Глава 2. Социализация и предотвращение агрессивного поведения
§ 1. Приобретение агрессивных действий (синтез подходов)
Прежде чем перейти к рассмотрению путей социализации и смягчения человеческой агрессивности, полезно попытаться как-то сочетать различные подходы к решению вопроса о том, каким образом человек приобретает агрессивное поведение.
Мы уже знаем, что, согласно инстинктивной и этологической теориям агрессии, она имеет наследственный характер, от рождения дано всем людям и, следовательно, человек по природе своей агрессивен. Но мы показали также, что если у человека имеется прирожденная и наследственная тенденция к агрессивности, поскольку она нужна была для выживания в ходе эволюции, то этим еще не решается вопрос о том, откуда у него такой широкий репертуар агрессивных действий.
Точка зрения представителей теории социального обучения, в первую очередь А. Бандуры и Л. Берковица, сводится к тому, что агрессия является приобретенной через социальное обучение формой поведения, как и многие другие формы социальной активности человека. Особенно четко эта точка зрения представлена в уже упомянутых работах А. Бандуры.
Согласно этому психологу, адекватный анализ агрессивного поведения требует обратить внимание на три фактора: а) каким образом оно приобретается, б) какие факторы стимулируют его появление, в) каковы те условия, которые поддерживают его исполнение. Как мы видели, взрослые, как и дети, через восприятие поведения социальных моделей приобретают многие виды поведения, в том числе агрессивного.
Другим механизмом приобретения агрессивных форм поведения являются те переживания, которыми такое поведение непосредственно вознаграждается. На животных получены данные, свидетельствующие о реальности этого гедонистического механизма, то есть механизма приятных переживаний. Например, когда очень мирная по нраву крыса остается без воды, она быстрее научается атаковать своих партнеров по клетке, если только этим путем может утолить жажду. Утоление жажды предоставляет ей приятные ощущения, которые и закрепляют ее агрессивное поведение по отношению к другим животным. В нескольких исследованиях (Geen R. G., Pigg R.) было показано, что у людей тоже агрессивные действия облегчаются, если они за такое поведение вознаграждаются хотя бы словесно. Здесь, конечно, кроется одна проблема, на которую бихевиористы не могут ответить: откуда и каким образом одинокий индивид изобретает агрессивные формы поведения, что толкает его на это и как формируются подобные действия, если их не было в его памяти?
Тем не менее, люди способны быстро приобретать агрессивные формы поведения, если эти действия приводят к желаемым результатам. Успешное агрессивное действие поддерживается своими положительными результатами. Причем требования и претензии такого “успешного агрессора” становятся все выше и выше. Если агрессивные действия к тому же специально вознаграждаются, как, например, военные успехи, тогда они еще больше подкрепляются и с готовностью воспроизводятся. В группах несовершеннолетних преступников самый высокий престиж имеют наиболее агрессивные подростки. В концентрационных лагерях фашистской Германии служителей награждали за убийство возможно бо́льшего числа жертв и они соревновались между собой. Точно так же в условиях эксперимента самые миролюбивые животные становятся свирепыми, когда их агрессивные действия последовательно подкрепляются, то есть если, говоря антропоморфически, с помощью агрессии они добиваются успехов. Наоборот, когда агрессия не одобряется и наказывается, животное становится покорным. Дети, агрессивные выходки которых постоянно поощряются, становятся все более агрессивными.
Концепция социального научения агрессии, если брать ее в отдельности от других (особенно от инстинктивных и этологических теорий агрессии) – самая оптимистическая, поскольку если агрессия приобретается в процессе научения, она доступна для модификации и даже устранения путем ликвидации тех условий, которые поддерживают эту форму поведения. Представители социально приобретаемой теории агрессии считают, что агрессивные действия совершаются только в специфических социальных условиях, облегчающих такое поведение. Меняйте эти условия, – говорят такие исследователи, как А. Бандура и его последователи, – и вы предотвратите или сократите агрессивные действия. Эта теория, благодаря публикациям А. Бандуры, Л. Берковица и целого ряда других авторов, получила широкое распространение среди психологов США и Европы.
Мы считаем, что более правильную теорию приобретения агрессивного поведения можно иметь только в результате творческого синтеза различных подходов. Уже на настоящем уровне наших знаний попытка такого рода синтеза может быть успешной. Этому поможет, например, следующая идея: если агрессивность имеет первичную инстинктивную основу (а в этом вряд ли можно сомневаться), то должны существовать индивидуальные различия по силе этого инстинкта, то есть, говоря другими словами, различия в способности в процессе социализации приобретать различные формы агрессивного поведения. Нужно организовать такие эксперименты, в которых все условия равны, кроме интенсивности инстинкта. Можно идти также обратным путем и исследовать процесс приобретения агрессивных форм поведения у близнецов. Известно, например, что такие комплексные “измерения” темперамента, как интроверсия и экстраверсия, наследственны, а экстраверты, как доказал Ганс Айзенк, более агрессивны, чем интроверты[41].
Такого рода факты свидетельствуют о том, что, по-видимому, агрессивность, как и другие формы поведения, является комплексным наследственно-приобретаемым качеством, поскольку ни в физиологии, ни в психике человека нет ни одного аспекта, который в той или иной степени не находился бы под контролем наследственных механизмов. Все аспекты проблемы человеческой агрессии следует охватить в единой концепции, которая станет частью социальной психологии личности.
Оперантное или, как иногда называют, инструментальное научение происходит тогда, когда человек или животное совершает какое-либо действие, которое затем вознаграждается (положительное подкрепление), в результате чего вероятность его появления в будущем повышается.
Когда человек совершает агрессивные действия, которые поощряются, между действиями и поощрениями устанавливается связь, вследствие чего он в будущем с большей вероятностью будет действовать агрессивно. Как известно, спектр возможных вознаграждений очень широкий. Например, если за агрессивное поведение человек получает более высокий социальный статус, который был желателен для него, его агрессивность может усиливаться. Точно так же действуют одобрение, деньги и другие желательные ценности. Для эффективного оперантного научения детей полезны те предметы, которые удовлетворяют их специфические для возраста потребности: сладости, игрушки, словесные поощрения, оценки и т. п.
Как еще много лет назад отметил Р. Бэрон, для человека, находящегося в очень возбужденном, агрессивном состоянии, подкреплением является восприятие страдания своей жертвы[42]. Считается, что именно это подкрепление поощряет некоторых садистов совершать серийные и массовые убийства.
Во многих экспериментах, проводившихся с целью раскрытия связи телевизионных передач и кино с агрессивным поведением зрителей, в том числе детей, исследователи обычно измеряют возможное изменение агрессивности сразу после просмотра материалов со сценами насилия. Мы считаем, что хотя такой подход дает важные результаты, он все же не позволяет раскрыть масштабы подлинного воздействия подобной информации на агрессивность и агрессивное поведение испытуемого. Причин тому несколько: 1) сразу же после восприятия возбуждающих сильные эмоции сцен, и вообще после восприятия волнующей информации, воспроизведение бывает неполным; 2) этот факт обусловлен как тормозящим влиянием некоторых эмоций, так и недостаточностью консолидации информации, то есть ее психологической переработки и перехода из оперативной памяти в сферу долговременной памяти.
