Глава 5
– Вы Григорий Игоревич? – спросил Димон у щуплого мужичонки, одетого в синий халат кладовщика.
– Точно, а ты, золотце, кто? – ласково осведомился Венев.
– Человек, – пожал плечами Коробков.
– Нам сказали, что ваш сын хотел приобрести квартиру, – вмешалась я, – в старом московском районе, но сделка затормозилась!
Григорий вынул из кармана сигареты.
– Не возражаете?
– Пожалуйста, дымите сколько влезет, – милостиво разрешила я, – и одновременно слушайте! Куклина не хочет уезжать, и фиг бы с ней! Можем предложить вам чумовой вариант! Такой же дом, как у Тамары Владимировны, квартира огромная! Не коммуналка! Нам с мужем ее содержать не по карману, а вам подойдет.
Венев щелкнул зажигалкой.
– Ребята, вы чего-то напутали!
– Нет, – включился в игру Димон, – нам Мотя про вас рассказала.
– Мотя? – поразился скупщик.
– Соседка Куклиной, – уточнила я, – мы… э… дружим. Семьями!
Григорий Игоревич деликатно отвернулся от нас и выпустил струю дыма в открытое окно.
– Я с ней не знаком.
– Она Матрена, – поправила я, – да ладно вам! Игорь хочет купить квартиру в центре для дочери! А мы мечтаем свою продать.
– Ребята, вы чего-то напутали, – уточнил Венев, – сын живет со мной.
– Не перепутали, – не приуныл Димон, – постеснялись мы сказать про его любовницу и новорожденную.
– Мы для себя стараемся, – подхватила я, – не в том суть, кому метры нужны, главное, они у нас имеются! Зачем вам с Куклиной бодаться? Оцените наше предложение!
Венев откашлялся.
– Ребята, тут нестыковочка. Игорь не женат, ни любовниц, ни детей не имеет. У меня хороший дом, зачем ему хоромы в Москве, да еще в центре? Парень там задохнется!
– Избушка около свалки не лучший вариант, – выдвинул новый аргумент Коробков.
Григорий обвел рукой комнату.
– Эта, что ли? Так мы здесь и не живем, вы в офис мой приехали. Я построил коттедж в лесу, подальше от Давыдова. Есть у нас хоромы и в Москве. Что-то у вас не так сложилось. Давайте еще раз. Да, у меня есть сын Игорь, после смерти моей жены Алевтины мы живем с ним вдвоем. Парень не женат, на девушек у него из-за работы времени нет. Я этому обстоятельству совсем не рад, хочу видеть его счастливым семьянином. Если Игорь приведет девушку, а та окажется от него беременной, я им скажу: «Живите, не тужите». Зачем сыну еще одна квартира? Он без моего ведома и не станет ее искать, ко мне придет, совета попросит. Сын знает, я ему всегда помогу и морально, и материально, любые деньги дам.
– Старьевщики так много зарабатывают? – не выдержала я.
Григорий развеселился еще пуще.
– Ну, ребята, вы даете! Я приобретаю винтажные вещи, реставрирую их и продаю в своем магазине, владею парой торговых точек.
– Это законно? – поразился Димон.
– Одни люди выбросили зеркало, другие его подобрали и мне принесли, я заплатил назначенную сдатчиком цену, реставрировал свое приобретение и продал. В чем криминал? – спокойно сказал Венев. – Краденым не торгую, я его за семь верст чую. Хотите каталог?
Не дожидаясь нашего согласия, хозяин взял с полки толстый журнал, перелистал его и ткнул пальцем в одно фото.
– Столик времен королевы Елизаветы, такие еще называли «секретники». Красное дерево, фарфоровые медальоны, ящички, потайное отделение, резьба. Конфетка, а не мебель. Ко мне он попал в ужасном состоянии, я за него отдал пятьдесят рублей, реанимировал и выставил на продажу. Вещица ушла за день.
– И не за пять десяток, – ехидно отметил Коробок.
– Намного дороже, – не стал отрицать свою выгоду Венев, – но я и вложил в столик немало. Или платье Костиковой.
– Кто это? – спросила я.
Григорий затушил окурок.
