Стажёр Смерти
(Предисловие к роману «Холодный остров»)
После жизни у нас появляется больше свободного времени, простор для размышления о прошедших ошибках, на ум приходит множество вариантов развития собственной судьбы. Я об этом думал, пока не устал от однообразия длинного бесконечного дня посреди серых теней. Бог, боги или вселенная воздвли ночь, она как нож для нарезки времени. Дни существуют как песчинки в часах, призванных мерить собственную скорбь. Но здесь времени больше нет, я умер сегодня… и этот бесконечный день может длиться уже много веков.
Я дремал среди серых садов под светом блёклого солнца, я был всего лишь тенью из теней. Но лишь отсутствие ночи не давало мне заснуть, чтобы перейти в новый день… В новое воплощение? Ад? Рай? Или что там, в конце-концов?! Очевидно, в этом и был чей-то высший замысел.
Когда врата открылись, ОНИ пришли за мной. Это было так же ясно, как то, что я мёртв. Я снова шёл на свет, хватаясь за обрывки памяти, твердящей, что я всё тот же грешник, павший под весом собственных идей, словно инквизитор, сгоревший в пламени своих очищающих костров.
Новый мир ни капельки не изменился, История сделала виток, вернувшись в новое Средневековье. И это нравилось мне. Я снова был здесь и знал, что делать.
Я – сознание прожившее вечность за короткий миг.
***
Октябрь 1985 год.
США. Штат Вашингтон. Колд Исленд
Стрелка часов замыкает ещё один круг. Печальная муха ползёт по циферблату. Полночь.
Остывший кофе, стук деревьев в окно, всё привычно и знакомо до дыр. Я сижу, жду, когда откроется дверь, войдёт Танатос и оторвёт меня от ночного бдения. Люблю свою работу, только скучно и платят мало. Некоторые ночи бывают тихими, как эта, а в иные, я не успеваю и присесть. У меня привычка вечно в ночную работать, а днём отсыпаться.
Он пришёл, когда кончился кофе. Тощий, с покрасневшими глазами в мутных аквариумах очков.
– Стажер, дуй в 36-ю. Там миссис Спенсор готовится, только не перепутай, как в прошлый раз.
В начале своей невольной карьеры я допускал массу ошибок, как любой новичок. Кем я был в прошлой жизни? Кем-то явно не приспособленным к кропотливой бумажной работе и ответственности. А за ошибки с фамилиями и номерами у нас жёстко штрафуют.
Я лениво встаю с жёсткого стула и надеваю халат. Только не белый, как у врачей, а чёрный, я бы даже сказал грязно-чёрный. Да, я работаю в больнице… смертью.
Этот странный и извилистый путь выбрал меня сам. Тут трудно бывает отказаться. Впрочем, я вам потом расскажу, а сейчас спешить надо.
Иду по коридору, тускло поблёскивают лампы над головой. Всё, как и во всех захудалых больницах маленьких городков: облупившаяся штукатурка, истошный запах мочи и лекарств, общая атмосфера безнадёжности, но я привык.
Стараюсь, как можно тише открыть скрипучую дверь. Вороватый луч света стелется по полу, падая на койку возле окна.
– Вам пора, – порой я не узнаю свой голос.
Всегда стараюсь казаться тактичнее, чем я есть, главное не пугать бывших пациентов.
Старушка косится на меня, понятно, что всё дело в моих татуировках и перстнях. Танатос говорит, что надо выглядеть приличнее, да ещё и волосы в хвост убирать, но ничего не могу с собой поделать. Смерть, вопреки стереотипам, не должен быть страшным.
И я провожаю её по коридору, она старается не отставать, шаркая тапками по полу. Мы идём вверх по ступенькам на тринадцатый этаж, тот, который не видит никто из живых. Лестница заканчивается у ржавой витой ограды, её не красили уже лет двадцать. Я тоже совсем не так представлял себе райские врата. Кто бы мог подумать! Достаю из кармана халата ключ, старый амбарный замок с трудом поддаётся. Врата открываются со скрипом. Сквозь решётки струится белёсый свет.
– Проходите, – говорю я пациентке. – Там не страшно. Просто очень скучно.
Это я знаю по себе.
Бабка, всё так же шаркая, подходит к двери. Неуверенно мнётся на пороге, затем оглядывается на меня, и во взгляде бесцветных возрастных глаз читается облегчение. Она шагает вперёд, теряя один тапок на пороге, и исчезает в пучинах света.
***
Из мира мёртвых у меня осталась дурная привычка – размышлять о жизни. Я видел странную бессмысленную нелогичность даже в собственной работе. За недолгое время на службе в больнице я насмотрелся разных случаев. Прооперируют одного, вроде бы успешно. Отойдёт от наркоза, с родными пообщается, а к ночи уже мой клиент. А бывает, зашьют ещё живого как для вскрытия, грубыми нитками через край. И ждут, когда уже в морг везти, а он всё ни в какую, так и выписывается через пару недель свежим и здоровым. Есть определенно силы, чей замысел мне непонятен. Есть ещё и ангелы-хранители, но они всё чаще халтурят и пьянствуют.
***
Ноябрь 1986. Колд Исленд
Годом позже, набравшись опыта, я ушёл во фриланс. Адаптировался к миру с его заморочками, не переживал. Прикупил себе катафалк в кредит. Заказы получаю по телефону. Служба Смерти находит меня везде, где бы я ни был.
Если что-то и есть в этом мире интересного, то это созданный когда-то Дьяволом, метал, очень помогает расслабиться на моей нервной работе.
