Агрессия НАТО 1999 года против Югославии и процесс мирного урегулирования. Глава 2. Новый виток кризиса. Косовский фронт в 1997–1998 гг. (Е. Ю. Гуськова, 2013)

Вопрос Косова в конце 90-х гг. – это проявление сложнейших внутригосударственных проблем, а также интересов других стран и организаций, вовлечённых в балканский кризис. Во-первых, деятельность международных организаций в Косове отражает борьбу между двумя концепциями построения будущей системы европейской безопасности – однополюсной и многополюсной. Во-вторых, именно по проблеме Косова впервые за время кризиса на постъюгославском пространстве столкнулись две тенденции возможного решения этнополитических конфликтов: путем мирных переговоров и путем силы. В-третьих, косовская проблема проявила тянущийся из Боснии и Герцеговины (БиГ) и Хорватии шлейф необъективного отношения к конфликтующим сторонам, политики двойных стандартов: всегда и во всем, независимо от обстоятельств, виновными делать только сербов. В-четвертых, Косово отразило колебание мирового сообщества между невозможностью вмешательства во внутренние дела суверенных стран и политическими установками США на беспрепятственное употребление силы в любой точке планеты, между неизменностью международного права по вопросу целостности государств и желанием США отделить Косово от Сербии. В-пятых, настойчивость требований и угроз США была связана также с желанием сместить С. Милошевича с поста руководителя страны и тем самым создать на Балканах послушное марионеточное государство. Для этого оно должно быть небольшим, включать только земли собственно Сербии без автономных краев. Частично задача уже была выполнена в середине 90-х гг. – сербский народ оказался раздробленным на три государства.

OAK как предвестник серьёзных перемен

1997 год в определённой степени был знаковым в борьбе албанцев Косова за независимость. Как писал бывший политический, а затем оппозиционный деятель Косова Азем Власи, в 1997 г. закончился период моделирования концепции будущего политического статуса Косова, период «концентрации политических сил», разработки политической инфраструктуры, интернационализации проблем края, полного единения албанцев на общей политической платформе. «Косовский кризис выходит на новый виток, вступает в период большего обострения, – прогнозировал он. – Назревает серьезный поворот, перестройка политических сил для встречи с будущими событиями, дыхание которых уже ощущается»[103]. А. Власи не только говорил о неэффективности мирных переговоров с сербскими властями, но и впервые упомянул Освободительную армию Косова (OAK), деятельность которой, по его мнению, предвещает серьезные перемены[104]. «Сербский режим ошибся в оценках, полагая, что албанцев можно сломить силой… У албанцев остались непоколебимыми желание, стремление и готовность к борьбе за независимость… Косова от Сербии»[105].

Как отмечал С. Милошевич, вплоть до 1998 г. в Косове и Метохии всё было спокойно. Не фиксировалось ни убийств, ни поджогов, ни похищений, никто не сидел в тюрьмах по политическим мотивам. В крае «свободно работали даже албанские сепаратистские партии, все албанские газеты свободно выходили, а существовало около 20 албанских газет. Их можно было купить на любом углу… никогда ни один экземпляр не был запрещён… Албанский язык, наряду с сербским языком, равноправно был официальным языком края. Документы публиковались на двух языках: и на албанском, и на сербском. Для всех албанских детей, посещавших государственные школы, учёба проводилась на албанском языке, все обозначения на дорогах, общественных объектах были на сербском и албанском языках»[106].

На самом деле, идиллии не было. Следователь окружного суда в Приштине Даница Маринкович располагает многими документами о террористической деятельности албанцев в крае. Следствие против группы террористов из 15 человек (среди них были Хашим Тачи (позже возглавлял албанскую делегацию в Рамбуйе), Адем Яшари, Нуреддин и Сами Люштаку, Реджеп Селеми, Бесим Рама, Якуп Нура и др.), которое вела Д. Маринкович, показывает, как создавались подпольные террористические организации, что они делали и какие цели преследовали: «Начиная с 1992 г., после своего пребывания в Республике Албании, где они обучались военному делу совместно с членами албанской армии под командой старейшин, все обвиняемые на территории общины Србица создали враждебное террористическое объединение как часть такой же организации, которая действовала на всей территории Косова и Метохии, с намерением предпринять организованные и скоординированные акты насилия, инспирированные политическими мотивами и направленные на угрозу конституционному строю и безопасности СРЮ, с конечной целью отделить от СРЮ территорию Косова и Метохии и другие области, населённые представителями албанского национального меньшинства, и сформировать отдельное государство, а затем присоединить к Республике; приступили к вооружению и для этой цели покупали большое количество оружия – автоматы, снайперские винтовки, пистолеты, патроны, ручные гранаты, мины и другие взрывные средства и разное военное снаряжение, часть которого получили от албанской армии; затем регулярно обучались владению стрелковым оружием и тренировались стрелять из него; проводили нелегальные собрания, чаще всего в селе Дони-Преказ, на которых договаривались, готовили и планировали исполнение вооружённых террористических акций на территории Косовска-Митровица, Глоговац, Вучитрн и Србица; и после такой подготовки предприняли акты насилия на территории этих общин, по предварительной договорённости скоординировав действия с членами объединения из других мест, которые такие акции постоянно и одновременно с этими осуществляли на территории Косова и Метохии со стрелковым оружием и гранатами на объекты, машины и представителей МВД Республики Сербии, объекты Армии Югославии и объекты, где были размещены беженцы, при этом предумышленно лишили жизни четырёх лиц и попытались лишить жизни ещё 16 человек, чем создали ощущение небезопасности у граждан, после чего со стороны Организации было сделано 29 сообщений, в которых та же организация под именем “Освободительная армия Косова” взяла ответственность за предпринятые террористические акты»[107].

1997 год стал тем рубежом, когда на албанской арене выступили все главные действующие лица. На военно-политической сцене открыто появляется вооружённая албанская организация, которая назвала себя армией, да ещё освободительной. Она вышла из подполья, став важным участником последующих событий. Её появление говорило о создании радикального крыла албанского национального движения и о серьёзных намерениях, осуществлять которые будет военная организация. До этого в крае действовали в основном небольшие вооружённые группы, которые функционировали нелегально, нападая на полицейских, военных, мирных сербов. Освободительная армия Косова (ОАК), выйдя в свет, готовилась уже к серьёзным конфликтам с сербской полицией и войсковыми подразделениями, чтобы расширить территориальную зону своего влияния, добиться признания своей борьбы как национально-освободительной, а затем международного посредничества и, в конце концов, отделения от Югославии. Эти вопросы решала не только ОАК, но и ряд албанских организаций за рубежом. В Германии в то время проживали 250 тыс. албанцев, из них 140 тыс. – из Косова. В Зигбурге работало Демократическое объединение албанцев в Германии, которое возглавлял Ибрагим Келменди. Его вспомогательный фонд «Отечество зовет» уже в 1998 г. передал ОАК 7 млн марок. В Швейцарии находилась Демократическая лига Косова, поддерживающая сепаратистское движение албанцев, а её филиал в Германии возглавлял Якуп Красничи[108].

Время создания ОАК. В разных источниках оно определяется по-разному. По мнению одного из полевых командиров Рамуша Харадиная, ОАК существовала с 1994 г., когда объединились несколько нелегальных групп. Именно в тот год армия получила и название, и эмблему. А перед общественностью она появилась в 1995 г.[109] Другие албанцы пишут о том, что ОАК формировалась в Албании в конце 1997 г. – начале 1998 г. В июне 1998 г. приняли присягу три бригады и началась их переброска в Косово. В то время в самом крае действовали вооружённые отряды, которые тоже называли себя армией. Поэтому в албанских подразделениях разного подчинения часто царили раздоры и непонимание[110].

Международная кризисная группа (МКГ) относит рождение ОАК к 28 ноября 1997 г.: «Открыто действовать ОАК начала 28 ноября 1997 г. (дата, отмечаемая повсюду албанцами как День Флага). На похоронах убитого сербами этнического албанца двое повстанцев сняли свои маски и объявили, что они солдаты и сражаются за независимость Косова, вызвав эйфорию среди рядовых албанцев в Приштине. Ещё в начале года ОАК была неизвестной подпольной организацией, но уже через несколько месяцев она стала одним из действующих лиц на косовской сцене»[111]. На упомянутых похоронах Халита Геци в селе Лауша в общине Србица один из албанцев в чёрной униформе и с эмблемой «UCK» выступил с речью, что явилось, как пишут исследователи, саморекламой вооружённого боевого албанского соединения. А открыто предстало оно не случайно именно в это время – накануне Международной конференции по Боснии и Герцеговине, намеченной на 10 декабря 1997 г. в Бонне. На той конференции представители США упорно поднимали вопрос Косова как «другой мусульманский вопрос». В резолюции конференции удалось вставить предложение об «эскалации этнического напряжения в Косове». В тот же день в Бонне албанец из Косова Джафер Шатри на конференции для журналистов представил общественности ОАК как серьёзную вооружённую силу в крае[112].

Международный трибунал по бывшей Югославии также имеет документацию об албанской армии. В пункте 23 Обвинительного акта против Слободана Милошевича отмечается, что «в середине 90-х гг. одна фракция косовских албанцев организовала группу под названием Ushtria Clirimtare e Kosoves (UCK), известную в английском переводе как Kosovo Liberation Army (Освободительная армия Косова – ОАК). Данная группа выступала за вооружённое восстание и силовое сопротивление сербским властям. В середине 1996 г. ОАК организовывала нападения, направленные, прежде всего, против СРЮ и сербской полиции»[113].

Генералы Д. Вилич и Б. Тодорович относят создание военной организации албанского сепаратизма к началу 90-х гг., а конкретнее – к 1992 г., когда было принято решение о формировании подпольных полицейских и военных отрядов. А в декабре 1994 г. ОАК заявила о себе, взяв на себя ответственность за убийства «оккупантов и предателей» – сербов или албанцев-полицейских[114]. Международная кризисная группа первое нападение этнических албанцев на сербских полицейских относит к маю 1993 г. в Глоговаце, полагая, что это является фактом подготовки в Косове молодых бойцов будущей косовской армии. В этом инциденте двое полицейских были убиты и пятеро ранены. Как вспоминал полковник Тахир Земай, обучать албанскую молодёжь военному искусству в югославской армии, как и в других странах, было невозможно. Поставленная задача подготовить для начала хотя бы 200–300 человек, осуществлялась непосредственно в крае в спортивных клубах[115]. Тогда же была сделана попытка создать Министерство обороны Республики Косово, но многие организаторы были арестованы.

В немецкой газете «Франкфуртер алгемайне цайтунг» от 4 марта 1998 г. писали об этапах создания подпольных албанских организаций в Косове. В 1997 г. существовало «Национальное движение за освобождение Косова», которое в конце 1997 г. разработало план по «освобождению оккупированных областей», состоящий из четырёх этапов: политическое просвещение народа; отдельные вооружённые акции; объединение «Национального движения» с организациями «Народное освобождение Косова» и «Освободительная армия Косова» в единую организацию «Национальный фронт освобождения Косова»; народное восстание[116].

Видимо, совсем точно дату создания ОАК определить трудно, потому что документы по-разному трактуют это событие.

Международная кризисная группа подготовила в сентябре 1998 г. специальный доклад, посвящённый этим сюжетам. Думается, что не случайно доклад появился именно в сентябре. Югославская армия в это время «разобралась» с боевиками, и Запад готовил программу по выводу войск из края. Нужна была и информационная помощь. Кризисная группа могла в этом способствовать. Она называет действия албанцев «народным восстанием» и соответственно этому выстраивает материал. Но нам важна не оценочная часть, а приводимые в докладе данные. В нём отмечается, что ещё в начале года Армия освобождения Косова была неизвестной подпольной организацией, частным объектом преувеличенных оценок и неправильных представлений. И далее достаточно мягко: ОАК далека от того, чтобы являться профессиональной армией, она стала обретать определённые формы и должна рассматриваться в качестве одного из действующих лиц на косовской сцене. Авторов доклада удивляет тот факт, что, учитывая уровень репрессий в крае, «рождение АОК несколько затянулось». Ведь условия для её создания (читай: сопротивления властям) созрели. «Время возникновения и взрывная природа АОК в целом могут быть объяснены четырьмя факторами: сербским подавлением; пассивной, пацифистской политикой Ибрагима Руговы, которая не смогла достичь результатов; международным признанием оставшейся Югославии в 1996 г., несмотря на отсутствие соглашения, обеспечивающего интересы этнических албанцев Косова; и анархией в Албании весной 1997 г., во время которой в стране были разграблены военные склады, что превратилось для АОК в несомненный источник получения оружия»[117].

В то время организация нападений считалась делом рук «Национального движения за освобождение Косова» – группы эмигрантов, действовавших в Швейцарии. Вместе с «Марксистско-ленинской организацией Косова» и несколькими другими левацкими группами они образовали «Народное движение Косова». В октябре 1996 г. выходящая в Призрене сербская газета «Единство» сообщила, что группа «Национального движения за освобождение Косова» была обнаружена в Дечанах и её члены арестованы. Помимо акций против сербской полиции, повстанцы направляли все больше ударов против этнических албанцев, лояльных сербской администрации, и даже против центров сербских беженцев. 22 апреля 1996 г. была проведена скоординированная операция в различных районах Косова – в Штимле, Пече и Косовоска-Митровице, в результате которой два офицера полиции были убиты и ещё трое ранены. Но активность, связанная с ОАК, относится всё-таки к 1997 г. В начале 1997 г. албаноязычные средства массовой информации стали получать факсы, в которых организация, называвшая себя Освободительной армией Косова, брала на себя ответственность за инциденты[118].

Албанцы, собирая силы, бросили призыв ко всем собратьям за рубежом вернуться в край. Они предлагали повышение чинов, на что многие откликнулись[119]. Тахир Земай вспоминал: «Во второй половине зимы 1997–1998 гг. репрессии в Косове усилились, тысячи новых полицейских и военных сил, поддержанных танками, были размещены в Косове. С другой стороны, и албанцы были настроены отвечать решительно, не размышляя, погибнуть или нет от насилия, которое совершается над ними. Везде в Косове существовали небольшие вооружённые группы, которые действовали нелегально, нападая на полицейских, военных и полицейские объекты. В то время интенсивность нашей деятельности усилилась. Мы думали о том, как распределить и послать наших старшин по разным зонам, где уже загоралось. Поэтому послали приглашения большому количеству старшин, из которых многие откликнулись. Как, например, Исмет Алию, который оставил свои дела в Боснии и приехал. Война началась, и Министерство обороны им предложило: повышение в чинах тем, кто воюет на местности…»[120].

Цели албанцев. К этому времени цели албанцев определились: расширить свободную территорию, вызвать путем терактов и провокаций столкновения с полицией и армией, вывести войну за границы края, добиться признания национально-освободительной борьбы, обратиться к международным организациям за посредничеством, вывести все полицейские и армейские силы из Косова, вести переговоры на югославском, а не на сербском уровне. Конечная цель – отделиться от Югославии, а затем работать над объединением «албанских» территорий Косова, Санджака, Македонии, Черногории. В 1993 г. албанцы приняли решение, что на территориях Черногории, Македонии, Сербии, включая Косово, должны быть выделены албанские зоны. Их объявили албанскими территориями, которые будут освобождены. Свидетель на процессе Слободана Милошевича албанец Шукри Буджа показал, что «политическое решение об этом было принято в 1993 году, когда была создана ОА К для освобождения оккупированных албанских территорий. Эти территории включают территории, находящиеся под властью Сербии и Черногории, Македонии. За этим последовали военные решения о разделении этих территорий на зоны. Первой операционной зоной было Косово, второй – Македония и так далее. Так всё начиналось. Но в ответ на деятельность международных сил Генеральный штаб ОАК принял решение сконцентрироваться на освобождении территории Косова»[121].

Выступая в Международном трибунале свидетелем на процессе С. Милошевича, генерал-майор Л. Г. Ивашов, прекрасно владевший информацией и разведданными, говорил, что лидеры ОАК никогда не скрывали своих сепаратистских настроений и всегда преследовали цель отделения от Союзной Республики Югославии. «Для реализации своих целей они получали международную или, правильнее сказать, иностранную поддержку – это было их задачей, и она определяла тактику их борьбы. И вторая цель – возможно, в этом они находились под влиянием иностранных держав – была дестабилизация ситуации в регионе, осуществление террористических действий. Поэтому я могу подтвердить, что их политические цели были сепаратистскими и террористическими, а методом достижения этих целей была незаконная деятельность против правоохранительных органов»[122].

Финансирование ОАК, поставка оружия. Свидетель на процессе Слободана Милошевича, албанец Шукри Буджа, показал, что албанцы в Косове получали оружие из самых разных стран, включая Чехословакию, Сербию и другие[123]. Показания Буджи о наличии у албанцев современного оружия – автоматов, тяжёлых противотанковых орудий, миномётов – очень важны, т. к. многие албанцы утверждали, что они отбивались от сербской армии простыми охотничьими ружьями[124]. Албанцы во всём мире платили специальный налог с заработанных средств для помощи Косову. До 1999 г., как пишет генерал Любомир Домазетович, было собрано 217 млн марок только в Германии[125]. Демократическое объединение албанцев в Германии, которое возглавлял Ибрагим Келменди, и фонд «Отечество зовет» переправили ОАК в 1998 г. 7 млн марок[126].