Между тем из психологии памяти известно. что во время отсроченного воспроизведения осмысленной информации часто наблюдается феномен реминисценции, то есть полного, стопроцентного воспроизведения материала. При этом закон Эббингауза о постепенном забывании выученного материала нарушается. Это означает также, что после восприятия информации имеет место ее латентное, то есть подсознательное усвоение. Феномен латентного научения – установленный в психологии факт.
С учетом всех этих открытий в области психологии памяти и научения, из всех экспериментальных исследований, посвященных влиянию средств массовой информации на уровень агрессивности людей, наибольший интерес представляют продольные (лонгитюдные) исследования. Такие исследования проводились[43], пусть пока в небольшом количестве, и они, по нашему мнению, подтверждают точку зрения на роль латентного научения с помощью механизмов консолидации в развитии агрессивного поведения детей, подростков и даже, как мы считаем, взрослых людей.
Латентное научение еще более эффективно в естественных условиях жизни, особенно в современных больших городах. Правда, хотя в реальной жизни есть множество других факторов, часто изолирующих влияние агрессивных людей, все же возможность латентного научения агрессии нам представляется весьма реальной. Поэтому профилактические меры по очищению реальной жизни и средства массовой информации от насилия остаются актуальными. Отметим, что в психологических исследованиях агрессии пока в недостаточной мере используются достижения психологии памяти.
Социальные модели, например взрослый для ребенка, являются объектами подражания и это, как показал А. Бандура, является одним из механизмов обучения агрессивному поведению.
Но в ходе его опытов был получен еще один, как будто побочный, но на самом деле важный результат: в некоторых случаях взрослый в экспериментальной ситуации сам не действует агрессивно, но растормаживает те нормы, которые позволяют действовать агрессивно[44]. Социальный образец может сам не действовать агрессивно (хотя он и владеет соответствующим поведением), но он может дать знать, намекнуть, что в данной ситуации агрессия приемлема.
Как это происходит? Предполагаем, что следующим образом: 1) “модель” может просто словесно выразить эту мысль, приказывая или убеждая другого действовать агрессивно по отношению к какой-либо жертве. Приказ командира, данный своим солдатам о расстреле противника, является примером преобразования словесной агрессии в физическую. Примером могут служить также эксперименты Ф. Зимбардо, в ходе которых экспериментатор говорил “учителям”, что они должны наказывать учеников, что это допустимо и т. п.; 2) человек, выступающий в роли социальной модели, может дать знать о допустимости агрессии невербальными средствами коммуникации: кивком головы, глазами, жестами и т. п.; 3) наконец, если кто-либо рядом с нами совершает агрессию и мы безразлично относимся к этому, тем самым одобряем его действия: нет запрета или осуждения, значит – можно! При этом подобное поведение не всегда лишь развязывает нормы агрессивного поведения: оно может создать такие нормы, во всяком случае – способствовать их зарождению. Например, ребенок, наблюдая за взаимодействием взрослых, может впервые понять, что какие-то нормы агрессии по отношению к определенным объектам допустимы. Это поцесс создания нормы в ходе социализации, а не просто ее перенесение из головы взрослого в голову ребенка. Даже во взаимоотношениях взрослых людей (как и в ходе экспериментов Ф. Зимбардо, С. Милграма и других) может иметь место пересмотр старых и создание новых норм социального поведения людей[45].
Таким образом, вербальное и невербальное поведение человека, служащего социальной моделью для другого, может стать дезингибитором норм, позволяющих действовать агрессивно, а следовательно – релизером агрессивного поведения; модельное поведение может стать стимулом или средством создания новых норм (новых хотя бы для того индивида, который в данной ситуации выступает в роли субъекта агрессивного поведения). Мы полагаем, что намеки социальной модели вызывают у личности атрибутивные процессы, поддерживающие агрессивное поведение.
Данная концепция имеет потенциальную возможность расширения на основе анализа новых фактов.
§ 2. Катарсис, агрессия и уровень агрессивности
Люди, фрустрируясь, могут совершить агрессивные действия или сдерживать себя, подавить свою тенденцию, готовность отвечать агрессией на неприятные раздражители среды и других людей. Но возникает очень интересный и практически важный вопрос: уменьшается ли агрессивность человека, когда он совершает насильственные действия? Всегда ли так? И если происходит ослабление враждебности, то почему и с помощью каких психологических механизмов? Эти и другие вопросы в современной социальной психологии обычно обсуждаются с помощью идущего от Аристотеля понятия «катарсис». Начнем с рассмотрения этого понятия и, конечно же, соответствующего явления.
Понятие «катарсис» ввел в философию Аристотель (384–322 до н. э.), впервые использовав его в книге “Поэтика”. В дословном переводе с греческого оно означает “очищение души”: существование такого процесса великий греческий философ и первый психолог усмотрел при восприятии произведений искусства и литературы, особенно трагедий[46].
Что такое катарсис с точки зрения современного психолога? Под катарсисом мы понимаем ослабление мотивации совершения новых агрессивных действий вследствие того, что данный человек уже совершил агрессивные поступки.
Вполне понятно, что когда ослабевает мотив каких-либо действий, последние теряют свою энергию и больше не совершаются или совершаются вяло и, в конце концов, затухают. В подобных случаях человек все еще может вообразить такие действия и думать об их целесообразности, но не иметь достаточно сильного побуждения для их выполнения.
Перевод рассмотрения проблемы катарсиса на язык и уровень психологии мотивации поведения превращает ее в конкретную психологическую проблему, доступную для эмпирического и теоретического исследования.
Психоаналитическая концепция катарсиса. В психоанализе, благодаря наблюдениям и гипотезам Зигмунда Фрейда, получила распространение идея, согласно которой если человек говорит о своих проблемах, рассказывает о них внимательному и сочувствующему слушателю, то это приводит к уменьшению его тревоги и страха. Различают два вида катартической эмоциональной разрядки: словесный катарсис как абреакция и усталость. Утверждается, что эмоциональное возбуждение достигает своего пика и затем начинает ослабляться даже в том случае, если стимул продолжает воздействовать на человека. Еще одним важным утверждением психоаналитической теории катарсиса является следующее; сила эмоционального возбуждения обратно пропорционально уровню усталости субъекта[47].
Катарсис играет существенную роль во взаимодействии врача и пациента в ходе психоаналитического сеанса. Он не только уменьшает тревогу пациента, но и, как показал, например, П. Федерн, облегчает перенесение и катексис личности психоаналитика, генерализацию перенесения и катексиса и прореагирование по отношению к ситуациям, которые вызывают страх. Психоаналитик становится образом отца, особенно в тех случаях, когда пациент – истерик. Нередко происходит также контрперенесение, что облегчает идентификацию пациента с врачом и позволяет психиатру проявлять подлинный интерес к пациенту как личности. Катарсису способствует также воспроизведение содержаний памяти, вытесненных в бессознательное. Для успешного катарсиса следует устранить защитную “стену” между пациентом и авторитетными для него людьми, которые вызывают в нем тревогу и страх, что в психоаналитической ситуации выражается как стена между пациентом и психоаналитиком. Последний становится посредником в деле выражения тех антагонизмов, которые существуют между пациентом и другими людьми, для улучшения этих отношений. Сопротивление, которое оказывает пациент анализу, является зеркалом тех многократных фрустраций, которые он переживал в результате конфликтов между “я” и “другое – я” (эго и альтер-эго)[48].
