Переводчик В. Скворцов
Редактор В. Мылов
Руководитель проекта М. Султанова
Арт-директор Л. Беншуша
Корректор Е. Кочугова
Компьютерная верстка Б. Зипунов
© Joe Studwell, 2013
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Интеллектуальная литература», 2017
Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).
Посвящается моей жене Тиффани
Предисловие к русскому изданию
15 февраля 1942 г. День, который Уинстон Черчилль назвал «наихудшей катастрофой и крупнейшим поражением во всей истории Британии». В этот день 60-тысячная японская армия принудила к капитуляции в Сингапуре 130-тысячный контингент войск Британской империи, включавший в себя отборные части британских, индийских и австралийских войск. Чтобы оценить масштаб катастрофы, важно проиллюстрировать, что до того момента примерно семимиллионное население вокруг Малаккского пролива контролировалось не более чем двухтысячным контингентом имперских войск.
С 1819 г., когда сэр Раффлз превратил Сингапур в торговый пост Ост-Индской компании, британцы создали – и тщательно культивировали – миф о собственной непобедимости столь успешно, что «азиатам», как тогда называли общим термином всех местных жителей, и в голову не приходила мысль об открытом вызове всей мощи Британской империи. До тех пор, пока одна нация не решилась на открытый вызов. Япония.
Примерно в те же дни молодой сингапурец по имени Гарри, шокированный происходящим, пытался, чтобы отвлечься, посмотреть британскую комедию в местном кинотеатре. В одной из сцен бомба, которая должна была взорваться, не взорвалась. На экране появилась надпись: «Конечно, ведь она сделана в Японии». Это был странный опыт для Гарри. В комедии высмеивались японцы – они были показаны кривоногими, косоглазыми «азиатами», неспособными изготовить взрывающуюся бомбу, стреляющее ружье или плывущий корабль. Однако Гарри было несмешно: японцы показали себя мощной, дисциплинированной силой с великолепно работающей техникой.
Другая империя – Российская, в отличие от Британской, испытала свой шок раньше, первой из европейских империй потерпев поражение от восходящего азиатского игрока. В начале русско-японской войны 1904–1905 гг. российская пресса потешалась над японскими войсками, аргументируя это тем, что «мы [японцев] шапками закидаем». Не закидали, а слово «шапкозакидательство», до того воспринимавшееся совершенно серьезно, стало ироническим определением глупой самонадеянности.
В сегодняшней России хотя, наверное, и отсутствует шапкозакидательство по отношению к азиатским экономикам, тем не менее налицо достаточно слабое представление об особенностях их развития. Почему интересен именно азиатский опыт? Предлагаемая читателю книга «Азиатская модель управления» должна помочь, с одной стороны, демистифицировать истоки успеха, а с другой стороны, продемонстрировать фактический опыт соседей, который может послужить уроком для реформирования российской экономики.
Известный ученый Ангус Мэдиссон, автор так называемых «таблиц Мэдиссона», где приведена статистика валового продукта на душу населения в различных странах мира за последние 200 лет, проиллюстрировал, что существуют две устойчивые траектории роста экономики, которые условно выглядят как «первая и вторая космическая скорость» (определение А. А. Аузана). Большинство стран мира, в том числе и Россия, предпринявших серьезные попытки модернизации за последние полвека (а их было более 70), хотя и растут, но очень медленно. То есть находятся на «первой космической скорости». Так вот, только у пяти стран получилось перейти с «первой скорости» на «вторую». Удивительно, но все пять являются азиатскими: Япония, Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур. Сейчас в этот клуб рвется еще один мощный игрок – Китай. Если учесть специфику двух офшорных финансовых центров, одновременно являющихся крупными торговыми портами, коими являются Гонконг и Сингапур, то еще более удивительным является тот факт, что успешная модернизация Японии, Южной Кореи, Тайваня, а теперь и Китая следует примерно одинаковым рецептам, за которой стоят весьма конкретные меры и набор идей. Суть идей одновременно проста и масштабна, состоит из трех частей «пазла».
Часть 1. Продуманная индустриальная политика государства
Несмотря на дискуссии о постиндустриальном развитии и сервисах как о новой панацее от отставания, основой успеха азиатских «тигров» является собственная промышленность. Для иллюстрации данного пункта необходимо совершить небольшой исторический экскурс.