– Актриса кино, когда-то звезда, потом подзабытая, но до сих пор есть ее фанаты, они делают заказы. Я узнал, что дом, где жила Костикова, сносят, поехал к родственникам, попросил продать ее вещи. Внучка, как она выразилась, «старую дрянь» готова была за копейки сбыть, полезла на антресоли, не нашла сундук, приперла мужа к стенке, а тот признался: «Выкинул, зачем оно нам? Вывез дерьмо в Давыдово».
Мне половина мусоролазов сундук искала, и нашли! Платья отчистили, поправили, кружева восстановили и продали фанатам. Кому плохо? Кое– что самотеком приходит, другое под заказ ищешь. Бизнес. И он хорошо окупается. Что там на подоконнике лежит, видите?
– Погремушка, – ответила я, – дешевая, пластмассовая, внутри круглой оправы вертится космонавт. Во времена моего детства ими повсюду торговали.
– Нынче перестали выпускать такие игрушки, – кивнул Венев, – в двадцать первом веке младенцы другими балуются. Повыбрасывал народ старые гремелки, над кроваткой зоопарк с музыкой вешают. А у меня есть коллекционер погремушек. Я «Гагарина» в порядок приведу и ему снесу. Чтобы редкостями заниматься, надо много знать, иначе глупостей нагородишь. Сервиз на столике видите?
– Симпатичный, – кивнул Димон, – польский, да?
– ГДР, – вздохнул Венев, – социалистические немцы, производство семидесятых двадцатого века. Вот скажите, ребята, что бы вы более ценным посчитали, посуду или тряпку?
Григорий ткнул пальцем в серую грязную кучку, лежащую на столе.
– Чашки с тарелками лучше, – высказался Димон.
– Странный вопрос, – хмыкнула я, – естественно, «Мадонна» дороже. У моих родителей такой сервиз был, название с детства помню.
Венев кивнул.
– Девяносто девять человек из ста с вами согласятся, но найдется один, который возразит: «Фарфор из ГДР ценился только в СССР, ничего особенного в нем нет. А лохмотья – уникальный оренбургский платок, связанный, похоже, в начале прошлого века руками прежних мастериц. Какая-то бабушка носила, а после ее смерти внуки его выкинули. Платок отреставрировать можно, за него иностранцы передерутся». Вот так, ребята. И вы, похоже, не собираетесь квартирку продавать, угадал?
– Завидую вашему таланту видеть суть вещей, – польстила я Григорию. – Не затруднит ответить на парочку наших вопросов?
– Не продавцы и не менты, – продолжил Венев. – Кто вы, ребята? Чего хотите от дяди Гриши? Ну, интересуйтесь! Девушка, начинай, надо из вежливости пропустить даму вперед.
– Вы сами скупаете вещи? – начала я издалека. – Неужели не имеете помощников?
– Служат у меня ребятки, – сказал старьевщик, – разные, кто лучше разбирается, кто хуже, но сюда, в Давыдово, я сам хожу.
– Почему? – влез Димон.
– Нравится, – коротко ответил Григорий, – люблю дрожь от предвкушения находки. Ну да у вас свои радости, вам моих не понять. Конкретненько интересуйтесь, что знаю, отвечу честно. Не захочу, так и скажу: желания нет данную тему перетирать. Я человек прямой, без зигзагов, со мной лучше по-простому.
– Вам известен адвокат Кошмаров? Осип Андреевич? – спросил Коробок.
– Ишь ты, адвокат, – щелкнул языком Венев, – был здесь раньше Оська Кошмар, жил с матерью. Ничего плохого о Надежде Ниловне не скажу, душевная женщина, а вот сын у нее убогий получился, ни к какому ремеслу не способный. Связался с бандитами, поговаривали, что он за братками сумки носил, но даже в преступниках карьеры не сделал. Мать бросил, сюда носа не казал, Надежда Ниловна не дождалась внимания от сына. Печальная история. Но навряд ли это наш Осип Кошмаров, нашему никогда на адвоката не выучиться, хотя фамилия и имя редкие, других у меня таких знакомцев нет.
– Вы с ним конфликтовали? – задала я вопрос.
Григорий усмехнулся.
– Один раз выпорол, каюсь! Вытащил ремень из брюк и всыпал дураку, да не помогло. За Надежду Ниловну обидно стало, она на сына молилась, а тот пустой горшок без дна, сколько хорошего ни наталкивай, со свистом провалится. Коли вам интересно, могу подробнее рассказать.
– Мы слушаем, – кивнул Димон.
