Часть 1
Кандидат в Евросоюз: минные поля и столица киберпанка
Глава первая, в которой герои убегают от цыганского табора и встречают скромного чиновника
Наверное, к разочарованию тех, кто ждал кровавой развязки, план А сработал: таксист притормозил машину, и мы вывалились на обочину пыльного шоссе.
Вообще надо сказать, что мы выглядели довольно неформально для этих широт – с кучей железа в разных частях лица и тела, что было необычно для мест, где мужчины ходят по улице в черных штанах и кургузых пиджаках, а женщины не ходят вообще. Ну а поскольку, как я писал, мы были молоды и красивы, то все это вместе иногда воспринималось неправильно.
Мы оказались посреди пустой трассы среди песков явно очень далеко не только от Стамбула, но и от аэропорта Сабиха Годжек. Солнце стояло в зените, было жарко и пыльно. Мы потащились по трассе назад в надежде найти пересечение с более оживленной дорогой, которое и было вскоре найдено. Местный «камаз» вез нас куда-то в Стамбул вроде бы «парасыз» и тоже улыбался. Впрочем, вопросов о деньгах или минете так и не возникло, и мы благополучно высадились где-то в стамбульских пригородах.
Вокруг было Южное Бутово, только без деревьев и желтого цвета, ездили дымящие дизелем старые «икарусы» и вообще было довольно живо. Деньги в аэропорту мы не меняли, поэтому были нужны местные новые турецкие лиры, как они официально стали называться, чтобы сесть в автобус и попасть в центр. Зачем – непонятно, но такой уж выработался рефлекс: в новом месте стремиться в центр, где должна наступить ясность. Долго я выбирал подходящего персонажа уличной суеты, чтобы узнать у него про обменник и прочие блага. Уличная толпа состояла в основном из черных старух с печеными лицами и деревенского вида мужиков в шароварах. Наконец появился офисного типа турок в белой рубашке – можно было надеяться, что он в целом адекватен и поймет, что нам нужно, даже если не говорит по-английски.
Обменника в Южном Бутове не было, но турок без малейших колебаний нашел выход из этого положения, вручив нам 10 лир «на автобус», дотащив до остановки и посадив в нужный автобус до центра. Это был европейский поступок в том смысле, что именно так поступили бы большинство европейцев в похожей ситуации за одним исключением – этот несомненно хороший и достойный во всех отношениях человек очень хотел нам понравиться. Мы впервые столкнулись с тем, что разделяет условно первый и условно третий мир – комплекс белого мистера из метрополии и «не совсем человека» с периферии.
Примерно то же самое, но в очень ослабленной форме, происходит при встречах московских жителей с провинциалами – плохо скрываемое торжество со стороны первых и желание угодить (или нахамить, что суть то же) со стороны вторых. Вот и здесь помимо сознательного контроля эго начало раздуваться, подкармливаемое ощущением внезапно приобретенной важности и величия. Хотя надо сказать, что к первому миру мы имели тогда весьма опосредованное отношение, поэтому все путешествие чувствовали себя немножко хлестаковыми – что нас принимают совсем не за тех, кто мы есть. Люди связывали с нами надежды о процветании своего бизнеса, переезде семьи в Европу, устройстве детей в престижные университеты на Западе, приобретении могущественных друзей «там» и так далее. В общем, трудно описать тот бред, который творился. Но все это будет потом, а сейчас я со Степой ехал в таком знакомом еще с детства «икарусе» по Южному Бутову, зажав в потном кулачке турецкую десятку.
Стамбул по пути автобуса выглядел очень странно для нас: я не ожидал, что такие города вообще возможны (турки, впрочем, гордятся, что он самый европейский). В диаметре город близок к 100 километрам, и эти 100 км тянутся трущобы, дома из мусора и всякие странные сооружения с кучей дыр непонятной планировки, иногда из всего этого поднимаются небоскребы. Воздух мутный от выхлопов машин и пахнет едой и дизелем. В центре города тоже трущобы, возникает впечатление, что земля в центре ничего не стоит. Еще здесь все оказалось очень дорого – дороже, чем в ЕС. Автобус, куда мы попали, стоил 1 доллар, в случае пересадки нужно было платить еще 1 доллар следующему автобусу, а по пути мог быть еще и паром (тоже 1 доллар). В общем в итоге мы приехали в центр города почти разоренными – от первоначальной десятки осталось 4 лиры, которых хватило как раз на один звонок.
Мы не знали, где можно жить в Стамбуле. Опрос знакомых еще в Европе не привел к ясности – сквотов[5] там, видимо, не было, а из знакомых знакомых так никто и не отозвался. То есть жить в Стамбуле было негде. Поэтому мы воспользовались хоспиталити-клабом и каучсерфингом[6], которые раньше выручали в таких ситуациях. Было несколько телефонов людей, согласившихся поделиться каучем, по одному из которых мы и позвонили. Нас ждали, что не могло не радовать.
До времени, когда мы должны были быть на вписке, было несколько часов, и мы прошли по центру, который состоял из улицы Истиклаль-Джаддеси, превращаясь в частный сектор и далее переходя по мосту через залив Золотой Рог на другой берег, где были причалы паромов через пролив в Азию, Айя-София и Голубая мечеть с туристическим районом Султанахмет. Стало сразу понятно, что в городе очень много полиции и прочих других милитаризованных служб – везде стояли люди с автоматами и автобусы «Полис».
Вообще мы не посещали какие-то известные места, с одной стороны из принципа (уподобляться массе жвачных туристов, глазеющих на достопримечательности, не хотелось), а с другой – из экономии. Нам была интереснее та картинка, которую ежедневно видят жители азиатских мегаполисов, спешащие на работу, поэтому в гламурных туристических районах мы тоже не были. Единственным исключением стала византийская городская стена – возможно, именно на ее ворота прибил щит князь Олег в свое время. Слова «Византия», «Константинополь» очаровывали своей старорежимностью, сразу представлялась та масса времени, через которую прошли эти стены. К тому же аттракцион был бесплатен.
Стены находились не в центре, и добираться нужно было на трамвае, что мы и сделали, просочившись на платформу через выход. По пути трамвай проехал трешовый район с русскими вывесками. Шубы, шубы, меха, снова шубы. Между шубными магазинами ходили важные русские купчихи с клетчатыми баулами. После двух лет в Европе смотреть на такое количество русских было странно и непривычно. Русские были приземисты, плечисты и задасты. И все на одно лицо. В глубине глаз, жадно обшаривавших меха и дубленки, угадывалась славянская тоска.
Стена выглядела совсем не так, как мы предполагали. В Турции вообще все выглядело не так. Это была заросшая кустарником и чапыгой руина, на которую, однако, можно было забраться. Стоило пройти по стене несколько сотен метров, обстановка вокруг разительно изменилась: на нас толпой бежал цыганский табор с какими-то мешками и палатками. Их можно понять – к ним домой сами пришли вкусные белые подарки. Разобравшись в ситуации, мы ринулись на проходящую рядом трассу, рассудив, что среди машин от нападающих будет удобнее уворачиваться. Табор остановился на обочине хайвея, начав закидывать нас бутылками (не очень метко, правда). Убегая от табора, мы в конце концов попали в район частной застройки, где жили, видимо, более ловкие соплеменники, сумевшие поймать пару белых подарков за свой век. Пустые извилистые улицы, покосившиеся деревянные дома со скрипящими ставнями, старухи с иссеченными лицами и ненавидящими взглядами, а также группки подростков, регулярно возникавшие в проемах этого лабиринта, явно не чтобы угостить едой. 1000 долларов начали явственно оттягивать карманы. Мы все время убыстряли шаги, состроив зверские рожи для прогулок по Люберцам и изо всех сил стараясь не походить на белых лохов после колледжа, приехавших заполнить gap year[7]. В общем, сходили на византийскую стену…
Без потерь выбравшись из стремного района, мы вернулись к причалам. Вечерело. Солнце садилось где-то за Голубой мечетью, на берегу жарили свежую рыбу из залива, толпы людей шли на паромы с работы. Столбы дыма от жаровен, крики чаек, ждущих объедков, и гудки кораблей, идущих по Проливам, завершали вечернюю картину. Стамбул впервые начал нравиться. Возникло то ощущение города, которое описывали белые эмигранты, попав сюда из Крыма с остатками Черноморского флота.
Вообще Стамбул уникален своей разделенностью теми Проливами, которые соединяют Черное и Средиземное моря. Пролив настолько широк, что в центре города мосты через него построить невозможно. Поэтому 2 моста имеются лишь на некотором расстоянии от города, входя в объездную дорогу Стамбула. А в центре сообщение разорванных частей города осуществляется паромами, которых много и которые стоят 1 доллар.
Система впуска пассажиров похожа на метро – в прорезь кидается жетон, и дальше просто проходишь через турникет. За процессом наблюдают несколько полицейских. В будущем нам удалось успешно экономить на паромах примерно в половине случаев, быстро перепрыгивая через турникеты и смешиваясь с толпой. Если полицейскому было лень идти нас искать, то мы выигрывали 2 доллара. Приехав на пароме назад в Азию, мы встретились с вписчиком – приятным человеком, работавшим в офисе и когда-то переехавшим в Стамбул с востока страны. Как и большинство стамбульцев, он живет в Азии, а работает в Европе, поэтому каждое утро он сначала едет 1 час на «икарусе» до паромов с азиатской стороны, затем садится на паром, выходит, а потом едет еще 1 час на «икарусе» уже с европейской стороны. 3 часа в одну сторону, 6 часов в день, 6 раз в неделю. Я думаю, что большинство жителей «первого» мира застрелились бы от такого графика на второй день.