Переломным моментом, предопределившим успешную индустриализацию в Азии, является так называемая миссия принца Томоми, имевшая место вскоре после революции Мэйдзи в Японии (1868). Миссия, собранная из 51 представителя разных сфер – индустрии, сельского хозяйства, финансов – осуществила визит в 15 разных стран в 1871–1873 гг. По результатам визита, включавшего посещение бирж, заводов, шахт, железных дорог, верфей, и проч., был подготовлен 12-томный документ под названием «Мнения об индустриальном развитии», который стал документом, сфокусировавшим развитие японской экономики на приоритетных секторах. Наиболее важное значение для японцев имела Германия: именно в Германии XIX в. впервые были формально сформулированы идеи о развитии экономики на основе собственной индустрии, к которым ранее экспериментальным путем пришли Британия и США. Немецкий взгляд, сформулированный так называемой Исторической школой, аргументировал, что успешно развивающееся государство должно развить в первую очередь собственную промышленность, используя продуманную протекционистскую политику. Фридрих Лист, наиболее яркий и сравнительно малоизвестный в России представитель Исторической школы, является, пожалуй, наиболее значительным политическим экономистом XIX в. после Карла Маркса: именно он предложил альтернативу коммунистическому подходу к развитию индустриального общества. Лист аргументировал, что идеи Адама Смита об эфемерной «невидимой руке рынка» и Давида Рикардо о «сравнительном [торговом] преимуществе» в корне некорректны. Так, торговая теория Рикардо гласит, что страна должна специализироваться в таком виде экономической деятельности, в котором она относительно более эффективна. Соответственно, если бы сначала Япония, а затем Корея, Тайвань и Китай развивались исходя из теорий Адама Смита и Давида Рикардо, мировая экономика получила бы четырех крупных производителей риса, а не высокотехнологичных индустриальных игроков. Основной идеей Листа является то, что вначале страна должна осуществить внутреннюю индустриализацию, а затем атаковать экспортные рынки. Это в каком-то смысле антитеза импортозамещению – экспортоориентированность. Интересно, что и Британия, и США вели исключительно протекционистскую индустриальную политику, направленную на защиту собственных infant industries (букв.: «младенческие отрасли промышленности» – термин, придуманный самим Александром Гамильтоном, который в качестве министра финансов был ответственен за формирование индустриальной политики США), активно продвигая при этом идеологию свободных рынков. Идеи Листа, которые он почерпнул в США (где он жил между 1825 и 1832 гг.) были впервые применены на практике в Германии, а уже потом с успехом опробованы в Японии: историк Кеннет Пайл называл копирование траектории развития успешных экономик, в первую очередь Германии, «идеей фикс» правительств Мэйдзи. Так, Ито Хиробуми, первый (и многократный) премьер-министр Японии, провел два месяца в Германии, тесно общаясь с Железным канцлером, Отто фон Бисмарком, а Хирата Тосуке, министр сельского хозяйства и коммерции Японии в 1890-х и архитектор экономических реформ, получил степень профессора в Германии и осуществил первый перевод трудов Листа на японский язык. В основу японского экономического чуда легла политика «рационализации», как ее называли японцы, то есть рационального использования ограниченных ресурсов для сфокусированного развития экономики при помощи дзайбацу (букв.: «денежный клан») – мощных финансово-промышленных групп, таких как Mitsubishi, Mitsui, Sumitomo. После Второй мировой войны практически все дзайбацу были реформированы в кэйрэцу (букв.: «иерархический порядок»), и в виде кэйрэцу существуют до сих пор и контролируют существенную часть экономики Японии.
Интересно, что Пак Чон Хи, президент Кореи в 1961–1979 гг. и отец корейского экономического чуда, является в значительном смысле продолжателем японских идей. Выпускник японской имперской академии и бывший лейтенант японской армии, какую-то часть своей жизни проживший под японским именем Такаги Масао, он следовал японским идеям о формировании сильных экспортоориентированных концернов. (Только в Корее они назывались не «дзайбацу», как в Японии, а «чеболь». Это всего лишь корейское и японское произношения одного и того же слова, иероглифами оно пишется одинаково.) Так же, как и ранее в Японии, в Корее 1970-х государственные чиновники зачитывались книгами Листа, а сам Пак Чон Хи восторгался Бисмарком. С презрением относившийся к советам не практикующих экономистов, в том числе иностранных, Пак Чон Хи проигнорировал отчет Всемирного банка 1974 г., высказывавший «серьезнейшую озабоченность насчет практичности целей по экспорту продукции тяжелого машиностроения» и рекомендовавший стране сфокусироваться на текстиле (к слову сказать, в начале 1970-х ключевыми статьями корейского экспорта были: 1) текстиль; 2) фанера; 3) парики!). Точно так же, как и в Японии, Пак Чон Хи отдавал приоритет производству стали, судостроению, а позже автомобилестроению и производству полупроводников.