Григорий снова потянулся за сигаретами.
– Языком ворочать – не камни таскать. Давыдово всегда со свалки жило, она здесь с незапамятных времен была. Один раз, лет десять назад, пацанчики прибежали, искали чего-то, так отрыли чемодан с «керенками», были такие деньги сразу после революции семнадцатого года в ходу. На удивление хорошо сохранились. Я все гадал: хранил их человек на память или собирал? А может, с той стародавней поры тут таились? Ведь сколько лет свалке, никто не знает.
Венев был из породы говорунов, его речь текла, словно полноводная река, медленно и важно, она не прерывалась словами-паразитами, и меня стало убаюкивать.
Свалка в Давыдове никогда не была официальной, если только очень давно, в те годы, когда Григория Игоревича еще на свете не было. Его отец рассказывал, что здесь когда-то был гигантский ров, который постепенно заполнялся мусором, помойка выползла наружу и раскинулась на пустыре. Почему власти не уничтожили терриконы отходов? У Венева ответа на это не имелось, но он предполагал, что сжечь или переработать то, чего на балансе нет, невозможно. Вот свалка и жила, причем весьма активной жизнью. За счет помойки кормились все жители небольшого подмосковного поселения. Кто-то просто рылся в поисках продуктов или одежды, другие искали вещи на продажу. Маленького Гришу частенько будили по ночам газующие грузовики. Кто и зачем привозил в Давыдово отбросы, мальчик не знал. Зато отлично понимал: его папа здесь самый главный. Люди приносят Игорю Григорьевичу разную всячину, а отец или покупает, или говорит: «Хлама мне не надо».
С ранних лет он обучал сына, часто повторял ему: «Свалка не грязь, это курица, которая несет золотые яйца. Если проявить терпение, можно много полезного найти».
Не только Гриша считал отца местным королем. Шоферы всегда шли на поклон к старшему Веневу, а тот, пошушукавшись с парнями, говорил: «Сбрасывай в пятом квадрате», или: «Свали на площадке у ворот».
Игорь Григорьевич помогал и мусоролазам, тем, кто копался в кучах, подсказывал, где лучше поискать нужное, гасил конфликты, не подпускал к кормушке варягов и ладил с милицией. Представители закона приезжали к Веневу, но лишь в роли просителей. Кому-то Игорь Григорьевич давал симпатичные золотые украшения для жен, кому-то доставалась приличная мебель, холодильники, радиоприемники, одежда. Гриша восхищался отцом, хотел стать таким, как он, и во всем его слушался.
Младший Венев окончил школу с отличием, получил университетский диплом и вернулся на свалку. Почти десять лет отец и сын работали бок о бок и в конце концов титул короля перешел к Грише.
Давыдово так и не присоединили к Москве, свалка осталась, теперь водители грузовиков шептались с Григорием Игоревичем. Началась и закончилась перестройка – свалка жила. Бушевал дефолт, падал и поднимался рубль, менялись правительства, Гриша женился, родил сына, похоронил родителей, а свалка оставалась константой. Давным-давно давыдовцы переселились в разные районы, но по-прежнему каждое утро они появлялись на помойке. Образовались целые династии мусоролазов, к ним присоединялись зятья, невестки, сваты. Постороннего человека к свалке и близко не подпускали, в «раскопках» участвовали лишь свои.
Надежда Ниловна была из коренных мусорщиц, росла здесь, с детских лет лазила вместе с родителями по горам тряпья. Родила мальчика от шофера, незаконно доставлявшего мусор. Счастливой семейной жизни не получилось, она одна тащила обожаемого сыночка Осипа. В отличие от большинства давыдовцев, Надежда свалку не любила, не хотела, чтобы мальчик ходил с ней на кладбище выброшенных вещей, поэтому сняла квартиру подальше от помойки.
Григорий Игоревич пытался вразумить Надю, повторял ей: «Неправильно поступаешь, дети должны уважать родителей, гордиться ими. Вот я своего Игорька к работе приставил, он уже кое в чем разбираться начал, семь лет ему всего, а фарфор от фаянса отличает, а ты Осипа, хоть он и старше, бережешь». «Нечем мне гордиться, – возражала Надежда, – я в дерьме роюсь. Мой мальчик в институт пойдет, хорошую профессию получит. Даст Господь, про свалку навсегда забудет». «Пожалеешь потом, да поздно будет», – вздыхал Венев. И напророчил.