Главной целью нашего появления в Стамбуле было, помимо того чтобы просто попривыкнуть к окружающей среде в «самом европейском городе Турции», попробовать получить визы Сирии и Пакистана. Вообще это был период, когда визы Пакистана за пределами страны своего гражданства стало невозможно получить вообще. Описанное Кротовым[8] в доисторические времена беспроблемное получение визы в иранском Захедане исчезло. Даже в Тегеране визы не давали практически никому, включая «хорошие» паспорта. Куда уж нам было соваться со своими красными. С иранскими визами дело обстояло не лучше – в англоязычных форумах типа Thorntree[9] ходили страшные слухи про бедолаг из Британии и Ирландии, живущих в Анкаре по полгода в ожидании иранской визы. Служащие посольства по-азиатски сахарно улыбались и обещали, что ответ из «инстанций в Тегеране» придет «уже» на следующей неделе.
То есть Иран и Пакистан были проблемой. Пакистанскую визу нужно было получить обязательно до Ирана. Индийскую желательно тоже. Поэтому мы разработали целый план по получению оных виз: мы запланировали заезд в Сирию и Иорданию, чтобы «пробить» максимальное число иранских и пакистанских консульств в надежде, что где-нибудь повезет. Для этого в числе прочих подготовительных мер был распечатан список почетных консулов Пакистана на Ближнем Востоке. Статус и суть этих консулов были неясны, но возможно, что мы сможем через них заручиться поддержкой в верхах. Задача осложнялась еще и тем, что нам были нужны бесплатные визы, так как визовый сбор Пакистана для граждан РФ составлял аж 120 долларов. Поскольку в Турции получить визу Пакистана или Ирана было практически невозможно, то особую важность приобретала сирийская виза, с помощью которой мы сможем получить доступ к другим, «хорошим» консульствам Ирана и Пакистана. Без сирийской визы шансов на продолжение путешествия у нас не было.
Мы шли на штурм посольств не с пустыми руками, о нет! У нас была целая кипа дорожных грамот на разные случаи жизни от имени некой организации, которая имела сайт в Интернете с нашими физиономиями и маршрутом «Великой Экспедиции». Имелся также паспортный суррогат – знаменитый паспорт гражданина мира[10], который отлично подходил для предъявления всяким полицейским и куда мы намеревались ставить визы, чтобы легитимизировать этот «паспорт».
Вооруженные всем этим набором, мы ввалились в сирийское консульство, требуя подарков и приношений в виде бесплатной сирийской визы. Однако нас ждал жестокий облом – сирийский консул раньше работал в Москве, прекрасно говорил по-русски и такие штуки видел, наверное, много раз до того, особенно в бурлящие 90-е. Он невозмутимо заявил, что хочет получить рекомендательные письма от российского консульства в Стамбуле. Скорее всего, каждый путешествующий знает это проклятое словосочетание «рекомендательное письмо от российского консульства». Длинная рука родины дотянется до вас даже на азиатских просторах. Хотели, значит, свободы, новых стран и солнца круглый год, а вот стойте теперь очередь в российское загранучреждение.
Внешне великолепное консульство на одном из центральных мест центральной улицы Истиклаль-Джаддеси блистало безвкусным «евроремонтом», сдобренным старой, еще советских, видимо, времен мебелью. Казалось, что сейчас раздастся щелканье деревянных счет и стук пальцев по калькулятору «Электроника-10». Безвременную атмосферу советского учреждения – гибрида ЖЭКа, ОВИРа и прочих аббревиатур – нарушали два турецких полицейских, привезших «наташу»[11]. «Наташа», одетая в норковую шубку (в 40-градусную жару), ругалась матом и орала, что они специально спрятали ее паспорт, чтобы вымогать ее деньги. «Ну здравствуй, родина», – грустно подумал я, глядя в сытое, лоснящееся лицо вице-консула. Отражение солнца в золотых запонках слепило глаза. Вице-консул цинично ухмылялся, перебирая толстыми пальцами «Важные бумаги о «Великой Экспедиции». «Можете ли вы выдать нам рекомендательные письма?» – повторил я в наступившей паузе.
Глава вторая, в которой герои встречают лошадь с нарисованными глазами и сталкиваются с угрозой получить 6 «ау»
Мы ехали в Канаду, и это было возможно только через Иран и Пакистан, визы которых можно было получить только в Сирии или Иордании (куда ехать все равно через Сирию), визу которой могли дать только при наличии рекомендательных писем из российского консульства, которые мог выдать только этот довольный жизнью человек. Вот так вся судьба нашего предприятия зависела от него. Как уже стало, наверное, понятно, ответ человека был отрицательным:
– Российское консульство не выдает рекомендательных писем, я не знаю, о каких письмах вы говорите.
– Хорошо, тогда выдайте нам справки о том, что мы – это мы, граждане Российской Федерации в соответствии с нашими паспортами.
– Зачем это вам?
– Ну понимаете, – начал я понятным ему языком, – Турция страна нестабильная, много полиции, военных, иногда им бывает недостаточно паспорта, и они просят показать какое-нибудь подтверждение из консульства…
– Таких справок мы тоже не выдаем!
– Вы не поняли, мы не просим. Вот выдержка из Консульского устава СССР в той части, которая не противоречит действующему законодательству, – эта фраза стоила мне двух часов в «Консультанте»[12]. Помимо Консульского устава еще 80-х годов, там было несколько постановлений Правительства о порядке организации консульской службы. С помощью весьма натянутых толкований можно было прийти к выводу о том, что такую справку консульство обязано выдать. Расчет строился на том, что чиновнику будет лень во всем этом детально разбираться и рисковать тем, что он что-то нарушает, и он просто выпишет справки.
– Хорошо, 20 долларов с человека, – объявил свое решение вице-консул.
Настаивать на чем-то большем было глупо, поэтому, отслюнявив 40 долларов, мы забрали справки и направились в сирийское консульство с надеждой, что консул окажется непридирчивым и возьмет их в качестве нот (такое рекомендательное письмо на самом деле называется на дипломатическом языке нотой и представляет собой просьбу одного государства другому о выдаче визы ее гражданину в исключительном порядке). Сирийский консул оказался в духе, взял справки, даже не посмотрев, паспорта и сказал прийти за ними через день. О бесплатной визе, впрочем, речи не шло.
Таким образом у нас образовалось 2 дня, занять которые было решительно нечем. Нам не хотелось напрягать хоста[13] продлением своего пребывания, поэтому мы спросили его, что можно делать в Стамбуле два дня и куда можно съездить в его окрестностях. «Конечно, Принцевы острова!» – был ответ. Забегая вперед, это был первый и последний раз, когда мы последовали рекомендациям местного жителя. Принцевы острова расположены примерно в 10–20 км от азиатской части Стамбула в Мраморном море. Поскольку путеводителя у нас не было, то это, собственно, и все, что мы о них знали. Ну еще, что автотранспорт там запрещен, а попадание осуществляется паромом из Кадыкёя. Мы уже успели полюбить стамбульские паромы – старые скрипучие корабли, явно видавшие лучшие времена лет 30 назад и поблескивавшие аристократической медью под слоем отваливающейся белой краски. Где-то там даже, кажется, была пара паромов на колесной тяге с большими колесами сбоку. На таких же кораблях плавал, наверное, Гекльберри Финн на Миссисипи.
На самый большой остров архипелага – Буюк Ада – мы прибыли уже вечером. Остров был почти полностью застроен. По улицам чинно перемещались турецкие семьи, приехавшие отдохнуть на курорт. Первым обычно шел крупный глава семейства с толстыми пальцами, унизанными золотом, за ним на почтительном расстоянии следовала супруга в разной степени закрытости, вокруг же роился выводок детей и подростков наподобие колец Юпитера. Звучала турецкая попса. Обстановка вокруг омерзительно напоминала Сочи. Впрочем, я там никогда не был и знаком с этим городом лишь по описаниям Пелевина. В потоке отдыхающих двигались небольшие экипажи и конные повозки, запряженные одной-двумя лошадьми: поскольку автотранспорт был запрещен, то в качестве такси использовались именно они. Остро пахло навозом, конями и кебабом.
Мы двинулись по направлению от причала, заходя по пути в лавки и магазины. Цены, однако, были выше стамбульских в 1,5–2 раза, поэтому мы ограничились на ужин водой. Пройдя километра 3–4 вдоль берега, мы наконец нашли несколько свободных лужаек, на которых и поставили палатку.
Утром мы эвакуировались из этого места на соседний, более мелкий и менее «курортный» остров. Единственное, что запомнилось на Буюк Аде – это грустная лошадь, которую зачем-то (в наказание?) посадили в море.
Также загадкой осталось то, зачем лошадям на глаза нацепляют повязку с нарисованными глазами. Выглядит жутковато, но подвергаются этой процедуре не все лошади. Может быть, только те, которые слишком много видели?
Вопреки ожиданиям, на новом острове оказалось ничуть не лучше. Было меньше лошадей и меньше турецких семей на отдыхе, но турецкий мюзикл играл все так же бодро и громко, а палатку было ставить все так же негде. В итоге мы просто оккупировали полуразрушенное здание рядом с паромным причалом и переночевали там (кстати, через стенку находился дорогой отель).