Итак, нас интересует вопрос о том, приводят ли агрессивные действия человека к уменьшению его возбужденности и враждебности, то есть к катарсису? Видимо, в некоторых случаях борьба, а это означает – выражение агрессивности, приводит к катарсису. Исследования, в том числе экспериментальные, показали, что если человек фрустрирован, то возможность возмездия с помощью агрессивных действий уменьшает уровень его физиологической активации, тогда как при отсутствии такой возможности уровень возбуждения остается высоким. В экспериментальных ситуациях падение уровня активности испытуемых (в частности, уровня кровяного давления) наблюдалось в тех случаях, когда они имели возможность, фрустрируясь экспериментатором, делать ему ответные неприятности. У тех же испытуемых, которые не имели возможности возмездия, уровень кровяного давления, став высоким вследствие фрустрации, остался таким же до конца эксперимента[49].
Оказалось, что психофизиологические изменения в организме испытуемого зависят также от социальных факторов. Например, экспериментаторы с низким социальным статусом, даже не фрустрируя испытуемых, вызывали в них повышенную активность, особенно тогда, когда были убеждены, что не могут отвечать агрессией[50].
Дж. Хокансон и М. Бургес показали, что повышение систолического давления человека в условиях фрустрации – воображаемой агрессии и фрустрации – невозможности агрессии, было значительно больше, чем его повышение в контрольных условиях, а также в случае возможности совершения физических и вербальных агрессивных действий[51]. Повышение систолического давления наблюдается при различных видах фрустрации: при наличии угрозы для “я” личности, при блокаде целенаправленной деятельности и т. п. Повышение давления наблюдается сразу же после фрустрирующей фазы эксперимента. Когда же испытуемый отвечает на воздействие фрустратора агрессивными действиями, давление падает. Добавим, что повышение давления – явный признак того, что человек находится в стрессовом состоянии. А это означает, что названные выше фрустраторы одновременно являются также стрессорами.
В этих исследованиях получен, однако же, весьма любопытный социально-психологический факт: физиологическая активация, вызванная как угрозой в адрес “я”, так и вследствие блокады целенаправленной деятельности, редуцируется только тогда, когда возможна ответная вербальная или физическая агрессия, направленная на фрустратора с низким социальным статусом. Когда же фрустратор имеет высокий статус, падения систолического давления не наблюдается[52].
Агрессивные действия испытуемого могут быть прямыми (направленными против самого фрустратора) или перенесенными (направленными на замещающий объект). В одном исследовании было показано, что сила замещающей агрессии зависит от уровня сходства мишени (объекта агрессии) с настоящим фрустратором: чем больше сходства, тем сильнее агрессия[53]. Поэтому вполне справедливо заключение авторов этого исследования и Карла Макала, что настоящий катарсис может наблюдаться только тогда, когда агрессия направляется на настоящего фрустратора. Катартический эффект замещающей агрессии значительно слабее.
Когда испытуемые лишены возможности выражать свою агрессию и отомстить фрустраторам, они пользуются рационализациями и ругают кого-то другого.
В связи с этим можно выдвинуть следующую проблему: может ли агрессивность человека, его враждебность, найти выражение в его рационализациях? Проблема эта касается области более широкой проблематики взаимосвязи различных защитных механизмов личности.
Обнаружены индивидуальные различия в уровне катарсиса в зависимости от тревожности. У тревожных людей фрустрация продолжает сохраняться даже после частичного катарсиса, имевшего место в результате агрессивных действий. Между тем у менее тревожных людей наблюдается более полный катарсис независимо от первоначальной фрустрации[54].
Д. Холмс получил некоторые данные, свидетельствующие о том, что не всегда подтверждаются результаты экспериментов Дж. Хокансона и его коллег. В частности, оказалось, что даже после катартических агрессивных действий враждебность к нему сохраняется. С другой стороны, определенный уровень катарсиса отмечается даже у тех испытуемых, которым не было разрешено подвергать агрессии своих фрустраторов.
Эти результаты позволяют высказать целый ряд идей о путях дальнейшего исследования интересующих нас явлений. Отмеченный катарсис без объективных (внешних) агрессивных действий может быть следствием внутренних речевых и образных, воображаемых агрессивных процессов, а также следствием рационализаций, которые, как мы предположили выше, тоже могут канализировать и выражать часть агрессивности человека. Мы полагаем также, что нельзя глубоко изучить катарсис фрустрированной личности только в связи с агрессивными действиями. Это крайне односторонний подход и именно вследствие такой односторонности и получаются противоречивые результаты: в одних исследованиях агрессивные действия приводят к катарсису, в других – нет. Мы предлагаем гипотезу, согласно которой катарсис осуществляется как сложный процесс, вовлекающий целый комплекс защитных, когнитивных и эмоциональных механизмов. Отметим также, что успешный катарсис является важным и эффективным механизмом социальной адаптации личности.
§ 3. Действительно ли агрессивное поведение уменьшает агрессивность
Что происходит в психике человека после того, как он совершил агрессивные действия? Как мы уже видели, в современной психологии предложены две противоположные концепции по этому вопросу: психоаналитическая и бихевиористская.
Мы уже видели, что психоаналитическая концепция опирается на идею З. Фрейда о том, что совершение агрессивных действий приводит к катарсису и человек освобождается от части своей агрессивности, враждебности. Душа как бы очищается от злости, которая накопилась в результате предыдущих фрустраций. Считается, например, что игра, во время которой от участников требуются агрессивные действия, делает их более мирными, неагрессивными вне игровой ситуации.
Второй подход – бихевиористский или, вернее, необихевиористский. Обычно бихевиоризм критикуется за поверхностное отношение к явлениям психической жизни, за игнорирование тех тонких процессов, которые происходят во внутреннем мире людей. Эта критика особенно справедлива тогда, когда направлена в адрес классического бихевиоризма Дж. Уотсона и некоторых его современных последователей, например Б. Скиннера.
Однако экспериментальный подход бихевиористов все же позволил подвергнуть сомнению и проверке целый ряд утверждений теоретиков и клиницистов, благодаря чему получены новые данные и новое понимание многих явлений. Это касается и обсуждаемой нами проблеме: действительно ли агрессивное поведение, в частности, совершение социально приемлемых форм агрессии, приводит к ослаблению агрессивности человека? Как мы видим, психоаналитики отвечают на этот вопрос положительно и во многих случаях они правы. Но всегда ли? О некоторых исключениях и дополнительных условиях мы уже знаем. Продолжим обсуждение данного вопроса с привлечением других фактов.
Бихевиористы, особенно Л. Берковиц, на основе анализа экспериментальных данных по социальному обучению (и научению) пришли к выводу, что нет прямых и убедительных доказательств этого утверждения. Нет доказательств, что игра сокращает агрессивность, то есть что она приводит к катарсису. Игры, носящие характер состязаний и соперничества, не уменьшают агрессивность игроков. Мы уже знаем, что наблюдение за агрессивными действиями других, которое тоже, казалось бы, должно было иметь катартическое воздействие, приводит к обратным результатам: оно усиливает агрессивность наблюдателей.
