Глава 5
Новый визит Бертрана
Два дня Азалия не находила себе места: за что бы она не бралась, у нее все валилось из рук, прогулки не доставляли ей удовольствия, а молитвы не приносили успокоения. Порой девушку даже начинало лихорадить.
– Что с тобой, милая? – с тревогой спрашивала Жаветта.
– Ничего, – отвечала Азалия.
– Уж не захворала ли ты?
– Если только немного…
Девушка и сама не могла понять, что с ней творится.
«Уж не схожу ли я с ума?» – пугалась она.
Ночью накануне приезда Бертрана Азалии снились кошмары, а утром она поднялась с постели еще затемно и задумалась, в чем ей встретить гостя. Бабушка не наряжала внучку, и потому что на наряды не хватало денег, и потому что будущей монахине полагалось быть скромницей. До сих пор Азалия с этим мирилась, но сегодня ей захотелось быть хоть немного наряднее, чем обычно.
«Я в своих одеждах похожа на нищенку с паперти».
Едва забрезжил рассвет, она открыла сундук и принялась в нем рыться. За этим занятием ее застал дядя. Он подошел к смутившейся племяннице и, вынув из кучи тряпья темно-серое шерстяное платье, предложил:
– Надень это, моя девочка.
Азалия подавила вздох. Увы, это действительно было ее лучшее платье – далеко не новое, доставшееся ей от бабушки.
Покопавшись еще в сундуке, девушка нашла три шелковые ленты: две алые и одну нежно-бирюзового цвета.
«Вот чем я себя украшу», – решила она.
Алые ленты Азалия вплела себе в косы, а из бирюзовой сделала поясок. В таком виде она и встретила Бертрана, когда тот спустя пару часов прибыл в усадьбу. Судя по его взгляду, он оценил ее старания.
Азалия отметила про себя, что Бертран, как и в прошлый раз, прибыл к ним один, а он, будто подслушав ее мысли, сказал:
– Мои люди сейчас в Нарбонне.
Жаветта пригласила гостя к столу. Во время трапезы Азалию опять охватило волнение, отчего кусок не лез ей в горло. Тем временем бабушка потчевала гостя, дядя расспрашивал его о Русильоне, а сам Бертран охотно ел, пил и отвечал на задаваемые вопросы.
«Когда же он заговорит о своем предложении», – нетерпеливо подумала девушка.
Тут же, словно в ответ на ее призыв, гость обратился к Жаветте и брату Тибо:
– Я прошу вас отдать мне Азалию в жены.
Азалия вскрикнула и смахнула со стола глиняный горшок, разбившийся на мелкие кусочки, а Жаветта, всплеснув руками, замерла на месте. Лишь брат Тибо остался спокойным.
– Не сомневаюсь, что мессир Бертран хорошо обдумал свое предложение, – проговорил монах.
– Я всегда все обдумываю, – коротко и сухо ответил гость.
Жаветта обрела наконец дар речи:
– Но мессир Бертран едва знаком с моей внучкой…
Прервавшись, она жалобно посмотрела на гостя. На его лице не дрогнул ни один мускул.
– Мой жизненный опыт сразу подсказал мне, что Азалия – достойная во всех отношениях девица.
– Моя внучка готовится к постригу, – настаивала на своем Жаветта. – Если она откажется стать Христовой невестой, это обидит матушку Юдифь.
– А может и не обидит, – неожиданно возразил ей сын. – За нашей девочкой не такой богатый вклад, чтобы о нем, прости меня Господь, жалеть.
– Да, мы мало что можем дать за Азалией, – со вздохом согласилась Жаветта.
– Я возьму ее с любым приданым и даже ни с чем, – уверенно заявил Бертран.
Брат Тибо с сомнением покачал головой.
– В наше время, как это не прискорбно, алчность слишком часто порабощает людские души, а бескорыстие, да простит меня Бог, такая редкость, что вызывает недоверие. Мессир Бертран уже далеко не в том возрасте, когда теряют голову из-за одной только красоты девицы.
