Глава 1
Макушка лета
– Фея, Фея, иди сюда скорей! – Заполошный крик матери внезапно разбил хрустальную красоту сна.
– Что… что стряслось? – хрипло пробормотала я, приподнимаясь на локте и пытаясь разглядеть что-нибудь в полумраке комнаты.
– Ох, неужто с девочками что-то? – заворочалась рядом Дора.
А мама продолжала звать меня со двора, нимало не смущаясь, что перебудит не только весь дом, но и окрестный лес.
Мы с Дорой одновременно стряхнули с себя остатки сна и кинулись к двери, путаясь в подолах длинных ночных сорочек.
– Иду, иду, матушка! – крикнула я, повернув голову к распахнутому окну, и чуть не упала, запнувшись о половик. Спасибо Доре – поддержала.
У лестницы мы столкнулись с выскочившими из своей светелки Евой и Сией.
– Что такое, Фея? Что стряслось? – загалдели девочки наперебой, вцепившись мне в руки.
– Ш-ш-ш, а ну, успокоились! – приструнила я сестренок. – Еще не хватало с лестницы навернуться в суматохе. Не знаю пока ничего. Никифор Иваныч, посвети нам, пожалуйста, – уже поспокойней обратилась к домовому.
Послушно затеплились лучинки в светцах, позволяя с трудом разглядеть ступени. Мы потопали вниз, сопровождаемые скрипом половиц и многоголосым ревом из малышовой горницы.
– Я к девочкам, успокою, – метнулась назад, к двери в детскую Дора. Вот уж на кого всегда можно положиться! Что бы вокруг ни происходило, моя дружечка делает именно то, что необходимо больше всего.
Мы же с сестрами споро спустились на первый этаж и побежали к выходу на крыльцо, откуда доносился голос матери, что-то жарко втолковывающей отцу.
– Что? Что, матушка? – почти одновременно выдохнули мы втроем, с беспокойством озирая двор.
– Фея, душечка, смотри, что лежит. – Она указала пальцем вниз, взирая на меня с такой надеждой, будто я сама Великая Веритассия.
На ступеньке крыльца в предрассветных сумерках был четко виден темный прямоугольник. Сделав шаг вперед, я наклонилась и разглядела начертанные на нем золотыми буквами слова: Феодоссия Ролло. Это мое имя. И значить это может только одно…
– Открывай же, открывай скорей, доченька! Я девятнадцать лет молилась об этом дне! – Мама испуганно хлопнула себя ладошками по щекам. – А вдруг это ошибка? Вдруг там что-то другое?
Меж тем я бережно подняла конверт и провела пальцем по золотистой строчке. Бумага послушно развернулась и явила нашим жадным взорам письмо. С трудом разобрав буквы, я ошарашенно произнесла:
– Меня приглашают в Академию!
А больше ничего сказать и не успела, чуть не оглохнув от визга сестер. Мама выдернула листок из моих рук и принялась вчитываться в написанное, я же ошалело плюхнулась на ступеньку и уставилась на розовеющее небо.
Вообще-то восторг моих родных понять можно: уже семь поколений в нашей семье не рождалось благословленных богиней. Наш род и в старину не отличался высоким уровнем магии: говорят, это все из-за браков с простолюдинками. Способность к магии передается исключительно с кровью дворянских фамилий, основатели которых были удостоены поцелуя Великой Веритассии. Далеко не все дети в роду рождаются с даром, но у кого именно проявятся истинные способности, заранее вычислить невозможно. Иногда случается и такое, что дар обнаруживается у простых людей. Это значит, у кого-то из их предков была связь с дворянином. А у моих пращуров, наоборот, была склонность жениться по любви, а не по долгу крови. Вот и брали они жен, не глядя на наличие герба. Моя маменька вот из семьи торговцев. А отец – дворянин, хоть и обедневший, если не сказать – обнищавший. Нет, его вины в сложившемся положении не было: все состояние рода Ролло промотали задолго до рождения отца. Никто же не мог предположить, что магов у нас не будет много-много лет, вот и тратили денежки, не задумываясь. А благосостояние дворянского рода зиждется именно на магах, ведь аристократу зазорно работать кем-то, кроме истинника. Постепенно фамилия приходила в упадок, и вот сейчас остались только мы: последние представители некогда славного рода. Отец даже попрал все устои, согласившись служить лесничим. Если бы не его жалованье да богатое приданое мамули, мы бы жили впроголодь. А так – хватало.