Вернувшись наутро в Стамбул и забрав паспорта с визами (сирийская виза выглядела произведением безумного почтальона – несколько печатей и штампелей, неаккуратно наляпанных друг на друга, были снабжены почтового вида марками), мы заехали к нашему вписчику забрать вещи и попрощаться. Надо сказать, прощание вышло хуже, чем знакомство при первой встрече: наш хост явно имел на нас зуб.
В первую нашу встречу он гордо показывал свою съемную квартиру из трех комнат, называл сумму оплачиваемой им ренты (на самом деле довольно высокую) и рассказывал про работу в стамбульском отделении международной корпорации после получения диплома престижного стамбульского университета. Для выходца из бедной деревни на северо-востоке Турции это был несомненный успех. Хотя мы старательно поддакивали, как и полагается в таких случаях, мы не смогли, видимо, скрыть отсутствие восхищения его успехами. Более того, своим существованием мы являли вызов его мироустройству – мы выглядели как богатые белые бездельники (наша одежда еще тогда не поизносилась), которые в свое удовольствие ездят по миру, не проработав толком ни одного дня, не учившись в престижных вузах, не карабкаясь по карьерной лестнице, терпеливо снося идиотизм начальников и интриги коллег. Мы говорили по-английски лучше, чем он, хотя это был один из пунктов его гордости. Кроме того, он был старше нас, но никогда не был за пределами Турции.
Все это вместе было несправедливо. Он был вынужден работать 6 дней в неделю, тратя на дорогу 6 часов в день, чтобы носить свежий костюм и причислять себя к среднему классу. «Какого черта?!» – думал, наверное, он. Впоследствии мы часто встречались с завистью такого рода – люди не понимали, что мы совсем не те, чей образ они на нас примеряют, и мы тоже пристегнуты в общем кукольном театре, выполняя свою работу и пытаясь допрыгнуть до конфеты на нитке – доехать до Ванкувера. Наверное, нас подводило слишком долгое время, проведенное в Европе, и приобретенная там привычка часто улыбаться…
Мы ехали в очередном «икарусе» по стамбульским спальным районам. К тому времени мы уже научились пользоваться стамбульскими автобусами бесплатно. Вход в автобусы осуществляется через переднюю дверь и водителя. Пассажиры, проходя мимо водителя, прикладывают к черной коробке так называемый акбиль – магнитный ключ, заряженный определенным числом поездок. Коробка пикает, и пассажир проходит. Стамбульским водителям было, как правило, наплевать, пикает ли коробка, поэтому можно было, приложив пустую руку, быстро пройти внутрь автобуса.
В этот раз, однако, пришлось платить, так как это была конечная, и мы оказались единственными пассажирами. За окном мелькали одинаковые пригороды из панельных многоэтажек. Вообще Стамбул расположен прямо на тектоническом разломе, поэтому вопрос не в том, случится там большое землетрясение или нет, а скорее в том, когда оно случится. Как сказал сосед по автобусу, все дома построены устойчивыми к сейсмическим толчкам, во что верилось, однако, с трудом, если, конечно, турки не научились строить невидимые контрфорсы.
Мы не хотели навсегда застрять в стамбульских пригородах, поэтому решили выехать из города по морю очередным паромом до городка с почти русским названием Yalova. Билеты стоили 2 лиры – паром считался дальним. Поэтому мы через решетки пролезли в закрытый выход и забились в какую-то щель, чтобы не отсвечивать раньше времени. Паром опять поскрипывал, в голову почему-то лезли романсы Вертинского, а Стамбул тем временем все удалялся. Чем дальше был Стамбул, тем понятнее становились масштабы этого города – одинаковые районы занимали все поле зрения, весь горизонт, и уходили все дальше и дальше. Это был город-опухоль, запустивший свои метастазы-хайвеи глубоко в тело сельской Турции, с миллионами раковых клеток, которые с трудом переносили пораженные пробками кровеносные сосуды. Стамбул требовал все новых жертв, поэтому тысячи новых мигрантов с востока и из центра Турции каждый день селились на его окраинах, принося в жертву свое время и жизненную энергию и еще больше раздувая мегаполис.
Сидя на палубе под морским бризом, было удобно думать всякие патетические мысли, тем более что времени было много – нас ждала дальняя дорога… и, похоже, казенный дом: реальность грубо напомнила о себе проверкой проездных документов, которую осуществляла полиция. Мы внезапно оказались в очень неприятной ситуации. Заранее заметив нездоровое шевеление людей в униформе в дальнем конце салона, мы перешли с рюкзаками на второй этаж, чем привлекли всеобщее внимание. Проверка неотвратимо приближалась. Полицейские обменивались улыбками с пассажирами, которые, в свою очередь, с готовностью показывали билеты. Похоже, мы были единственными преступниками, которым предстояло нарушить пасторальную сцену всеобщего законопослушания и уважения властей и народа. Я представлял, как исказятся лица жандармов и как в изумлении повернется к нам весь салон, не в силах поверить в то, что мы совершили. На стенке висела табличка на турецком, из которой было понятно, что за безбилетный проезд полагается 6 «ay». Я лихорадочно пытался сообразить, что такое «ay» – 6 МРОТ, 6 ударов палкой (лучший вариант), 6 лет тюрьмы? В голове проносились отрывочные сведения по ключевым словам «турецкая тюрьма» – рассказы знакомых о других знакомых, которых посадили на 20 лет и отпустили после взятки в 30 тысяч евро, каменные дыры в Каппадокии и так далее. Тем временем проверяющие подходили все ближе… Внизу приветливо плескалось Мраморное море.
– Merhaba, bilet[14], – по-турецки сказал подошедший полицейский.
Глава третья, в которой Степа ест рыбу, а Рэббит вспоминает о дружбе народов
– Merhaba, bilet! – сказал полицейский.
Вообще в этом путешествии от нас все время чего-то хотели, как правило, того, чего у нас не было. Хотели денег, виз, сочувствия, разрешения на работу. Теперь вот хотели билеты. Всегда неприятно, когда от тебя что-то настойчиво хотят, а у тебя этого нет. С одной стороны, не хочется разочаровывать человека, а с другой – такая ситуация означает конфликт. Быть постоянно в состоянии конфликта с людьми, натасканными на таких, как мы, было утомительно.
– Bilet! – повторил полицейский.
Мы глупо улыбались, посматривая друг на друга и на табличку, обещавшую 6 «ау» безбилетникам. Вокруг начала собираться толпа из зевак и других проверяющих.
– Тикет, тикет! – подключился более англоговорящий коллега полицейского.
– Аа, тикет, ну так бы сразу и сказали! – облегченно выдохнул Степа и полез в рюкзак.
Я с любопытством смотрел на Степу, не понимая, что он задумал. Степа тем временем достал кусок колбасы в замасленной бумаге и медленно положил его на сиденье. За колбасой последовала большая жареная рыба. Полицейские в недоумении смотрели на колбасу и рыбу, которые сильно и приятно пахли специями. Выложенная еда красиво подсвечивалась солнцем сбоку и выглядела как натюрморт. Глаза полицейских заблестели, и они начали интенсивно сглатывать слюну. Было видно, что они хотят съесть рыбу.
Третьим номером Степа достал справки АВП (Академии вольных путешествий) на английском с большими размазанными печатями. Тогда на английском языке она называлась как International Academy of Free Travels[15]. По крайней мере именно эти слова стояли в шапке наших справок.
– Free travels![16] – сказал со значением Степа, ткнув пальцем в шапку.
– Yes, it’s a free travel pass. Look here – my photo, his photo[17], – подтвердил я.
Англоговорящий полицейский смотрел то на справки, то на сиденье с едой.
– International! – добил его Степа.
Полицейский заговорил со своими коллегами, тыкая попеременно в справки, в нас и в рыбу. Толпа зевак сочувственно кивала и лезла смотреть и читать бумаги. Наконец авторитетного вида мужик в белой офисной рубашке выхватил их из рук и сунул полицейским в лицо, драматически воскликнув: «International! Free!»[18] Похоже, это поставило точку в дискуссии последних. Англоговорящий полицейский повернулся к нам и сказал:
– Thank you. Very good[19].
– Тешеккюр[20], – хором ответили мы, убирая рыбу.
Первый раз всегда волнителен, тем более что мы были запуганы контролерами в Италии и тем, к каким последствиям мог привести безбилетный проезд там[21]. Проверять в Турции, что такое 6 «ау», не хотелось. Это уже потом, когда мы стали циничными оверлэндерами, закаленными в боях за место в разных видах общественного транспорта, такие ситуации решались автоматически, а 6 «ау» казались чем-то смешным и нестрашным. Пока же мы только начинали понимать закономерности функционирования в этом обществе и делали свои первые шаги на пути к сирийской границе.