Мать посмотрела на него с укоризной, и он извиняющимся тоном добавил:
– Я просто беспокоюсь за племянницу.
– Не так уж я и бескорыстен, – ответил с усмешкой Бертран. – Только корысть корысти рознь. Мой первый брак был по расчету: родители девушки давали за ней хорошее приданое. Признаюсь, я тогда особенно не приглядывался к своей невесте Аве: она была довольно мила лицом, и мне этого вроде бы хватало. А в результате мне досталась жена с таким вздорным нравом, что, когда через пять лет она скончалась, ее смерть, прости, Господи, не вызвала у меня печали. После похорон Авы, царство ей небесное, я твердо решил жениться в следующий раз только, если найду девицу скромную и послушную; добро, если она будет еще и красивой, а богатства ей вовсе не обязательно, ибо не существует женщин со всеми возможными достоинствами.
– Это мудрое решение, мессир Бертран, – похвалил гостя монах.
– В этом я сам убедился, сочетавшись браком с Летгардой – дамой кроткой и благочестивой. Ее ничтожное приданое не помешало нам прожить в согласии три года; жаль только, что она не смогла родить мне детей. Теперь Летгарды нет в живых, пусть она покоится с миром, а я еще не столь стар, чтобы не помышлять о счастливой семейной жизни.
– Чем же достойного мессира Бертрана привлекла моя внучка? – спросила Жаветта.
Гость сделал долгую паузу, после которой заговорил медленно и с расстановкой:
– Еще в первую нашу встречу на рынке мне стало ясно, что Азалия не только красивая, а также и кроткая девица. Я захотел узнать о ней побольше и принялся расспрашивать людей о вашей семье.
– Вряд ли они нас славословили, – пробормотал брат Тибо.
Бертран кивнул.
– Да, в Нарбонне вас не любят. Но я не привык доверять словам, а всегда пытаюсь понять, что за ними может скрываться. Горожане называли Азалию полусумасшедшей дикаркой, но никто не посмел упрекнуть ее в нескромном поведении или отсутствия благочестия. Одна женщина, как свинья толстая и грязная, отзывалась о вас всех с особым недоброжелательством – не знаю, чем вы ей досадили…
– Аманда! – процедила сквозь зубы Жаветта. – Я всего лишь поставила на место эту сплетницу!
– Именно от нее я узнал о предстоящем постриге Азалии.
– А давно ли мессир Бертран в Русильоне? – задал монах неожиданный вопрос.
– Давно, – ответил гость. – Я понял, что имеется в виду. Да, мне следовало вас посетить еще лет семь назад, но у меня не хватало духу. Для воина не страшно сразиться с множеством врагов, но ему часто не хватает смелости признаться в своем бессилии.
– В каком бессилии? – не поняла Жаветта.
– Я был бессилен помочь Готье и Люции, когда они попали в беду, – пояснил Бертран.
Старуха печально развела руками.
– Увы, им никто их нас не мог помочь.
– Я это понимаю, но от вины не могу избавиться. К тому же я боялся лишний раз потревожить вас, напомнив о вашем горе.
– И все-таки мессир Бертран прибыл к нам, – заговорил опять брат Тибо. – Чему мы, по всей очевидности, обязаны его чувству к Азалии.
– Да, – подтвердил гость. – Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы по-настоящему полюбить Азалию. Уверяю вас, что она будет под моей надежной защитой, и я никому не дам ее в обиду.
Азалия между тем удивленно прислушивалась к беседе: речь за столом шла о ней, а ее саму при этом словно бы и не замечали. Девушка попыталась понять, как она сама относится к предложению Бертрана, но в голове у нее царил хаос.
– Мессир Бертран знатен, а мы всего лишь бедные земледельцы, – сказала Жаветта.