Я люблю ночь, это время богато на переходы (так я стал называть естественное завершение жизненного цикла).
Скучная пустынная дорога. Включаю на магнитоле одну из болтливых пиратских станций.
«Знаете ли вы, что второе пришествие Христа состоялось в ноябре 34-го года в США? – вещал вкрадчивый голос. – В этот день родился Чарльз Майлз Мэнсон. Христос не был добрым. Почти две тысячи лет он залечивал свои стигматы, кровоточащие раны режима, чтобы возродиться вновь! Как и раньше за ним тянулись отверженные, стремящиеся познать истину. „Я – Иисус Христос и мне насрать, хотите вы в это верить или нет“, – вещал новый пророк. В этот раз Христос хотел мстить. Но вместо живительного распятья, он гниёт в тюрьме уже несколько десятков лет. Человечество само просрало своё спасение…»
Бормотание диджея сменяется унылой фолковой песней в исполнении «Нового Христа» – самого Чарльза, мать его, Мэнсона, я переключаю на другую волну. Следующая песня кажется весьма знакомой. Переливчатое гитарное соло сменялось вкрадчивым голосом вокалиста, умоляющего неизвестную девушку не бояться смерти и следовать за ним. Я ухмыльнулся, ведь я сам порой боялся себя.
«Это были „Blue Oyster Cult“ с песней „Don’t Fear The Reaper“. Не бойтесь смерти, друзья, особенно в эту тоскливую ночь. Просто обнимите своих любимых», – болтает не в меру радостный диск-жокей после окончания песни.
Дорога ведёт к морю, в зловонные трущобы. Обшарпанные дома, разбитая дорога, мутный свет оставшихся фонарей. Удивительно, что даже здесь кишит отвратительная жизнь Холодного Острова. Будь я живым, то уже умер бы от ужаса и отвращения.
Ветер колышет оборванные провода, сухие ветви деревьев стучат по уцелевшим окнам. Я слышу завывание ветра и гудки мертвых кораблей. Трубы заводов подпирают чёрные облака. Изредка небо режут лезвия молний. Я останавливаюсь возле дома номер «33». Это ветхое здание могло бы показаться нежилым из-за просевшего фасада и трещин-морщин, но в полуслепом окне горит синеватый свет, коим отмечают наркопритоны. Но здесь и без него всё ясно.
Я поднимаюсь по грязной лестнице, следуя мимо бледных и тощих теней. Возможно, они узнают меня, и тянут свои тощие руки, похожие на голые ветви деревьев, изъеденных язвами жуков-короедов. Завораживающая в своей мерзости картина.
У порога стоит Он, весь в белом, словно припорошенный снегом, ангел-хранитель.
– Долго ты, – говорит он.
Я молча киваю, приподнимая шляпу.
– Может, договоримся? … – шепчет он, вставая на моём пути.
– А толку то, этот торч СПИДозный всё равно через месяц загнётся, – я тянусь к дверной ручке – для Смерти всегда открыто.
– Пару слов, – он предлагает мне сигарету.
– Чего тебе?
– Меня к херам уволят, чувак, если я провалю это дело, – говоря это, он сам дрожит и трясётся как наркоман (ангелы порой становятся похожи на своих подопечных, заражаясь от них редким разгильдяйством). – А мне за жильё платить нечем. Баба бесится. Чувак, выручи.
Закуриваю, вдыхаю.
– Я сам ещё кредит за тачку не выплатил.
– Тут с торчами и бандитами тебе работы хоть отбавляй. Я тебе после пивком проставлюсь в знак благодарности, – добавляет он снова шепотом.
А ветер завывает в разбитых окнах дома, ему вторят тени.
– Ну ладно, – развожу руками. – Ну если через месяц не вытянешь своего клиента, то я приду снова и на этот раз по двойному тарифу, чистилищем не отделается.
Поворачиваю дверную ручку и вхожу в квартиру.
– Для начала профилактическая беседа.
Здесь среди обшарпанных стен, запаха скисшей крови и рвоты на кровати валяется условно молодой человек непонятной наружности. Длинные спутанные волосы и иссушенное лицо. Он уже стал похож на теней. Квартирка представляет из себя грязную и серую коробку без малейшего намёка на обстановку с дизайном из мусора и разбросанных шприцов.
– Эй, посмотри на меня! – почти кричу.
Я вижу слабое движение его век, он слышит меня сквозь бездну своего смертельного кайфа. Его глаза на миг наполняются осмысленным блеском.
– Если сейчас не завяжешь, то я приду снова. На этот раз тебя никто не спасёт.
Наркоманы порой не понимают, что они умерли, для них это просто продолжение трипа. Находясь в объятьях зелья, они уже одной ногой в могиле. Что смерть для того, кто видит её каждый день, там, за гранью своего сознания? А я уже был там и больше не хочу.
Я выхожу, и дверь сама захлопывается следом.
После работы мы пьём пиво в одном из злачных мест Острова. Из музыкального автомата звучит Пат Бенатар, мерцают разноцветные пивные вывески, за окном проезжают машины. Никто из посетителей даже не замечает нас. В этом одна из особенностей нашего места обитания, там, где смерть и разные другие твари сражаются за место под солнцем наравне с живыми. Я сам выбрал свою работу и ничуть не жалею. Я такой же труженик, как врач, полицейский или киллер.
Звонит барный таксофон, и я снова понимаю, что меня вызывают на работу. Опять мчусь в ночь и не могу отделаться от мысли, что этот человек и его ангел знакомы мне из какого-то другого забытого мира. Да и не ангел он вовсе, а что-то гораздо похуже.