Гораздо хуже было, что у родителей до сих пор не получилось завести сына: титул передавался только по мужской линии, так что без наследника наш род был обречен. О нет, мама с папой очень старались: примерно раз в два года производя на свет младенца. Но рождались только девочки. Самая младшая пришла в этот мир всего три месяца назад. Ну, а я – старшая. А всего нас – десять сестер.
Мне всегда казалось странным и непонятным, отчего Великая Веритассия, провозгласившая истинными лишь браки по обоюдной любви, так жестоко обошлась с родом Ролло, на протяжении столетий свято блюдшим этот завет? Мои родители и по сию пору нежно любят друг друга. Деды и прадеды наверняка тоже любили своих жен, раз уж отказывались от выгодных аристократических партий. Мы вообще отличаемся очень традиционным укладом жизни: носим самую простую одежду, не гоняясь за веяниями моды, питаемся издревле известными продуктами, и имена у нас старинные, родовые, хотя даже крестьяне уже так не называют детей. Однако же именно наша фамилия вот-вот угаснет в глуши и забвении.
Живем мы почти на самом краю мира, на лесной заимке, откуда даже до ближайшего хуторка идти больше часа. До самого близкого города добраться можно лишь с помощью портального амулета. Точнее, пешком или на лошади тоже можно, разумеется, вот только никто никогда не мерил, сколько времени займет такой путь. Отец там когда-то жил, мама – тоже, а мы с сестрами родились уже здесь, в тереме, выделенном отцу лесничеством.
Нет, дом у нас прекрасный, и домовой с кикиморой есть, и банник, и скотину держим, и огород. Только вот живем мы совсем как крестьяне. Родителям это непросто дается, хотя они не жалуются и все для нас стараются сделать. Читать нас выучили, манеры постарались привить, хотя последнее у них вряд ли получилось, а уж грамоты лучше бы нам и вовсе не разуметь. Книг у нас немного, но в тех, что есть, описывается совсем иная жизнь, словно бы не от мира сего. Там никому не надо работать, а у девушек всегда есть поклонники… Мы же с утра до ночи трудимся: домовой ведь не может за таким большим хозяйством без магических предметов уследить. А уж поклонникам тут и взяться неоткуда, если только медведь забредет.
– Доченька, я так рад за тебя! – Отец присел рядом со мной, нежно потрепав по плечу. – Всегда знал, что ты у нас особенная.
– А я пока даже не знаю, рада ли. Удивлена очень. Я и позабыла, что нынче липень начинается. – Сладкий медовый аромат расцветающих лип так и щекотал ноздри.
– Устала вчера? – как-то смущенно посмотрел отец.
– Немного, батюшка, кружева плела допоздна, больно красивый узор придумался. – Я невольно зевнула.
– Фея, ясочка моя, что ж ты сидишь, – вклинилась в разговор матушка, – надо ж срочно поутренять да заняться осмотром припасов, – мой недоуменный взгляд, кажется, придал матери дополнительной экзальтации, – ах, как же ты не понимаешь, это же столица, там все совсем иначе! Люди первым делом смотрят не на дела твои, а на одежду. И цены там совершенно безумные. Надо собрать тебе самый лучший гардероб!
Я сильно сомневалась, что у нас найдутся наряды, хотя бы отдаленно напоминающие те, что носят в столице. На прошлогодней ярмарке проезжий купец показывал картинки с новомодными дамскими туалетами. Судя по написанным на картинках цифрам, новомодными эти туалеты были года три назад, но все равно народ глядел на них как на диво.
Выпотрошив содержимое всех сундуков, матушка была вынуждена признать поражение: все это было вполне пригодно для ближайших окрестностей, но совершенно не годилось для столицы.
– Маменька, а если наше приданое перебрать? – робко заметила Дора, вернувшись в дом с очередным матрасом, туго набитым свежим сеном. Обычные усадебные работы не могли ждать, пока новоявленная магиня отбудет в Академию, так что вся семья усердно трудилась, пока мы с матерью сортировали ткани.