– Это для меня не имеет значения, – ответил гость.
– Но у нашей семьи плохая репутация, – напомнил брат Тибо. – Всем ведомо, что родители Азалии казнены за измену.
– Клянусь Богом, я не сомневаюсь в том, что их оклеветали, – отрезал Бертран.
– Но люди думают иначе, – продолжал возражать монах.
– Пусть думают, что хотят.
– Однако же… – начала Жаветта.
Гость не дал ей договорить:
– Ваша беда не вызывает у меня ничего, кроме сочувствия. Что же касается всех обстоятельств гибели Готье и Люции, то в Нарбонне о них еще помнят по двум причинам – зависти к вам из-за вашего прошлого достатка и выходок Гарнье. А в Русильоне никому нет дела до событий, случившихся где-то на севере.
– Так уж и никому? – усомнился брат Тибо – Помнится, сын Гарнье, Фродель, тоже служит графу Гислаберту.
– Совершенно верно, Фродель сейчас в Перпиньяне12, – подтвердил Бертран. – Но не беспокойтесь – он, в отличие от своего сумасбродного отца рассудителен и не любит скандалов. К тому же у него есть передо мной кое-какие обязательства.
– Сын Гарнье и в юности не был спесивым, – проворчала Жаветта. – Нрав у него уж точно не отцовский.
– Да он и не бывает в нашей крепости, – добавил гость.
Брат Тибо озабоченно наморщил лоб.
– Кстати, о вашей крепости. Часто ли на нее нападают мавры?
– Не реже одного раза в год, – не стал кривить душой Бертран. – Мы всегда настороже, и, пока я комендант Обстакула, крепость останется неприступной.
Он перевел дух и, окинув Жаветту и монаха пристальным взглядом, спросил:
– Так вы отдадите мне Азалию?
Как не старался Бертран держать себя в руках, ему не удалось скрыть своего волнения. Его руки слегка дрожали, а глаза потемнели до черноты.
– Нам надо подумать, – ответила Жаветта.
– Да, мессир, нам надо подумать! – поддержал ее сын. – Мы, конечно, благодарны за оказанную нам честь, но судьбу нашей девочки нельзя решить за несколько часов.
Гость прибодрился.
– Хорошо, я приеду к вам за окончательным ответом на Крещение.
– Но до Крещения всего девять дней, – отозвалась Жаветта
– Их должно хватить.
– Пожалуй, что должно, – решил монах.
Бертран вынул из-за пазухи, свернутый в свиток пергамент.
– Здесь записаны мои обязательства перед будущей женой. Они скреплены печатью графа Гислоберта.
– Похвальная предусмотрительность, – обрадовался брат Тибо.
Развернув пергамент, он восхищенно прищелкнул языком.
– Какой замечательный почерк! В нашей обители никто из братьев не умеет так красиво писать!
Сам Тибо выучился грамоте только тогда, когда стал монахом, и все еще испытывал трудности при чтении. Поэтому хороший почерк производил на него приятное впечатление.
– Это писал Вадим, – пояснил Бертран. – Он ценный слуга, и мне будет жаль с ним расставаться.
– Зачем же мессиру с ним расставаться? – удивилась Жаветта.
– Вадим – чужеземец. Он скоро покинет Русильон.
Последние слова гостя странным образом подействовали на Азалию: ей вдруг стало грустно.
– К сожалению, мне пора, – сказал Бертран, поднимаясь из-за стола.
Жаветта, брат Тибо и Азалия вышли его проводить. Девушка удивлялась тому, что гость по-прежнему словно не замечает ее.
«Бертран хочет взять меня в жены, но даже не попытается перемолвиться со мной хотя бы парой слов».
Уже взобравшись в седло, он наконец обратился к ней:
– Если Господу будет угодно нас соединить, обещаю стать тебе хорошим мужем.
Не найдя, что ему ответить, она опустила глаза.