Представляют интерес и результаты следующего эксперимента: испытуемые взаимодействуют с человеком, который вызывает у них гнев. Затем группу разделяют на две части. Первой подгруппе разрешают выразить свой гнев и враждебность перед приятным для них собеседником. Члены второй подгруппы не имели собеседника и просто ждали следующего этапа эксперимента. Спустя некоторое время провели тестовую проверку и выяснили, что члены первой подгруппы в целом больше возбуждены, чем даже в ситуации своей фрустрации (общения с неприятным для себя человеком). И, что еще более важно, чувствовали к фрустратору более сильную антипатию, чем раньше. Все эти параметры у второй группы оказались значительно более слабыми[55].
Итак, мы видим, что члены первой подгруппы испытуемых М. Кана, выразив словесно свою агрессивность перед симпатичным для себя собеседником, стали более агрессивными, чем те, у которых, в условиях одинаковой фрустрации, собеседника не было. Они не смогли выражать свою агрессивность каким-либо видимым способом и просто ждали. Таковы факты. Но как и чем их объяснить? Почему словесное и невербальное выражение агрессии в беседе усиливает тенденцию к новым агрессивным действиям, а также связанные с ней эмоции враждебности? Отвечая на этот вопрос, мы тем самым укажем на одну из причин данного явления.
Мы полагаем, что в этих экспериментах, а также в сходных ситуациях реальной жизни, важную роль играет симпатичный собеседник. Слушая внимательно и соглашаясь с человеком, говорящим о своем недовольстве и злости к фрустратору, он тем самым положительно подкрепляет эти реакции, как бы показывая, что фрустрированный субъект прав в своем возмущении. Это важный, иногда даже решающий социально-психологический фактор. Здесь уместно вспомнить знаменитые опыты Соломона Аша по исследованию конформизма. Во время этих экспериментов, когда подлинный (“наивный”) испытуемый остается один со своим мнением против единодушной группы, он начинает сомневаться в правильности своего мнения даже о простых явлениях. У одиноких нонконформистов могут даже появляться мысли о том, не сумасшествие ли это, когда все говорят одно, а он сам – другое. Но положение резко меняется, когда к нему присоединяется еще один член группы! Это уже социальная поддержка, которая воспринимается так: значит, я не один и я не сумасшедший, я прав! В таких случаях образуется пусть маленькая, но группа из двух человек, диада. Теперь уже его члены не боятся слыть странными и могут продолжить борьбу.
Точно так же социальная поддержка агрессивности создает у личности уверенность в справедливости и оправданности своего гнева и готовности к агрессивным действиям. В значительной степени уменьшаются также тревога и страх перед возможным наказанием.
Другим доказательством бихевиористской точки зрения является то, что когда людям разрешают совершить агрессивные действия и не наказывают, их агрессивность, то есть склонность совершить новые агрессивные действия, усиливается. Нанесение вреда другому лицу усиливает враждебные чувства агрессора к своей жертве, поэтому от него следует ждать новых, еще более интенсивных и разрушительных агрессивных актов. К этому выводу на основе своих экспериментов пришел М. Кан в упомянутой выше статье.
Этот вывод помогает нам понять, каким образом формируются садисты, в том числе сексуальные: безнаказанность приводит к еще большему усилению их агрессивности к жертвам и они совершают все новые и новые преступления. Здесь можно заметить интересное явление: постепенно у таких индивидов создается представление, образ обобщенной жертвы. Одни из них убивают только молодых женщин определенной внешности (например, белокурых), другие – только мальчиков и т. п. Примеров тому очень много, о них часто пишут газеты.
Вывод М. Кана, Л. Берковица и других бихевиористски ориентированных исследователей противоречит психоаналитической концепции, согласно которой подавление агрессивных желаний усиливает эти желания. То же самое они утверждают о подавлении сексуальных желаний. Оказалось, что это неверно, во всяком случае – в значительном числе случаев. Чем больше человек действует агрессивно, тем сильнее его тенденция и дальше действовать агрессивно.
Как считает, например, Э. Аронсон, такого результата следовало ожидать исходя из теории когнитивного диссонанса: когда человек высказывает агрессивные суждения или совершает физические агрессивные действия, то его поведение требует от него дополнительного оправдания. Осуществляя такое самооправдание, индивид пользуется двумя сериями аргументов: с помощью одной он подчеркивает отрицательные качества объекта агрессии, другая же используется для дискредитации его положительных черт. Вследствие этого ненависть к жертве еще больше усиливается. Люди, которые получают удовольствие от собственных агрессивных действий, охотно включаются в такого рода затяжную активность. Этим путем они самоутверждаются.
Здесь можно отметить одно важное явление, более глубокое исследование которого позволит расширить наши представления о внутрипсихических аспектах человеческой агрессивности, а также психической активности вообще. Явление это следующее: самооправдывающие аргументы и дискредитация жертвы, представляющие собой разновидности рационализации, усиливают агрессивность человека. Иначе говоря, механизмы рационализации и атрибуции как бы приходят на подмогу механизму агрессии, сочетаются с ним, образуя адаптивный комплекс. Как нетрудно догадаться, такой комплекс характерен для садистов – индивидов и даже некоторых сверхагрессивных этнических групп с садистическими тенденциями. По-видимому, наличие или отсутствие данного комплекса может служить одним из критериев классификации этносов и наций.
§ 4. Как разрешить это противоречие?
Итак, между психоаналитическим и бихевиористическим подходами к оценке роли катарсиса в ослаблении агрессивности существует противоречие. Напомним: психоаналитики утверждают, что когда фрустрированный человек совершает агрессивные действия, то успокаивается, его агрессивность идет на убыль. Бихевиористы же с помощью эмпирических исследований обнаружили, что совершение агрессивных действий, наоборот, усиливает агрессивность человека и его готовность совершить новые и более интенсивные агрессивные действия. Как преодолеть это противоречие, когда известно, что часть случаев соответствует первой теории, а другая часть – второй?
Филипп Зимбардо, один из самых известных социальных психологов США, считает, что это противоречие можно лучше понять и даже разрешить, если провести различие между выражением эмоций и агрессивными действиями (или наблюдением за подобными действиями других, так называемых социальных моделей). Когда чувства выражаются с помощью речи, плача или смеха, тревога личности уменьшается, а самочувствие улучшается. Но когда совершаются агрессивные действия, направленные на противника (словом или делом, прямо или косвенно), то тенденция, то есть внутренний мотив совершения агрессивных действий, не уменьшается, не становится слабее. Поэтому Ф. Зимбардо советует, что лучше научиться разрешать конфликты между фрустратором и его жертвой с помощью бесед, переговоров, а не насилием[56].