Выступая в Трибунале на процессе С. Милошевича, Л. Г. Ивашов свидетельствовал: «Я знаю, что поддержка ОАК осуществлялась различными структурами, особенно со стороны кавказской и албанско-турецкой наркомафии. Это была широкая сеть, и, в соответствии с нашей информацией, только на начальной стадии создания ОАК из фондов наркоторговцев поступало до 45 процентов финансирования поставок оружия и других материалов. Я знаю, что такая международная организация, как Народное движение за Республику Косово, созданная в начале 1982 года, имела широкую сеть в Германии, Швейцарии и других европейских странах, а также в США. Эта организация занималась сбором средств для поставок оружия и обучения террористов.

Мы также знали, что перед началом военных действий, или к концу 1998 года, ОАК имела в своем распоряжении современные виды военной техники, вооружения, которые могли поставляться только западными странами. И основные поставки оружия осуществлялись в 1994–1996 годах в Северную Албанию. Когда албанский народ восстал и некоторая часть оружия была захвачена, это оружие продавалось в Македонию. Я могу подтвердить участие в такой поддержке, включая финансирование и поставки оружия ОАК»[127].

Приведём небольшой отрывок из стенограммы заседания Трибунала на процессе С. Милошевича.

«Л. ИВАШОВ: На территории Косова были обнаружены снайперские винтовки, минометы, а также приборы ночного видения, переносные пусковые установки противовоздушной обороны, произведённые странами НАТО. У меня не было прямой информации, только косвенная, что, по крайней мере, с территории Турции это оружие поставлялось через официальные и неофициальные каналы. Некоторая часть оружия могла поступать из Хорватии, Словении, Боснии и Герцеговины, поскольку эти страны начали использовать натовское оружие.

С. МИЛОШЕВИЧ: Тот же вопрос о вооружении террористов в Косове был задан маршалом Сергеевым 18 февраля Шарпингу – министру обороны Германии. Каков был его ответ?

Л. ИВАШОВ: Да, я могу подтвердить, что этот вопрос был задан министру Шарпингу. Министр Шарпинг также отказался отвечать на него. Он подтвердил тот факт, что оружие поступало к террористам в этот регион в больших количествах, но не подтвердил, что источником поставок этого оружия были страны НАТО. Он отметил, что каналы поставок оружия с Ближнего Востока и с Кавказа должны подвергнуться тщательному наблюдению»[128].

Международная кризисная группа определила, что «ключевым элементом тыловой базы в возникновении АОК как боевой силы стал распад весной 1997 г. албанской армии и разграбление ее военных складов. Это привело к исчезновению от 700 000 до 800 000 единиц оружия, многие из которых нашли свою дорогу в Косово»[129]. Восставшие 12–14 марта 1997 г. разрушили и подожгли 55 пограничных переходов албанской армии на границе с СРЮ. Поэтому государственная граница со стороны Албании оказалась полностью открытой. Со складов албанской армии было украдено 650 тыс. единиц огнестрельного оружия, 20 тыс. т взрывчатки и 1,5 млрд. снарядов и пуль. Большая часть награбленного оказалась в руках ОАК[130].

1997 г. характеризовался различными столкновениями с полицией и мирными жителями, террористическими актами, количество которых увеличивалось. 17 января 1997 г. в результате взрыва заложенной в автомобиль бомбы был серьезно ранен ректор Университета, серб Радивое Папович. Согласно оценкам Международной кризисной группы, «сербская полиция арестовала 60 этнических албанцев, хотя причастность ни одного из этнических албанцев никогда не была доказана, а взрывы автомобилей являются излюбленной тактикой сербских мафиозных кругов, а не албанских сепаратистов. Эта чистка привела к временному прекращению акций, но в конце лета того же года они возобновились». На Запад шла информация от Международной кризисной группы, что судебные процессы «не отвечали никаким правовым стандартам, и вполне возможно и даже вероятно, что сербское Министерство внутренних дел фабриковало листовки, авторство которых приписывалось АОК. Очевидно, что некоторые обвиняемые – этнические албанцы – признались в наличии у них автоматов Калашникова и гранат. Вне зависимости от того, принадлежали ли они в действительности к АОК, судебные процессы укрепили репутацию АОК и вывели эту организацию из тени»[131].

«Самой впечатляющей серией нападений» для Международной кризисной группы стала операция боевиков в ночь с 10 на 11 сентября 1997 г., длившаяся четыре часа. Она принесла ОА К «настоящую известность». «Десять скоординированных операций в радиусе 150 км представляли собой нападения на полицейские казармы и автомобили. Эта серия нападений доказала существование хорошо организованной силы, обладающей умением и ресурсами для планирования и осуществления комплексных нападений в сложных условиях в целом слаборазвитых коммуникаций, почти несуществующей и с трудом функционирующей телефонной системы и масштабного присутствия сербской полиции и пропускных пунктов на основных дорогах»[132].

Даже Международная кризисная группа признавала, что всё более многочисленные и смелые акции, ответственность за которые брала на себя ОАК, встречали минимальную ответную реакцию со стороны сербских сил безопасности. Ответный удар был нанесён только в конце февраля в районе Дреницы – в треугольнике, образованном муниципалитетами Србица, Клина и Глоговац в центральной части Косова. В ответ албанская армия получила повсеместную поддержку населения. «Господствующим чувством среди этнических албанцев в отношении АОК было чувство гордости, что у них, наконец, есть армия, готовая сражаться за их дело. Как следствие, политики и журналисты в Приштине зачастую преувеличивают силу и уровень организации АОК. Согласно Адему Демачи, ныне официальному политическому представителю АОК, “под ружьем” находятся 30 000 бойцов АОК»[133].

В конце 1997 г., как вспоминал генерал Перишич, албанские сепаратисты становились в своих действиях всё более жёсткими и безобразными. Особенно это касалось приграничных районов с Албанией. «Там не было их регулярных войск, пограничников, только вооружённые бандиты». Они занимались переброской оружия через границу, проводили даже караваны гружёных лошадей или ослов[134].

В декабре 1997 г. министр обороны России генерал Родионов предложил президенту Милошевичу, а также начальнику Генштаба СРЮ увеличить присутствие сил безопасности и полицейских сил в Косове, чтобы изолировать террористические группы, выявить их руководителей и организаторов и прекратить поставки оружия и боевиков через границу. Он был уверен в необходимости таких действий, чтобы избежать вмешательства югославской армии в эти операции.

Ситуация, по информации российских и югославских военных, вызывала глубокую озабоченность. Необходимо было защищать границы и одновременно проводить постоянные операции против террористов. Однако югославские военные боялись разрастания военных действий, понимая, какая волна протеста поднимется в Европе. Приказы по армии всегда включали в себя «положение о том, что в случае атаки со стороны террористов сначала нужно обратиться к ним с призывом прекратить огонь и предупредить их о том, что в случае их отказа (и только тогда) армия применит силу». Русские же считали, что в случае нападения нужно немедленно открывать огонь по террористам[135].

Интернационализация проблемы Косова. Судя по материалам МКГ, Европа была решительно настроена вмешаться в «безобразия», творившиеся в Косове, чтобы прекратить «гуманитарную катастрофу». В 1997 г. ООН, ОБСЕ, Контактная группа, НАТО и руководства отдельных стран считали своим долгом поставить вопрос о ситуации в Косове на повестку дня. При этом мировое сообщество поторопилось так расставить акценты, чтобы речь шла не о сепаратистском движении, а о «движении за автономию». Для того, чтобы настроить общественное мнение на нужную волну, миру внушали, что албанцы не имеют автономии и борются за элементарные права человека. Как при оценке многих событий на территории бывшей Югославии, так и при анализе ситуации в Косове, в западных и некоторых российских СМИ замалчивались некоторые существенные моменты, касающиеся взаимоотношений Белграда и косовских албанцев, а также статуса автономного края. Поэтому, когда мы рассматриваем развитие кризиса в Косове, следует обратить внимание на следующий момент. В условиях растущего национализма и стремления к отделению во всех республиках бывшей СФРЮ руководство Сербии в 1990 г. пошло на ограничение (но не ликвидацию) автономии. Была распущена Краевая Скупщина, пытавшаяся провозгласить отделение Косова от Югославии. В результате интеграции всей территории Сербии из-под ног сепаратистского движения была выбита почва.

5 марта 1997 г. Генера льная Ассамблея ООН в рамках пункта, озаглавленного «Вопросы прав человека», рассматривала положение в Косове. Был заслушан доклад Специального докладчика Комиссии по правам человека, в котором говорилось «о сохраняющемся в Косове тяжелом положении в области прав человека, включая, в частности, жестокие действия полиции, убийства в результате такого насилия, произвольные обыски и аресты, пытки и жестокое обращение с задержанными, преднамеренно грубое обращение с политическими активистами и правозащитниками, их преследование и лишение их свободы, массовые увольнения гражданских служащих, дискриминацию в отношении учащихся и учителей, – действия, которые совершаются главным образом в отношении этнических албанцев»[136]. Перечисление этих несчастий было необходимо, чтобы отметить недостаточное присутствие международных наблюдателей в Косове.

24 сентября 1997 г. в рамках 52-й сессии Генеральной ассамблеи (ГА) ООН состоялось заседание Контактной группы (КГ) на уровне министров иностранных дел. Обсуждались меры воздействия на Сербию. Тема знакомая, роли привычные. США, как всегда, занимают самую жесткую позицию: к Белграду надо применить архисуровые меры, вплоть до введения экономических санкций. Позиция России скорее нерешительная: мы против санкций, против невыдачи виз лицам, ответственным за события в крае, против наложения моратория на кредитование, но готовы принять меры воздействия в случае, если вопрос не будет решаться. Для Югославии, которая привыкла к единству мнений в КГ, такая позиция означала скорее поддержку американской точки зрения, чем проявление стремления к объективности. В «Сообщении о Косове», подписанном членами КГ, подчеркива лось, что власти Белграда «не могут противостоять международным стандартам и не ожидать серьезных последствий». События в крае назывались «насилием», «убийством», отмечалось, что Гаагский трибунал уже работает по этим вопросам. Наблюдателей предложили разместить не только в Косове, но и в Санджаке, и в Воеводине. Е. М. Примаков, принимавший участие в заседании КГ 24 сентября 1997 г., полагает, что Заявление КГ было сбалансированным: «В нём признавался внутренний характер конфликта и выражалась озабоченность в связи с неурегулированностью положения»[137]. Было единогласно принято заявление, в котором выражалась тревога в связи с возможным развитием событий, содержался призыв к примирению и обращение к Белграду, «который нёс ответственность за безопасность в крае. Мы голосовали за эту резолюцию, так как она исходила из того, что косовская проблема – внутренняя для Югославии, и выражалась озабоченность в связи с неурегулированностью положения»[138]. В то время позиция России состояла из трех элементов: во-первых, Косово – внутреннее дело Югославии; во-вторых, о выходе края из состава Югославии не может быть и речи; в-третьих, необходимо прекращение враждебных действий и начало переговоров о статусе Косова в Югославии[139]. Однако российские дипломаты в этой игре не смогли увидеть истинную подоплёку событий и пристального отношения к ним международных организаций, раскрыть шаблонность поступков, которые вели к наказанию – как всегда – одной стороны.

В начале декабря 1997 г. косовская тема неожиданно возникла на заседании Совета по выполнению Дейтонских соглашений по Боснии и Герцеговине, проходившего в Германии. Совет призвал стороны воздержаться от действий, которые могли бы усугубить существующие трудности; и приложить все усилия для поиска взаимоприемлемых решений путем ответственного диалога. Это вызвало негативную реакцию югославской делегации, заявившей, что, с одной стороны, проблема Косова не была предметом обсуждения в Дейтоне, а с другой, она является внутренним делом Югославии, поэтому не может рассматриваться данной организацией. Югославская делегация в знак протеста против продолжающегося обсуждения темы Косова покинула Бонн.

Как пишет С. Тэлботт, Б. Клинтон размышлял над грядущим противостоянием с Милошевичем начиная со второй половины 90-х гг., поскольку был убеждён, что «претензии Милошевича на суверенитет не перевешивали права международного сообщества остановить уничтожение и изгнание целого сегмента его населения». Речь шла об албанцах, которых, по мнению Вашингтона, массово и систематически преследовал режим Милошевича, что «представляло собой нескончаемое преступление против человечности». В этом противостоянии Б. Клинтон рассчитывал на помощь России. Каким бы ни было это партнёрство, оно было ему необходимо по двум причинам: такое сотрудничество подкрепляло любое политическое давление США на Белград и делало Россию сторонником США «против новых угроз миру во всем мире»[140]. Даже когда позиция России в конце 1998 г. – начале 1999 г. стала ясной (Москва решительно возражала против бомбёжек Югославии), это никак не повлияло на решимость Клинтона закончить планируемую операцию. Его логика была железной: «Российское правительство в своем отчаянном стремлении не допустить натовских бомбежек лишь убеждает Милошевича, что убийства сойдут ему с рук. А значит, вероятность вмешательства НАТО, которого так боятся русские, только возрастает»[141]. Клинтон пытался обсудить свои планы с Ельциным на обеих встречах 1998 года – в середине мая в Бирмингеме и в начале сентября в Москве, – но ничего не добился. Ельцина тревожили собственные беды, и к конфликту на Балканах он относился как к лишнему раздражителю. Но в то же время Ельцин не противился тому, о чём говорил Клинтон. Однако когда премьер-министром стал Евгений Примаков, американцы заметили, как сменился тон русских. Поняв, что США готовы применить силу против Югославии, «русские с именем Ельцина на знамени неожиданно пошли в яростное дипломатическое наступление, стараясь отвратить натовские бомбардировки»[142]. За всеми этими вербальными играми прослеживается одно: план воздушной операции против Югославии уже разработан и должен быть осуществлён, с Россией или без неё. Просто с ней было бы намного легче. С приближением намеченной даты американцы уверились в том, что «в конечном итоге Россия перестала блокировать вмешательство НАТО в косовский конфликт и просто умыла руки. Было видно, что раздражение Москвы своим белградским клиентом растёт»[143].

В январе 1998 г. Парламентская ассамблея Совета Европы приняла резолюцию о ситуации в СРЮ, особо остановившись на событиях в Косове. Этому же вопросу было посвящено заседание парламента ОБСЕ. Совет министров ЕС принял специальную декларацию по Косову. В это же время в Приштине и Белграде с визитом находился спецпредставитель США на Балканах Роберт Гелбард. Он привез С. Милошевичу предложения о ряде уступок со стороны США в обмен на уступки в отношении албанцев Косова. Среди них – организация чартерных рейсов югославских самолетов в США, открытие консульства СРЮ в США, увеличение уровня югославского представительства в ООН, возможность участия в Пакте стабильности для Юго-Восточной Европы. В Москве 25 февраля состоялось заседание Контактной группы на уровне политических директоров, которые занимаются проблемами Косова. В марте Белград посетили министры иностранных дел Франции и Германии, предложившие свой проект урегулирования проблемы.

Позиция России. С изменением руководства МИД и назначением на должность министра иностранных дел Е. М. Примакова в начале 1996 г. начинают вырисовываться новые параметры внешней политики России. Столкнувшись с последствиями политики Козырева, Е. М. Примаков уже в марте 1996 г. заявил об «активной политике по всем азимутам», целями которой были: создать наиболее благоприятные условия для того, чтобы сохранялась целостность России; играть роль контрбаланса тех негативных тенденций, которые проявляются в международных делах; пытаться сбалансировать неблагоприятные моменты, которые проистекают из главенствующей роли только одной державы в мировом международном процессе при переходе от двухполюсного мира к многополюсному; гасить те дестабилизирующие факторы, которые есть в мире, активно участвовать в ликвидации конфликтных ситуаций[144].

В августе 1996 г. министр впервые заговорил о национальных интересах России. Е. М. Примаков отметил, что необходимо «отстаивать национальные интересы России, идя даже на разногласия, предположим, с США, – но в рамках партнерства, не сползая к конфронтации». Министр выразил недовольство складывающейся системой главенства одной державы в системе международных отношений, когда право миловать и казнить принадлежит только одной стране. Он подчеркнул, что «двухполюсный мир ранее соперничавших двух сверхдержав и блоков должен эволюционировать не к однополюсному под командой США, а к многополюсному, где у России больше манёвра для защиты национальных интересов»[145]. Эти тезисы отражали поиск новых ориентиров во внешней политике нашего государства, но Балканы пока в ней не занимали определенного места.

С упрочением позиций Е. М. Примакова его внешнеполитическая концепция становилась все более рельефной. Достаточно широкие рамки этой концепции он обозначил 28 апреля 1998 г. в докладе на научной конференции «Юбилейные Горчаковские чтения», определив её как «рациональный прагматизм». По его мнению, России по плечу активная внешняя политика, которая должна быть многовекторной и не ограничивающейся одним направлением. Россия должна играть роль одного из ведущих государств на международной арене и стремиться к сохранению и укреплению международной стабильности и безопасности, не соглашаясь с миропорядком, определяемым одной державой. Вместо маневрирования между великими державами, отжившими свой век, вместо создания коалиций, Россия должна добиваться конструктивных партнерских отношений со всеми образующимися мировыми полюсами. Отношения с США, которым придается большое значение, считал министр, должны строиться на взаимовыгодных условиях. «Наша страна не может при этом отказываться от равноправного и взаимовыгодного партнерства с ними, игнорировать и не защищать свои интересы, приносить в жертву накопленные за всю историю России позитивные ценности и традиции, в том числе и в имперский, и в советский периоды»[146]. Е. Примаков образно выразился о желании российской дипломатии «вспахивать поля совпадающих интересов». Целью новых ориентиров внешней политики России должно стать, по словам министра, укрепление территориальной целостности страны.