В Ялову паром прибыл довольно поздно. Мы шли по улицам этого небольшого городка, рассматривая настоящую Турцию. Настоящая Турция казалась очень сильно поврежденной – везде стояли руины, недостроенные дома и зияли ямы от снарядов. Турция уже долгое время пыталась стать членом Евросоюза – процесс этот, казалось, начался еще до моего рождения и не завершится еще пару поколений. Тем не менее было интересно оценить ее именно под этим углом – развитие инфраструктуры, общественных институтов, общая приглаженность и так далее. На выходе из города открылся вид на поля вокруг, усыпанные пустыми бетонными коробками зданий, которые забросили много лет назад. По крайней мере у этой мистерии было простое объяснение: несколько лет назад государство давало щедрые субсидии на постройку собственного жилья, поэтому предприимчивые люди доводили постройку до определенного уровня, требуемого условиями ссуды, забирали ссуду и скрывались. Ну или не скрывались, а просто радовались ссуде. В итоге общее количество частного жилья так и не увеличилось, а все склоны, горы и прочие не очень пригодные для сельского хозяйства земли были забиты такими вот бетонными остовами.
На следующее утро, переночевав в палатке, мы вышли на очень небольшую местную трассу и доехали до городка Изник. Город был известен, конечно, римской городской стеной. Печальный опыт посещения стен в Стамбуле не научил нас осторожности. Впрочем, в этот раз все прошло хорошо – город оказался поселком городского типа, в центре которого были обязательные здания администрации, почты и памятник Ататюрку[22]. Стена за прошедшие века вросла в поселок, став его частью – она проходила через огороды, ее использовали в качестве одной из домашних стен, пристраивая свои дома слева, справа, а иногда даже и с обеих сторон. В целом она почти полностью вросла в землю, кроме нескольких башен, которые использовали в качестве свалки. Почему-то никакого внутреннего протеста все это не вызвало, даже наоборот – такое функционирование стен казалось более логичным, чем их облицовка какой-нибудь плиткой «под природный камень» с последующей организацией автобусных групп туристов.
Как раз на выезде из Изника и произошел наш первый контакт с настоящим местным населением настоящей Турции, еще не испорченной мечтами о Евросоюзе и высоком ВВП. Мы сидели на рюкзаках на обочине в тени какого-то дома, лениво стопя редко проходящие машины. Метрах в ста находился автосервис, из которого выбежал мальчик лет десяти. Увидев нас практически у себя во дворе, мальчик впал в глубокий шок и долго не мигая на нас смотрел. Он начал медленно и, как ему казалось, незаметно сокращать дистанцию, время от времени подходя боком на пару метров, а потом надолго застывая. Вся процедура напоминала охоту кота на мышей. Я краем глаза следил за мальчиком, опасаясь, что он здесь, чтобы спереть наши вещи. Я также опасался посмотреть на него прямо – это привело бы к неминуемому контакту, и кто знает, чем бы он закончился. Вдруг мальчик зазвал бы толпу своих родственников с камнями и битами.
Вспомнилось, как еще давно, в раннем детстве, когда я лежал в больнице, у нас в палате жил маленький грузин – нам было по 5–6 лет. Поскольку больница была инфекционная, то все находились в отдельных боксах. Мы с одним больничным приятелем были одной компанией с грузином, поэтому решили над ним глупо пошутить, закрыв снаружи дверь бокса так, чтобы он не смог выйти. Национальной неприязни в наших действиях не было, я тогда даже не знал, наверное, что такое грузин. Так что это была просто обычная детская шутка. Грузин же, однако, так не считал: придя в совершенно неописуемую ярость, он начал швырять через стенку, не доходившую до потолка, стулья, посуду и прочие предметы мебели. Когда они закончились, то в открытый небольшой проем двери полетели ножи, которых у него оказалось почему-то много. Ножи со свистом летели мимо нас и втыкались в пол. Выпустить грузина мы уже боялись. Так что, кто их знает, эти южные народы, что у них на самом деле на уме.
Мальчик тем временем подошел совсем близко, поэтому пришлось повернуться и посмотреть на него в упор. Секунд двадцать мы изучали друг друга. Вообще вся сцена по напряжению напоминала фильм Спилберга «Близкие контакты третьего рода» – мы были друг для друга не менее таинственны и непонятны, чем инопланетяне. Наконец, мальчик произнес:
– Халло!
– Халло, мальчик! – сказал я, подумав, что вот и пришли халлоуины – знаменитые существа из книг Кротова, которые любят разнообразить жизнь путешественников своими приветствиями. Мальчик, однако, быстро сдулся и, прокричав еще одно «халло», убежал в автосервис. Вскоре он вернулся с ножом в компании брата постарше.
– Sit! – сказал брат, похлопав по табуретке в автосервисе.
Есть такая психологическая практика – некоторое время говорить только «да», какие бы предложения и просьбы ни поступали. Считается, что это помогает сосредоточиться на позитиве и вообще расслабиться. Вот у нас как раз был такой день. К тому же машин все равно не было, поэтому, решив досмотреть это кино до конца, мы переместились на табуретки в мастерской. Постепенно из внутренних помещений стали выходить другие члены семьи, всего человек десять. Перед нами молча поставили стол, на стол постелили скатерть. Далее появились сыр, хлеб, помидоры и вода.
– Eat! – приказал англоговорящий брат. Вся семья стояла напротив стола, скорбно сложив руки, и смотрела, как мы едим. Сначала меня душили российские комплексы вежливости, я порывался, нелепо изгибаясь, встать с табуретки, делая приглашающие жесты семье – мол, вы тоже не стесняйтесь, присаживайтесь на одну табуретку, угощайтесь, а то что это мы тут. Я бы, наверное, продолжал этот цирк, нервно кроша хлеб на пол, если бы мальчик не повторил сурово: «Eat!» Степа тем временем спокойно и с достоинством поглощал дары. Морально раздавленный, я, по-быстрому запихав в рот пару кусков соленого сыро-творога, начал прощаться с семьей, одновременно пиная Степу под столом. Прощание вышло несколько скомканным, но, как мне кажется, искренним – обе стороны были рады избавиться друг от друга. Можно было сказать, что первый опыт межкультурной коммуникации прошел хорошо. Степа впоследствии высказал свое мнение по этому вопросу – с буржуазной моралью пора распрощаться, надо быть ближе к земле и людям и есть что дают. С течением времени мы поняли, что угощение на Ближнем Востоке – это отнюдь не признак особого расположения, как это было бы в России или Европе, а просто знак хорошего тона, вроде того, что помочь донести тяжелые сумки в РФ или что-нибудь еще в этом же духе. Поэтому не нужно драматизировать, а нужно просто есть.
Тем более что с едой были серьезные проблемы: Турция, готовясь к вступлению в ЕС в перспективе, заранее подняла цены на европейский уровень (кроме этого, она еще ввела евродизайн номеров на автомобилях, где только осталось приклеить звездочки сверху – этим в общем-то подготовка к вступлению и ограничилась). Наш бюджет на эти цены рассчитан не был. В принципе он не был рассчитан ни на какие цены – еду предполагалось добывать в процессе путешествия подручными средствами. Как правило, мы аскали еду в кафешках, формально прося объедки, но втайне рассчитывая на бутерброды или даже – страшно сказать – полноценный кебаб. Однако вредное влияние ЕС и мировой закулисы уже успело поразить турецкие забегаловки, поэтому на нас часто смотрели с недоумением и не понимали, как такое может вообще быть (богатые белые бездельники, ну и далее по тексту). Поэтому, чтобы не разрывать шаблон у владельцев фастфудов, мы решили сделать заявление в полицию о краже у нас всего и потом молча с навернувшейся слезой протягивать нашу копию этого заявления на турецком магазинщикам и рестораторам. Сей коварный план предполагалось осуществить в городе Кютахья, расположенном в небольших горах. Именно туда мы направлялись из Изника.
Автостоп был довольно ненапряжным – мы медленно ползли по небольшим дорогам, петлявшим среди виноградников, на тракторах, грузовиках и лошадиных повозках. На обочинах мумифицировался виноград, постепенно превращаясь в изюм. Проезжая, можно было видеть все промежуточные стадии между виноградом и изюмом – каждая стадия имела свой цвет. Стадии чередовались полосами, поэтому от долгого смотрения на них начинала кружиться голова. Разговаривать с водителями было необязательно, поэтому мы просто улыбались, смотрели на изюм и слушали турецкий фолк, игравший практически у всех. Что характерно, музыка была очень качественная, на уровне профессиональной этники, которую в РФ слушают только особые ценители. Таркана и Тату мы слышали в Турции единственный раз – на богомерзком острове Буюкада.
Долго ли, коротко ли, мы доползли до более крупной трассы, где нам остановился бизнес-турок, едущий из Стамбула. На лбу у этого человека огромными буквами было написано «ГЕМОРРОЙ». Однако он ехал прямо в Кютахью, поэтому предостережениями интуиции можно было по такому случаю пренебречь. Буксуя, дорогая машина бизнес-турка рванула с места. Самое страшное – турок говорил по-английски, что он немедленно начал демонстрировать. Мы услышали про его бизнес, жену и большой дом с 25 комнатами. Поскольку на улице начало темнеть, то, несмотря на черную метку, я стал фантазировать на тему вписки в одной из 25 комнат. Бизнес, которым занимался турок, состоял в производстве каких-то ваз (ночных?), унитазов и тому подобных вещей. «Italy, – победоносно кричал турок, – We send all to Italy!»[23] Все это делалось каким-то образом из специальной породы, которую турок добывал на своем карьере. «Я вам покажу свой карьер!» – кричал турок, грозя пальцем перед носом у Степы, сидевшего впереди. За окном пошел дождь. «Теперь-то он точно не отвертится», – сквозь сон думал я на заднем сиденье. Я постепенно засыпал, поэтому происходящее снаружи мешалось со сном, в итоге выливаясь в полный бред. Мы, кажется, действительно приехали на карьер и в темноте ездили по грязным лужам среди груд ваз и унитазов. Дождь шел все сильнее, за нами гнался какой-то трактор, а мы мчались по грязи среди больших мертвых механизмов, с упреком смотревших на турка…
– Выходите! – возврат в реальность оказался суров: турок с решительным лицом стоял снаружи.