– Ох, приданое, я даже и не знаю, милая, – как-то затравленно пробормотала мама. – Сможем ли мы собрать вам новое?
– Так ведь Фее сейчас нужней! А я все равно в ближайшие два года замуж не выйду. Откроется ли у кого-нибудь из нас дар – неизвестно. А у нас там все самое лучшее собрано. Вот и получается… – сбивчиво затараторила сестренка.
Нам и впрямь начинали собирать приданое чуть ли не с рождения. Самые красивые ткани, самое тонкое кружево, самые богатые вышивки, самые дорогие пуговицы, в общем, все самое-самое собиралось в рундуки под кроватями. Кроме того, у родителей было заведено дарить нам на новогодье по жемчужинке. Правда, поскольку нас становилось все больше и больше, а денег в семье не прибавлялось, жемчуг постепенно становился все мельче, но у нас с Дорой, как у старших, было по несколько весьма крупных перлов. А изо всех имеющихся в наличии жемчужин можно было собрать весьма богатое ожерелье.
– Матушка, не надо, – запротестовала я. – Ведь из Академии вылететь легче легкого. Как я потом девчатам в глаза смотреть буду? Пусть приданое при них останется, а я и своим платьем обойдусь. Не важно, кто там как на меня смотреть вздумает.
– Великая Веритассия, какие же вы у меня хорошие выросли. – На глаза матери навернулись слезы. – Фея, доченька, послушай меня: Дора права, кто знает, будет ли у девочек дар, так что на тебя вся надежда – приложи все усилия, чтобы выучиться, но тебе будет тяжело, я понимаю. Мы не смогли дать тебе хорошего образования, прости, милая! Но ты же красавица у нас, может, в столице в тебя влюбится хороший человек с достатком, и ты выйдешь за него замуж. А еще, я слышала, при Академии можно работать остаться, если дар есть, а учеба не по силам пришлась. Доченька, ясочка, не упусти свой шанс, удержись в столице, мы скучать будем, но оттуда у тебя будет возможность девочкам помочь. Мы-то с отцом обойдемся, лишь бы вы в люди вышли. – Тут маменька уже откровенно заплакала, обнимая нас с сестрой.
Переворошив рундуки с приданым, мама удовлетворенно кивнула и заявила, что все гораздо лучше, чем она ожидала. И незамедлительно составила план действий, охватывающий всю работоспособную часть нашего шумного семейства. Должна заметить, что нам сильно повезло: Великая Веритассия в мудрости своей одарила нас всех рукодельными талантами. Мы, конечно же, все умели и шить, и вязать, и стряпать, без этого не прожить в такой глухомани, но каким-то одним ремеслом каждая из нас владела просто виртуозно: во всей волости не было лучшей вышивальщицы, чем Дора, ее рушники и вышиванки на уездной ярмарке разлетались шибче горячих пирожков. Ева умела из самых бросовых обрезков создать такой красоты кокошник, что все только диву давались. Сия из бисера и ниток плела опояски, достойные любой столичной аристократки. Мама лучше всех в округе шила, ну а моим коньком были кружева.
Признаться, мы редко носили всю эту красоту: попробуй полазать по кустам за убежавшей несушкой в длиннополом наряде с кружевами – и следа от красоты не останется. Так что плоды трудов наших почти все время пылились в сундуках либо же обменивались на что-то более насущное. А ходили мы по-простому: нижняя рубаха из небеленого полотна, а поверх нее – запона, окрашенная в отваре луковой шелухи. Такое-то платьишко и десятилетняя Маняша могла сшить: берешь отрез ткани по росту, перегибаешь пополам, да прорезаешь на сгибе отверстие для головы. Потом, конечно, подрубить надобно, но это дело нехитрое. А подпоясывались, как правило, обычной веревкой.
Конечно, Великая Веритассия не зря заповедовала дочерям своим носить до вступления в брак девичью опояску – очень длинный кушак, свободно перехлестнутый на животе, концами достающий до подола одежды, – но в лесу, да и в поле это было жутко неудобно: за все цепляешься. Вот потому-то дивные творения Сии мы надевали только на ярмарку да иногда по праздникам. В столице же мне явно придется облачаться более строго.