Участие в КГ, необходимость наблюдать за постдейтонским пространством, а также нестабильность на Балканах и новые очаги конфликтов обусловили появление среди приоритетов внешней политики России балканского направления. Это совпадало с целым рядом других соображений: необходимостью восстановления партнерства после пяти лет его разрушения, поиском стран, которые могли бы сохранить военный нейтралитет в условиях всеобщего стремления в НАТО, определением своего места в складывающейся системе европейской и мировой безопасности. По уровню экономического развития, формам транзиции и связанным с ней проблемам Россия была ближе к странам балканского региона, чем к развитым странам Европы. Участие в урегулировании ситуации на Балканах, степень влияния на процесс принятия решений были важным показателем места и роли России в системе международных отношений. Е. Примаков связывал активную роль России на Балканах и со способностью мирового сообщества преодолеть новые опасности, «не допустить превращения Косова в одну из наиболее опасных горячих точек на земном шаре»[147].

Суть перемен во внешней политике России при министре иностранных дел Е. Примакове можно было бы обозначить следующим образом:

1. Смягчились утверждения об обязательности единства членов СБ и КГ в ущерб объективности, как это было, например, в 1994 г., когда заместитель руководителя российской делегации на 49-й сессии Комиссии ООН по правам человека в Женеве В. Бахмин отмечал, что ряд принятых сессией резолюций недостаточно сбалансирован и носит антисербский характер. И хотя российская делегация знала это и критиковала отдельные положения резолюций, она «решила не нарушать консенсус, учитывая сложность югославского кризиса»[148]. Теперь Е. Примаков утверждал, что «наша реакция в Совете Безопасности зависит от адекватности предлагаемых мер той ситуации, которая будет существовать на тот момент»[149].

2. Российская дипломатия стала стремиться принимать политические решения на основе экспертных оценок, а не наоборот. Это в корне меняло процесс проведения анализа событий и подготовки решений.

3. Российская дипломатия начала показывать примеры самостоятельности, инициативности и активности, что проявилось в иракском кризисе, при решении проблем Косова, а также в осуждении бомбардировок Соединенными Штатами Афганистана и Судана 20 августа 1998 г.

4. Россия категорически отвергла применение сил НАТО как самостоятельного фактора без одобрения Совета Безопасности при решении национальных конфликтов.

5. Москва пыталась усилить в системе европейской и мировой безопасности значение таких международных организаций, как ООН и ОБСЕ.

6. И еще одна особенность, которую подметили российские журналисты: «Примаков не согласен с тем, что все должны равняться на США как на единственный полюс влияния»[150].

В 1997 г. шли переговоры России и США о непродвижении ядерного оружия с территории 16 стран-членов НАТО, а также о том, что в сторону границ России не будут размещаться силы Альянса, осуществлялись конкретизация этих положений и договорённость об условиях для их претворения в жизнь. Россия была против ударных группировок, создающих угрозу безопасности другим государствам.

Постепенно политика России на Балканах начала приобретать более чёткие очертания, чему во многом способствовали события в Косове. Однако сперва по косовскому вопросу российская дипломатия чувствовала себя несколько неуверенно в уже сложившейся системе взаимоотношений среди западных партнеров. На её позицию влияли условности и «традиции» Контактной группы, стереотипы поведения США и НАТО на Балканах, шаблоны определения виновников конфликта. Постепенно отличительной чертой России становилось то, что в системе уже распределённых ролей в КГ она стала подавать не только реплики, но и произносить монологи. При обсуждении проблем Косова в КГ Россия впервые имела особое мнение по ряду пунктов, хотя и не могла противостоять стремлению к международному вмешательству в косовские дела.

НАТО как самостоятельный фактор. Заявку на свое участие в урегулировании ситуации в Косове сделала и НАТО. Североатлантический блок в августе 1997 г. предупредил югославского президента о возможности вооруженного вмешательства в конфликт с целью предотвращения дальнейшего кровопролития. Как наиболее вероятный сценарий силовой акции в Косове рассматривались удары с воздуха по сербским позициям по примеру Боснии и Герцеговины. Проводя акцию «принуждения к миру» в Боснии и Герцеговине, НАТО не встретила возражений ни от одной страны мира, и это дало ей уверенность в том, что изменение концепции её роли в мире проходит успешно.

НАТО стремилась стать самостоятельным фактором урегулирования региональных конфликтов, не зависеть от Совета Безопасности ООН, как это было в Боснии и Герцеговине. Но именно в этой стране НАТО использовала ООН как прикрытие, чтобы «узаконить» свое миротворчество. Косово давало возможность НАТО стать силой, независимой от любых международных организаций.

В 1992 г. в докладе Председателя Комитета начальников штабов вооруженных сил США К. Пауэлла отмечалось, что «на Соединенные Штаты возлагаются надежды как на мирового лидера», поэтому они «должны сохранять силу, необходимую для оказания влияния на ход событий в мировом масштабе»[151]. В такой системе НАТО должна была играть ключевую роль инструмента осуществления этой идеи. Тогда, в начале 90-х, еще не пришло время действовать открыто. Поэтому разработанная система «адаптации» включала в себя взаимодействие НАТО на новых основах с европейскими и мировыми институтами (ООН, ОБСЕ, ЕС и ЗЕС[152], проникновение в структуры этих организаций, участие в совместных акциях, апробацию взаимодействия и выход на самостоятельный уровень. Для этого совершенствовалось информационное обеспечение, подбиралась соответствующая терминология, обеспечивалось «прикрытие» концепции, что должно было убеждать в необходимости лидирующей роли НАТО в системе европейской безопасности. Так появились идеи партнёрства, развития диалога и сотрудничества с другими странами-не членами НАТО на основе взаимного доверия, так возникла программа «Партнерство во имя мира».

Вот как это было на Балканах.

НАТО использовала ООН как прикрытие, чтобы через нее изменить свою роль. С сентября 1992 г. начался процесс постепенного, поэтапного «узаконивания» этой организации в структуре миротворческих сил. Начиная с 1992 г., ряд резолюций Совета Безопасности уже давал полномочия НАТО, но так, что этого почти никто не понимал – чаще всего НАТО скрывалась за словами «региональные организации или союзы»: в резолюции 776 от 14.09.92 о расширении мандата Сил по охране (СООНО) предлагалось «региональным организациям или союзам» оказать генеральному секретарю «финансовую или другую помощь…». Резолюция 781 от 9.10.92 призывала «государства на национальном уровне или через региональные организации или союзы предпринять все необходимые меры для обеспечения помощи СООНО на базе специального наблюдения и других возможностей…». Резолюция 787 от 16.11.92 «…призывает государства в национальном плане или через региональные организации или союзы использовать… меры… для безопасности всех морских поручений при входе и выходе к цели контроля, проверки товара, а также обеспечения приведения в жизнь резолюций 713 и 757». Резолюция 816 от 31.03.93 «обязует государства-члены… самим или через региональные организации или союзы… предпринять все необходимые меры в воздушном пространстве республике БиГ в случае дальнейших нарушений…». С 12 апреля 1993 г. по просьбе Генерального секретаря полёты в воздушном пространстве Боснии и Герцеговины осуществляли самолёты НАТО для соблюдения режима «бесполётной зоны». С этого времени роль СООНО ограничивалась наземным наблюдением, а «все меры, связанные с принуждением, осуществлялись НАТО»[153]. В июне 1993 г. в резолюции 836 об употреблении воздушных сил в БиГ постанавливалось, чтобы «государства-члены, действуя на национальном уровне или через региональные организации или соглашения могут принимать под руководством Совета Безопасности и при условии тесной координации с Генеральным секретарем и СООНО все необходимые меры путём применения воздушных сил… чтобы содействовать СООНО в осуществлении их мандата»[154].

С 1992 г. по 1994 г. НАТО пыталась под разными предлогами начать участвовать в деятельности ООН и СООНО. После отказа сербов принять план Вэнса-Оуэна, как отмечалось в докладе Генерального секретаря ООН, Организация Североатлантического договора «в рамках регионального договора» приступила к проведению предварительных исследований возможности участия военных групп НАТО «в планировании широкой оперативной концепции осуществления мирного плана для Боснии и Герцеговины», или осуществления задач военного характера в рамках мирного плана. НАТО предложила провести наземную разведку и связанные с этим мероприятия, а также «рассмотреть возможность предоставления ключевой штабной структуры, предусматривающей возможность задействования других стран, которые могут направить свои воинские контингенты»[155].

В августе 1993 г. были созданы оперативные механизмы предоставления НАТО военно-воздушных сил для оказания поддержки СООНО в обеспечении охраны персонала ООН. Эти механизмы уже прошли проверку в ходе ряда учений и были целиком готовы для использования, отмечал Б. Бутрос-Гали, подготовлены были и планы военных операций[156].

С 10 января 1994 г. между НАТО и ООН начались уже открытые дискуссии об участии Североатлантического союза в миротворческих операциях в бывшей Югославии. Согласно полномочиям, предоставленным резолюциями 836 и 913, все планы применения силы в БиГ отныне совместно разрабатывались НАТО и СООНО. Количество оперативных представителей НАТО в штабе СООНО в Загребе значительно увеличилось.

С появлением на миротворческом небосклоне военной организации НАТО миротворческая концепция стала по-армейски примитивной: сначала покажи силу, а затем начинай переговоры. Тогда силы НАТО для нанесения воздушных ударов в БиГ составляли три авианосца, 150 боевых самолетов (не считая вспомогательных), 8 французских бомбардировщиков «Мираж-2000», приспособленных для ночных бомбежек, 4 000 человек[157]. 29 января Б. Бутрос-Гали предоставил Я. Акаши полномочия самому определять возможности использования авиации НАТО для близкой поддержки с воздуха войск около Сребреницы и Тузлы[158].

27 февраля 1994 г. состоялась первая атака натовской авиации. 4 сербских самолета были сбиты двумя американскими истребителями F-16 над Баня-Лукой. Перед началом воздушной акции в Боснии в брюссельской штаб-квартире НАТО звучали триумфаторские заявления, акция была названа «новым рождением НАТО».

10 и 11 апреля 1994 г. случилась бомбардировка наземных целей сербов в районе Горажде.

5 августа 1994 г. состоялась первая крупномасштабная операция НАТО, когда 16 самолетов (американские, английские, голландские, французские) участвовали в бомбардировке сербских позиций в запретной зоне Сараева.

22 сентября 1994 г. Еще одна бомбардировка сербских позиций.

21 ноября 1994 г. Первый налет 39 самолетов НАТО-авиации на Республику Сербскую Краину.

23 ноября 1994 г. Удары по сербским ПВО близ Бихача и в Краине.

25 мая 1995 г. в 16:00 и 16:25, 26 мая 1995 г. в 10:26, 10:32 и около полудня авиация НАТО в составе шести самолетов нанесла удары по сербским военным объектам вблизи Пале. Командующий южным крылом НАТО Л. Смит заявил, что это был «сигнал сербам, несущий сугубо ограниченный характер»[159].

Двухнедельная операция «Освобожденная сила», проведенная НАТО против сербов Республики Сербской (БиГ) в августе и сентябре 1995 г., разбила сербский военный потенциал и позволила мусульманам и хорватам завоевать ряд территорий, удерживаемых сербами.

В результате такого принуждения к миру и сербы, и хорваты, и мусульмане[160] вынуждены были пойти на подписание мирного соглашения. 20 декабря 1995 г. был прекращен мандат СООНО в БиГ. Его полномочия перешли к Силам по выполнению соглашения (СВС), созданным после подписания Мирного соглашения по Боснии и Герцеговине в Дейтоне. С этого времени начинается чисто натовская операция в Боснии и Герцеговине, которая и раскрывает характер задуманного.

Военные аспекты мирного урегулирования являлись приоритетной темой переговоров в Дейтоне. На первом месте в соглашении было одобрение сторонами посылки в регион «сроком примерно на один год сил для оказания помощи в осуществлении территориальных и других связанных с военными аспектами положений соглашения»[161]. В тексте не упоминалось, о каких силах идет речь, но это положение позволяло НАТО начать свою «миротворческую» миссию в БиГ. В соглашении оговаривалось, что силы по его выполнению будут действовать под руководством, управлением и политическим контролем Североатлантического совета через командные инстанции НАТО. Участие других государств в операции в БиГ должно быть предметом обсуждения между такими государствами-участниками и НАТО.

Не зря военные аспекты Дейтонских соглашений заняли столь значительную часть всех подписанных документов. Благодаря им НАТО впервые в истории своего существования не только расширила свои полномочия, но и вышла за обозначенные в Североатлантическом договоре 1949 г. границы зоны действия альянса. Кроме того, СВС наделялись огромными полномочиями, которые перекрывают «демократические» задачи создаваемого государства. СВС имели право принуждать к перемещению, выводу или передислокации конкретных сил и вооружений из любого района Боснии и Герцеговины, а также право отдавать распоряжения о прекращении любых действий в этих районах, если они сочтут, что такие силы, вооружения или действия представляют или могут представлять угрозу либо для СВС или их миссии, либо для другой стороны. Силы, которые после такого распоряжения СВС не передислоцировались, не обеспечили вывод, перемещение или прекращение деятельности, представляющей или способной представлять угрозу, могут стать объектом военных мер со стороны СВС, включая применение силы, необходимой для обеспечения соблюдения соглашений.

Силы НАТО фактически действовали, как оккупанты или хозяева территории: им разрешалась полная и беспрепятственная свобода передвижения по земле, воздуху и в воде по всей Боснии и Герцеговине. Они имели право расквартировываться и использовать любые районы или объекты в целях выполнения своих обязанностей, имели право на неограниченное использование всего электромагнитного спектра. При этом оговаривалось, что «СВС и их персонал не несут ответственности за любой ущерб, нанесенный личной или государственной собственности в результате боевых или связанных с боевыми действий»[162].

Наказание непослушной или несговорчивой стороны конфликта в 1994–1995 гг. в БиГ означало переход к осуществлению концепции «принуждения к миру», начало новой фазы развития НАТО, которая включала в себя применение силы, проведение военных операций, участие в боевых действиях. В результате было обеспечено долгосрочное и прямое военное присутствие НАТО в стратегически важном регионе.

Все это оказалось прелюдией к настоящей войне против независимой Югославии. Агрессия стран НАТО против СРЮ в марте-июне 1999 г. обозначила переход к следующей фазе строительства системы управления миром: показ на деле возможности силового варианта решения проблем, апробация «закона силы» – права применять силу против других государств без санкций ООН, установление приоритетности решений НАТО над решениями ООН и ОБСЕ, разрушение сложившейся системы международного права, проба дееспособности управляемого информационного обеспечения, реакции всех европейских структур и отдельных государств (особенно России) на (не)легитимность агрессии и сведение к минимуму роли ООН.

В новой Вашингтонской стратегической концепции НАТО, принятой в апреле 1999 г., но разработанной ранее, главным является тезис об особой ответственности блока перед мировым сообществом за предотвращение угрозы безопасности и стабильности в Европе. «Безопасность» для Североатлантического союза – понятие многоплановое, оно включает в себя политический, экономический, социальный, экологический, гуманитарный аспекты. Это позволяет блоку действовать в любом регионе и использовать любые поводы для военной интервенции.

Л. Г. Ивашов вспоминал, что в России знали о принятом Советом национальной безопасности США ещё в 1997 г. решении «провести военную операцию против Югославии. План этой операции был направлен на осуществление очень мощной психологической войны против Югославии, нацеленной на срыв переговоров и дезинформации международного сообщества о происходящем в Косове, а также подготовить его к неминуемой военной операции»[163]. В США существует документ FM 33/5, который определяет этапы информационной психологической войны, и всё, что осуществлялось в Югославии, находилось в полном соответствии с этим планом. «В конце 1998 года начал осуществляться широкомасштабный координированный план, который был направлен на разрушение Союзной Республики Югославии», – подтверждает генерал Л. Г. Ивашов[164]. Этот план и выводы были доложены руководствам России и Югославии.

В апреле 1999 г. НАТО отмечала юбилей – 50 лет существования. Ей хотелось новой политики, новой роли, новых задач. В Югославии нужна была победа и подтверждение своего иного предназначения: вместо оборонительного альянса – упреждающая военная сила. Это означало, что можно нападать на другие государства, если НАТО сочтёт это необходимым.

Огромную роль в подготовке агрессии НАТО на Югославию сыграли западные СМИ. Широко распространялась информация об этнических чистках албанцев в Косове. Особенно солидно такая информация звучала из уст политиков. Тони Блэр назвал события в Косове «расовым геноцидом» и желанием С. Милошевича «стереть народ с лица страны». Как не поверить премьер-министру Великобритании, если он пафосно говорит: «Дети смотрят на то, как их отцов уводят на расстрел. Тысячи казнённых, десятки тысяч избитых. 100 тысяч человек пропали без вести. 1,5 миллиона человек лишились домов»[165]. Репортажи об ужасных зверствах распространялись, как коллективное безумие. США «запустили» в СМИ цифру: 100 тыс. убитых албанцев. Англичане придерживались цифры 10 тыс.[166]. Ходили истории о сотнях братских могил по всему Косову. Не гнушались и явными подлогами и обманом. Обвинение в геноциде позволяло натовцам оправдывать своё военное вмешательство во внутренние дела Югославии.