Являвшийся в 1926–1927 гг. студентом коминтерновского Университета имени Сунь Ятсена в Москве великий китайский реформатор Дэн Сяопин считал образцом экономической политики нэп и именно ее взял за основу китайских реформ 1980-х. Говоривший о необходимости «четырех модернизаций» – промышленности, сельского хозяйства, обороны и науки – Дэн Сяопин, по японскому образцу вековой давности, направил четыре миссии: в Японию, Восточную Европу, Западную Европу и Гонконг. Изначально склонявшиеся к восточноевропейскому (в основном югославскому) опыту китайцы в итоге выбрали японскую модель как образец. В особенности китайцы были под впечатлением от того, как японское Министерство международной торговли и промышленности (MITI) анализирует конкурентоспособность японских фирм на мировых рынках и планомерно распределяет ресурсы экономики для обеспечения того, что принято называть устойчивым конкурентным преимуществом. Две ключевые китайские организации, созданные в Китае в 1979 г. – Ассоциация контроля качества и Ассоциация управления предприятиями – обучали тысячи китайских руководителей почерпнутым из Японии идеям. Таким образом Япония, исторический конкурент и злейший враг со времен как минимум китайско-японской войны 1894–1895 гг., закончившейся аннексией Тайваня, пыталась искупить историческую вину и в итоге сыграла ключевую роль в модернизации Китая. Сам же Дэн Сяопин был первым китайским лидером за 2200 лет контакта между Китаем и соседним островом, посетившим Японию и встретившимся с императором. Опять-таки, приоритет в развитии промышленности в Китае был дан экспортоориентированным отраслям с максимальным мультипликативным эффектом: тому же сталелитейному сектору, судостроению, автомобилестроению, высоким технологиям. Эволюцию немецко-японско-корейско-китайских идей развития промышленности можно условно проиллюстрировать на примере цепочки брендов Mercedes – Toyota – Hyundai – Geely, или же Siemens – Sony – Samsung – Xiaomi.
Часть 2. Выверенная реформа сельского хозяйства
Наиболее элегантно взаимосвязь между целями развития промышленности и целями развития сельского хозяйства выразило в 1945 г., после так называемой ретроцесcии от Японии, правительство Тайваня, сформулировавшее свою задачу как «развитие индустрии через сельское хозяйство, и развитие сельского хозяйства через индустрию». Будучи составной частью общей экономической повестки, реформа сельского хозяйства должна одновременно служить трем ключевым целям:
a) Обеспечение занятости населения как механизма социальной стабильности и устойчивого развития общества. Как отметил, пожалуй, самый видный экономист по развитию Майкл Липтон, «для выполнения общих целей развития общества необходимо развивать сельское хозяйство». Можно, конечно, долго фантазировать о бурном росте ИТ-технологий и мини-силиконовых долин как механизма вытягивания страны из бедности, однако пожалуй, даже самая успешная азиатская страна в сегменте ИТ-услуг, Индия, обеспечила трудозанятостью в ИТ-секторе примерно 3 млн человек, в то время как в сельском хозяйстве страны занято примерно в 200 раз больше, 600 млн человек.
b) Масштабирование хозяйств. Атомизация хозяйств, т. н. sub-scale agriculture – прямой путь к гарантированию бедности страны. Для обеспечения успешного развития экономики страны масштабироваться и специализироваться (то есть сфокусироваться на так называемых anchor points, «якорях») должна не только промышленность, но и сельское хозяйство. Интересно, что важнейшую роль в успешных реформах аграрного сектора в Азии (в частности, в Японии и Тайване) после Второй мировой войны сыграл Вольф Исаакович Ладежинский, бывший ключевым советником генерала Дугласа Макартура по вопросам сельского хозяйства. Уроженец Украины, эмигрировавший от ужасов революции в США, он считал, что залогом обеспечения экономического роста в сельском хозяйстве является ликвидация грабительской помещичьей ренты и создание крупных, специализированных хозяйств. Согласно пакету реформ Ладежинского, использованному в Японии, государство выкупало у помещиков-рантье излишки земли, которые затем продавались на льготных условиях, с 30-летней рассрочкой, крестьянам-арендаторам. Тут важно отметить тот факт, что экстраординарность аграрных реформ в Азии обусловлена небольшим размером доступной для сельского хозяйства территории. Так, в Японии, состоящей из четырех крупных и 6848 мелких островов, несмотря на большую, чем у Германии, общую территорию, три четверти непригодно для жизни, и только 13 % можно использовать в сельском хозяйстве (это одна из причин, объясняющих высокую стоимость японской сельхозпродукции), на Тайване для культивации недоступно свыше 75 % земли, а в Южной Корее – 78 %.