При исследовании этих вопросов следует также иметь в виду, что роли фрустратора (агрессора) и жертвы со временем могут меняться: жертва может стать агрессором, а прежний агрессор – жертвой. Это уже из области психологии реванша и мести, которая, кстати, как на индивидуальном, так и на групповом уровнях слабо разработаны. Иногда же возникает еще более сложная ситуация: одна и та же личность (или группа) в одном отношении может быть агрессором, а в другом – жертвой. Например, мелкий служащий на месте своей службы может быть жертвой своего агрессивного босса, а в семье – агрессором для своей жены. Эти различия сочетаемых социальных ролей всегда надо иметь в виду, когда мы пытаемся понять, почему агрессивные действия не ослабляют враждебность совершающего их человека. Если человек одновременно и агрессор, и жертва, тогда он может быть перманентно агрессивным, так как часто фрустрируется и всегда имеет такой объект агрессии, который, будучи неспособен на отпор, может стать его жертвой.
Агрессивность, по-видимому, эффективнее можно уменьшить не с помощью агрессивных действий, а совершением других действий и деятельностей, в которых агрессия человека в определенной мере сублимирована.
Говоря о роли внешних факторов в обучении агрессии и усилении агрессивности, мы отметили роль кино и телевидения. Исследования американских психологов показали. что просмотр телефильмов со сценами насилия усиливает агрессивность зрителей, особенно детей и подростков. Из таких фильмов дети узнают, что насилие – весьма часто встречающееся явление в жизни общества, что оно нередко поощряется, очень часто оправдывается, и что агрессивное поведение больше подходит мужчинам, чем женщинам и т. п.[57]
Более того, наблюдая все эти сцены, дети начинают формировать гипертрофированное представление об угрозе их жизни со стороны агрессивных людей. Они становятся запуганными и недоверчивыми, особенно к незнакомым людям. Если дети с раннего возраста наблюдают много агрессивных сцен (в жизни, в кино или на телеэкране), то возникающая в них агрессивность сохраняется и в дальнейшей жизни. Об этом свидетельствуют продольные исследования, о которых мы уже знаем.
Подобные исследования привели психологов к заключению, что нельзя считать правильным психоаналитическое представление о том, что наблюдение сцен насилия приводит к катарсису и ослаблению агрессивности зрителей. Происходит обратное: наблюдая агрессивные сцены, дети становятся более толерантными к агрессивности других. Тем самым уменьшается вероятность того, что они, даже став взрослыми, будут активно вмешиваться с целью предотвращения агрессивных действий других людей. У таких индивидов в недостаточной мере развивается готовность брать на себя ответственность. Они не вмешиваются в драку и не разводят дерущихся людей, так как боятся, что их могут обвинить в чем-либо. Все это касается как детей и подростков, так и взрослых.
Когда вся национальная культура насыщена агрессивностью, когда люди наблюдают много сцен насилия, то она может приобрести характер эпидемии национального масштаба. В такой социальной среде люди становятся безразличными к судьбе друг друга. Это благоприятная среда для распространения такого крайне отрицательного и опасного явления, как безразличный свидетель чужого страдания и горя. Данное явление в последние десятилетия стало предметом пристального внимания социальных психологов (С. Милграм, Б. Латане́ и другие).
Когда насилие становится повседневным и сочетается с юмором, тогда бдительность людей притупляется, они становятся более терпеливыми к нарушениям морали вообще и не оказывают противодействия насилию. Между тем только своевременный и решительный отпор может предотвратить распространение насилия. Эти задачи чрезвычайно актуальны в период быстрых и радикальных социальных изменений, сопровождающихся проявлениями социальной дезорганизации, происходящих в настоящее время во всем мире, особенно в тех странах, которые совершают переход от одной общественной формации к другой.
§ 5. Катарсис как механизм предотвращения агрессии
Мы уже подробно изложили современное психологическое понимание катарсиса, касались также вопроса о том, уменьшает ли он агрессивность человека, его тенденцию совершать агрессивные, насильственные и разрушительные действия. Для полноты представления о способах предотвращения агрессии здесь мы вновь, сугубо кратко, коснемся этого вопроса, добавляя ряд новых соображений и проблем для дальнейшего исследования.
Общепризнанным следует считать точку зрения, согласно которой если что-то привело человека в состояние агрессивности, то возможность выполнения каких-либо действий, дающих разрядку, приводит к двум основным результатам: а) позволяет ему чувствовать себя лучше, то есть снизить уровень активации, психофизиологического возбуждения организма; б) ослабляет его тенденцию к вовлечению в агрессивные межличностные отношения. Эксперименты, проведенные в последние десятилетия, показывают, что правильно только первое из этих двух заключений.
В экспериментах Дж. Хокансона и его коллег, как мы помним, испытуемых вначале приводили в аффективное состояние гнева, после чего давали возможность действовать агрессивно по отношению к фрустратору (экспериментатору) или других лиц. Были предоставлены три пути агрессивного поведения: а) нанесение электрических ударов, то есть производство физической агрессии; б) вербальная агрессия, которая проявляется, когда испытуемый отвечает на вопросы опросника; в) агрессия в воображении, что имеет место при применении проективных тестов. В ходе этого эксперимента снимались физиологические характеристики уровня активации: число ударов сердца в минуту, кровяное давление и т. д. Это делалось для определения того, какие формы агрессии успешнее всего снижают уровень активности, напряжения и гнева. Результаты эксперимента показали, что в целом наиболее эффективна прямая физическая агрессия против фрустратора или близких ему лиц. Другие же формы агрессии (направление агрессии против невинных людей или воображаемые агрессивные действия) не приводят к заметному уменьшению агрессивности.
Почему это так? Мы полагаем, что указанные выше непрямые формы агрессии неэффективны не только потому, что фрустратор остается невредимым, но в неменьшей степени потому, что их применение приводит к вторичной фрустрации личности. Например, создание воображаемых ситуаций, в которых фрустрированная личность “побеждает” своих врагов, может затем, при более трезвом подходе и при новых встречах с неприятной реальностью, убедить человека, что он бессилен против фрустратора. Такого рода суждения могут привести к снижению самооценки личности, то есть к вторичной фрустрации ее я-концепции (самосознания и самооценки). Такая фрустрация может оказаться даже сильнее привычной, не говоря уже о том, что эти две фрустрации обычно суммируются. Вторичная фрустрация сильнее выражена у лиц с высоким уровнем развития самосознания и совести, то есть у морально более развитых, зрелых личностей. Развитость моральных установок особенно важна как фактор вторичной фрустрации тогда, когда человек, бессильный против фрустратора, выбирает в качестве жертвы своей замещающей агрессии невинного человека, например ребенка. Как понимает читатель, эти идеи было бы хорошо обосновать с помощью опытных данных.
Полностью соответствует житейской реальности заключение Дж. Хокансона о том, что наибольшее облегчение приносит агрессия против того, кто нас провоцировал. Но такие мстительные действия могут усилить тенденцию человека и в дальнейшем совершать сходные действия, поскольку мщение приятно мстителю и самоподкрепляется как форма агрессии. Поэтому нельзя сказать, что агрессия против фрустратора автоматически снижает уровень агрессивности и вероятность новых агрессивных действий.
Что же касается утверждения, будто относительно “безопасные” агрессивные действия оказывают катартическое действие и уменьшают вероятность совершения новых опасных форм поведения, то полученные данные в целом не подтверждают это представление. Такой катартический эффект наблюдается только в специфических условиях, но в большинстве ситуаций вообще не возникает.