Как-то раз Надежда пришла с синяком под глазом, на удивленный взгляд владыки помойки ответила: «Пол мыла на кухне, ноги босые, на линолеуме поскользнулась и о край стола приложилась». «Осторожнее быть надо», – Венев не усмотрел в бытовом происшествии криминала.
Спустя две недели Надя появилась с перевязанной рукой, затем она сломала нос, опять травмировалась, убирая квартиру, потом у нее лопнула губа и сама собой рассеклась бровь.
Григорий Игоревич, как истинный монарх, был обеспокоен здоровьем своих подданных, поэтому в пятницу вечером он без приглашения приехал к Надежде и попал в эпицентр семейной драки. Подросток Осип мутузил мать. Венев скрутил поганца, наподдавал ему ремнем и пригрозил: «Еще раз посмеешь мать тронуть, я тебе ноги повыдергаю и на место рук вставлю».
Кошмаров был трусом, быстро присмирел, а вот Надя, приехав в понедельник на свалку, заглянула к Веневу и сказала: «Больше не вмешивайся, мы в своей семье сами разберемся».
«Не могу позволить, чтобы тебя малолетнее ничтожество било!» – взвился Венев. «Я сама виновата, – всхлипнула Надя, – не смогла ему достойную жизнь обеспечить, с помойки живу. Ося очень переживает». «Ах он переживает, – протянул Венев, – нежный какой! Ладно, больше к вам не полезу».
С той поры Григорий потерял Осипа из вида, до него доходили лишь отголоски сведений: Кошмаров с трудом окончил школу, шлялся без дела, связался с бандитами, сел в тюрьму, вышел, повторил ходку и теперь занимается мелкими, не всегда законными делишками. Хорошо хоть мать не дожила до позора, умерла до того, как Осип впервые очутился за решеткой. Избушка Кошмаровой стояла запертой и потихоньку ветшала, грозя развалиться, как некоторые другие сарайчики, потерявшие хозяев. Но не так давно Веневу донесли, что в домике появился законный владелец Осип Кошмаров.
Меньше всего Григорию Игоревичу хотелось ручкаться с сыном Надежды Ниловны, но разрешить кому-то на свалке самовольничать он не мог, поэтому приказал одному из своих верных слуг: «Сгоняй к Кошмару, да скажи ему: «Вся территория поделена, залезешь в чужой квадрат, никто тебе безопасности не гарантирует». А еще Венев велел тщательно присматривать за Осипом. «Наружное наблюдение» не подвело, соглядатаи докладывали регулярно. Вскоре Григорий забеспокоился. Осип к терриконам не совался, мусор его не интересовал. Кошмаров наезжал в Давыдово пару раз в неделю, запирался в избушке, к нему прикатывали разные люди. Ни шума, ни скандалов, ни драк не было, наоборот, в сараюшке Кошмарова царила тишина, но это пугало Венева больше, чем вопли и склоки.
В конце концов Григорий не выдержал, снова отправил к Осипу гонца с предупреждением: «Не смей здесь свои поганые делишки проворачивать. Проваливай или завязывай с бандитами».
Кошмаров сплюнул сквозь зубы и ответил: «Прав не имеете в мой дом без приглашения вваливаться и условия ставить. Про Константина Лукова слыхали?»
«Известный человек, – согласился посланец Григория Игоревича, – но я с ним не знаком». «Зато я на короткой ноге, – похвастался Осип, – ты видишь перед собой правую руку Лукова, его адъютанта. Засунь поэтому свой язык в задницу и канай отсюда». «Адъютант, значит? – хмыкнул гонец. – Ну-ну».
Через три дня, ночью, сарайчик Надежды Ниловны сгорел дотла. Осип больше в Давыдово не совался, да и некуда ему было наезжать, не на пепелище же с людьми встречаться.
– Он небось решил, что я в пожаре виноват, вот и придумал, как мне нагадить, – спокойно завершил рассказ Григорий, – вас сюда отправил. Наврал про интерес Игоря к квартире.
– Глупо, – оценила я маневр Кошмарова, – мы же разберемся во всем и поймем, где ложь.
Венев улыбнулся.
– А кто сказал, что Осип умный? Дурак по-дурацки и орудует, как был идиот, таким и остался.