Информационные войны
Вопреки элементарной логике, информационные войны порождены отнюдь не нынешней информационной революцией, хотя сам термин действительно утверждается только в ее завязке, в начале 1990-х годов. Но и чрезмерно расширять зону его распространения не стоит, несмотря на то, что информация (дезинформация) является дополнительным оружием с доисторических пор. Уже в племенных конфликтах в ходу были и слухи, и лжесвидетельства, а потом пражурналистами стали не только ораторы, герольды, дьяки, но также агенты богатых людей, государственных деятелей, которые эксклюзивно сообщали им не самые расхожие новости и отслеживали то, что их недруги старались спрятать. Далее можно сказать, что подлинными битвами обязательно становились любые столкновения тенденциозных (с обеих сторон) печатных органов и оппозиции, и власти, особенно ожесточенные, разумеется, в периоды общей политизации элит. И все же для развертывания настоящих информационных войн потребовались транснациональные технологии, начиная даже не с телеграфа, который был задействован уже в период Крымской войны (1853—1856 гг.), а с радио.
Поэтому первой из подобных глобальных схваток оказалась, видимо, холодная война, длившаяся более сорока лет. Г. М. Маклюен называл ее «войной икон» и определял так: «Это настоящая электрическая битва информации и образов, которая намного превосходит в глубине и одержимости старые горячие войны индустриального железа». Конечно, и в тот период противники не упускали случая отвечать на огонь огнем, но характерно, что совершалось это под камуфляжем армий титульных (корейской, вьетнамской, афганской), либо в виде провокаций (типа полетов У-2 или размещения ракет вблизи территорий тогдашних мировых лидеров: с одной стороны, в Турции, а с другой – на Кубе). Основные же боевые действия велись именно в радиоэфире, причем «Голосу Америки», «Би-би-си», «Немецкой волне», «Свободе» и «Свободной Европе» в СССР противостояли не только контрпропагандистские службы Иновещания, работавшие на 82 языках, но прежде всего мощные системы глушения враждебных выступлений, а также репрессивные меры про отношению к их немолчаливым слушателям.
К концу обозначенного срока дополнительные проблемы советским властям стали приносить в приграничных районах иностранное телевидение, а внутри страны – видеопродукция. С их распространением тоже активно боролись, потому что они, разумеется, заметнее радио наглядно внедряли в сознание уже не только идеологические абстракции, но и представления о преимуществах западного бытового существования и некоторых свобод. И недаром сами такие сражения принято считать символическими, поскольку предполагается по преимуществу воздействие психологическое – на души и умы людей. Правда, многие авторы упирают на то, что крах социалистической системы имел, главным образом, технологическую подоплеку, что именно в этой области она не выдержала экономического соревнования, однако роль фактора решающего сыграла все-таки информация, а запреты, как всегда, сделали скрываемые плоды лишь более притягательно-сладкими.
Можно отметить, что холодная война задала модель современных информационных войн, которую, впрочем, совершенствование новейших медиа постоянно корректирует. Но вначале – о преемственности. По-прежнему собственно военные действия подкрепляются не только экономически, но и информационно – а ведь на это обращал внимание еще Г. Лассуэлл. Сходны и обобщенные цели подобных, паравоенных, операций: это самоутверждение, причем в громадной степени – за счет демонизации врага. Не слишком изменились и способы их проведения (троллинг-новости, уничтожение информации, ее деформация, организация утечки, вброс, либо, наоборот, блокирование – перечень более подробный можно найти в книге Г. Вирена) – да и основные формы тоже: ими остаются тенденциозно подобранные, чаще всего скрываемые или затеняемые противником сведения, но еще и яростная, наделенная силой внушения публицистика, а технологически это несанкционированные записи, предвзятый монтаж, форсированные интонации и т. п. В условиях развязывания информационных войн, главной стратегией которых становится пропаганда, СМИ неизбежно превращаются в СМВ (средства массового воздействия), а оповещение – в манипулирование. И хотя сражения, по замечанию М. Кастельса, «ведутся главным образом в средствах массовой информации и с их помощью, но СМИ не являются держателями власти». То есть центр управления как находился, так и находится в руках политиков и полководцев.
Вместе с тем они сами не могут действовать без постоянной медийной поддержки, информационного арсенала. Хорошо известен афоризм прусского генерала Карла Клаузевица о том, что война – это политика, проводимая другими средствами, а политика в самое последнее время существенно медиатизировалась. Да и те, на кого она направлена, попали сегодня в информационные сети – настолько обширные и частые, что использованное словосочетание приобрело смысл буквальный. При этом атаковать стало проще, чем обороняться: средства интернет-цензуры если где-то и срабатывают, то лишь выборочно.
Принципиально новые технические возможности существенно меняют облик современных информационных войн: недаром их называют кибервойнами. И хотя на планете осталась только одна сверхдержава, однако даже США в наиболее глобальном сегодняшнем конфликте представляется для врагов-исламистов самой существенной, а все равно лишь частью ненавистного западного жизнеустройства. Вторую мировую информационную войну принято истолковывать как битву уже не идеологических систем – целых цивилизаций.
С другой стороны, на арене медийных столкновений наблюдаются тенденции локализации и даже индивидуализации. Это касается, например, зоны действия: тип межгосударственных противостояний как основной дополняется противоборствами внутренними, фактически – гражданскими, и любые сепаратисты не забывают использовать в своей борьбе информационно-психологические средства (причем делают это подчас весьма эффективно – как, скажем, Мовлади Удугов во время первой чеченской кампании). Да и собственно государственный монолит распадается, дробится: децентрализация приводит к тому, что методами информационной агрессии овладевают не только представители власти, но и каждый идущий на выборы, злоупотребляют не только политические – еще и бизнес-структуры (вспомним газетно-телевизионную борьбу за «Связьинвест», хроникально зафиксированную для потомков И. Засурским). Можно сказать, что теперь медиатизируется всякая конкуренция – в том числе между самими отдельными СМИ (через непарламентские методы ведения полемики, контрпрограммирование, формы агрессивного маркетинга). Видимо, среди самых локальных явлений следует назвать характерные для 1990-х конфликты прессы, подконтрольной губернаторам и мэрам некоторых областных центров (Екатеринбург, Барнаул, Иваново), существенно усугублявших недоверие аудитории к СМИ. В подобном виде информационные войны несколько мельчают, превращаются в войны компроматов, многие из которых отслеживаются на специальном сайте Compromat.Ru, и завоеванная массовой культурой, «желтой» прессой и телескандалами публика жадно такие сведения потребляет.
Конец ознакомительного фрагмента.