c) Использование последних достижений технологий и ориентация на экспорт. Экспортные рынки, благодаря таможенной статистике, позволяют отслеживать успешность продаж на внешних рынках и «рационализировать» спектр производимой продукции. Международные продажи являются механизмом обратной связи, с помощью которого правительства могут оценить, успешно ли проходит реформирование сельского хозяйства. Опять-таки, экспортоориентированность, а не импортозамещение, является name of the game (букв.: «название игры»). Именно поэтому азиатские игроки специализируются на высокорентабельных нишевых сельскохозяйственных продуктах. Так, Тайвань является лидером в производстве консервированных продуктов, а Япония успешно экспортирует сверхдорогое мясо «вагью», рыбу и фрукты. При этом согласно исследованию Deutsche Bank, производительность труда южнокорейского фермера, выращивающего традиционную культуру – рис, в 40 (!) раз выше производительности труда китайского фермера, в первую очередь благодаря использованию новейших технологий. Заканчивая тему сельского хозяйства, отмечу, что сельское хозяйство скорее всего придётся субсидировать – просто потому, что на международных сельскохозяйственных рынках ведется «война субсидий».
Часть 3. Финансовый сектор как поддерживающая система
В сегодняшнем мире финансовый сектор играет диспропорционально важную роль, став по сути дела вершиной пирамиды экономик крупных стран. И Япония, и Корея, и Китай вели – и ведут – серьезную политику контроля потоков капитала, в первую очередь контролируя курс национальной валюты. Показателен японский пример: Япония отменила механизмы контроля потоков капитала под давлением США лишь в 1985 г. За два года курс иены вырос в цене по отношению к доллару в два раза, что резко ударило по экспортному потенциалу страны в 1990-х. Стараясь не повторять ошибок соседей, Корея, сильно пострадавшая от кризиса 1998 г., и Китай, находящийся под постоянным давлением США с целью ревальвации юаня, всячески стараются контролировать так называемые hot money (букв.: «горячие деньги»), вводя новые ограничения на вывоз капитала (последние не далее как летом 2016 г.).
При этом стоит отметить, что роль финансового сектора многократно увеличилась после кризиса 2008 г., с введением политики «количественного смягчения» сначала ФРС, а затем и другими центробанками. Для иллюстрации: за последние восемь лет монетарная база США выросла в беспрецедентные пять раз, с $ 800 млрд до $ 4 трлн. Именно дешевые деньги (а на сегодняшний день, как мы знаем, ставки процента являются отрицательными в ряде важнейших экономик) способствовали фондированию крупных инвестиционных проектов: от сланцевых месторождений в США до месторождений угля в Австралии. В этом заключается, наверное, самый большой парадокс мировой экономики последних лет: взрывное наращивание монетарной базы центральными банками посредством «количественного смягчения» не привело к ожидаемой вспышке инфляции, а наоборот, привело к снижению цен на ряд товаров, в первую очередь сырьевых, из-за введения в строй новых инвестиционных проектов (условно говоря, цена на нефть не выросла, а упала ввиду того, что были введены в строй месторождения сланцев). При этом в отличие от России, которая, к сожалению, в результате санкций оказалась вне capital highway – «магистрали капитала», азиатские игроки весьма успешно работают с рынками капитала (сейчас в Азии говорят об overfunding issue – «проблемы наличия излишнего капитала»), создавая тем самым задел для нового качественного рывка азиатских экономик. Особенную роль в налаживании доступа азиатских экономик на мировые рынки капитала играют Гонконг и Сингапур, бывшие ранее английскими колониями и ставшие успешными офшорными центрами в значительной мере благодаря интеграции с рынками капитала, в значительной мере англосаксонскими по своей сути.
Помните молодого сингапурца по имени Гарри в начале статьи? Под сильным впечатлением от успехов, продемонстрированных японцами, он решил перестать стесняться своего азиатского происхождения и, наоборот, гордиться им. Как первый шаг, он отбросил свое английское имя Гарри и вернул себе свое китайское имя Ли, под которым и вошел в историю. Создатель современного Сингапура. Ли Куан Ю.