Глава 6
Следующие дни были похожи один на другой, как близнецы. Евгения ходила на работу, отводила дочку в детский сад и ждала. Ждала, когда ей станет легче. Когда наконец ее перестанут мучить кошмары. Вопреки заверениям мужа состояние духа ее совсем не улучшилось. Казалось, она потеряла вкус к жизни. Ни подготовка юбилейного номера журнала, ни успехи Василисы в произнесении ею новых слов не вызывали у Жени прежнего интереса. Она машинально выполняла свои обязанности: встречалась с людьми, отвечала на телефонные звонки, заплетала косы дочке, мыла тарелки, но ей все время казалось, что это делает не она, а какая-то женщина-робот, очень похожая на нее. Она даже немного похудела. У нее пропал аппетит. Но ей не было до этого никакого дела. Евгения уговаривала себя, что она не имеет права распускаться, что Александр прав и ей не стоит перекладывать на окружающих свои терзания. Но что она могла поделать, если все ее мысли были заняты только этим? Она не могла себе запретить думать о том, что произошло. Это было нереально, поскольку все, что ее окружало, постоянно напоминало ей о ее преступлении.
Каждый раз, садясь утром в такси, она вспоминала свою машину и то, как она любила водить ее. Теперь же ее изуродованный остов стоял в автосервисе, поскольку у них не было средств заплатить за полный ремонт. Но она не была уверена, что сможет после всего этого снова сесть за руль и повторить путь от дома до работы, не впадая в ступор от страшных воспоминаний. Пешеходы воспринимались ею теперь как опасные маньяки, норовящие в любой момент прыгнуть под колеса. Недовольство Василисы выводило ее из себя, потому что девчонка упорно не желала ездить на такси, и каждый раз, покидая детский садик, спрашивала, когда добрый доктор вылечит мамочкину машину. Она была веселой и беспечной, задавала так много вопросов, на которые Евгения уставала отвечать. Она не хотела включать телевизор, потому что каждый день там показывали криминальную хронику. Дорожно-транспортные происшествия в последнее время участились, и складывалось такое впечатление, что водители – из какого-то злого умысла – давят пешеходов сплошь и рядом. Депутаты вели дебаты в Думе по поводу усиления ответственности за преступления, совершенные за рулем. Инициатива важная и нужная, но после того, как Евгения из разряда законопослушных граждан перекочевала в стан нарушителей, она стала лояльнее относиться к происшествиям на дороге, даже к тем, которые влекли за собой смерть или увечье людей.
Александр вел себя по-прежнему, всем своим видом показывая, что в их доме ничего страшного не произошло. Он не напоминал ей о том страшном дне, и, по логике вещей, Евгения должна была испытывать к нему благодарность. Но вместо этого она раздражалась, полагая, что он относится к ее проблемам легкомысленно. Он предлагал ей сходить в кино – она отказывалась. Друзей в доме она тоже видеть не могла. Музыка из динамиков вызывала у нее головную боль, а возня детей – усталость. Все словно сговорились доставлять ей как можно больше неудобств! В минуты просветления она понимала, что просто переутомилась и несправедлива к мужу, детям, коллегам, но ничего поделать с собой не могла. Она словно мчалась по очерченному судьбой кругу в одном направлении, вновь и вновь проходя через уже известные пункты: страх, отчаяние, апатия, неопределенность, и конца этому не предвиделось.
Поэтому однажды, оказавшись рядом с районным отделением милиции, она с лихой отвагой рванула на себя дверную ручку, словно делая попытку вырваться из замкнутого круга, в котором оказалась чуть больше недели назад…
Очутившись внутри, она стала испуганно озираться, как мышь, попавшая в мышеловку. Путь назад был свободен, и это ее отчасти успокоило. Отделение милиции отнюдь не напоминало собой фойе театра. Здесь дурно пахло, и она не могла понять почему. То ли вонь уже въелась в покрытые зеленой краской стены. То ли так пахли беспокойные посетители этого казенного места. Шумные цыгане толпой бродили по коридорам, странные женщины с опухшими то ли от слез, то ли от водки глазами и прочие неопрятные личности занимали скамейки под дверями кабинетов. «Изнанка жизни», вспомнилось ей вдруг прочитанное где-то выражение, и ей показалось, что оно как нельзя кстати подходит для этого места. Евгения смотрела на них с жалостью и презрением и пыталась понять, что у них общего с ней, интеллигентной, умной женщиной. Внешне она казалась абсолютно другой. Она была элегантно одета, от нее пахло дорогими духами, и в ее глазах (во всяком случае, она в это верила!) отражалось чувство собственного достоинства, а не убогая зашоренность и вороватая осторожность. Но внутри – в душе – между ней и этими подозрительными личностями было много общего. Все они были не в ладах с законом, и пусть при ее виде нормальные люди не перебегали на другую сторону дороги, они все равно презирали бы ее, если бы узнали, как ей недавно пришлось поступить.