Данные о преувеличении численности жертв появились уже после бомбёжек. Первым об этом написал Джон Локленд[167]. Ни одно массовое захоронение в Косове не удалось найти ни албанцам, ни экспертам Международного трибунала по бывшей Югославии (МТБЮ). «Во множестве мест, где, по информации Госдепа США, должны были находиться сотни убитых, следователи МТБЮ не обнаруживали ни единого тела. Там, где тела удавалось найти, их число составляло 1/10 от тех цифр, которые назывались правительством США во время бомбёжек»[168]. Постепенно о геноциде говорили всё меньше.

Албанцев в СМИ представляли как храбрых бойцов, защищающих свои семьи. Американцы не скрывали своей симпатии к албанцам. Визиты в Приштину высокопоставленных американских политиков проходили часто: их нанесли Мадлен Олбрайт, Джейми Рубин (пресс-секретарь Госдепа США), Тони Блэр и др. ОАК интенсивно обучали американцы.

Борьба с терроризмом в крае

Непосредственное начало войны многие исследователи относят к февралю 1998 г. Объясняя свои цели, вооружённые албанцы писали, что «Освободительная армия Косова взялась за оружие для того, чтобы защитить свое население от систематических притеснений со стороны фашистского режима Милошевича, и для того, чтобы достичь той цели, которая была подтверждена населением в ходе референдума в 1991 г.»[169]. ОАК, почувствовав свою военную силу и организацию, начала планированные акции по доставке оружия, формированию подразделений, проведению боевых действий. Первые значительные столкновения сербской полиции с боевиками ОАК произошли в марте 1998 г. в селах Лауша, Горне и Доне Преказе. 28 февраля 1998 г., пытаясь сорвать полицейские операции, террористическая группа Адема Яшари напала на полицейские патрули, убила четверых и ранила двоих полицейских. Пока силы МВД Сербии боролись с террористами в Дренице, где особенно тревожная обстановка сложилась в селах Преказе, Ябланица и на Калаушском направлении, командование Приштинского корпуса ограничивалось наблюдением за этими событиями»[170].

Л. Г. Ивашов свидетельствовал в Трибунале, что во всех российских официальных документах, которые разрабатывались в Министерстве обороны и представлялись государственному руководству, «Освободительная армия Косово оценивалась как незаконное вооруженное формирование, осуществляющее террористическую деятельность. Президент Российской Федерации, парламент и все министерства были согласны с этим определением. То же самое определение было принято, – по крайней мере, против него никто не возражал, – на заседаниях Совета Россия – НАТО, а также на двустороннем уровне между министрами обороны и другими высокопоставленными военными и политическими деятелями стран-членов НАТО. Я даже не упоминаю здесь Движение неприсоединения и нейтральные страны, такие, как Финляндия и Швеция. Поэтому определение как незаконное вооруженное формирование является официальным и законным термином и определением, который мы используем в России. Более того, мы считаем, что руководство Союзной Республики Югославии имело право… бороться с незаконными вооруженными формированиями…»[171].

Тактика. Свидетель на процессе Слободана Милошевича, албанец Шукри Буджа, рассказал о тактике албанских отрядов. На перекрёстном допросе, который провёл С. Милошевич, выяснилось, что тактикой ОАК был обман жителей деревень, которым говорилось, что они должны покинуть свои дома в связи с якобы надвигающейся угрозой. После этого ОАК проводила фортификацию деревни и совершала атаки на армию и полицию, представив потом всё как нападение на мирную деревню и гражданское население. Свидетель признал также, что ОАК использовала прекращение огня для перевооружения и тренировки своих бойцов для новых боёв. И этот факт имеет очень важное значение, особенно в связи с деятельностью миссии КВМ[172], которая фактически способствовала восстановлению почти уничтоженной ОАК. Факт этот настолько важный, что С. Милошевич попросил свидетеля повторно подтвердить его, что свидетель и сделал[173].

Во время судебного процесса и С. Милошевич, и Л. Ивашов говорили о том, что гражданские лица использовались как живые щиты в ходе различных боевых действий в Косове. «Л. ИВАШОВ: Да, мы получали такую информацию от наших сербских коллег, от военного атташе в нашем посольстве в Белграде, а также от наших разведывательных служб. Этот вопрос также обсуждался с представителями югославской армии во время наших совместных встреч. Они показали нам убедительные документы, подтверждающие, что во время боевых операций террористы направлялись в густонаселенные районы и использовали местное население в качестве живого щита. И даже на своих базах они держали гражданских лиц в качестве живого щита. Это я могу подтвердить»[174].

Военные действия в 1998 г. С начала 1998 г. активность албанских боевиков возросла. Начались террористические нападения на представителей Армии Югославии. Только с 1 января 1998 г. до 24 марта 1999 г., когда началось вторжение НАТО, отмечено 40 убийств и похищений представителей Армии Югославии. Судом Югославии будущий премьер Косова Хашим Тачи был осуждён на каторжные работы за большое число убийств сербов и албанцев. На территории Косова было создано подразделение моджахедов, в котором воевали иностранные наёмники.

Согласно данным МВД Сербии, албанские террористы в течение 1998 г. произвели 1885 терактов, из которых 40 % – на граждан и гражданские объекты. Убиты были 288 человек, ранен 561 человек[175].

С. Милошевич, выступая в МТБЮ, отмечал, что с начала 1998 г. и до марта 1999 г. только на граждан было совершено 1068 нападений, т. е. примерно в 100 раз больше, чем в любом предыдущем году. Объектами нападений были все, включая и косовских албанцев, особенно тех, которые работали в государственных службах (лесники, почтальоны, полицейские, служащие разных учреждений). За этот период члены террористической организации ОАК зверски убили 387 граждан, из них 75 сербов и 196 албанцев – т. е. албанские террористы убили албанцев в 2,5 раза больше, чем сербов, чтобы их подчинить, принудить к покорности, заставить следовать своей политике и вести себя так, как они будут этого требовать. Убиты были и 15 представителей других меньшинств, главным образом, цыган. За этот же период в Косове было похищено и пропало около 200 граждан, из них половина – сербы и черногорцы, а другая половина – албанцы, точнее, 77 албанцев и 12 представителей других национальностей. Кроме этих отдельных убийств, имели место и различные диверсии, закладывание взрывчатки, как это было в Подуеве, в Косовска-Митровице, где подбросили взрывные устройства на рынки в базарные дни. Было убито 6, а ранено 60 человек – опять же, главным образом, албанцев. Параллельно было совершено 1 642 террористических нападения на объекты и представителей МВД, из них 1 163 покушения на людей. Убит был 241 представитель Министерства внутренних дел, случайно при этом погибли еще 28 граждан, а 23 – ранены. Тяжело ранены еще 478 представителей МВД, а травмированы – 363. За тот период в боях с представителями МВД были арестованы 246, ранены – 8, а убиты – 238 террористов.

Исследователи говорят о начале широкого албанского восстания в Косове в феврале 1998 г., когда 28 числа террористы под предводительством Адема Яшария напали на патруль МВД в селе Ликошане недалеко от Глаговаца. Хотя в январе-феврале было зафиксировано 27 терактов, здесь террористы уже не скрывались, а выступали как хорошо вооружённая и организованная структура, «настоящая армия». У них были подготовлены засады, оборонительные рубежи, имело место маневрирование, длительное ведение огня. Чтобы нейтрализовать террористов, понадобилось 27 часов, причём среди полицейских были убитые и раненые. Уже 5 марта т. н. албанская армия снова напала на полицейских у села Лауше, но были разбиты на маленькие группы и отступили[176].

В Косове порядок охраняли и полицейские, и армия. Генерал М. Джошан вспоминал интересную деталь. Когда в марте 1998 г. он приехал в Джаковицу в свою часть на должность командира артиллерийско-ракетной бригады ПВО, его ближайшими подчинёнными, командирами подразделений, были словенец, македонец, два серба, хорват, мусульманин, албанка. В то время Джаковица была центром оперативной зоны «Дукаджин», и на её территории находилась 137-я бригада террористической ОАК «Джакова»[177].

В марте начальник Генштаба генерал М. Перишич говорил, что армия в Косове и Метохии (КиМ) не вмешивается в ситуацию, её задача – охранять 310 км границы с Албанией, а полиция должна поддерживать порядок. Однако проблема, по словам генерала, состояла в том, что полиция начала отступать и оставлять свои участки, уже покинула Глоговац, Дрежницу. В таких местах всю власть держал Адем Яшари. Албанцы на армию пока не нападали, т. к. знали, что в ответ получат войну. «Если бы армия провела операцию, их нигде бы не осталось за два – три дня». Но такую операцию нельзя бы было оправдать политически[178]. Весной 1998 г. ОАК ставит под свой контроль 50 % территории Косова[179].

Как вспоминают сербские военные, ещё в марте 1998 г. албанцы в Косове нападали только на полицейских и избегали армии, однако уже в мае осмелели, устраивали засады и на военных. «Эти действительно окрепли, когда не боятся и армии! Или настолько сильны, или получают огромную помощь и твёрдые обещания от тех, кто сильнее их», – размышлял тогда полковник Милош Джошан[180].

В то время премьер-министр Момир Булатович писал, что в 1998 г. бойцы ОАК проходили военную подготовку в Албании, а затем нелегально группы бойцов перебрасывались в Косово. В этой ситуации правительство было вынуждено пересмотреть «пограничный пояс» с Республикой Албания. Под понятием «пограничный пояс» подразумевалось расстояние от границы, которое контролировала Армия Югославии. Греция, например, определила такой пояс в 70 км, а в Сербии его увеличили со 100 м до 5 км. Именно здесь, отмечал М. Булатович, «шли настоящие малые войны». Пограничники добились того, что граница стала закрытой[181].

Джаковица и пограничная с Албанией зона были для албанцев ОАК важным районом соединения со своими в Албании, откуда они получали оружие, боеприпасы, обмундирование. В то время в Северной Албании и Косове было 11 лагерей для подготовки террористов, использовалось 5 маршрутов для доставки оружия, наркотиков, а также для переброски боевиков из Албании и Македонии[182]. В Джаковице был штаб, откуда координировались все военные действия албанцев. В Смонице располагалась 134-я бригада ОАК, они контролировали участок Джаковица – Смоница – Юник. Интересно, что и военные, и боевики фактически располагались рядом, но не трогали друг друга до определённого момента. Генерал М. Джошан пишет: «как будто мы играли в какую-то странную игру нервов, проверяя друг друга, кто сколько может выдержать. Они не провоцировали дебош в городе до того, пока НАТО не начнёт агрессию, которую ждали, а нам заварушки вообще не хотелось»[183]. Уже тогда военные знали о спланированной агрессии со стороны НАТО и готовились к ней.

В начале марта албанцы совершили в течение нескольких дней согласованные и спланированные нападения на сербские дома и полицейские участки в ряде сёл в координации с массовыми уличными протестами, демонстрациями студентов и политических партий в Приштине. Перед информационным центром США было зачитано обращение к международным организациям с просьбой защитить албанский народ от «вооружённых действий сербской полиции». Хотя все столкновения начинали албанцы, они хотели показать себя жертвами. Демонстрации волной прокатились по краю, многие лозунги и плакаты писались на английском языке. Понятно, что албанцы сразу получили поддержку Запада. Шеф британской дипломатии Робин Кук потребовал 4 марта в Сараеве, чтобы Белград признал «силы, которые выступают за большую автономию Косова внутри СРЮ», и осудил сербов за албанские жертвы. Одновременно он сообщил, что КГ в ближайшее время начнёт обсуждение косовского вопроса. Американцы пошли дальше и стали пугать военной интервенцией, если не будет остановлено насилие в Косове. А Клаус Кинкель обратился 6 марта в СБ с призывом немедленно рассмотреть проблему Косова. Албания назвала события в Косове «преступной авантюрой» Сербии[184].

Решения КГ (9 марта, Лондон) были расценены албанцами как поддержка их требованиям и действиям. Совет Безопасности ООН 31 марта принял Резолюцию 1160, которая основывалась на предложениях КГ и запрещала «продажу или поставку в Союзную Республику Югославию, включая Косово, их гражданами или с их территории, или с использованием судов, плавающих под их флагом, и самолетов, вооружений и относящегося к ним военного имущества всех типов, такого, как оружие и боеприпасы, военно-транспортные средства и техника и запасные части…»[185].

В марте 1998 г. ОАК уже имела достаточно чёткую организационную структуру. Главный штаб располагался в Швейцарии, Оперативный штаб – в селе Драгобиле вблизи Ораховаца. А непосредственно военная часть состояла из 14 бригад (200–500 чел.), специальных единиц, венной полиции и местных чет, или «вооружённого населения». Кроме того, 1 200 террористов были разделены на 30 отрядов, которые действовали на территории Дреницы, дечанской, джаковитской и печской общин. В июле численность ОАК достигла 25 тыс. чел., которые располагались в трёх районах: Дреница, Малишево, Ябланица. Обучение албанцы проходили в Албании[186]. В середине 1998 г. у бойцов ОАК даже была клятва, которой они присягали на верность Родине: «Я, боец моего народа, КЛЯНУСЬ во имя РОДИНЫ и КОНСТИТУЦИИ перед Богом и национальным ФЛАГОМ, что буду предан и беспощаден в борьбе за освобождение Косова против оккупантов и местных предателей до последней капли своей крови. Буду послушным и дисциплинированным воином, буду корректно выполнять приказы и задачи старших по званию, связанные с освободительной борьбой, армией и военной тайной. КЛЯНУСЬ»[187].

Для понимания, как создавалась ОАК, как доставляли оружие боевикам, как формировались боевые отряды албанцев, интересными являются показания арестованного албанца в мае 1998 г. Эти показания ранее не публиковались. Приведём их лишь с небольшими сокращениями.

«Меня зовут Имери Газменд от отца Фазила и матери Хатиче. Родился 4 апреля 1976 г. в селе Поношевац, община Джаковица, по национальности албанец, гражданин Республики Югославии, закончил среднюю школу, по роду деятельности я крестьянин, не женат, живу в селе Поношевац с отцом, матерью, братьями Таф, Синаном, на военной службе не был […].

В середине апреля месяца этого года из села Поношевац отправился я в Албанию за оружием с Риза Алием, Мали Имери, Фатмир Ахмети, все из села Поношевац, чтобы привезти оружие и защищать моё село от сербской милиции. Однажды после обеда в магазине в Поношеваце, чьим владельцем является Риза Алия, мы собрались и договорились, что через три дня идём в село Смоницу, откуда, когда соберёмся, пойдём в Албанию за оружием. Так и было, через три дня после договора с Ризом мы, пятеро, пошли вечером в Смоницу, было где-то 21 час, когда мы собрались на окраине села Смоницы, и мы, около двадцати человек, которыми руководил Риза, двинулись в Албанию […].

В Вучидол мы пришли утром, около 4:00 часов, и остановились в доме Газим Бериши. Когда мы пришли, Риза и Рама ушли в Байрам-Цури, чтобы привезти машину оружия, а мы остались их ждать в доме. В тот же день вечером около 18 часов Риза и Рама приехали на машине и привезли оружие и боеприпасы. Оружие делил Риза, и каждый из нас получил по два автомата и по одному комплекту патронов. Знаю, что некоторые из группы, мне не известны их имена, получили и гранаты, которые им дал Риза. Когда нам раздали оружие и боеприпасы, где-то около 21:00 часа мы отправились тем же путём из Албании в Смоницу. Группу возглавлял Риза, и когда мы переходили югославскую границу, Риза нас предупредил, чтобы вели себя тихо, не шумели, чтобы нас не заметили пограничники Армии Югославии. Так мы около 4:00 часов, назавтра в раннее время, с оружием и боеприпасами пришли в Смоницу. Когда мы пришли в Смоницу, охранник, который охранял село, позвал командира ОАК в Смонице Хасани Элези Сейди “Рифат”, чтобы принял оружие. Через 10 минут пришёл Рифат, и мы ему отдали всё оружие и боеприпасы, которые мы принесли из Албании. У Рифата в доме был склад, в котором он хранил оружие и боеприпасы. Когда мы передали оружие Рифату, Риза собрал всю нашу группу и сказал, мы стали бойцами ОАК.

В конце апреля этого года, когда произошло столкновение между милицией и жителями села Поношевац, все из Поношеваца ушли к своим родственникам и друзьям в соседние сёла Нивоказ, Добруш, Росай, Шеремет. Так получилось, что я и моя семья ушли в село Шеремет к дяде Раму Дервишу. Через два дня в Шеремет пришли люди, которых послал Рифат, чтобы послать нас на обучение в село Смоница. На следующий день я пошёл в штаб ОАК в Смоницу к Ризе. Через два дня была сформирована группа из 20 бойцов, начали мы с изучения диверсантского дела, нас обучал и руководил нами офицер, которого звали “Аби”, о котором знаю, что албанец из Косова и что воевал в Хорватии на стороне хорватов. Когда из нас сформировали группу, Рифат раздал нам по одному автомату, патроны, гранаты и форму с нашивкой “ОАК”, а Аби с моей группой начал занятия по диверсантскому делу на окраине Смоницы, это место называлось “полигон для обучения”. Обучение должно было длиться 30 дней, но Аби и Риза сократили его до 10 дней из-за сложной ситуации […]. Бесник и Аби сказали нам, что мы должны учиться владеть оружием, что война ещё не началась, т. к. нет достаточного количества оружия и патронов, и что война начнётся, когда мы всё это принесём в достаточном количестве из Албании. И тогда открыто пойдём в атаку на милицию и Армию, чтобы ушли из Косова, а уж тогда начнутся переговоры.