Матушка постановила, что до ветрогона мы успеем сделать пять нарядов: от самого простого на каждый день до праздничного, в котором не стыдно будет показаться в столичном Храме Великой Веритассии. Конечно, еще нужна теплая одежда на зиму, но тут я была спокойна: что бы там ни носили городские модницы, а шубка с муфтой у меня превосходные, не зря же отец – один из лучших охотников во всем лесничестве.
Батюшку, кстати, отправили на пасечный хутор, к нашим ближайшим соседям. Там жили три семьи, с которыми мы поддерживали дружеские отношения.
Сложно прожить без подмоги, когда людей нету на много верст окрест. Вот мы и помогали друг дружке: обменивались товарами, вместе заготовляли дрова, вместе ездили на ярмарку. Они с радостью брали у нас дичь и пушнину, набитые отцом, дикоросы, которыми нас щедро снабжал леший, целебные травы, выращиваемые маменькой в парничке, и кружева с вышивками. На хуторе же было вдоволь коровьего молока (мы-то корову держать не могли, на нее сена не напасешься, обходились козами), гусей и уток (их мы тоже не заводили, наш родник для плаванья не годился), меда и яблок. А кроме того баушка Феня была мастерица вязать тончайшие шали из мягкой шерсти: на вид ажурные, словно кружево, но теплые, будто печной бок. Вот и сейчас отца снарядили заказать мне к отбытию пару новых шалочек поизящнее, а если удастся, еще и сторговать хорошего полотна на рубашки. Я же снабдила посланца плотным мешочком сушеного зверобоя для баушки: у нее часто стала болеть голова, а зверобоевый чай от этого недуга хорошо помогает.
К концу дня все так устали от суеты и переживаний, что просто с ног валились. Младшие уснули, даже не дождавшись возвращения отца, мы же с матерью и тремя сестрами не могли упустить возможности послушать новости. Папенька вернулся уже на закате, вечерять отказался, поскольку уже поел с хуторскими, а вот перед чабрецовым чаем не устоял.
Пригласив к столу Никифора Иваныча с Авдотьей Михалной, мы собрались у самовара. Домовой и кикимора считались кем-то вроде прислуги, но мы просто не могли так относиться к нашим главным помощникам. За те годы, что мы прожили в казенной избушке, эти «низшие существа» не раз показывали себя мудрыми и сердечными советчиками, научившими непутевых дворян жить в диком лесу. Без них бы мы ни за что не управились.
Вот и сейчас, выслушав обстоятельный рассказ отца о здоровье соседей и окрестные сплетни, Никифор Иваныч шумно прихлебнул чай из блюдечка и задумчиво произнес:
– А ить я одного никак в толк не возьму: ежли у девы-то нашей волшба в крови есть, так за осьмнадцать годков она уж не раз должна была о себе весть дать… Оно ж завсегда волховка к какому-нито делу особую силу кажет. А ты уж, Федосьюшка, прости меня, старика, токмо кружева плести горазда.
Тут мы все встревоженно запереглядывались, не зная, что сказать. Ведь домовой был прав: кружевниц из Академии не выпускали. Из стен этого учебного заведения выходили жрецы, лекари, ученые и прочие важные и незаменимые специалисты, но мне среди них места как-то не находилось. Мама, больше всех радовавшаяся моему вызову в столицу, испуганно залопотала:
– Но мы же не знаем толком, чему там учат! Уже давно ни один Ролло не переступал порога Академии. Может, у Феи талант, который просто не нужен в сельской жизни? Может, он такой, особый, для города!
– Можеть, можеть, – покивал седой головой Никифор Иваныч. – Но ты, Федосья, держи там ухо востро. Штой-то не ндравицца мне эта Кадемия, ишь, чего удумали, девку от дома отымать.
– Да уймись ты, Никифорушко, людям спать иттить, а ты им страсти яки-то на сон грядущий! – всплеснула руками кикимора. – Не слушай его, деточка, он тут в лесу совсем одичал, того и гляди в берлогу завалится, быдто леший какой!
Матушка тут же закрутилась, зазвенела ложечками, заворчала, что мы с сестрами еще не в постелях, но отец после слов домового как-то посмурнел и глаза прятал.