За стеклянной перегородкой с надписью «Дежурная часть» сидел усталый милиционер с пышными усами. Он даже не поднял головы, когда она приблизилась к нему.
– С кем мне можно поговорить? – начала она.
– По какому поводу?
Хороший вопрос! Он ждет от нее, чтобы она во всеуслышание объявила цель своего визита? «Я сбила человека и оставила его умирать на дороге». Так, что ли? Неужели у них нет тайны следствия или еще чего-то такого, позволяющего решить проблему деликатно? Вот у той же Дубровской была хотя бы адвокатская тайна.
– Ну, что же вы, язык проглотили, гражданочка?
В его вопросе не прозвучали нотки любопытства. Просто усталое раздражение. Мол, ходят тут всякие!
Евгения собралась с силами.
– Я хотела бы сделать заявление о совершении преступления, – сказала она, и в тот же миг, как ей показалось, в отделении наступила полная тишина. Смолкли громкоголосые цыгане, перестали судачить о чем-то между собою милиционеры на выходе. Все глаза обратились к ней, а она с ужасом осознала, что обратного пути нет и все, что могло ее погубить, она уже сказала. Евгения ждала только одного: как на ее запястьях защелкнутся металлические браслеты и резкий голос прикажет ей – двигаться прямо по коридору.
Так ей показалось на первый взгляд, поскольку, когда к ней вернулась способность слышать и соображать, она поняла, что ничего подобного не произошло.
– Кабинет номер двадцать три, прямо по коридору. Сразу за туалетом, – сказал ей бесцветным голосом дежурный.
Из ее ушей словно убрали ватные тампоны, и мир снова заполнился звуками и запахами. Она пристально смотрела на милиционера.
– Что-то еще? – спросил он. – Шли бы вы уже. Не мешали работать.
– А если я приду после обеда? – спросила она. – Не сейчас?
– Да хоть вообще не приходите, – зевнул дежурный. – Ваше дело.
Евгения, словно проверяя серьезность его слов, медленно повернулась и сделала шаг к двери. Ее никто не окрикнул, не позвал. Она смелее двинулась к выходу и уже через минуту оказалась на крыльце, хватая ртом морозный воздух, словно только сейчас ей дали возможность дышать.
Странно, она не думала, что все получится так просто и прозаично. Никому не было до ее признаний никакого дела…
Сюжет она увидела в вечернем выпуске программы «Дежурный». Речь шла о молодой женщине, жертве дорожного происшествия. Она попала в аварию несколько дней назад и долгое время находилась в бессознательном состоянии. Ведущий просил всех, кому было что-либо известно об этой девушке и обстоятельствах ДТП, обратиться по телефону в редакцию или в ближайшее отделение милиции.
Евгении казалось, что она приросла к месту, когда ведущий озвучил название населенного пункта, где произошло преступление. Поселок Клепино – как привет из ее ночных кошмаров.
Она сжалась в комок, не в силах отвести взгляд от бледного лица молодой женщины, едва различимого на фоне белого больничного белья. Она была окружена аппаратами, выдающими на свои экраны показатели жизнедеятельности страдающего организма. К ее венам тянулись трубки, рот и нос были спрятаны под маской. Веки плотно закрыты. Крупным планом показали ее руки, безвольно, как плети, лежащие вдоль тела.
Рядом с ней не обнаружили ни вещей, ни документов, которые могли бы помочь в установлении личности пострадавшей. Никто не обратился в органы, разыскивая ее. Одинокая, брошенная, она несколько дней находилась в одной из городских больниц в тяжелом состоянии.
Евгения почувствовала дурноту, когда осознала последствия своего преступного легкомыслия. Ведущий говорил что-то о водителе, бросившем девушку на произвол судьбы, сетовал на мягкость закона, а ей казалось, что все его хлесткие слова обращены к ней лично и что не пройдет и минуты, как он материализуется в комнате и схватит ее за руку. Она представила себе, что эту программу смотрят сейчас ее коллеги и, сопоставив некоторые данные, они легко придут к выводу о виновнике дорожного происшествия. Она видела, как охранник на парковке лениво смотрит телевизор и встрепенется вдруг, припомнив обстоятельства странной аварии, случившейся с главным редактором издания, аккурат день в день с датой наезда на девушку. «Тю! – удивится он. – Так это та цаца, которая якобы сбила оленя за городом? Я еще тогда не поверил в эту чушь. Развороченный перед, кровь на бампере. Она, должно быть, решила, что имеет дело с дураками!»
Но страшнее грядущего разоблачения для нее было осознание того, что это бледное лицо в маске будет преследовать ее в воспоминаниях и ночных кошмарах…
Постеры уже висели на своих местах, а кабинет приобрел вполне приличный вид, когда вьюжным февральским днем она пришла к Дубровской. Та расставляла на полках книги, внимательно следя за тем, чтобы корешки сочетались между собой по цвету.
Конец ознакомительного фрагмента.