Глава четвертая, в которой герои осваивают дауншифтинг и попадают в жернова турецкой юстиции
– Выходите! – сказал из темноты снаружи турок. – Приехали!
Ничего не понимая спросонья, я вывалился из машины под дождь. Мы стояли на проселочной дороге – с одной ее стороны было большое поле, а с другой – район типовой многоэтажной застройки.
– Кютахья! – гордо обьявил турок, обводя рукой окрестности. – Here you can sleep[24], – он ткнул рукой в поле, обошел машину и сел за руль.
– А, ну спасибо. – Ошалевшие от сна и восточного гостеприимства, мы судорожно вытаскивали рюкзаки из машины.
Турок помахал на прощание рукой, развернулся и поехал в 25-комнатный дом.
Мы же остались в ночи под мелким, как будто жирным дождем (вообще, надо сказать, осадки в Азии сделаны из какой-то специальной воды – после того как попадаешь под такой дождь, очень хочется вымыться; романтическое выражение «купаться под дождем» выглядело бы здесь как плохой анекдот), размышляя о планах на вечер. Собственно, по размышлении предложенное турком место ночлега оказалось единственным вариантом, поэтому мы побрели на поле.
– Стоп! – остановился вдруг Степа. – А где мой телефон?
Телефон заряжался от прикуривателя в машине и при паническом отступлении был там оставлен. Мы позвонили на Степин еще голландский номер, который работал на входящие. Разумеется, телефон был уже отключен. В общем получалось, что владелец пароходов и личного карьера по производству унитазов стырил у нас старый телефон «Эрикссон Т-100» (и это не реклама). Мы особо не расстроились, поскольку звонить в Турции все равно было некому, а единственная игра, которая была на телефоне, уже надоела.
Разложив палатку, мы пожелали друг другу спокойной ночи и уснули. По тенту стучал турецкий жирный дождь, в домах через дорогу турки досматривали свои вечерние телешоу, хозяин заводов играл в «змейку» на Степином телефоне, а происходило все это в городе Кютахья, затерянном где-то в горах Центральной Турции.
Кютахья находится на высоте около тысячи метров, поэтому воздух здесь был свежее, хотя нельзя сказать, что нас как-то поразила чистота горного утра.
Большинства городов Азии еще не коснулось проклятие типовой застройки, поэтому практически каждый город сохранил свою уникальную индивидуальность. В старых городах в условиях отсутствия армады строительных чиновников и главного архитектора с диктаторскими полномочиями дома обрастали надстройками, пристройками и подстройками, лесенками, переходами, расползались в стороны и соединялись так, что получились целые лабиринты кварталов, в которые встроились мечети, парикмахерские и прочие важные учреждения.
Турция в этом смысле благодаря Ататюрку, решительно порвавшему со средневековым мракобесием и выведшему Турцию на светлый путь европейской интеграции, намного ближе Советскому Союзу, где города уныло похожи друг на друга и где обязательно в каждом городе есть проспект Ленина (Истиклаль Джаддеси), памятник Ленину (Ататюрку), телеграф-телефон, площадь, парк, больница, район бетонных многоэтажек и прочие элементы Сим-Сити[25]. Хотя даже в Турции большая часть городов по сравнению с СССР сохранила свой колорит – чем восточнее, тем в большей степени. Двигаясь на восток, замечаешь, что памятников Ататюрку становится все меньше, а женщин в бурках – все больше.
Кютахья была уникальна тем, что более советского города мы не видели за все путешествие. Это направление можно порекомендовать начинающему дауншифтеру, чтобы не отрываться от корней слишком сильно. Здесь есть даже елка.
Высота в 1000 метров давала о себе знать разреженным воздухом, отчего с непривычки немного «мазало». В теле наступила приятная расслабленность, торопиться никуда не хотелось, и мы медленно шли по Кютахье в сторону центра. Картинка очень напоминала московский район Медведково, поэтому мы представляли, что это и есть Медведково, просто мир сдвинулся, и Медведково стало другим. Каждый встреченный турок напоминал о том, что произошло с Медведково, и вызывал взрыв хохота. Поскольку смеяться открыто было некрасиво (люди могли подумать, что мы дураки), а турки встречались непрерывным потоком, мы просто шли и молча давились от хохота, отчего на глазах выступили слезы. Что было весьма кстати, так как мы были в Кютахье с единственной целью – получить бумагу в полиции о краже у нас всего.
Зайдя в какие-то сельхозпродукты по пути, мы с красными заплаканными глазами попросили вызвать полицию. Продавщица долго и испуганно говорила в трубку, после чего полиция приехала довольно быстро. Полицейские, конечно, не говорили по-английски, поэтому общение ограничилось словами «цап-царап» с характерным жестом (это, видимо, жаргонное обозначение слова «кража»), «Турция – гюзель»[26] и «тешеккюр».
Согласно нашей версии событий, ночью в палатку пришел черный человек и, пока мы спали, унес все имевшиеся деньги, оставив, впрочем, все остальное. Версия была очень неправдоподобной, но мы как-то не подумали об этом, ошибочно решив, что у нас примут заявление, выдадут копии и все расстанутся довольные друг другом. В кютахьинском РОВД были, однако, другие порядки. Сначала мы съездили на место преступления, где полицейские внимательно рассмотрели след в траве, примятый палаткой, затем нас повезли к «Биг Босс» в главное отделение, где мы зависли надолго.
Похоже, в Турции, как и в России, существовала палочная система в МВД, поэтому регистрировать явный висяк они не хотели, решив взять нас измором. Мы сидели в коридоре и ожидали каких-то непонятных людей, без которых ничего нельзя было сделать. На вопрос, когда они появятся, полицейские отвечали стандартно: «Five minutes!»[27]. Пришла другая смена, и появились полицейские, которых мы не знали. Увидев нас в коридоре, они злорадно улыбались, почесывая кулаки, решив, что мы задержанные. Мы в общем-то и сами уже начинали в это верить.
Когда файв минитс истекли в 30-й раз, я решил взять кабинет «Биг Босса» на абордаж, быстро проскочив секретаршу и ворвавшись в комнату начальника. Босс лежал на диване с газетой «Вечерняя Кютахья» в каких-то трениках, курил сигару и совсем не оценил маневра. «ВОН!!!» – завопил босс, вскочив с дивана.
В дверях столпилась половина отделения полиции, которая не знала, как на все это реагировать, и смотрела то на меня, то на босса. Это был мой звездный час. Нужно было громко и злобно потребовать звонка в консульство (ага, щаз, вице-консул как раз, наверное, пропивал наши 40 долларов за справки) и пообещать всех уволить.
Вместо этого я скуксился («Будут бить!») и, потупясь в пол, сказал, что нам очень нравится Кютахья, ее добрые люди и ее отличные полицейские, но мы не смеем больше пользоваться их гостеприимством и хотели бы откланяться, если, конечно, большой господин не будет возражать.
«Ха-ха-ха!» – дьявольским смехом расхохотался босс, сделав знак полицейским сзади.
Глава пятая, в которой герои ощущают связь с родиной и раскрывают нигерийский заговор
«Ха-ха-ха!» – страшным смехом захохотал начальник, сделав знак полицейским сзади.
Те кучей вытолкали меня из кабинета босса в приемную, после чего притащили туда же Степу с рюкзаками. До рукоприкладства, правда, дело не дошло, так как полицейские были весьма смущены наличием в их богоспасаемом учреждении двух белых обезьян (вдруг ее тронешь, а она возьмет и сдохнет – позор на всю Кютахью). Остроты ситуации добавлял тот факт, что по-английски никто из них не говорил. Поэтому полицейские бестолково толкали друг друга и нас, выпучивали глаза и, делая вопросительный жест рукой, восклицали экспрессивно: «Ы?! Ы?!»
Больше всего я боялся, что нас сейчас начнут обыскивать. Кроме кучи непонятных и явно фальшивых бумаг с печатями, полицейские обнаружили бы заначенные 1000 долларов, кража которых и была предметом заявления, и возникла бы неоднозначная ситуация («Ах вот где они были! Ну надо же… Ну спасибо, спасибо»). Ну а там до выяснения нас просто могли посадить в зиндан[28] – нравы в Кютахье, как я успел убедиться, были простые. Однако хитрые кютахьинские полицейские в своем желании навредить нам не успокоились – вместо физического насилия нас ударили по самому больному для каждого российского гражданина месту – его паспорту.