Пока длилось обучение, задание моей группы состояло в том, чтобы осматривать территорию и преграждать путь в сёла Смоница и Поповац всем лицам без контроля. От командира ОАК Рифата мы получили обещание: “Кто убьёт любого полицейского, тот будет произведён в чин офицера ОАК” […]. Пока шло обучение, Рифат нам говорил, что не надо слушаться Ругову, а только лидеров ОАК […]. Знаю, что многие бы оставили ОАК, но Рифат не разрешал […]»[188].

В мае – начале июня 1998 г. председатель Парламентской партии Косова А. Демачи говорил о том, что по состоянию на начало июня Освободительная армия Косова предположительно контролировала район площадью 3000 кв. км, включая порядка 250 деревень с общей численностью населения 700–800 тыс. человек, большинство из которых находятся в районе Дреницы. Этими данными апеллировал Генеральный секретарь ООН в одном из своих докладов[189].

В апреле – июне участились нападения албанцев на мирных сербов, похищения простых людей, офицеров, журналистов. Не боялись боевики атаковать уже и колонны с солдатами и военной техникой. Полиция была практически блокирована. «Ни один полицейский патруль, который шёл в сторону Юника, не вернулся. Особо опасной была дорога Джаковица – Пунушевац – Юник – Дечани. Снабжение наших караулов и подразделений на границе с Албанией было поставлено под вопрос», – писал генерал М. Джошан[190]. Албанцы днём были «мирные селяне», а ночью уходили в лес, устраивали засады, ставили мины, нападали на отдельных людей, военных. Ещё об одной тактике албанцев рассказывают югославские военные: часто террористы под чёрной или пятнистой униформой носили обычные спортивные брюки и майки, могли быстро переодеться, превращаясь в гражданских. Некоторые лихо облачались в женские шаровары, а на голову повязывали зелёный платок, который до этого был повязкой моджахеда. Прячась среди мирных жителей, они стреляли в военных, после этого быстро терялись в толпе. Часто для атак использовали и колонны беженцев.

Министерство иностранных дел Союзной Республики Югославии заявило самый резкий протест посольству Республики Албании в Белграде против все более серьёзных пограничных инцидентов, которые имели место 22 и 23 апреля 1998 г., а также против многочисленных попыток проникновения на территорию СРЮ террористических групп, подготовленных в Республике Албании, которые при этом открывали огонь по югославским пограничным патрулям. В районе заставы «Горожуп» (община Джаковица) возле межевого знака Д-5/1 около 20 час 00 мин 22 апреля 1998 г. по югославским частям, охраняющим государственную границу, с территории Республики Албании был открыт сильный огонь из автоматического оружия. В пограничном инциденте 23 апреля 1998 г. около 5 час 00 мин в районе Юничких гор в зоне ответственности заставы «Кошаре» (община Джаковица) пограничные войска Армии Югославии обнаружили группу из примерно 200 вооруженных террористов из Албании и не допустили её проникновения на территорию СРЮ. В зоне ответственности застав имени «Майи Чобан» и «Митара Воиновича» 23 апреля 1998 г. в 8 час 45 мин была обнаружена группа вооруженных террористов из Албании, пытавшихся проникнуть на территорию СРЮ. Действуя по правилам несения пограничной службы, югославские пограничники ответили на стрельбу со стороны террористов, разбили их на небольшие группы и вынудили отступить на территорию Албании[191].

Командование Приштинского корпуса (ПрК) докладывало в конце июля об ухудшении обстановки: «Мы постоянно сталкиваемся с деятельностью албанских террористов, в результате чего погибли и ранены наши солдаты и командиры. Все важные коммуникации на территории Косова и Метохии заблокированы, а города находятся под угрозой. Квартиры командиров и их семьи находятся под постоянным наблюдением». Силы МВД в КиМ не справлялись с возросшим терроризмом. Все это привело к тому, что эти силы, а также подразделения ПрК оказались в незавидной ситуации, и объективно ставился вопрос о возможностях выполнения задач и стабилизации положения в КиМ частями ПрК в этих условиях. «Поэтому объективно возникает вопрос о том, кто несёт ответственность за сложившееся положение. Разнообразные рассуждения о том, что МВД должно преодолеть терроризм в КиМ и стабилизировать ситуацию, не дают правильного ответа о способах решения возникших проблем». В силу такого положения население негативно реагировало на пассивную позицию армии. Народу трудно было объяснить её место и роль в подобных ситуациях. «Поэтому нам адресуются многочисленные вопросы, такие как: „Чего ждет армия?“, „Идёт ли речь о еще одном предательстве?“, „Кто несёт ответственность за сложившееся положение?“, „Почему такая эскалация терроризма стала возможной?“, „Несёт ли армия ответственность за сохранение целостности страны, или нет?“, „Кто имеет право приносить в жертву сербский народ КиМ и сам край?“. Эти и многие другие вопросы остаются без ответа»[192].

С марта 1998 г. ЮНА имела приказ проявлять корректное отношение к мирному населению. Опубликованная документация Приштинского корпуса за период с начала января по конец апреля 1998 г. (сов. сек. № 122-3, 311-2,78-8,78–12,78-18, 78–29 и 1/138-1) отражает этапы подготовки и проведения стационарных полевых учений, которые подразумевали не боевые действия, а исходили из «планов боевой подготовки военнослужащих и подразделений родов войск и отдельных служб» в целях «обучения боевых групп». Ежедневными заботами этого соединения были «принятие мер по улучшению охраны государственной границы», переход на «усиленную линейную охрану государственной границы с Республикой Албанией» с целью недопущения роста незаконных пересечений государственной границы, «выход отдельных частей Корпуса на оперативный простор»[193].

Поскольку плановое движение частей проводилось в непосредственной близости от тех мест, где базировались и действовали террористические группы албанских сепаратистов, в приказе от 11 апреля 1998 г. (п. 7) говорилось о необходимости «избежать нанесения ущерба гражданскому населению (не допускать выход на засеянные поля и луга)», чтобы у террористов не было повода лишний раз очернить Армию Югославии в глазах населения. В связи с этим перед военнослужащими ставилась задача проявлять «корректное отношение к местному населению в местах проведения учений». Одновременно выдвигалось требование избегать любого рода провокаций и возможных «конфликтов с местным населением». В связи с большой вероятностью «внезапных действий террористических групп» предусматривались и меры «безопасности в плане защиты личного состава и материально-технических средств, а также связанной с сохранением тайны информации».

В начале марта 1998 г. военное руководство констатировало «ухудшение обстановки в зоне ответственности и приграничной полосе», в связи с чем командир Приштинского корпуса приказал (сов. сек. № 72-2 от 1 марта) «…в целях недопущения эскалации вооруженных столкновений» перейти на «усиленную линейную охрану государственной границы с Албанией» с привлечением предусмотренных на этот случай гражданских ополчений. Несколько позднее, во второй половине марта 1998 г., командир корпуса, согласно «приказу об особых мерах по поддержанию постоянной боевой готовности», приказал задействовать часть сил для глубинного обеспечения пограничной полосы государственной границы, причем отдельные боевые группы должны были выдвинуться на определённые биваки и занять позиции вдоль коммуникаций. На такое решение повлияли осложнение обстановки в Косове и Метохии и ухудшение положения на границе из-за непрекращающихся вылазок нарушителей пограничного режима и террористов из Албании, а также реальная угроза блокады основных коммуникаций, ведущих к передовым объектам и погранзаставам[194].

Как видим, Армия Югославии проявляла корректное отношение к местному населению, стремилась избежать нанесения ущерба «засеянным полям и лугам». Никаких «артиллерийских обстрелов преимущественно албанских городов и сёл в Косове», равно как и изгнания мирного населения из районов активности ОАК, как говорилось в обвинительном акте С. Милошевича в Гаагском трибунале, в действительности не было. Такие «артиллерийские обстрелы» не могла производить и полиция Сербии, так как она не имела в своем распоряжении артиллерии[195].

Все приказы командования Приштинского корпуса, 3-й армии и Генерального штаба Армии Югославии выдвигали в качестве приоритетной цели защиту местного населения. «Все подразделения Приштинского корпуса и боевые группы на оперативном просторе без особого приказа Командования Приштинского корпуса не вправе входить в населённые пункты с целью обыска, зачистки, ареста отдельных лиц, их этапирования и других действий вне зависимости от того, имеются ли на то основания». В случае нападения диверсионно-террористических групп на подразделения Приштинского корпуса, «перед открытием ответного огня потребовать от напавших прекратить атаку на подразделения Армии Югославии и отойти от коммуникаций, а местное население призвать покинуть данную зону»[196].

По данным Министерства внутренних дел Сербии, только за первые пять месяцев 1998 г. (февраль – июнь) на территории КиМ было зарегистрировано 409 террористических актов, т. е. свыше 80 в месяц. В 261 случае их целями были мирные жители или гражданские объекты. В результате 35 человек убиты, 29 тяжело ранены, 21 человек легко ранен. Жертвами террористов становились и албанцы. От их рук погибли 26 и ранены 43 албанца. Органы полиции Сербии подвергались нападениям 148 раз[197].

К лету 1998 г. Белграду стало ясно, что в Вашингтоне уже разработан план военной операции против Югославии, и он обязательно будет выполняться. Осложняющим фактором стала активность боевиков на большой части территории края, которые были уверены, что натовцы скоро начнут запланированную военную операцию.

Подготовка операции НАТО. Рассмотрим, как разрабатывалась операция. Красноречиво об этом в своих свидетельских показаниях в МТБЮ говорил Л. Г. Ивашов.

«Начиная с января 1998 года, происходило увеличение группировки разведспутников США и одновременно начала готовиться военная инфраструктура. В частности, десять авиабаз стран-членов НАТО расширяли свои операционные возможности: они приближались к границе, инфраструктура подтягивалась к югославским границам, военная структура создавалась преимущественно в Македонии, Венгрии и частично в Албании.

Параллельно к этому дополнительная подготовка осуществлялась в отношении натовских войск – всё это может характеризоваться как подготовка к крупной военной компании. Все эти вопросы маршал Сергеев и я сам поднимали на встрече Совета Россия – НАТО по вопросу о военном давлении на Союзную Республику Югославию.

Первый раз эти вопросы были подняты маршалом Сергеевым в мае 1998 г., но еще в декабре 1997 г. на встрече министров обороны России и НАТО генерал Родионов – в то время он был министром обороны – также поднимал этот вопрос. Более того, мы передали информацию членам Совета Россия – НАТО, а маршал Сергеев предложил конкретный план урегулирования ситуации в Косове в рамках операции Россия – НАТО. Этот план включал в себя выдвижение мирных инициатив и мирных путей разрешения конфликта.

Однако в НАТО не было единства. Когда министр обороны Италии согласился с предложением маршала Сергеева на встрече Совета Россия – НАТО с тем, что действительно было бы возможно сконцентрироваться на путях поиска разрешения Косовского конфликта мирным путем и через создание модели коллективной безопасности в Европе, его прервал американский представитель, г-н Коуэн, и в качестве знака протеста покинул зал заседания.

Мы всегда поднимали эти вопросы. Более того, в декабре 1998 года генерал Квашнин – генерал армии, начальник Генерального штаба России – на встрече с Военным комитетом НАТО передал генералу Кларку нашу разведывательную информацию, касающуюся Освободительной армии Косова и лагерей террористов, путей поставки и перевозки оружия через Македонию и Албанию. Генерал Квашнин предложил сконцентрировать общие усилия на прекращении подготовки террористов и поставки оружия в Косово. Он также предложил план объединенных действий России и НАТО с участием вооруженных сил и сил безопасности Союзной Республики Югославии. Генерал Кларк принял эти документы с признательностью, но через некоторое время информировал нас, что натовская разведка исключительно слаба и не в состоянии подтвердить эту информацию»[198].

Интересно знать, что не все страны хотели бомбить Югославию. Их пришлось уговаривать. «И в НАТО, – вспоминал Л. Г. Ивашов, – мы видели различные точки зрения и различные подходы к этому вопросу. Большинство министров обороны стран-членов НАТО не проявили никакой инициативы и даже высказывались против подготовки военной операции. Наиболее активную роль играл министр обороны США и министр обороны Великобритании, остальные занимали пассивную позицию или возражали. И только к февралю 1999 года генерал Заварзин, представитель России в НАТО, доложил мне, что все министры обороны стран-членов НАТО были сломлены и поддерживают военную агрессию»[199].

Военная инфраструктура была подготовлена для крупных операций. Разведывательная деятельность против Союзной Республики Югославии усиливалась. В частности, полк специального назначения Великобритании был переведен на территорию Македонии. Там было создано восемьдесят разведывательных точек для радионаблюдения, сбора информации и организации провокаций. Представители этого полка часто встречались с представителями ОАК и совместно пытались проникнуть на территорию Косова.

Как говорил генеральный секретарь НАТО г-н Солана, осуществление наземной операции с широким использованием авиации и наземных сил в НАТО планировалось. Для проведения наземной операции на территории Македонии и Албании была создана мощная группировка сил НАТО, подразумевались развёртывание оперативных и тактических ракет, размещение пусковых установок, боевых вертолётов и другой мощной военной техники, размещение двух групп войск специального назначения. «Поэтому, когда представители НАТО официально заявили о готовности к воздушным ударам и наземным операциям, вооруженные силы Югославии были просто обязаны – как это обязаны делать вооруженные силы любой страны – подготовиться к защите против агрессии. Я считаю, что размещение их сил и увеличение их присутствия в провинции было, с моей точки зрения, в полном соответствии с Конституцией и их обязательствами»[200].

Как полагал генерал Л. Г. Ивашов, НАТО готовилась к обоим видам операций, включая наземные. Однако наземная операция не произошла по трём причинам. Первое – не было единства внутри НАТО касательно её проведения, многие страны отказались участвовать в этом. Второе – к этому времени ОАК понесла крупные потери от сербской полиции и вооруженных сил. И третье – наземная операция не могла быть проведена потому, что после авиационных ударов сухопутные силы Югославии сохранили свою боеспособность.

Поэтому было принято решение в психологической и пропагандистской войне дискредитировать политическое и военное руководство Югославии. А план военной операции включал в себя сотрудничество с ОАК и с оппозицией в Косове, наращивание разведывательной информации и проработку конкретных военных операций. План предусматривал, что если г-н Милошевич и югославское руководство откажутся принять ультиматум, который предполагает размещение войск НАТО на территории Югославии, то эта цель будет достигнута военными средствами, что в конечном счете и произошло. Давление на С. Милошевича с целью принять ультиматум было огромным. Однако руководитель Югославии не пошёл на это, понимая, что размещение натовских войск в стране грозит ей потерять суверенитет и территориальную неприкосновенность.

Из протокола Гаагского трибунала:

«С. МИЛОШЕВИЧ: Скажите мне, генерал Ивашов, в конкретных фразах, что произошло летом 1998 года между НАТО и Югославией, что Вы знаете о крупных военных манёврах, организованных на наших границах?

Л. ИВАШОВ: Я действительно знал об этом. В начале мая 1998 года на заседании Совета Россия – НАТО обсуждался вопрос о Косове. Россия обратила внимание на подготовку к широкомасштабной военной операции, и российский министр обороны заявил об этом на заседании Совета Россия – НАТО. Он настаивал на том, что НАТО должна осуществлять положение Основополагающего акта – Россия – НАТО, которое было подписано в 1997 году. Они хотели получить заверения от г-на Солана, г-на Кларка и генерала Шелтона, что Россия будет участвовать в анализе ситуации и что НАТО не должна принимать никаких решений, включающих военное давление и, тем более, военную операцию.

Однако во время визита маршала Сергеева в Грецию в 1998 году мы увидели начало широкомасштабных военных манёвров воздушных и сухопутных сил НАТО, и это было очень неприятным сюрпризом для нашего маршала. Правительство России отозвало маршала Сергеева в Москву, потому что предполагалось, что эти манёвры будут превращены в агрессию. Маршал вернулся в Москву, хотя греческие представители заверяли, что агрессии не будет… Маршал Сергеев направил письмо протеста министрам обороны всех стран НАТО. Он предложил создать совместную рабочую группу для выработки предложений по мирному решению кризиса в Косове. Некоторые министры ответили на это письмо, некоторые не ответили. В дополнение к этому я мог бы назвать имена министров обороны стран НАТО, которые жаловались маршалу Сергееву на давление, оказываемое на них в плане подготовки к военной операции.

С. МИЛОШЕВИЧ: Генерал Ивашов, когда разразился конфликт, было ли наращивание сил у ОАК, какие маршруты использовались для доставки оружия, какую помощь они получали извне? Передал ли Ваш начальник Генерального штаба в то время, генерал Квашнин, эту обширную информацию генералу Кларку в декабре 1998 года?

Л. ИВАШОВ: Да, российский Генеральный штаб обладал такой информацией о нескольких лагерях. Думаю, что в Северной Албании и в Косове в общей сложности было одиннадцать лагерей, где террористы проходили подготовку. Он также сообщил о различных складах, где хранилось оружие и боеприпасы, назвал пять маршрутов, используемых для поставки оружия, наркотиков, а также маршруты, используемые для передвижения боевиков из Албании и Македонии, – и все эти маршруты вели в Косово.