Во-первых, многие экспериментальные факты свидетельствуют о том, что людей в гневе невозможно отвлечь от агрессивных действий путем показа сцен насилия, включающих не их фрустратора, а других людей[58]. Наоборот, такие процедуры даже усиливают агрессию.
Во-вторых, создание возможности для сердитых людей совершить агрессивные действия против неодушевленных предметов не представляется эффективным в смысле ослабления их тенденции направлять такие действия против людей, которые провоцируют их. Есть данные, свидетельствующие о том, что последующие агрессивные действия под воздействием таких процедур даже облегчают совершение насильственных действий[59]. Хотя пинок по мебели, разбрасывание подушек и другие подобные действия улучшают самочувствие, тем не менее сомнительно, чтобы они предотвратили прямые агрессивные действия, направленные на других людей.
В-третьих, вербальная агрессия против других тоже, по всей вероятности, не ослабляет тенденцию к последующим прямым агрессивным действиям против фрустратора. Результаты некоторых исследований даже показывают, что имеет место прямо противоположное[60]. Это означает, что возможность высказаться усиливает тенденцию к совершению физических агрессивных действий.
А что же происходит с агрессивностью человека, когда он получает возможность подвергать агрессивным действиям именно тех, кто его провоцировал? Может быть в этом случае происходит катарсис? Если так, то уже во второй раз агрессивность фрустрированной личности должна резко уменьшаться. Для проверки этого предположения проведены эксперименты, но полученные результаты противоречивы. В одном случае агрессивность человека еще больше усиливается, в другом же – уменьшается[61].
Обобщив эти противоречивые данные, Р. Бэрон и Д. Бирн выводят три заключения: а) если катарсис имеет место, то лишь в исключительных условиях: он не является таким уж широко распространенным и общим явлением, как предполагали раньше; б) по крайней мере в некоторых ситуациях возможность нанесения прямого вреда тем людям, которые фрустрировали и разгневали нас, усиливает агрессию в новых ситуациях, а не ослабляет, как полагали раньше.
Эта проблема вызывает целый ряд идей, которые здесь мы бы хотели высказать. Мы полагаем, что в описанных случаях – когда и в новых ситуациях агрессивность усиливается вместо ожидаемого по теории катарсиса ослабления – имеет место диссонанс и “вовлечение” личности: совершая агрессивные действия, человек, чтобы оправдать их, начинает приписывать своей жертве отрицательные качества и злые намерения. Такие атрибуции становятся психологической основой для совершения новых агрессивных действий еще большей интенсивности, а также для генерализации этих действий и агрессивности в целом.
Наша гипотеза состоит в том, что если имеет место такая атрибуция (и проективная атрибуция собственных черт и мотивов) и вовлечение, агрессия должна усиливаться и в новых ситуациях. При отсутствии же таких внутренних процессов агрессивность в новых условиях теряет свою интенсивность. Агрессор может нуждаться в оправдании своих агрессивных действий “вокруг фрустратора” по разным причинам: а) если чувствует, что его агрессивная реакция была неадекватно интенсивной по сравнению с провоцировавшими его действиями фрустратора; б) если у него в прошлом была накоплена агрессивность и теперь, имев жертву, она разряжается, но для более полной разрядки нужен ряд встреч с жертвой; в) вследствие особой структуры я-концепции; г) по той причине, что данный тип людей ему не нравится.
Эта гипотеза, по нашему мнению, объясняет, почему в различных экспериментах получены различные, порой противоречивые результаты. Следует учесть индивидуальность испытуемых и их внутренние защитные процессы – рационализацию, проекцию и другие.
Если вернуться еще раз к выводам Р. Бэрона и Д. Бирна, то последним из них является следующий: хотя участие в катартической активности иногда уменьшает открытую агрессию, полезные аспекты этого процесса в прошлом преувеличивались.
Мы полагаем, что опора на вышеизложенную гипотезу поможет объединить разрозненные факты и создать основы научной социально-психологической теории катарсиса. Преимуществом нашей гипотезы является то, что она связывает проблему катарсиса с широкой проблематикой психологии личности: с защитными механизмами и процессами, с процессами внутреннего и внешнего оправдания собственных действий (отсюда – выход в проблематику теории когнитивного диссонанса), с особенностями я-концепции личности и т. п. Катарсис существует, но у разных людей, вследствие специфической структуры их личности, катартические способности различны. Мы полагаем, что эта способность связана с другой – со способностью к сублимации собственной агрессии.
Отсюда можно перейти к новой типологии людей по критерию способности к катарсису и сублимации агрессивности. Здесь, по-видимому, открываются возможности новых широких исследований.
§ 6.Механизм катарсиса и его разновидности
Идея Аристотеля о катарсисе как очищении души состояла в том, что, переживая какое-либо чувство вместе с другими людьми, мы освобождаемся от этого же, беспокоящего нас, чувства. Душа как бы очищается от него и приходит в спокойное состояние. Следовательно, сколько чувств и желаний, столько и видов катарсиса. Поэтому можно выделить следующие разновидности катарсиса: 1) катарсис агрессии; 2) катарсис скорби; 3) катарсис счастья (или катарсис эвстресса); 4) катарсис дистресса (или катарсис несчастья) и т. п. Мы полагаем, что можно выделить виды катарсиса по всем фундаментальным эмоциям и их комплексам.
Нет сомнения, что наряду с общими чертами, эти разновидности катарсиса должны иметь свои специфические психологические особенности. Если, например, человек может, совершая агрессивные действия, в какой-то мере освободиться от своей агрессивности, от скорби таким же способом освободиться вряд ли возможно и уместно. Скорбь невозможно направить на других.
Связь катарсиса с другими психическими явлениями еще предстоит исследовать. Здесь мы выскажем ряд соображений о связи катарсиса с эмпатией.
Проблему эту можно сформулировать следующим образом: почему в исследованиях агрессивного катарсиса очень часто оказывается, что совершение агрессивных действий не приводит к катарсису, то есть к ослаблению агрессивности личности и ее мотива совершения новых агрессивных действий? Как первую попытку решения этой сложной проблемы мы предлагаем гипотезу, согласно которой причина в следующем: 1) агрессора изучают тогда, когда он действует один на один с жертвой и у него нет сопереживающего с ним наблюдателя (зрителя); 2) изучают катарсис самого агрессора, между тем, если следовать классическому аристотелевскому пониманию катарсиса, следовало бы изучить катарсис наблюдателя (зрителя), а не актера или только актера.
Между тем мы знаем, что в определенных условиях у самого агрессора катарсис все же имеет место. Две такие ситуации психологи уже обнаружили: 1) первая из них та, в которой действия агрессора приятны ему самому и улучшают его настроение: у него происходит смягчение агрессивности и он на время становится более добродушным, чем обычно; 2) второй, более важный случай: когда мстительная агрессия достигает цели, агрессивность личности ослабевает.
Но мы подозреваем, что в обоих случаях все же в возникновении катарсиса играют роль дополнительные социально-психологические механизмы: а) в ситуации, где совершаются агрессивные действия, реально присутствуют сочувствующие наблюдатели; б) или же агрессор воображает себе референтных лиц, которые, по его мнению, сочувствовали бы его действиям.