Как знают часто путешествующие люди (и как наверняка однажды узнают люди, путешествующие лишь иногда), российский паспорт – это не просто скучная книжка с визами и штампами, как у иных бездуховных наций, о нет! – это пуповина, связывающая гражданина РФ с его роем и осиной королевой-самкой. Поэтому потеря паспорта приравнивается к предательству, это практически потеря боевого знамени – отзвук тех счастливых времен, когда почти каждый гражданин, выпущенный за рубеж, являлся сотрудником органов или диверсантом. За это Российское государство начинает мстить сурово и безжалостно. Мало того что вы никогда не сможете получить новый паспорт в посольстве РФ в стране пребывания, чтобы продолжить путешествие, нет – вам прямая дорога домой. Агент провалился – свежий воздух Чукотки ждет его. Вместо паспорта посольство выдаст вам так называемую «справку на возвращение» – бумагу с печатью, где указано, что подателя сего необходимо отправить на родину хоть тушкой, хоть чучелом кратчайшим и прямейшим путем (дабы не возникало искушения изменить родине вторично). Но и право вернуться в Российскую Федерацию не дается просто так – вы должны заслужить его, приведя двух настоящих граждан с паспортами граждан РФ, которые письменно подтвердят, что вы – один из «нас». Так что слезы беспаспортной проститутки в российском консульстве в Стамбуле были понятны – она почувствовала, как тонка и уязвима ее связь с родиной.
Наши паспорта забрал начальник полиции, к которому я так неосмотрительно вломился. На закономерный вопрос «What the fuck?»[29] довольные полицейские торжествующе ответили: «Ы!!! Там разберутся, у!» У Степы, который до этого хладнокровно грыз ириски, начало дергаться веко – на родине военком, жаждущий свежего пушечного мяса, еще год назад передал материал в прокуратуру для возбуждения дела о злостном уклонизме и объявил нас в розыск. По этой причине мы хотели избежать медвежьих объятий родины как можно дольше. Однако с помощью турецких полицейских наши перспективы становились все более туманными.
Мы сидели в коридоре с грустными лицами, ириски закончились, а паспортов не было. Смеркалось. Наконец еще через 3 часа ожидания пришел первый адекватный человек, встреченный нами в Кютахье, – учитель английского языка. Его вызвали, дабы ассистировать при допросе. Это было очень хорошо, так как у нас снова появился язык – наше единственное оружие. Мы представили себя задержанными в райотделе в российской провинции – судя по всему, российские алгоритмы поведения здесь вполне работали.
– Hello, guys![30] – с широкой улыбкой по-американски поздоровался учитель.
– Ну наконец хоть кто-то говорит по-английски, а то это недоразумение уже порядком затянулось, – снисходительно произнес Степа, похлопывая его по плечу. – Видите ли, мы делаем статью для одного московского журнала про то, как относятся к русским в Турции, у нас всего два дня на сбор материала, а мы вынуждены в итоге сидеть здесь. Вот наши пресс-карты, – Степа веером выложил красивые ламинированные карточки с нашими фото и надписями Press. Карточки мы сделали сами из бесплатных бейджиков, раздаваемых на всяких выставках.
– Кстати, а мы задержаны? – спросил я учителя. Тот, взглянув на карты, начал быстро и эмоционально выговаривать что-то дознавателю, который мрачнел с каждой минутой. Наконец тот встал и вышел из комнаты.
– Куда это он? – спросил я нашего переводчика.
– Он пошел заказать чай. Видите ли, у нас в Турции принято принимать гостей с чаем.
– Лучше бы он пошел за нашими паспортами. Я уже рассказывал вам эту возмутительную историю?
Учитель заерзал на сиденье, поглядывая на часы.
Дознаватель тем временем вернулся с человеком-чайником. Это был специальный сотрудник, который ходил с огромным чайником по отделению и все время проливал чай мимо стаканов и чашек на пол, а потом туда же мимо сыпал сахар, отчего пол в полиции был мокрым и липким. Человек-чайник налил нам по чашке чая с верхом, облив колени, и ушаркал в коридор.
Дознаватель, слащаво улыбнувшись, заправил лист бумаги в машинку и начал печатать.
– Мы бы хотели получить наши паспорта. Сейчас, – сказал Степа. Дознаватель сделал извиняющуюся мину, показывая на потолок.
– Как вас зовут? – подло улыбаясь, спросил я.
– Орхан.
– Нет, как ваше полное имя? Люди такой нужной и благородной профессии, как ваша, необходимы для нашей статьи.
Дознаватель, изменившись в лице, отставил чашку и опять вышел в коридор. Спустя еще 20 минут мы получили паспорта, копию заявления под нашу диктовку и два кебаба в качестве извинения от начальника отделения. Подавив искушение прокричать высоким писклявым голосом «Российская журналистика за кебабы не продается!», мы забрали кебабы и вышли в темную кютахьинскую ночь. Сам начальник, впрочем, появиться перед нами так и не решился, послав с дарами человека-чайника.
Опять переночевав на месте преступления (к слову, ленточками с надписями «Полиция» его никто так огородить и не удосужился), наутро мы двинулись на поезд, чтобы испытать волшебные свойства новой бумаги. Идея с поездом пришла в голову мне, поскольку что-то как-то не получалось у нас с автостопом в Турции, а кроме того, это была еще при Османской империи немцами построенная железная дорога в горах с кучей туннелей и мостов. Как любителю всяких старых инженерных сооружений, мне очень хотелось на нее посмотреть. Мы собирались ехать в третий по величине город Турции Измир, расположенный на Средиземном море. Главная цель посещения – почетный консул Пакистана, который мог поспособствовать в выдаче нам пакистанской визы. Мы были единственными пассажирами в вагоне, поэтому кондуктор подошел сразу именно к нам. Прочитав бумагу и задав пару контрольных вопросов: «Кютахья – цап-царап? Алибаба? Пара йок?»[31], он сказал, что все нормально и мы можем ехать до Измира. Поезд шел очень медленно, в итоге мы прибыли уже под вечер.
Наш вписчик в Измире Сердар учился на медика, а пока жил в квартире-студии недалеко от центра города, которую ему снимали родители. Еще он мечтал найти себе русскую жену. Вообще многие турки мечтают найти себе славянскую жену. Сначала я думал, что их как-то особо привлекает тонкость душевной организации славянок и изящество их форм, однако реальность оказалась куда суровее: русская жена была нужна Сердару в качестве кухонного комбайна. Турчанки, по его словам, ленивы и неспособны в домашнем хозяйстве. Выйдя замуж, они начинают стремительно рожать детей, толстеть и усеть (растить усы). Чтобы уйти от своей судьбы, Сердар провел к себе в жилище Интернет и стал проводить время на сайтах знакомств с русскими женами (есть такие специализированные ресурсы), общаясь с ними с помощью онлайн-переводчика.
К моменту нашего прибытия его отношения с одной из потенциальных жен вступили в решающую стадию – стадию перевода денег. «Светлана» была готова вылететь в Измир немедленно, но самолет из ее маленького украинского города стоил слишком дорого. Ее зарплаты медсестры в государственной больнице, конечно, на это не хватало. Она заняла денег у друзей и соседей, но денег все равно было мало. Не хватало всего лишь около 600 долларов. Конечно, Сердар не мог остаться в стороне: разрушить любовь и будущую семью из-за банальной нехватки денег – это совсем не по-турецки. Когда мы приехали к нему, шло обсуждение технических деталей перевода на Виргинские острова – это был самый удобный способ перевести деньги в маленький украинский город. После того как мы из любопытства подключились к беседе по-русски, «Светлана» впала в расстройство, а потом начала писать фразы в стиле «Нога – корень здоровья»[32]. После фразы «Hello, brother. How is weather in Nigeria?»[33] «она» отключилась, а Сердар долго не мог поверить в такое коварство русских женщин. В благодарность за сэкономленные 600 долларов все наше пребывание в Измире он кормил нас чудесными завтраками, за что ему большое спасибо.
Измир представляет собой огромную набережную, чем-то похожую на знаменитый приморский променад Ниццы – если заменить дворцы потрепанными бетонными коробками, расширить набережную, а потом все получившееся умножить как минимум на четыре – тогда вы получите хорошее представление об Измире. Вообще после приятной горной прохлады Кютахьи попасть в раскаленную топку Измира с влажностью, близкой к 100%, было не очень приятно. По ощущению это было похоже на грипп с высокой температурой – ломало кости и хотелось все время спать. В городе гулять, кроме набережной, негде, поэтому все гуляют именно там. А поскольку пакистанский консул должен был быть на месте только после 14 часов, то утром следующего дня мы с Сердаром пошли «гулять» по набережной.
Продираясь через висящее в воздухе марево, составленное из плавящегося асфальта и морских испарений, и протирая глаза, которые заливало потом, я пытался что-нибудь рассмотреть. Набережная была практически лысой – небольшие пальмы тут и там не давали тени, поэтому казалось, что мы гуляем по включенной микроволновке – нас равномерно поджаривало со всех сторон. Сердар же, казалось, ничего не замечал, был оживлен и рассказывал про свою поездку по обмену в Европу в прошлом году. Из вежливости мы тоже притворялись, что ничего особенного не происходит, и бодро шлепали по расплавленному битуму, оставляя в нем следы. Почти теряя сознание от внешней и внутренней температуры, с приклеенными улыбками мы тащились по САМОМУ УЖАСНОМУ МЕСТУ ДЛЯ ПРОГУЛОК, которое только можно было придумать. Архитекторы Измира, должно быть, ненавидели свой народ. Наконец, Сердар сказал: «Вы кажется, устали… Давайте посидим, отдохнем». Он шлепнулся на газон на краю битумной полосы. Солнце сверху заняло, кажется, все небо. Поскольку сил придумать что-то другое у нас уже не было, мы молча упали на эту сковородку, пытаясь как-то свернуться в улиток, чтобы уменьшить площадь солнечного поражения.