Данная информация была передана генералу Кларку, и это была специфическая конкретная военная информация. Мы решили направить информацию в НАТО, чтобы совместными усилиями положить конец террористической активности и прервать линии снабжения ОАК. Это был беспрецедентный шаг, предпринятый российским Генеральным штабом. К сожалению, генерал Кларк, сославшись на слабую информированность натовской разведки, что не было правдой, отказался обсуждать этот вопрос…»[201].

Летом 1998 г. Верховный совет обороны СРЮ разработал план контрнаступления Приштинского корпуса – план антитеррористической операции, продолжавшейся 65 дней: с 25 июля по 29 сентября 1998 г. За период боевых действий было выведено из строя около 27 560 террористов, причём около 5 000 бежали из КиМ, более 6 000 были разоружены или бросили оружие сами[202].

С 24 июля 1998 г. полиция и армия начали возвращать территории, контролируемыми албанскими формированиями. В первой операции было освобождено направление Приштина – Печ. Во второй – вновь восстановлен контроль над Малишевом, главной базой ОАК. 6 августа сербская полиция заняла Ликовац, 15 августа – Юник, бывший одним из городов, откуда албанцы постоянно совершали боевые вылазки против военных и полицейских. По оценкам военных, в нём располагалась бригада боевиков. Когда нападения на военные конвои и полицейские патрули стали несносными, а число жертв сильно увеличилось, военные решили Юник блокировать, чтобы прекратить вылазки и сделать безопасным передвижение. При этом военным было приказано сделать всё, чтобы не погиб ни один мирный житель. Блокада города длилась 15 дней, через специальный коридор его оставили все мирные жители, а с ними и боевики. Город оказался сильно укреплён бункерами, дзотами, снайперскими гнёздами. Снайперы располагались даже на минарете. Как полагали военные, Юнику отводилась роль Рачака или Вуковара, однако сербской армии удалось изменить сценарий[203].

В течение августа и сентября 1998 г. сербские силы безопасности в широкомасштабных операциях практически нейтрализовали террористов ОАК и их опорные пункты, смогли вытеснить бойцов ОАК из всех крупных населённых мест и поставить под свой контроль все важные дороги в Косове[204]. В албанских сёлах была восстановлена власть, крестьяне сами выбирали местных полицейских. Как отмечалось в исследовании МКГ, «с полным правом можно говорить о том, что асфальт принадлежит сербским силам безопасности, а лесные тропинки – АОК»[205].

Многие бойцы OAK бросили свое оружие и бежали в Албанию. OAK перегруппировывала силы, готовясь к неизбежному, по её мнению, новому раунду борьбы, а пока намечала перейти к «классической партизанской военной тактике»[206].

Международные организации внимательно следили за событиями на Балканах. Генеральный секретарь ООН делал доклады по этому поводу 2 июля, 5 и 20 августа, подчёркивая озабоченность ситуацией и оставляя простор для дальнейшего в неё вмешательства. «Хотя масштабы боевых действий между силами безопасности Союзной Республики Югославии и Освободительной армией Косово (OAK) уменьшились и правительство объявило о том, что жизнь возвращается в нормальное русло, очевидно, что конфликт продолжается, и выдвигать какие-либо предположения о его окончании преждевременно. Процесс переговоров не возобновился, и налицо напряжённость вдоль границы между Союзной Республикой Югославией и Албанией»[207]. Боевые действия сопровождались гибелью военных и гражданского населения. К 5 августа, по оценке Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ), 57 тыс. человек были перемещены внутри края, а общая численность перемещенных и беженцев превышает 100 тыс. человек. В Черногории по состоянию на 22 июля зарегистрировано 22 тыс. вынужденных переселенцев из Косова, примерно 13,5 тыс. беженцев находилось в Албании[208].

В докладе Министерства иностранных дел Германии, в отличие от выводов других стран и организаций, отмечались небольшие потери среди мирного населения края, хотя разграничить население на мирное и воюющее было трудно: «OAK в „освобождённых районах“ имела широкую поддержку народа. Согласно албанским сообщениям, часть населения активно участвовала в вооружённых действиях. На стороне OAK сражались и женщины, а международные наблюдатели видели и пятнадцатилетнего подростка в рядах OAK. Поэтому разграничить бойцов OAK, население, которое участвует в борьбе, и чистых гражданских очень трудно как для сил безопасности, так и для объективной оценки положения вещей. После контрнаступления сил безопасности подразделения OAK отступили. С ними убежало и почти всё гражданское население из мест столкновения, так что непосредственно после боёв большие части территории остались полностью ненаселёнными. Бойцы OAK и население ушли частично в недоступные горные и лесные массивы. Наблюдатели в населённом пункте Малишево, которое без боя передано сербским силам безопасности, застали только одного (!) жителя (из прежних почти 20 000). Сербские силы безопасности не препятствовали исходу населения. Это было причиной того, что, в отличие от Боснии и Герцеговины, были небольшие потери среди косовского албанского гражданского населения»[209].

Как считали сербские военные, в результате этой антитеррористической операции были достигнуты следующие военно-политические результаты:

а) пресечён массовый приток оружия и военного снаряжения на территорию Косова и Метохии, закрыты каналы проникновения боевиков и предотвращено создание коридора, ведущего в Албанию;

б) остановлена дальнейшая эскалация терроризма в Косове и Метохии, терроризм подавлен, сорвано провозглашение ОАК законной вооруженной силой сепаратистского движения;

в) террористические силы разбиты, разорван обруч подконтрольной им территории, распущены штабы и освобождены все коммуникации в Косове и Метохии;

г) организовано возвращение албанского населения, покинувшего свои села под нажимом террористов и из-за ведения боевых действий в этих районах[210].

Международная Кризисная группа назвала действия армии «насилием», которое не смогли предотвратить даже натовские военные маневры в соседней Албании в июне и августе 1998 г. и политические манёвры Запада[211]. Успешное летнее наступление сербских сил безопасности лишило повстанцев их предыдущих завоеваний. В самом Косове ситуация в целом вернулась к тому состоянию, в котором она находилась до начала сражений, когда сербская полиция контролировала территорию с враждебным населением. Тем временем, АОК зализывала свои раны и перегруппировывала силы, готовясь к неизбежному, по ее мнению, новому раунду борьбы. На стороне албанцев было знание местности и поддержка населения. На стороне армии – современное вооружение.

Разумеется, сербской полиции приходилось не только отвечать огнём на нападения террористов, но и предпринимать наступательные действия для разгрома террористических групп, ликвидации их опорных пунктов и установления эффективного контроля над коммуникациями и территорией.

Поражение боевиков могло нарушить подготовленный в Белом Доме сценарий. В материалах защиты Слободана Милошевича есть интересный документ. Согласно ему, премьер-министр Великобритании Тони Блэр приказал лорду Педи Эшдауну: «Поезжайте к этническим албанцам в КиМ. Проверьте, каким оружием они располагают, сколько его имеют, в каком оно состоянии, чего им не хватает. Убедите их выдержать. Расскажите им о приезде контрольной миссии. Дальнейшие инструкции им передаст американский генерал Уильям Уокер…»[212].

И тогда в октябре 1998 г. появляется специальный представитель США дипломат Р. Холбрук, 12 дней ведёт переговоры с С. Милошевичем, требуя учреждения наблюдателей и военного присутствия. При этом Холбрук, как сказал С. Милошевич, удостоверил, что главный интерес США – «подтвердить ведущую роль Америки в Европе и ведущую роль Америки в НАТО»[213]. Ему удалось, как и было обещано, переломить ситуацию.

О подробностях миссии Холбрука мы расскажем несколько позже, сейчас же обратим внимание на то, как Запад помогал албанским боевикам. Об их связях, контактах и конкретной помощи говорил генерал-майор Л. Г. Ивашов в Международном трибунале, когда его в качестве свидетеля опрашивали и судьи, и обвиняемый С. Милошевич, защищавший себя сам. В силу важности материала представим его как можно подробнее. Связи албанских боевиков с НАТО, отмечал Л. Г. Ивашов, «существовали на официальном уровне, когда представители НАТО принимали официально представителей этого сепаратистского движения и имели контакты с лидерами ОАК. Были также неформальные секретные встречи при посредничестве спецслужб НАТО. С возникновением Верификационной миссии ОБСЕ господин Уокер тоже немедленно встретился с…

СУДЬЯ П. РОБИНСОН: Не могли бы Вы нам сказать немного больше о встречах, которые, как Вы утверждаете, имели место между представителями НАТО и лидерами ОАК? Когда это происходило и где?

Л. ИВАШОВ: Большинство этих встреч имело место после создания Верификационной миссии ОБСЕ. Наши представители в миссии докладывали о контактах господина Уокера, начиная с октября и до января, а также о встречах представителей стран-членов НАТО в Верификационной миссии. И мы получали информацию, что в этот период на территории провинции осуществлялись разведывательные операции, включая совместные действия представителей НАТО и ОАК. Они, имеется в виду ОАК, передавали информацию о расположении полицейских постов, перемещении армейских подразделений и расположении военных объектов в провинции. Наши представители также докладывали нам об установке специальных радиопередающих устройств НАТО.

СУДЬЯ П. РОБИНСОН: Когда это происходило, в каких числах, что Вы знаете о датах?

Л. ИВАШОВ: Это происходило с лета 1998 года вплоть до начала агрессии против Союзной Республики Югославии. Самые частые встречи имели место между январем и мартом. Мы также знали, что госпожа Олбрайт передала Хашиму Тачи информацию о том, что если ОАК согласится на размещение в Косове войск НАТО, то она может гарантировать им проведение референдума. Я встречался с господином Уокером и также поднял этот вопрос. Я спросил его, почему он так часто встречается с представителями ОАК (назвал имена) и почему он не встречается с представителями сербских властей и правоохранительных органов»[214].

Российский генерал знал и о связях ОАК с Аль-Каидой, черпая данные из разведывательных сообщений, а также пользуясь информацией, полученной от представителей исламских стран. В частности, официальные лица из Ирана подтверждали связь между талибами и Аль-Каидой, с одной стороны, и представителями ОАК – с другой. Они даже указывали на конкретные маршруты, по которым террористы и оружие переправлялись на территорию Балкан. Однако они отрицали какое-нибудь участие Ирана или других исламских стран (за исключением Турции) в их действиях.

Л. Г. Ивашов располагал информацией и о том, что албанских боевиков обучали американские инструкторы.

«С. МИЛОШЕВИЧ: Располагаете ли Вы информацией о действии организации МПРИ – американской организации, включающей ветеранов войны, наемных профессионалов?

Л. ИВАШОВ: Да, я знаю о деятельности этой организации и знаю, что она занималась вербовкой наёмников для различных стран мира. Мы также узнали о том, что они занимались набором инструкторов из США и других стран. Мы наблюдали их появление в северных районах Албании, включая населённые районы Трикоджа и Куперс. Я могу подтвердить этот факт»[215].

И далее о деятельности спецслужб и связях боевиков с американцами.

«ОБВИНИТЕЛЬ Д. НАЙС: Вопрос состоит в следующем, учитывая Ваше чрезвычайно серьезное заявление: генерал Ивашов, имели ли вы перехваты телефонных разговоров западных лидеров? Да или нет?

Л. ИВАШОВ: Я могу утверждать только одно, что телефоны Хашима прослушивались сербскими службами, и российская сторона принимала в этом участие. Однако это были телефонные переговоры с главой террористической организации. Это было абсолютно законно. И я могу подтвердить, что госпожа Олбрайт также участвовала в этом.

Могу привести два примера: сентябрь 1998 года, когда госпожа Олбрайт посоветовала Хашиму Тачи согласиться с вводом войск НАТО в Косово, а в ответ она должна была гарантировать проведение референдума относительно независимости Косова.

25 апреля 1999 года, на второй день после начала бомбардировок Югославии, госпожа Олбрайт потребовала, чтобы ОАК подняла восстание. В ответ господин Хашим Тачи сделал в Рамбуйе заявление. Я хотел бы обрисовать действия американского госсекретаря Мадлен Олбрайт. В газетном коммюнике, сделанном Хашимом Тачи, он указывает: “Я хотел бы особо отметить неутомимые усилия американского госсекретаря Олбрайт” и далее: “Косово вызвало силы НАТО и ожидает их быстрого развёртывания”. Таким образом, здесь я говорю о разговоре между террористами и руководством…

СУДЬЯ П. РОБИНСОН: Генерал, что за документ Вы только что зачитывали?

Л. ИВАШОВ: Это документы служб югославской армии. Это не документы, это радио- и телефонные перехваты переговоров Хашима Тачи, главы террористов»[216].

Деятельность международных организаций. Запад в лице США и НАТО открыто подключился к косовской проблеме в 1998 г., хотя разработка планов, обучение боевиков и другая помощь происходили и раньше. Запад намеренно представлял события в КиМ достаточно схематически: как варварские действия Милошевича по уничтожению албанского населения, которое вынуждено защищаться. Так проще было «завоевать» общественное мнение. С. Тэлботт пишет в своей книге: «В 1998 году он [Милошевич] направил всю силу сербской мести и репрессий внутрь – на Косово, тем самым превратив разномастную шайку албанских повстанцев, известную под названием “Освободительной армии Косово”, в хорошо вооруженное и популярное движение за независимость. Сербские части массово уничтожали албанских мирных жителей – иногда как репрессалии за партизанские нападения на полицейских, но чаще – в рамках кампании этнической чистки с целью изгнания албанцев из их исконных районов расселения»[217]. Многие на Западе, включая администрацию Клинтона, не изменяли удобной схеме необходимости спасти человечество от распространения конфликта за границы края. Поэтому для них «претензии Милошевича на суверенитет не перевешивали права международного сообщества остановить уничтожение и изгнание целого сегмента его населения»[218]. Вывод о преступлении против человечности позволял разрабатывать меры по наказанию преступников. «Массовое и систематическое преследование косоваров представляло собой нескончаемое преступление против человечности; если не погасить пожар в Косове, конфликт распространится и перерастет национальные границы», – писал Тэлботт[219].

Первые заботы об интернационализации косовского конфликта взяла на себя Контактная группа. Она заседала часто, принимала решения о санкциях, запретах и ограничениях в отношении Югославии. Всё это выглядело как огромный прессинг руководства СРЮ, осмысленная подготовка к оккупации Югославии, к дальнейшему расчленению страны с использованием Косова в качестве повода. Чтобы исключить возможность Югославии сопротивляться, надо было запретить поставки вооружения, ввести воздушный и наземный мониторинг, ограничить действия Армии Югославии, вывести спецназ и полицию из края.

25 февраля решение Контактной группы звучало, как предупреждение: она выступила в поддержку уважения прав человека и призвала стороны «сконцентрироваться на незамедлительных шагах по снижению напряженности, начать без каких-либо предварительных условий полномасштабный конструктивный диалог»[220].

9 марта 1998 г. в Лондоне состоялось следующее заседание Контактной группы. Как вспоминал Е. М. Примаков, США, Великобритания и РЯД других европейских стран высказали предложение о введении экономических и иных санкций против Югославии. И на самом заседании, и в кулуарах имел место откровенный обмен мнениями. Е. М. Примаков уговаривал своих коллег отказаться от радикальной постановки вопроса в отношении Белграда – в ней Москва видела возобновление попыток принудить принять все условия Запада или вообще «убрать» Милошевича. У России была особая позиция по ряду положений предлагаемого документа, но временные ограничения на поставки в СРЮ оружия и техники военного назначения она всё же поддержала, полагая, что последние будут попадать и на территорию Косова, куда для албанских боевиков потекло вооружение из различных стран[221]. КГ выразила глубокую озабоченность по поводу развития событий в Косове и призвала власти Белграда и руководство косоварской албанской общины к мирному диалогу в сентябре 1998 г. Главным виновником отсутствия диалога КГ считала Белград, который, вместо шагов к уменьшению напряжённости и без каких-либо попыток начать переговоры о политическом урегулировании, применил в Косове репрессивные меры. Политические взгляды албанцев названы ненасильственными, а действия полиции – их насильственным подавлением. При этом осуждались террористические действия Армии освобождения Косова, любой другой группы или отдельного лица.

КГ одобрила немедленное принятие следующих мер:

а) рассмотрение Советом Безопасности вопроса о введении против Союзной Республики Югославии, включая Косово, всеобъемлющего эмбарго на поставки оружия;

б) отказ на поставку Союзной Республике Югославии оборудования, которое могло бы использоваться для внутренних репрессий или для терроризма;

в) отказ в выдаче виз представителям Союзной Республики Югославии или сербским представителям высокого уровня, ответственным за репрессивные действия сил безопасности Союзной Республики Югославии в Косове;

г) мораторий на финансируемую правительствами поддержку экспортного кредитования торговли и инвестиций, включая правительственное финансирование приватизации в Сербии[222].

17 марта Е. М. Примаков в рамках рабочего визита по четырём бывшим югославским республикам встретился с С. Милошевичем. «Обсуждение “ один на один” было горячим», – вспоминал министр. Он убеждал С. Милошевича выступить с инициативой в отношении Косова, отвести воинские части в места их постоянной дислокации, взять на себя ответственность за начало переговоров с И. Руговой и согласиться на приезд в Косово наблюдателей ОБСЕ[223]. С. Милошевич принял предложения КГ. Но при этом, как вспоминал Е. М. Примаков, «наши западные партнёры по Контактной группе требовали наращивать давление на Белград», чтобы предотвратить развитие событий по боснийскому сценарию. Именно с этого момента представители США по КГ начали выставлять албанских террористов чуть ли не борцами за справедливость. При этом члены КГ избегали в документах упоминания о решении косовской проблемы в рамках Сербии. Уже тогда, в марте 1998 г., у Е. М. Примакова возникло ощущение, что западные партнёры рассматривают косовскую проблему через призму возможности окончательного развала Югославии при резком ослаблении Сербии[224].