Поэтому и в данном случае мы предлагаем гипотезу: у агрессора катарсис возможен тогда, когда в дело включается реальная или воображаемая эмпатия референтных людей. Например, если референтное (значимое) лицо Р1 поручает Р2 ликвидировать V(ictim), говоря при этом, что будет этим очень доволен и вознаградит убийцу Р2, тогда последний, совершая преступление, может затем пережить катарсис.
Насколько автор этих строк прав в своих предположениях, покажут новые эмпирические исследования. Но мы чувствуем, что нащупали очень существенные и до сих пор не тронутые пласты психологических основ катарсиса. Мы ведь знаем немало исторических фактов, когда люди убивали друг друга, а победители, радостные и счастливые, возвращались домой полные любви к своим близким. У них, у войнов-победителей, не бывает враждебности к своим близким, которые одобряют их действия на войне. И референтные группы – семья, община, нация в целом, поддерживают их как в период совершения агрессивных действий, так и на этапе спада агрессивности, усиления эмпатии и счастья.
Счастье победителей и их добродушие – убедительные доказательства существования агрессивного катарсиса. Но когда межэтническая агрессия не реализована, тогда нет катарсиса, и солдаты, возвращаясь домой, превращают свою зависть во внутриэтническую агрессивность с самыми различными проявлениями. Солдаты побежденной армии опасны для своей страны.
Из вышеизложенного ясно, что самоотчет агрессора следует признать одним из важнейших документов, на основе которых мы сможем судить о том, происходил ли в его психике катарсис агрессивности, или не происходил. Нет сомнения, что в некоторых случаях катарсис действительно происходит.
§ 7. Агрессивный катарсис и сублимация
Можно предположить, что катарсис агрессии возможен без совершения реальных насильственных действий, если создать для человека возможность осуществления сублимации. Мы думаем, что именно такой процесс имел место в тех экспериментах В. Конечного, с помощью которых он попытался изучить условия катарсиса агрессии.
Не приведя описание всего эксперимента[62], отметим лишь следующее: когда раздраженному (то есть фрустрированному) помощником экспериментатора испытуемому дают возможность или решать математические задачи, или спокойно ждать 13 минут, он впоследствии оказывается менее агрессивным, чем те, кто спустя 7 минут после фрустрации должны были электрическими ударами наказывать “ученика” в эксперименте, организованном по методике А. Басса.
Наши выводы следующие: 1) решение задач позволяет использовать часть агрессивной энергии и, тем самым, снизить уровень агрессивности личности. Правда, раздраженному и фрустрированному человеку нелегко сосредоточить внимание на задачах: мысль человека имеет склонность все время возвращаться к фрустрациям и думать о “сдаче”; надо помнить также о психической, в том числе когнитивной регрессии, которую переживают фрустрированные люди; 2) когда фрустрированный человек внешне пассивно сидит и ждет, у него в это время происходят очень сложные мыслительные процессы, в том числе защитного характера: рационализации, атрибуции и другие. Он может попытаться переосмыслить свои переживания или вообразить агрессивные сцены мщения. Все это тоже, особенно использование неагрессивных защитных механизмов, приводит к частичной сублимации. Мы считаем даже, что у этой второй группы испытуемых катарсис будет значительнее, чем у испытуемых первой группы.
Итак, мы считаем, что сублимация и защитные процессы личности способствуют наступлению катарсиса агрессивности, и в этом смысле являются его психологическими механизмами.
Предложенные гипотезы нетрудно проверить эмпирическими методами. Например, человеку, который раздражен каким-либо фрустратором и агрессивен, экспериментатор намекает на защитное поведение, допустим на рационализацию (ряд аргументов, объясняющих или оправдывающих ситуацию), предлагая, чтобы тот продолжил эту линию рассуждений. После этого можно измерить уровень его агрессивности одним из известных методов. Можно предложить также отрицательные атрибуции в адрес фрустратора и на эту тему вести беседу с испытуемым.
Мы убеждены, что этим путем можно узнать много нового о механизмах катарсиса агрессии, да и о других разновидностях этого психического явления.
§ 8. Агрессивные фантазии и сила агрессивности
Проблема выражения агрессивности и враждебных установок личности в фантазиях – достаточно обширная область исследований. Это обусловлено тем, что к области воображения и фантазии относятся такие явления, как дневные грезы, галлюцинации, ночные сновидения и другие психические процессы, преимущественно протекающие с участием различных психических образов – зрительных, слуховых, тактильных и других.
Вопрос, интересующий нас здесь, следующий: приводят ли агрессивные фантазии к уменьшению агрессивности? Этот вопрос с помощью опытов исследовал, например, американский психолог С. Фишбек (S. Feshback). Он показал, что агрессивные фантазии уменьшают реальную, повседневную агрессивность людей лишь в небольшой степени. “Фантастическим поведением” он считает, например, сочинение рассказов об агрессивных действиях. Как показал этот исследователь, когда людей подвергают фрустрации и позволяют затем написать рассказы об агрессивных действиях, у них уровень, то есть интенсивность агрессивных действий, несколько падает. Он показал также, что у людей, подвергшихся оскорблению (оскорбление личности – акт агрессии), агрессивность выше по сравнению с членами контрольной группы, которых не фрустрировали[63].
В целом агрессивные фантазии мало помогают, то есть катарсис при них слабый, так как реальный фрустратор не получает ощутимого агрессивного ответа. Здесь было бы уместно обсуждать, например, вопрос о том, насколько эффективно христианское смирение перед агрессором, в частности, перед экспансией представителей других религий, имеющей своей целью распространение своего влияния. Однако это уже предмет другого исследования. В связи с отмеченной малоэффективностью агрессивных фантазий как средств уменьшения агрессивности человека, можно спросить: в таком случае какие функции выполняют эти внутренние, чрезвычайно активные, длительные и эмоционально насыщенные психические процессы?
Лишь вскользь отметим следующие возможные функции агрессивных фантазий: а) это попытка индивида ярче и полнее представить себе (и в себе) ту ситуацию фрустрации, в которой оказался; б) это средство вызова намерения отомстить и создания схемы тех действий, с помощью которых можно наказать фрустратора; в) это поиск заместителей агрессора, если его наказывать будет трудно или невозможно; г) это предвидение собственных действий и их возможных последствий, и т. п. Именно в воображении впервые создаются новые способы агрессивного поведения, оформляются словесные формулировки, наиболее оскорбительные для противника.
Все это показывает, что фантазии служат не столько для замещающего удовлетворения агрессивных мотивов и уменьшения агрессии, сколько для организации будущих агрессивных действий и выбора для них самых подходящих целей. Поэтому и неудивительно, что агрессивные фантазии редко уменьшают агрессивность человека, а иногда даже усиливают ее. Правда, логическая организация будущих агрессивных действий может уменьшить силу таких непосредственных эмоциональных реакций на фрустрацию, как аффекты гнева и злости, поскольку человек, как говорится, готовится действовать “с холодной головой”, но это вовсе не значит, что его агрессивная мотивация теряет силу. Она становится более рациональной (и рационализированной, аргументированной) и поэтому способной к выражению более организованных и разрушительных действий. Отложенное удовлетворение агрессивных мотивов может порождать хладнокровных садистов.