«Give me money»[34], – раздался хамский голос над ухом. Скосив один глаз в сторону голоса, я увидел омерзительного типа с красными глазами и большой соплей, повисшей на носу. «Go away. No money»[35], – сказал ему Степа. Тип держал в одной руке пакет с чем-то мерзким и желтым, другую руку он сложил в кулак и стал делать агрессивные выпады, быстро приближаясь к Степе. «Э, ты чо?» – вставая, спросил Степа специальным голосом. Я на всякий случай начал обходить типа сзади.
Глава шестая, в которой появляется почетный консул Пакистана, а Рэббиту снятся коровы
«Э, ты чо?» – спросил Степа специальным голосом. Я на всякий случай начал обходить типа сзади. В этот момент в середину назревающего мордобоя вклинился Сердар, протягивая типу купюру. Тот, немедленно схватив деньги, отбежал от нас на некоторое расстояние. Сопля упала на грязную футболку. «Это чего? Зачем это такое?» – возмущенно всполошился Степа, пытаясь рассмотреть купюру.
«Понимаете, – сказал Сердар, – эти люди очень опасны, они нюхают клей и ничего не понимают. Он мог достать нож и его в вас вонзить, так как ему наплевать. Поэтому я просто дал ему то, что он хотел».
Внутренний гопник Степы не хотел мириться с моральным поражением и продолжал причитать: «Да это же просто токсикоман, он вообще был один. Да зачем это?» Сердар мудро смотрел на море, не отвечая на глупые вопросы. Так мы получили урок настоящего Дао.
На «прогулке» по набережной наша экскурсионная программа была завершена, так как больше ничего достопримечательного в городе не было, кроме метро, о котором пара слов ниже. Сердар должен был идти в университет, поэтому, с облегчением распрощавшись, мы потащились в какой-то темный и относительно прохладный переулок, где долго отсиживались, дыша паром и восстанавливая температурный баланс. На вторую половину дня было назначено посещение пакистанского почетного консула, который располагался в непонятном районе трущоб за грузовым депо. По пути мы хотели зайти в метро Измира. Да, этот сравнительно небольшой город имеет свою линию метрополитена, недавно запущенную в эксплуатацию. Внутрь, однако, зайти не получилось, так как на каждой станции у турникетов стояли служащие метро и не пускали нас без билета. Вообще возникало ощущение, что они не пускали никого или просто метро построили не там, потому что красивые, отделанные мрамором станции были абсолютно пусты.
«Покатавшись» на метро, мы долго и муторно тащились через одинаковый район одноэтажных гаражей и автосервисов, большинство из которых было закрыто (видимо, уже не первый год). Как здесь вообще может находиться пакистанское консульство? – мучила меня мысль. Это, должно быть, какой-то аферист. На вопросы прохожим и работникам автосервисов, а не встречали ли они здесь пакистанское консульство, большинство смеялось, принимая это за хорошую шутку. Паранойя усиливалась.
В конце концов нас привели в очередной автосервис – во дворе стояли рефрижераторы (для трупов?) и хмурые механики, на земле было разлито машинное масло, а в дверях, улыбаясь, нас встретил почетный консул Пакистана, господин E. Он предложил чай, проводил к себе в кабинет на 2-й этаж и вообще всячески демонстрировал, как он рад нас видеть (к чему бы это?). Господин E. владел автосервисом и почему-то по совместительству представлял интересы Исламской Республики Пакистан в Измире. Каким образом это произошло и кто все эти люди – при взгляде на рефрижераторы эти вопросы задавать не хотелось.
Почетные консулы не могут сами выдавать визы, они, как правило, являются способом сэкономить на содержании полноценного представительства. Почетный консул выбирается из числа достойных граждан страны пребывания и наделяется ограниченным консульским иммунитетом. В реальности его обязанности сводятся к тому, чтобы организовать пару светских приемов для дипкорпуса. Учитывая консульскую неприкосновенность, почетными консулами небогатых стран являются обычно довольно скользкие персонажи, осуществляющие под прикрытием этой неприкосновенности всяческие не вполне легальные операции (например, перевозку трупов в рефрижераторах).
Узнав, что мы есть «Великая Экспедиция» и у нас имеется стопка Важных Бумаг, господин E. без промедления согласился нам помочь. Он позвонил в Стамбул настоящему консулу Пакистана и, поговорив немного о своем последнем визите «в штаты», сказал, что у него тут сидят два молодых человека, которым нужна виза, и не мог бы последний обратить на них внимание. Почему-то из наблюдения за его мимикой и скоростью речи создавалось впечатление, что он говорит в выключенный телефон. Мы уходили из автосервиса с двойственным чувством – с одной стороны, не покидало ощущение, что мы поприсутствовали на каком-то странном противоестественном спектакле, а с другой – хотелось надеяться, что консул на другом конце провода был настоящим, и в худшем случае мы всегда сможем вернуться в Стамбул, заручившись этой протекцией.
Мы шли по обычному жилому району в сторону дома Сердара. Постепенно начинали заполняться «культур-кафе». Это уникально турецкие учреждения для общения, где собираются, как правило, мужчины среднего и старшего возраста, чтобы обсудить последние новости, попить чая, выкурить кальян и прочим образом социализироваться. В том числе с помощью таких культур-кафе формируется соседская общность, благодаря чему уровень взаимной поддержки и в целом взаимовыручки на Ближнем Востоке и в Турции очень высок, то есть, скажем, выкинуть людей по одиночке из своих домов только потому, что кому-то захотелось построить торговый центр на этой территории, не получится. Возможно, в этом и кроется причина неприглядного состояния турецких городов – джентрификация[36] невозможна из-за высокого уровня солидарности масс, попадающих под выселение.
Люди шли с работы домой и по пути покупали арбузы. Мы тоже купили арбуз, решив принести его Сердару, чтобы вместе его (арбуз) съесть. Однако есть очень хотелось сейчас, а до Сердара было еще далеко, к тому же арбуз был тяжелый, поэтому мы решили его уполовинить. Поскольку ножа у нас не было, то мы зашли в парикмахерскую и попросили оный. Скучающий без клиентов цирюльник сам порезал арбуз, красиво разложив его на тарелку. Растрогавшись, Степа решил сьесть арбуз вместе с цирюльником, пригласив того поучаствовать в поедании. Цирюльник, в свою очередь, вынес из подсобки хлебные лепешки, сыр, финики, еще какие-то вкусности, накрыв целый стол. Происходило все почти в полном молчании (наш турецкий был еще совсем не совершенен), отчего создавалось ощущение особого взаимопонимания с цирюльником – мы с ним молчали как давно и хорошо знакомые люди. Снаружи темнело, а мы сидели в тускло освещенной измирской парикмахерской, ели арбуз с питой, смотрели на улицу, и все было хорошо.
К Сердару мы добрались, когда стало уже совсем темно. Стыдливо запихав жалкие остатки арбуза в дальний угол холодильника («Вот, угощайтесь…»), мы начали обсуждать планы на вечер, как вдруг с улицы раздалось мощное пыхтение. Казалось, что по дороге несется первый кинопаровоз братьев Люмьер.
Выскочив на балкон, мы увидели большую печку на колесах с кучей труб, выходящих с трех сторон. Из всех труб валил густой черный дым, застилая улицу.
– Что это? – попытался я перекричать грохочущий агрегат. Печка тем временем поравнялась с нашими окнами, и комнату заволокло черной едкой гарью.
– А, это от комаров. Это ДДТ[37], – улыбаясь, сообщил Сердар.
Зажав рот и пытаясь не дышать, я ринулся внутрь квартиры, ничего не видя, и попытался выбраться наружу. Дверь была заперта на ключ. Я бился в дверь, пытаясь вслепую найти выход на лестничную площадку, но на ощупь и в состоянии аффекта замок оказался непреодолимым препятствием. В конце концов мне пришлось вдохнуть полные легкие дыма. Глаза защипало.
Минут пять спустя, когда гарь рассеялась, я спросил Сердара, который продолжал сидеть в кресле, как будто ничего не произошло:
– А как реагирует местное комьюнити на распыление ДДТ? Люди как-то протестуют против этого?
– Нет, зачем, мы все очень довольны, что у нас нет комаров, – заявил Сердар и переключился на обсуждение планов на вечер.
Вечером он предлагал увидеть ночную жизнь Измира и сходить по барам. С учетом того, что нам вполне хватило дневной, и представив двухзначные цифры в счетах, мы предложили вместо этого тихий семейный вечер у телевизора. Поскольку над Сердаром довлели правила турецкой вежливости, в соответствии с которыми он был должен предложить заплатить за нашу выпивку, а мы, как он уже понял, вполне могли на это согласиться, то он легко принял наше предложение, и мы остались дома.
По телевизору шли новости, в частности внимание привлек большой репортаж о массовых самоубийствах коров на востоке Турции. Коровы искали себе утес повыше и с разбега кидались с него вниз, разбиваясь о камни. Камера показывала остатки коров внизу – кучи кровавых рогов, копыт и прочего. Похоже, жизнь на востоке Турции была настолько интересной, что даже коровы там решали покончить с собой. Из Измира мы направлялись как раз туда. Второй плохой новостью стала очередная активизация вооруженных столкновений между курдами и турецкой армией на том же востоке. Отравленным ДДТ мозгом все эти апокалиптические новости воспринимались очень плохо. Вдобавок к этому оказалось, что сыр фета, которым нас кормил цирюльник, не совместим с арбузом, поэтому ночь прошла в кошмарах на тему Восточной Турции, коров, курдов, боли в животе, самоходной душегубки и смутного будущего.