Очередное заседание состоялось в Бонне 25 марта. Присутствие Мадлен Олбрайт придало обсуждению жёсткость. Олбрайт проводила одобренную Б. Клинтоном линию, о которой он пишет в своей книге: Милошевичу выдвигать два требования – вернуть Косову автономию 1974 г. и разрешить разместить в крае войска НАТО[225]. М. Олбрайт настаивала на усилении строгих мер в отношении Югославии. КГ констатировала, что сдвигов мало, что Милошевич не выполнил предъявленных ему требований. В Заявлении КГ отмечалось: «Мы надеемся, что президент Милошевич осуществит процесс диалога без предварительных условий и возьмёт на себя политическую ответственность за обеспечение того, чтобы Белград начал серьёзные переговоры по вопросу о статусе Косова». А Ругову при этом хвалили. «Мы приветствуем взятый д-ром Ругова чёткий курс на ненасильственные действия и призываем других руководителей албанской общины Косова недвусмысленно и публично заявить о неприятии ими насилия и терроризма. Белградские власти, однако, не могут оправдывать свои репрессии и насилие в Косове необходимостью антитеррористических действий. Мы повторяем, что путь к ликвидации терроризма заключается в том, чтобы Белград предложил албанской общине Косова подлинный политический процесс». Если Белград не пойдёт на уступки, то его ждёт наказание в виде эмбарго на поставки оружия[226].

Е. М. Примаков вспоминал, что на этом заседании проявились серьезные разногласия. «Госпожа Олбрайт, представлявшая США на Контактной группе, настаивала на принятии резолюции, которая эскалировала давление на Белград, резолюции, предусматривающей принятие силовых приёмов». Текст, составленный представителями западных стран, Москву совершенно не устраивал, потому что он не был сбалансирован, не отражал объективную реальность. Именно тогда Примаков понял, что партнеры по Контактной группе готовы пойти на применение силы против Белграда. Когда он почувствовал, что «продавливается» антисербская резолюция, то сказал: «Если она будет принята, я не хочу быть участником, поддерживающим резолюцию, и готов уйти из Контактной группы». После этого последовало приглашение министра иностранных дел Германии Клауса Кинкеля зайти в его кабинет. Кинкель дал указание своему заместителю Ишенгеру найти такие формулировки, которые удовлетворяли бы всех участников Контактной группы. «В тот момент, когда Кинкель пригласил меня в свой кабинет и мы начали договариваться о компромиссных формулировках заявления, за окнами шла демонстрация албанцев. Кинкель, обращаясь ко мне, сказал: “Ты видишь, под каким нажимом мне приходится работать?!” Я ему ответил: “Объявите, что перепишете всех участвующих в демонстрации, и вы увидите, что здесь не останется ни одного человека!”, потому что демонстрирующие албанцы не хотят возвращаться назад в Косово. Кстати, это показали и дальнейшие события: почти все остались в Германии, где гораздо выше уровень жизни, чем в Косове». Позиция России, по словам Е. М. Примакова, заключалась в отказе от односторонней реакции на события в Косове, тем более, что с нашей точки зрения ситуация далеко не исчерпала возможности политического урегулирования[227].

Напряжение росло не только в крае. Активизировались посредники, международные организации и группы, натовцы. Всем становилось ясно, что Балканы скоро станут ареной серьёзных событий. У самой Югославии оставалось крайне мало возможностей для того, чтобы предотвратить неминуемое наказание, поскольку оно последовало бы вне зависимости от послушности или непослушания Белграда. Белград придумал применить легальный демократический приём, хорошо воспринимаемый на Западе, – референдум.

Референдум состоялся 24 апреля 1998 г., накануне заседания КГ в Риме. На нём 94,73 % населения высказались против международного посредничества в урегулировании кризиса. Однако Контактная группа проигнорировала волю народа. Римская встреча КГ в конце апреля принесла усиление экономических санкций в отношении Белграда, решение о замораживании зарубежных авуаров правительств Сербии и Югославии, запрет на новые иностранные инвестиции. Правительство Югославии посчитало эти меры необоснованными и непродуктивными, ему пришлось даже говорить о намерениях защищать свою землю: «Югославская армия в соответствии с ее конституционной и правовой ролью выполняет свой долг по защите нерушимости государственных границ и приграничного района и по предотвращению проникновения террористических группировок и ввода партий оружия»[228]. Но голоса Югославии никто не слышал. Аргумент, что Косово – внутреннее дело суверенного государства, не считался убедительным.

Как вспоминал Е. М. Примаков, на римской встрече КГ был одобрен так называемый пакет стабилизационных мер. По настоянию России, в итоговом документе были осуждение терроризма со стороны албанцев, положение о территориальной целостности государств региона[229]. Министр выразил позицию России уже более определённо, выступив против попыток отделения Косова от Сербии и размещения в крае «иностранных войск под чьим бы то ни было флагом». Размышления по поводу планов и деятельности НАТО привели российскую дипломатию к особому мнению по этому вопросу. Министр заявил, что опасается создания прецедента использования сил НАТО без разрешения СБ, который может быть повторён и в дальнейшем. Поэтому Е. М. Примаков решительно выступил против любого военного вмешательства в косовский конфликт. «Я мог бы привести и другие данные по заседаниям Контактной группы, которые свидетельствуют о том, что со стороны ее западных участников нарастало желание усилить давление на Сербию, на Югославию через систему экономических мер, экономических санкций, с чем мы не соглашались. И мы фиксировали свое “особое мнение”, которое заключалось в том, что мы против замораживания авуаров, во-первых, и, во-вторых, мы против того, чтобы запрещались новые инвестиции в экономику Югославии. Это “особое мнение” фиксировалось. И тогда мы не торпедировали эти резолюции, многие из которых под нашим влиянием обретали более сбалансированный характер»[230].

Выступая в Гаагском трибунале на процессе С. Милошевича, Е. М. Примаков, опытнейший политик, проявлял сдержанность в своих высказываниях: «Я не могу согласиться с тем, что Контактная группа сознательно подпитывала сепаратизм. Но в то же время объективно некоторые моменты подпитывали сепаратизм. Я назвал бы два таких момента. Первое – это стремление западных участников Контактной группы представить террористов-сепаратистов из Армии освобождения Косова в качестве борцов за справедливость. Второе – это стремление наших западных партнёров по Контактной группе во что бы то ни стало избежать упоминания о том, что косовская проблема должна решаться в Сербии. Во что бы то ни стало избежать упоминания об этом. Говорилось о косовской проблеме в Югославии, а не в Сербии, и мы в этом видели – и другие могли увидеть – стремление найти какое-то промежуточное решение, скажем, сделать Косово еще одной союзной республикой Югославии, а потом открыть путь для выделения Косова. Это не эпизод, но воздействие отдельных моментов в деятельности, в том числе и Контактной группы, которые объективно подпитывали сепаратизм»[231].

Контактная группа всю вину за отсутствие диалога в Косове и Метохии возложила на правительство Республики Сербии, хотя очевидно, что представители политических партий албанского меньшинства отнюдь не спешили соглашаться на диалог без предварительных условий, отказываться от сепаратистских программ и осуждать терроризм. Ни одна из международных организаций не обсуждала вопросы сепаратизма и не осуждала методы терроризма, используемые албанцами в Косове. Правительство считало, что югославская армия в соответствии с её конституционной и правовой ролью выполняет свой долг по защите нерушимости государственных границ и приграничного района, по предотвращению проникновения террористических группировок и ввоза оружия. Правительство СРЮ выражало готовность сотрудничать с другими странами и международными организациями на равноправной и принципиальной основе. Дальнейшее ухудшение положения в Косове дало повод Контактной группе ввести комплекс экономических санкций в отношении Союзной Республики Югославии и Сербии с целью подтолкнуть их к поиску политического решения проблемы.

НАТО продолжало готовиться к военной операции, несмотря на деятельность КГ, переговорный процесс в рамках Югославии, референдум. В апреле 1998 г. семь делегаций НАТО побывали в Албании. С 1 июня в Тиране начал работу Координационный комитет НАТО, ответственный исключительно за Балканы. В июне и августе 1998 г. натовские военные провели маневры в Албании. Организация Североатлантического договора «разработала несколько кризисных сценариев и 15 июня осуществила демонстрацию военно-воздушной мощи в воздушном пространстве Албании и бывшей югославской Республике Македонии вдоль границы с Косовом»[232]. Тогда ходили слухи, что уже 1 апреля войска НАТО могут быть на границе Косова[233]. Один из возможных сценариев, который просочился в печать: введение запретной для полётов зоны над Косовом, контроль границы между Косовом, Албанией, Македонией войсками НАТО, ввод в край около 10 тыс. военных, контроль всей территории Косова[234].

Американские (Р. Холбрук и Р. Гелбард) и российские (Н. Афанасьевский) дипломаты активно уговаривали Белград и Приштину начать переговоры. Манёвры НАТО должны были показать военно-воздушную мощь в воздушном пространстве Албании и бывшей югославской Республики Македонии вдоль границы с Косовом, напомнить о возможной активности против Югославии[235]. С. Милошевич и И. Ругова, наконец, дали согласие начать переговоры о политическом урегулировании косовской проблемы. Первое рабочее заседание прошло 15 мая. В Белграде президент С. Милошевич и И. Ругова договорились о проведении еженедельных рабочих встреч между сторонами. Казалось, напряжение спадает. Однако состоялась лишь одна такая встреча в Приштине 22 мая. Больше албанцы на переговоры не приезжали, а их было 18, и кроме сербов в них принимали участие национальные меньшинства из Косова и Метохии. Ругова же уехал за поддержкой в США. Сербы считали, что диалог прервался из-за вылазок албанских боевиков, «которые предприняли попытку перерезать в нескольких местах транспортную магистраль Печ – Дечани – Джаковица и установить свой контроль в приграничных с Албанией районах края»[236]. Албанская сторона заявила, что военно-полицейская операция, предпринятая Белградом в юго-западной части Косово в конце мая и продолжавшаяся в течение всего июня, является препятствием для участия албанцев в дальнейших подобных встречах. Радикально настроенные албанцы выразили неудовольствие по поводу встречи И. Руговы с С. Милошевичем. Они посчитали это предательством и капитулянтством со стороны И. Руговы. Генеральный секретарь ООН отмечал, что «представители так называемой Освободительной армии Косово (ОАК) решительно подтвердили свою прямую цель, состоящую в том, чтобы добиться независимости Косова. К 16 июня 1998 года не появилось никаких признаков, указывающих на возможность возобновления диалога между Белградом и Приштиной. Этот вопрос был поднят в ходе встречи Милошевича с Ельциным, состоявшейся в Москве 16 июня»[237]. Генеральный секретарь практически процитировал слова одного из албанских боевиков, А. Демачи. Тот являлся символом албанского национализма, был известен своими радикальными взглядами, начиная с далёких 60-х гг. прошлого века выступал за отделение Косова от Югославии, поддерживал террористическую деятельность ОАК, хотя был официальным представителем Хельсинского комитета по правам человека в Приштине. Так вот, Адем Демачи открыто сказал, что переговоры не ведут к тому, о чём мечтают албанцы, – к независимости. По его мнению, Ругова совершил «тотальную ошибку», т. к. согласился на автономию Косова, отказавшись даже от статуса республики для края[238].

Лидеры албанских сепаратистов бойкотировали переговоры, продолжая военные акции: спровоцировали взрыв на магистрали Печ – Дечани – Джаковица, начали наступление в ряде пограничных с Албанией районов. Средства массовой информации цитировали мнение председателя одной из парламентских партий Косова А. Демачи о том, что по состоянию на начало июня Освободительная армия Косова предположительно контролировала район площадью 3000 кв. км, включая порядка 250 деревень с общей численностью населения 700–800 тыс. человек, большинство из которых находятся в районе Дреницы[239]. В докладе Международной кризисной группы летом 1998 г. отмечалось: «То, что 1 января 1998 г. являлось далеко отстоящими политическими вожделениями этнических албанцев, а именно независимое Косово, к 1 марта 1998 г. переросло в военную задачу народного восстания, а к 1 июля 1998 г. стало одной из причин надвигающейся гуманитарной катастрофы в виде сотен тысяч человек, вынужденных вследствие боёв покинуть места своего проживания»[240].

Мировое общественное мнение складывалось не в пользу сербов. Экраны телевизоров во всем мире пестрили снимками беженцев из Косова, которых размещали в Македонии, Албании, увозили в Италию, Австрию, Германию и даже Америку. Западные СМИ прекрасно использовали ситуацию, играя на чувствах жалости и сострадания. Но заметен был и монтаж. Например, я сама видела репортажи, в которых неграмотные албанские женщины, окруженные детьми, отвечали на вопросы журналистов на английском языке. Российский журналист Павел Лобков каждый вечер кричал с экрана о тяжелой участи албанских беженцев, но не снял ни одного репортажа о сербских беженцах, о лагерях для беженцев в Сербии, где спасались от албанского террора и сербы, и албанцы, и мусульмане.

Представитель Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии при Организации Объединенных Наций направил 19 июня 1998 г. в Совет Безопасности письмо, в котором утверждалось, что именно президент Милошевич несёт особую ответственность за содействие мирному решению проблем Косово. «Ему не следует полагать, что международное сообщество будет введено в заблуждение разговорами о мире, когда реальная ситуация на местах свидетельствует о еще большем усилении репрессий. Совет занял общую позицию, предусматривающую введение запрета на осуществление новых инвестиций в Сербии»[241].

Серьёзные заявления на столь высоком уровне стали поводом для того, чтобы Международный трибунал для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершённые на территории бывшей Югославии с 1991 г., создал следственную группу для выяснения событий в Косове, «утверждений о преступлениях, о которых сообщили беженцы, покинувшие Косово»[242]. Секретариат Международного трибунала начал предпринимать масштабные усилия по внедрению и поддержке значительного числа следователей в регионе. Совет министров Евросоюза 8 июня отменил свое прежнее постановление о приостановке запрета на инвестиции в Сербию, а в конце июня принял решение о запрете полётов югославских самолетов в страны ЕС. 12 июня КГ, собравшаяся в Лондоне, выдвинула Белграду ряд требований, главными из которых были предоставление возможности осуществления международного наблюдения в крае и прекращение всех действий сил безопасности, вывод из Косова югославского спецназа[243].

В этот период, как вспоминает Е. М. Примаков, Москва осознавала опасность применения сил НАТО против Югославии и стремилась сделать всё, чтобы предотвратить такой сценарий. Б. Ельцин обратился с посланием к С. Милошевичу и срочно пригласил его в Москву. Встреча состоялась 16 июня 1998 г. В совместном заявлении югославская сторона обещала продолжить переговоры по всему комплексу проблем, включая обсуждение формы автономии края, не осуществлять репрессивные действия в отношении мирного населения, обеспечить свободу передвижения по всей территории Косова, гарантировать свободный доступ в край гуманитарных организаций. Самым больным вопросом стал вопрос о выводе из Косова югославских военных и полиции. На настойчивые просьбы об этом российской стороны С. Милошевич отвечал, что такое действие повлечет за собой волну сербских беженцев. В итоге остановились на формулировке, что силы безопасности будут сокращать своё присутствие по мере сокращения террористической активности[244].

Российская дипломатия посчитала это прорывом. Она гордилась тем, что дипломатическими средствами сняла перспективу применения силы против Белграда, что в Косове положение начало улучшаться. Тогда казалось, что опасность отведена надолго. Однако российскому министру иностранных дел была ясна игра западной дипломатии: «Нередко искусственно создавались драматические ситуации, которые якобы принуждали НАТО повышать степень готовности к осуществлению военных действий. Главным “аргументом” было не реальное развитие обстановки в Косове, а несогласие Милошевича вывести спецназ»[245].

В различные районы края участились поездки дипломатов и представителей гуманитарных организаций, аккредитованных в Белграде. Российский посол рассказывал, что западные коллеги после таких поездок часто не разделяли настроения в их столицах, где продолжали превалировать пессимистические и явно односторонние оценки. Анализировали ситуацию и на Смоленской площади. Российские дипломаты пришли к следующим выводам: «продолжать контакты с Милошевичем с целью подвигнуть его к выполнению в полном объеме московских договорённостей – эта часть работы успешно осуществлялась в дальнейшем И. С. Ивановым;

установить и развивать диалог с албанской стороной для того, чтобы способствовать началу, а в дальнейшем успеху переговоров;

активизировать контакты с действующим председателем ОБСЕ министром иностранных дел Польши Б. Геремеком, добиваясь сближения позиций этой организации с Белградом;

в контактной группе сосредоточиться на выработке формулы о будущем статусе Косова в рамках Югославии с целью предложить её сторонам в качестве основы для переговоров – этим занимался главным образом Н. Н. Афанасьевский;

поощрять и поддерживать параллельные дипломатические усилия США с тем, чтобы максимально использовать их в интересах дела и постараться вовлечь американцев в лоно политического урегулирования конфликта»[246].