§ 9. Плач, смех и агрессия
Агрессивность человека, как общая и специфическая тенденция совершения агрессивных, враждебных и разрушительных действий, тесно связана с различными его переживаниями и экспрессией. Здесь особого внимания заслуживают связи агрессивности с плачем и смехом.
В некоторых ситуациях фрустрирование личности вызывает ее плач. Что из себя представляет такая “реакция” личности в различные возрастные периоды? Это важный вопрос психологии личности и, как мы увидим, психологии агрессии. Мы считаем, что сведение плача только к агрессивности, то есть точка зрения, будто плач является выражением агрессивности фрустрированной личности, верна лишь частично, она односторонна. Такую точку зрения мы встречаем, в первую очередь, в трудах Дж. Долларда и его коллег по теории фрустрации-агрессии, а также в работах других авторов, пишущих об агрессии.
Между тем плач – явление многофункциональное. Мы полагаем, что плач содержит и выражает: а) горечь утраты, лишения (депривации). Именно поэтому мы утешаем плачущего, будь он ребенок или взрослый, а фрустратор, если обладает достаточным уровнем моральной зрелости и развития эмпатии, переживает “угрызения” совести; б) переживание собственного бессилия; в) выражает агрессивность, гнев и враждебность: об этом свидетельствует тот факт, что после плача человек может стать чрезвычайно агрессивным и наступательным; г) в плаче содержатся элементы катарсиса.
Плач может стать первым этапом адаптации фрустрированной личности, представляющим ей мораторий для последующей мобилизации адаптивных механизмов более конструктивного характера, то есть таких механизмов, с помощью которых можно реально изменить ситуацию и приспособить ее к своим целям и притязаниям, вместо того, чтобы пассивно приспособиться к ситуации без ее изменения или преодоления.
Смех очень часто является спонтанным выражением агрессивности человека наряду с такими формами социально приемлемых способов активности, как спорт, политика и другие. Утверждая это, исходят из того (например, Артур Кёстлер), что центры головного мозга, контролирующие эмоции – самые древние у человека. Они возникли до палеолита (каменного века) и отражают те древнейшие условия жизни, в которых борьба за существование носила ожесточенный характер. Тогда на любой звук или внезапно возникающий перед глазами предмет надо было отвечать быстрой реакцией. Сегодня такая необходимость возникает не всегда и, по-видимому, есть доля правды в утверждении А. Кёстлера о том, что механизмы, порождающие аффекты, являются анахронизмом. Биологическая эволюция человека опасным образом отстает от его умственного развития, поэтому в нем возникает противоречие между эмоциями и интеллектом.
К счастью для человека, в ходе эволюции у него возникают неутилитарные, так сказать, “роскошные” рефлексы – смех и плач – с помощью которых получают выход наши избыточные эмоции. Они являются рефлексами-двойниками: плач облегчает выражение чувства партиципации (сопереживания), а смех – это уже выражение агрессии.
Таким образом, для возникновения “человека смеющегося” необходимо было выполнение двух условий: а) относительно безопасное существование, требующее дополнительных путей выражения энергии; б) такого уровня эволюции, когда рассуждение, логическое мышление, стало до некоторой степени независимым от “слепых” эмоций. Только на этом уровне “кортикальной эмансипации” человек мог понять, что свои эмоции чрезмерны. Ниже человеческого уровня, у животных, нет ни нужды, ни условий для возникновения смеха. Поэтому люди, живущие в вечной нужде и борьбе за существование, становятся суровыми и угрюмыми, они редко улыбаются и еще реже смеются.
Говорят, что Иисус Христос никогда не смеялся. Это видно как из Евангелия, так и из высказываний Иоанна Златоуста. И до сих пор православные монахи считают смех греховным делом. Почему?
Мы предполагаем, что все эти люди чувствовали: смех есть агрессия, иногда прямое насилие над человеком. Смеяться над кем-либо – значит подвергать его агрессии. Смех исходит из желания нанести человеку вред. Настоящий верующий христианин этого не допустит.
Правда, смех – естественно и спонтанно возникающее явление, причем весьма разнообразное. Ребенок смеется спонтанно. Существуют разные варианты смеха, так что темы “смех как агрессия” и “смех и религия” и другие подлежат более основательному психологическому исследованию.
А. М. Панченко говорил: “Смех – “антипривилегия” бесов и пекла. Там грешники воют в прискорбии, а дьявол громогласно хохочет. На исповеди нашего предка спрашивали о “смехе до слез”, и на повинившегося в этом грехе накладывали епитимью – три дня поститься, есть всухомятку, класть по двадцати пяти поклонов. “Смехи да хихи введут во грехи”[64]. Улыбка разрешается, хотя и она тоже может быть агрессивной (например, саркастическая улыбка).
В “Истории” Геродота есть поразительная сцена: взрослые и беспощадные мужчины обнаруживают младенца – отпрыска царской семьи – и собираются задушить его: таково поручение, которое они получили. Когда они подходят к ребенку, которому всего несколько месяцев от роду, он улыбается им, и эти люди отказываются от своего преступного намерения. Улыбка ребенка уничтожает агрессивность взрослых людей[65].
Для чего в ходе эволюции возникли улыбка и смех? К. Лоренц считает, что они возникли для успокоения агрессора и для приветствия и становились частью многих церемоний[66]. Улыбка и смех – разные уровни интенсивности одного и того же типа поведения, выражения однотипного возбуждения.
У шимпанзе и гориллы этих жестов – улыбки и смеха – нет, но у макака-резуса что-то сходное есть: совершая успокаивающие движения, они раскрывают зубы и двигают голову вперед-назад, лизают губы и отводят назад уши. К. Лоренц считает достойным внимания тот факт, что многие представители восточных народов, приветствуя встречного, улыбаются точно таким же образом. Улыбаясь, они поворачивают голову немного в сторону и смотрят не в глаза собеседнику, а в сторону. Неясно, в какой мере этот ритуал наследуется биологически и в какой мере он является результатом культурного наследования.
Когда группа детей издевается над незнакомым человеком и смеется, то в этом смехе много агрессивного. Однако именно через такую преобразованную агрессию и создается возможность установления дружественной связи с людьми.
Если обобщить этологические и психологические исследования смеха, можно сказать, что это специфически человеческое экспрессивное выражение имеет следующие функции: а) смех является способом и результатом сублимации части человеческой агрессивности; б) шутка была изобретена как механизм перехода от агрессии к смеху, к дружбе. Совместный смех, указал К. Лоренц, создает социальное единство[67]. Здесь, как мы видим, в процессе преобразования агрессивности (враждебности) в смех включается интересный интеллектуальный механизм: образуется шутка. Возникает цепь “враждебность – шутка – смех”.
По-видимому прав К. Лоренц, из исследований которого можно делать следующий вывод: та дружба глубже и устойчивее, которая возникла от агрессии по указанному только что пути. Примеров много. Нередко два человека сначала дерутся и ругаются, а после становятся друзьями. И в семье тоже определенное количество конфликтов и свободного выражения агрессивности необходимо: “абсолютный мир” опасен для стабильности семьи. Все это указывает на общую и чрезвычайно важную функцию данных психических явлений, а именно: шутки и смех являются важными защитными механизмами личности.
Конец ознакомительного фрагмента.