фельдмаршалом Мухаммедом Хусейном Тантауи. Чем‐то этот орган напоминает Совет руководства революцией (СРР), созданный в Египте после военного переворота 1952 г. Многие предсказывали, и не ошиблись, что рано или поздно армия АРЕ, хотя и численно сокращенная при президентах Садате и Мубараке, «скажет свое слово». Подобные предсказания в отношении Туниса не оправдались.

В состав Высшей инстанции, который постепенно расширялся, превысив 150 человек, вошли представители регионов, 12 политических партий, ВТСТ и ряда НПО, родители «шахидов революции», в том числе мать Мухаммеда Буазизи, и отдельные авторитетные лица. Это известные в стране ученые, профессора и доценты, например Абд аль-Азиз Шарфи.

Все декреты-законы и. о. президента проходили через предварительное рассмотрение Высшей инстанции, которая подготовила закон о выборах в Национальное учредительное собрание. Основанный на пропорциональной избирательной системе, он содержал положение, позволявшее даже малым партиям провести своих представителей в это собрание, а также пункт, согласно которому в списках кандидатов 50 % должны составлять женщины. Вместе с тем закон лишал пассивного избирательного права ведущих партийно-правительственных деятелей последних десяти предреволюционных лет и лиц, которые выступили официальными инициаторами плана переизбрания Бен Али в 2014 г.

По настоянию той же инстанции выборы в Учредительное собрание, первоначально назначенные на 24 июля 2011 г., были перенесены на октябрь. Данное решение мотивировалось тем, что составление уточненных списков избирателей требует довольно продолжительной работы. Однако его скрытая идея, которую нетрудно было угадать, заключалась в том, чтобы, во-первых, дать возможность светским партиям развернуть свою агитацию и, во-вторых, переждать время, когда симпатии весомой части потенциального электората качнулись в сторону исламистов. Они не были ни зачинателями, ни активными участниками «Революции 14 января», но постфактум стали набиваться в ее попутчики.

То обстоятельство, что в Тунис вернулся Рашид аль-Ганнуши, изменило здесь расклад политических сил. Едва сойдя с трапа самолета 30 января, он заявил, что идеалом руководимой им «Ан-Нахды» служит турецкая Партия справедливости и развития (ПСР)38, по стопам которой намерены следовать умеренные тунисские исламисты, и что сам он не метит в президенты. Мол, надо уступать место молодым. Но затем этот 70-летний деятель обнаружил завидную энергию. Появлялся на телеэкранах то смиренно молящимся в мечети, то во время беседы с журналистами на его собственной квартире, обставленной с безвкусным шиком – под стать дворцу какого-нибудь эмира или шейха страны Персидского залива. Легализованная 1 марта под названием Движение «Ан-Нахда», его партия открыла штаб-квартиру в престижном «европейском» квартале колониальной застройки, где заняла роскошный особняк, а 6 июня провела многолюдный митинг, приуроченный к 30-й годовщине основания ДИН, который состоялся в зале еще более престижного микрорайона, сравнительно недавно возведенного на берегу Тунисского озера (лагуны).

И это было не единственное мероприятие, посвященное юбилейной дате. Одно из них прошло в Муниципальном театре столицы, где в позолоченной президентской ложе восседали Рашид аль-Ганнуши и его бывший сподвижник Абд аль-Фаттах Муру – соучредитель Исламской группы, а затем генеральный секретарь «Ан-Нахды». В феврале 1991 г. он заморозил свое членство в ней (подробнее см. выше), а потом 20 лет мирно занимался адвокатской практикой, объявив, что навсегда отошел от политики, но, как видно, пересмотрел это решение. Правда, его обновленный союз с аль-Ганнуши был мимолетным: через неделю после юбилейных торжеств Муру заявил, что не нашел себе достойного места в руководстве «Ан-Нахды» и выбрал позицию независимого исламиста [Аш-Шурук… 2011].

По экспертным оценкам, сделанным в начале лета, большинство тунисцев, даже настроенных прийти к избирательным урнам, были далеки от решения, какой партии они отдадут предпочтение. При этом высказывалось мнение, что движение «Ан-Нахда» может собрать от 15 до 30 % голосов и что в любом случае оно составит вместе со своими союзниками – депутатами от других мелких, но идейно близких к нему партий – крупную фракцию в Национальном учредительном собрании. Тем более что по тактическим соображениям на мельницу «ан-Нахды» лили воду некоторые светские партии. В частности, это относится к партии Конгресс за республику, основанной в 2001 г. правозащитником Монсефом Марзуки, который был вынужден эмигрировать и последние годы провел в Париже, где работал неврологом. В этой малочисленной партии, действовавшей скорее во Франции, чем в Тунисе, сотрудничали деятели самой пестрой политической палитры: ультралевые и бывшие члены ДДС, «разочаровавшиеся» исламисты и поборники арабского национализма. Вернувшись в Тунис 18 января 2011 г., Марзуки сразу заявил о себе как о будущем президенте, но встречен был холодно. Толпа на площади Касбы его освистала и чуть не побила. Следом он, почти не известный тем, кто не посещал сайт www.moncefmarzouki.net, стал сателлитом «Ан-Нахды».

С середины июня тунисское лето вошло в свои права: прохладная погода, ветры и грозы уступили место изнуряющей жаре. Тем не менее под зонтами выставленных на улицу столиков кафе вдоль авеню Хабиба Бургибы с утра до позднего вечера было полно людей. Судя по обрывкам разговоров, которые невольно можно было услышать, эти люди обсуждали как житейские дела, так и развитие политической ситуации в стране.

Одним из острых вопросов, являвшихся предметом обсуждения в подобных разговорах, равно как и в местной печати, был вопрос о том, какую позицию по отношению к исламистам займет новая Тунисская партия труда – дочерняя организация ВТСТ, от которого к этому времени в очередной раз откололись два конкурирующих профцентра39.

Дело в том, что на пике революционных событий базовые структуры ВТСТ почти сразу и почти везде поддержали массовые народные выступления, а верхушке пришлось «тянуться за базой». Позже, пытаясь смыть с себя пятно прислужников павшего режима, профбоссы призывали к продолжению забастовок, усугублявших экономический хаос, не добавляя ни миллима40 к заработной плате трудящихся. Наконец, по нашим сведениям из надежных источников, именно бонзы ВТСТ «свалили» правительство Мухаммеда аль-Ганнуши, подстроив обе демонстрации на площади Касбы, причем вторая из них, февральская, прошла не без помощи исламистов. Особо подозрительным выглядело то, что на митинге движения «Ан-Нахда», состоявшемся в апреле в Сфаксе, фигурировал генеральный секретарь местного отделения ВТСТ Мухаммед Шаабан, который уже 30 лет занимал этот пост и явно надеялся удержаться в своем удобном кресле.

Конец ознакомительного фрагмента.