Военные действия в Косове дали повод гуманитарным организациям в большом количестве появиться на Балканах, где их главными целями были Косово, Албания и албанские беженцы. Расширили свою деятельность в регионе учреждения Организации Объединенных Наций. В дополнение к отделению УВКБ в северной части Албании Мировая продовольственная программа (МПП) также открыла там 17 июня чрезвычайное отделение. УВКБ руководило проведением в районе межучрежденческого планирования на случай чрезвычайных обстоятельств. 15 июня Управление Координатора по гуманитарным вопросам Программы развития Организации Объединенных Наций (ПРООН), Детский фонд Организации Объединенных Наций (ЮНИСЕФ), УВКБ, МПП и Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) выступили с объединенным призывом об удовлетворении потребностей в гуманитарной помощи, связанных с кризисом в Косове. Целью этого призыва являлась мобилизация 18 млн долл. США на межсекторальную помощь для системы Организации Объединенных Наций, из которых УВКБ изыскивает 12,9 млн долл. США. Механизмы координации действовали в Приштине, Белграде, Подгорице, Тиране и Скопье. МПП хранила продовольствие в Приштине и могла прокормить 35 тыс. человек в месяц. В северной части Албании МПП готова была приступить к распределению 500 т продовольственной помощи[247].

С 6 июля в Косове начала работу Международная дипломатическая миссия наблюдателей. 8 июля в Бонне, стремясь предотвратить военные действия со стороны югославской армии, Контактная группа приняла заявление по Косову с призывом прекратить враждебные действия и возобновить прерванные переговоры. Параллельно албанцам были обещаны сначала максимальная автономия, а затем независимость. Заявление имело конфиденциальное приложение, касающееся будущего статуса края. 21 июля в Лондоне эксперты Контактной группы обсудили возможные варианты статуса Косова. Окончательный вариант был сообщен сторонам англичанами от имени группы в начале августа. ОБСЕ также выразила мнение об особом статусе края. «Выступая перед участниками встречи в рамках центрально-европейской инициативы, которая проходила на Бриони 6 июня, Действующий председатель выдвинул идею предоставления Косову особого статуса. По его мнению, инициативу следует проработать в рамках диалога между властями СРЮ и косовскими албанцами. Он считал, что диалог “за круглым столом”, посвящённый особому статусу Косова, помог бы решить проблему выбора между независимостью и автономией. Это могло бы помочь отойти от политической риторики и перейти к решению таких конкретных вопросов, как налаживание деятельности там законодательных и исполнительных органов, обеспечение сохранения местным населением своей самобытности, создание местных органов власти и развитие сферы образования»[248].

Операции сил безопасности Югославии против албанских террористов вызывали обеспокоенность международных организаций. Генеральный секретарь ООН в докладе от 20 августа информировал Совет Безопасности о том, что происходит в крае. Албанцев не называли сепаратистами, их отряды именовали Освободительной армией Косова (поднимая их статус над государственной армией), а сербских полицейских и военных, предпринявших наступательные операции после того, как в июле ОАК взяла под свой контроль часть Косова, называли просто «сербские силы». Правительство Югославии объявило, что жизнь возвращается в нормальное русло, однако Генеральный секретарь ООН считал, что конфликт продолжается и выдвигать какие-либо предположения о его окончании преждевременно. Генеральный секретарь ООН старался держать ситуацию под контролем. В августе он сделал несколько докладов во исполнение резолюции 1160 СБ ООН, а эскалацию конфликта в Косове в конце июля назвал «апогеем насилия»[249].

Все гуманитарные организации и миссии, в большом количестве находившиеся на Балканах, скорее создавали видимость активности, чем пытались действительно решать проблемы. Ибо решать их надо было в Брюсселе и Вашингтоне, а не в Белграде. Так, 14–22 июля 1998 г. Ф. Гонсалес в качестве личного представителя действующего Председателя ОБСЕ по Югославии работал в Миссии ОБСЕ по технической оценке. Его целью был поиск путей и средств для начала процесса всеобъемлющего урегулирования вопросов, имеющих значение для отношений между Союзной Республикой Югославией и ОБСЕ, включая возвращение долгосрочных миссий, особенно в Косово, в соответствии с решением № 218 Постоянного совета от 11 марта 1998 г. Переговоры послужили дальнейшему уточнению позиций между Союзной Республикой Югославией и ОБСЕ, однако они не привели к какому-либо прогрессу.

В выводах гуманитарных организаций преобладали рассуждения об использовании чрезмерной силы в отношении гражданского населения в рамках правительственных операций против OAK. Поэтому международные организации стали концентрировать внимание на соблюдении прав человека в крае. В Союзной Республике Югославии этим занимался целый ряд организаций и уполномоченных лиц: Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев, Специальный докладчик по положению в области прав человека в Боснии и Герцеговине, Хорватии и Союзной Республике Югославии, правление Верховного комиссара ООН по правам человека в целом. Все полученные данные затем направлялись в ООН и озвучивались в докладах Генерального секретаря. «Управление Верховного комиссара получало растущее число сообщений от лиц, которые подвергались произвольным арестам в целях допроса и содержались в предварительном заключении намного дольше тех сроков, которые предусмотрены законом. Оно зарегистрировало свыше 200 человек, которые, по сообщениям, задержаны полицией, и еще 200 с лишним человек, которые называются различными источниками “пропавшими без вести” … Серьёзную озабоченность вызывают также сообщения о похищении с начала апреля ряда гражданских лиц из числа сербов, албанцев Косово и цыган, а также сербских полицейских вооружёнными албанцами Косова, которые, как считалось, входят в состав ОАК. Сотрудники Управления Верховного комиссара опросили родственников и членов семей похищенных лиц, а также свидетелей похищений. Югославские власти указали, что за период с начала конфликта было похищено более 179 гражданских лиц и сотрудников полиции. 26–27 августа в Клецке, по сообщениям, 22 человека, которые считались похищенными, были убиты и их тела сожжены в самодельном крематории», – отмечалось в Докладе ГС от 8 сентября 1998 г.[250]

Готовя операцию против Югославии, НАТО и Вашингтон пытались облечь её причины в правовую форму, получив «добро» Совета Безопасности, однако на этот раз России хватило разума разгадать план агрессора. «Казалось бы, – вспоминал Е. М. Примаков, – дело идет к политической развязке. Но в этот момент над Белградом вновь была занесена угроза натовского удара. Центром борьбы стал Совет Безопасности ООН, где англосаксы упорно хотели провести резолюцию по Косову со ссылкой на Главу VII Устава ООН, которая предусматривает в случае угрозы международному миру эскалацию санкций вплоть до применения силы. Глава VII была использована один раз – для санкционирования под флагом ООН войны в Корее. Тогда наш представитель отсутствовал, и резолюция не была заветирована. Теперь мы постарались учесть уроки прошлого и открыто заявили о том, что будем такую резолюцию ветировать»[251].

Россия открыто заявила, что будет голосовать против такой резолюции. Этого было достаточно, чтобы все партнёры по КГ встревожились и попытались повлиять на Е. Примакова. Тогда Кинкель, как пишет Е. Примаков, с согласия партнеров по Контактной группе или без этого, «хотел в максимальной степени оказать на нас давление», направив министру, который находился на отдыхе в Сочи, с нарочным «архиважное личное послание по Косову». Е. Примаков расценил это послание как беспрецедентное по своей жёсткости, чуть завуалированное товарищеской откровенностью[252]. Приводим это письмо с небольшими сокращениями, ибо оно показывает напряженность ситуации, в которой оказалась Россия:

«…Международное сообщество, и здесь мы все в одной лодке, оказывается перед угрозой не найти решения кризиса в Косово. Все больше нас упрекают в том, что мы должны были бы извлечь уроки из событий в Боснии и что не может быть, чтобы мы все вместе не решили проблему Косово. К сожалению, должен тебе сказать, я опасаюсь, что это может иметь отрицательные последствия для России, потому что – по крайней мере есть много таких высказываний – российская политика по отношению к Косово не в состоянии поддержать решительные действия международного сообщества.

Я вижу приближение значительных рисков для:

– отношений между Западом и Россией, включая отношения между Россией и НАТО;

– позиции России в Совете Безопасности и способности России играть свою роль в урегулировании международных кризисов;

– роли России в контактной группе;

– нашей способности конструктивно и сообща сотрудничать в других областях, включая экономические и финансовые вопросы.

Я вижу опасность обособления России, если она будет противиться решительным мерам по Косово в Совете Безопасности.

Растёт давление общественности в столицах государств-членов НАТО, требующей рассмотреть возможность военного решения без предварительного принятия резолюции по Главе VII. Существует опасность, что барьеры окончательно разваливаются. У меня такое ощущение, что я, настаивая на правовой позиции, которую по-прежнему считаю правильной, могу попасть в трудное положение, если Россия продолжит препятствовать принятию решения вопроса Косово в Организации Объединенных Наций. В этой связи я настоятельно призываю тебя одобрить принятие в Совете Безопасности резолюции по Главе VII.

[…] Президент Милошевич не выполнил свои обещания, данные Президенту Ельцину. Президент Милошевич, кроме этого, обещал тройке ЕС, что очередного сербского наступления не будет. На следующий день наступление началось. Кроме того, у меня не сложилось впечатление, что Белград намерен вести переговоры по существу вопроса. Что касается косовских албанцев, то ОАК все больше переходит к партизанской тактике. Естественно, это является последствием последнего наступления сербских сил безопасности. Делегация на переговорах в нынешнем составе не имеет поддержки ни оппозиции, ни воинствующих элементов, ни независимых личностей.

В такой обстановке шансы на перспективный диалог, который приведет к конкретным результатам, крайне низкие.

Честно говоря: при всей интенсивности усилий, приложенных, в частности, и Президентом Ельциным, тобою и замминистра Афанасьевским, эти международные усилия почти не увенчались успехом. Все усилия, приложенные контактной группой, тройкой ЕС и ОБСЕ, а также двусторонние усилия не приблизили нас к политическому урегулированию.

Как будем поступать дальше?

Достижение политического урегулирования возможно только в том случае, если международное сообщество повысит нажим на обе стороны с тем, чтобы они договорились о перемирии и вели переговоры по существу. Этого лучшим образом можно достичь, приняв в Совете Безопасности резолюцию по Главе VII Устава ООН. Такая резолюция должна была бы показать политический путь, о котором договорилась контактная группа, затронуть гуманитарные проблемы и открыть дорогу к принятию принудительных мер, поддерживаемых всем международным сообществом, и – подчеркиваю, как ultima ratio, – к военным принудительным мерам.

Мы нуждаемся в такой реакции, чтобы продемонстрировать решимость международного сообщества как единого целого по отношению к Белграду и косовским албанцам. Если это не удастся, то санкции в большей степени окажутся неэффективными. Если, наконец, события сводятся к тому, что НАТО провела принудительные военные меры без резолюции по Главе VII, то политическая слабость России стала бы очевидной. Я уже не хочу говорить о серьезных последствиях для роли Совета Безопасности как органа, несущего ответственность за сохранение мира и стабильности, а также для способности России активно сотрудничать в урегулировании международных кризисов.

В общественном мнении в Германии – и в других западных столицах – усиливается представление, что Россия препятствует осуществлению решительных действий международного сообщества. И мне все чаще задают следующие вопросы: действительно ли в российских интересах, чтобы ее восприняли как “протектора” Милошевича? В чем заключаются последствия для роли России как партнера на международной арене, если международная безопасность и стабильность поставлены под угрозу? Как же Запад сможет проявить солидарность с Россией и впредь? Поверь мне, что эти вопросы все чаще и чаще оказывают влияние на возможности наших политических действий.

Если решение в соответствии с Главой VII приниматься не будет, то это воспримут как карт-бланш для политики Милошевича, направленной на вооруженное угнетение и запугивание косовских албанцев, в частности подавляющего большинства мирного населения, которое не участвует в вооруженных действиях ОАК. Германские средства массовой информации требуют быстрого ответа на эту гуманитарную катастрофу. Германская общественность все в большей мере обеспокоена растущим числом беженцев, устремляющихся в Германию (мы исходим из того, что 400 000 косовских албанцев проживают в Германии и ежемесячно добавляются 2 000 лиц, ходатайствующих о получении убежища).

Я пишу все это тебе как человек, который действительно пытается вдуматься в ситуацию в России и которому, как ты знаешь, очень близки отношения с Россией. Именно потому, что я очень озабочен, я думаю, что я как друг обязан так откровенно тебе все сказать…

Желаю твоей стране, чтобы она скоро выбралась из финансовых трудностей. Тебе желаю приятных дней в Сочи».

В ответ представитель Клауса Кинкеля услышал позицию России, состоящую из четырех «нет»: натовской вооруженной операции против Белграда; выходу Косова из Югославии; эскалации санкций против СРЮ; сохранению нынешнего статуса Косова, который не представляет автономии этому краю. Такая позиция России заставила партнеров по КГ задуматься, а МИД РФ – поспешить 27 августа подготовить Рабочий план по предотвращению гуманитарной катастрофы в Косове. Но заключительный и самый драматичный период развития событий в Косове уже был связан с именем министра иностранных дел Игоря Иванова, поскольку в сентябре 1998 г. Е. М. Примаков был назначен председателем правительства.

Югославия постоянно шла на уступки, если дело не касалось вопроса повышения статуса Косова или вывода югославских войск и полиции из края. «4 августа в Варшаве был проведен второй раунд предварительных переговоров между ОБСЕ и Союзной Республикой Югославией. Делегацию ОБСЕ возглавлял представитель действующего Председателя посол Ежи М. Новак, а делегацией Союзной Республики Югославии руководил помощник министра иностранных дел посол Бранко Бранкович. Цель этого совещания заключалась в продолжении начатых 3 июля 1998 г. в Белграде предварительных переговоров, которые предшествовали проведению 14–22 июля 1998 года миссии по технической оценке ОБСЕ, с тем, чтобы содействовать осуществлению миссии г-на Фелипе Гонсалеса в качестве личного представителя действующего Председателя по Союзной Республике Югославии и найти пути и средства для того, чтобы начать процесс всеобъемлющего урегулирования вопросов, имеющих значение для отношений между Союзной Республикой Югославией и ОБСЕ, включая возвращение долгосрочных миссий, особенно в Косово, в соответствии с решением № 218 Постоянного совета от 11 марта 1998 года»[253].

При содействии «негласного посредника» – посла США в Македонии К. Хилла – 13 августа было объявлено о формировании новой переговорной команды косовских албанцев. В конце августа К. Хилл передал С. Милошевичу и И. Ругове проект Промежуточного соглашения по Косову.

Наметившийся поворот во внешней политике России предстояло продолжить и укрепить новому министру иностранных дел, назначенному на эту должность в сентябре 1998 г., – И. С. Иванову. Его вступление в должность совпало с обострением ситуации в Косове. Продолжив курс на сохранение территориальной целостности Югославии, он выступил категорически против применения силы в урегулировании проблем края. Министр в этом вопросе получил поддержку всех ветвей российской власти, что повлияло на предотвращение военного вмешательства НАТО в октябре 1998 г. Помешав нанесению спланированных воздушных ударов, Россия в условиях тяжелейшего экономического кризиса и неожиданно для Запада нарушила естественный ритм систематического и беспрепятственного выполнения НАТО своих планов. Казалось, что Россия впервые смогла стать контрбалансом негативных тенденций в системе международных отношений, как неоднократно пронозировал Е. Примаков.

И. С. Иванов достаточно последовательно стал отстаивать принципы равноправного партнерства в отношениях с США, а на встрече с госсекретарем США М. Олбрайт 26 января 1999 г. он даже сделал заявку на более жесткий курс России во внешней политике, заявив: «Рыночная экономика не означает, что внешняя политика должна быть рыночной. Мы своими национальными интересами не торгуем». Проверить этот тезис предстояло в Рамбуйе.

Оценивать однозначно позицию России в переговорном процессе по проблемам Косова трудно. Она была достаточно противоречивой. С одной стороны, Россия долго поддерживала применение «мер воздействия» на Югославию, полагая, что Белград «не может противостоять международным стандартам», отклонила просьбу СРЮ рассмотреть в Совете Безопасности угрозы НАТО нанести воздушные удары по ее территории, не возражала против максимально широкого статуса автономии «с выходом на федерацию», что приближало Косово к созданию республики. С другой стороны, И. С. Иванов упорно обличал стремление НАТО вмешаться в югославские дела без санкций Совета Безопасности, поддержал позицию Югославии согласиться рассматривать только политическую часть договора.

В декабре 1998 г. Россия и Югославия подписали протоколы о военно-техническом и научно-техническом сотрудничестве в области обороны. При Е. М. Примакове и И. С. Иванове в структурах российской власти впервые наметилось полное совпадение интересов по вопросам урегулирования кризиса на территории бывшей и настоящей Югославии. Однако в итоге оказалось, что в целом российская позиция вновь оказалась попустительской. Она не учитывала национальных интересов России.

В чём, на наш взгляд, состояли интересы России?

1. Не допустить повторения югославского варианта развития событий на своей территории. Запад пытался воплотить свое видение демократии и федеративных отношений, давал рекомендации по совершенствованию управления страной, тратил большие деньги на то, чтобы влиять на политические партии и смену руководства. Теперь эти усилия могли подкрепляться боевой мощью НАТО. И она могла быть направлена против России. Россия как многонациональное федеративное государство должна была опасаться балканского варианта взаимоотношений с НАТО. Ибо и нам могли предложить предоставить особый статус Кавказу или Сибири, что ставит под вопрос территориальную целостность России. Поэтому актуальным становился тезис: «Россия не сербов поддерживает, а отстаивает национальные интересы России».

Конец ознакомительного фрагмента.