На следующее утро мы двинулись в сторону Гази-Антепа на восток Турции с тем, чтобы там же перейти границу в Сирию. Изначально план состоял в перемещении на поездах, поэтому мы сели на первый же утренний поезд на восток. Было совершенно удивительное нежаркое утро и прозрачный воздух – мы видели такое в Азии впервые. По пустому поезду гулял теплый средиземноморский сквозняк, распахивая двери между вагонами, которые почему-то не закрывались. Мы прошлись по вагонам, разыскивая контру, чтобы сразу вручить ей нашу бумагу. Контры, однако, тоже не было. В конце концов мы сели в открытый дверной проем последнего вагона, свесив ноги вниз. Внизу мелькали шпалы, справа и слева плыли измирские пригороды, а потом начались поля и пустыри. Вчерашние кошмары развеялись вместе с ДДТ. Отчего-то казалось, что все будет хорошо, несмотря на коров и курдов.
Глава седьмая, в которой герои попадают в турецкую глубинку и встречают соотечественников
Турецкие железные дороги были намного медленнее всего, на чем мы ездили до этого. Ритм их движения был практически медитативным – мы недолго и неторопливо ехали, потом долго стояли на пустых полустанках перед сломанными семафорами, потом снова немного ехали. По трассе нас весело обгоняли забитые людьми автобусы, в то время как наша турецкая «Желтая стрела»[38] почти без пассажиров так и не смогла разогнаться выше 20 км/ч. Вообще железонодорожные путешествия способствуют впаданию в своеобразный транс – от тебя уже ничего не зависит, тебя тащит поезд с машинистом, а когда и куда ты приедешь – обозначено в расписании. Поэтому активность и энергия куда-то исчезают и становишься как кисель – мысли тяжело и сонно ворочаются, а тело растекается по сиденьям. По крайней мере так происходит обычно при путешествии железными дорогами других стран.
Поначалу мы привычно впали в анабиоз, приготовившись к длинному и скучному переезду. С турецкими железными дорогами такой фокус, однако, не пройдет – когда и куда вы приедете, не знает даже расписание, а скучать в поездке вам точно никто не даст. На седьмом часу созерцания быстроходных «икарусов», обгоняющих поезд по дороге, населенных счастливыми целеустремленными людьми, мы начали понимать, что с турецкими ж/д что-то не так. Открыв карту после очередного заколоченного полустанка, мы уверились в своих подозрениях – за 7 часов поездки мы проехали менее 200 километров. С такой скоростью мы должны были достичь Гази-Антепа через 5 дней. Это нам совсем не подходило, поскольку приближалась осень, а осенью могло быть холодно даже в Турции – а именно в горах на юго-востоке, через которые мы собирались попадать в Иран.
На этот раз поезд остановился посреди картофельного поля, где никаких строений в зоне видимости не было. Мы сошли в поле и зашагали вдоль насыпи в сторону, противоположную заходящему солнцу. Тени становились все длиннее, поезд давно нас обогнал, а мы все шли вперед, надеясь найти пересечение с трассой, чтобы продолжить переезд стопом. Когда уже совсем стемнело, мы добрались до каких-то грязных луж, куч песка и, конечно, решили там заночевать. Это путешествие вообще побило все рекорды по ночевкам в неподходящих для этого местах – мы ночевали в индустриальных зонах, карьерах по добыче песка, на стройках и в заброшенных домах, на кладбищах и даже один раз на трамвайных рельсах.
Утром оказалось, что мы спали на разбитой дороге, ведущей к автомобильной свалке. За ночь палатка сползла в лужу. С другой стороны дороги был сад, внутри которого стоял небольшой домик. Пока мы собирали вещи и пытались вытряхнуть грязь из палатки, наше присутствие обнаружили жильцы домика. Они столпились со своей стороны забора, делая приглашающие жесты. В общем нас опять зазвали на завтрак с сыром фета и помидорами. Поев и рассказав жителям домика, что мы из Русии («О, Путин, Москова, soğuk!»[39], «Да, Путин – soğuk» согласились мы), мы расстались довольные друг другом.
Трасса оказалась совсем недалеко, предыдущим днем мы просто шли все время вдоль нее. Вскоре мы уже ехали в BMW с двумя молодыми турками. Те вели машину, как в общем-то и подобает молодым туркам – ничего особенного, но пару маневров я бы делать не стал. Часто встречались кустарно сделанные номера Евросоюза, сверху были прибиты турецкие номера. Более всего ценились номера с буквой «D» – такие мы видели даже на деревянных дощечках. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что совсем не все турки пытались таким образом высказать желание соединиться с далеким северным соседом. Многие вполне удовлетворялись стандартным «TR» на синем фоне без заветных звездочек.
На небольшом участке пути нас подвез автобус с русскими туристами, едущими на экскурсию. Мы впросились к турку-водителю на стоянке. Тому было наплевать, и он махнул рукой в глубь салона. Вскоре появившаяся гид, однако, оказалась, видимо, недовольна нашим появлением. Впрочем, женщине в турецком автобусе никто слова не давал, поэтому ее попытки нас выселить остались безрезультатными. Она еще долго со своего места метала на нас уничтожающие взгляды. Русские туристы, сидевшие в автобусе, решили, что мы турки, и немедленно проявили знаменитую русскую непосредственность: «Э, Вань, смотри какое чучело!» – тыкая в меня пальцем, изумленно пробасила полногрудая женщина средних лет мужику в футболке «Россия». «Спасибо, мадам, вы мне тоже очень нравитесь», – мысленно поздоровался я. После такого разрушить чудную атмосферу этого коллектива, рассуждавшего, а какого водитель возит своих знакомых в ИХ автобусе, казалось немыслимым, поэтому мы даже не пытались проявить радость от встречи с соотечественниками («А вы тоже русские?! Вот здорово!») или хотя бы попросить мадам убрать пакет с сиденья, чтобы можно было сесть. Мы просто забились в середину автобуса и встали в проходе – ехать все равно было недолго.
Я жевал мятную жвачку, подаренную предыдущим водителем. Вкус мяты, однако, быстро закончился, поэтому нужно было что-то с жвачкой делать. Я вытащил липкий резиновый комок изо рта и, поскольку деть его было некуда, хотел просто держать комок в руке, пока мы не выйдем. Однако при вытаскивании жвачка зацепилась за кольцо на губе, выскользнула из руки и попала прямо в центр роскошной крашеной шевелюры, сидевшей под нами. Обладательнице прически в стиле Элвиса Пресли с пергидрольным начесом было лет 40, и она была похожа на заведующую продуктовым магазином. Массивное тело покоилось на подлокотниках, румяные щеки пышно раздувались, а глаза, как оптические прицелы, фокусировались вокруг в поисках жертв.
«Черт!» – в панике подумал я. Мужик через 2 сиденья внимательно наблюдал за моими действиями, поэтому речи о том, чтобы все оставить как было, не шло. Нужно было быстро и умело выудить жвачку из копны волос. Затаив дыхание, я завис над теткой, локализуя жвачку. Та провалилась почти в центр начеса. Чувствуя себя хирургом, я нащупал жвачку в волосах, однако липкая дрянь намертво приклеилась к шевелюре и с каждым моим движением запутывалась во все большем количестве волос. Вспотев, я думал, что делать. В числе прочих вариантов рассматривалась возможность достать ножик и незаметно отрезать несколько волос вместе с жвачкой.
Тем временем наша возня вокруг тетки привлекла внимание почти всего автобуса. Туристы с напряжением следили, как я копаюсь в начесе. В отчаянии я дернул несколько волос слишком сильно, и тетка активировалась. Она резко запрокинула голову, посмотрев вверх, и увидела очень близко мое перекошенное лицо. Неизвестно, что она подумала в этот момент, но в следующую секунду она закричала «Что? Что-о?!» и начала хватать себя за голову, густо размазывая жвачку по шевелюре. «АХ ТЫ СУКА-А!» – вскакивая, заорала она, смотря на руки, измазанные в жвачке. Весь автобус неполиткорректно хохотал, но несколько мужиков сзади начали подниматься с серьезными лицами.
Глава восьмая, в которой Степа и Рэббит учатся карма-йоге и наконец попадают в столицу киберпанка
«АХ ТЫ СУКА-А!» – вскакивая, заорала она, смотря на руки, измазанные в жвачке. Весь автобус неполиткорректно хохотал, но несколько мужиков сзади начали подниматься с серьезными лицами. Я могу представить, что происходило у них в головах: две местные чурки, которые ехали в ИХ автобусе, решили поиздеваться над бедной женщиной, намазав ее жвачкой. Зачем? Ну так над русскими туристами везде издеваются, кричат все время что-то на своих чуркоязыках (оскорбления, наверное), жарко к тому же. Надо было наконец поставить местных на место, тем более что для этого представилась такая хорошая возможность – мы вряд ли могли оказать серьезное сопротивление трем страшным лысым дядькам.
Конец ознакомительного фрагмента.