Танатофилия
Я всегда любил лишь то, что нереально и эфемерно, отрицая порочность мира живых. Я мечтаю о смерти, брезгуя гниющим смрадом мертвечины, потому что всё, что может доставить мне удовольствие – это моя собственная смерть. Я буду лежать в темноте и тишине. К чёрту родственников и страдающих влюблённых. Я замкнусь на себе, став единым, как знак бесконечность. Я любил себя при жизни, этой неразделённой любовью, что с годами перерастала в ненависть. Я мечтал увидеть себя в гробу, как каждый мечтает узреть своего злейшего врага. Я долго метался, представляя себе свой труп, понимаю, что уже никогда его не увижу.
Выход из положения нашёлся довольно быстро. Я смастерил себе простенький гроб, украсив его живыми цветами. При помощи театрального грима я придал своему лицу бледность трёхдневного покойника. За основу пришлось взять фотографии реальных трупов. Я не испытывал глядя на них никакого волнения. Это ничтожно, по сравнению с тем, что я видел в зеркале. Мазки кисти предавали моему лицу всё большее и большее сходство с идеалом. Этот не тот макияж, что подростки наносят себе вечером накануне дня Всех Святых, чтобы пугать друг друга. Я был настоящим мертвецом, а не липовым зомби из фильмов ужасов.
Облачившись в свой лучший костюм, я лёг в гроб, поставив фотоаппарат на дистанционную съёмку. У меня должны были получиться несколько великолепнейших кадров. Позднее я хлестал из горла ядовитый абсент, сжимая в руках несколько паллароидных снимков с изображением идеального мертвеца – меня самого. В то же время, я воспринимал покойника, как некий отстраненный субъект. Его идеальное бледное лицо расплывалось в лёгкой саркастической улыбке, что так присуща всем, перешагнувшим барьер. Светлые волосы струились волной, запутавшись в цветах, они походили на скопление змей. Глаза в ореоле тёмных синяков, были скрыты под длинными ресницами, потому что зрачки несомненно выдали бы во мне живого.
На этих фото я казался себе прекраснее чем невеста, идущая к алтарю. Эта мёртвая свежесть завораживала. Я чувствовал возбуждение, представляя, что касаюсь этих бледных рук. Крылья фантазии несли меня дальше в глубь страны смертельных иллюзий. И вот, я уже представлял, что снимаю с собственного трупа рубашку, обнажая смертельную рану и шрамы от вскрытия. Я касаюсь губами грубых нитей, вдыхая запах формалина с лёгким душком разложения. Я понимал, что это постыдно и чувствовал, что краснею под гримом, когда поддался на позывы собственного тела и отдался ласкам собственных рук, представляя, что люблю себя самого, лёжа в это самом гробу.
Всё изменилось и мир наполнялся туманом. Сознание потекло, как абсент из треснутого стакана. Я был пьян и совершенно счастлив тем, что сумел вырваться за пределы реальности. И вот уже мой мертвец сжимает меня в своих ледяных объятьях. Мне страшно и сладостно отдаваться самому себе. Разноцветные искорки боли и раскаты грома за окном, напоминают мне, что я ещё жив. А потом всё закончилось. И уже в одиночестве я встречал это утро, допивая зелёную отраву. Именно сегодня, после этого сонного наваждения, я понял, что мне следует сделать. Я достану свою серебряную бритву. Сегодня я вскрою вены от запястья до самого локтя, заползу в горячую ванну и в последний раз отдамся самому себе, чтобы смерть забрала меня от этого одиночества наедине с собой, дав мне возможность побыть счастливым. Зачем я пишу это? Всю свою жизнь мне было страшно признаться себе самому, но сейчас мне уже всё равно и я расскажу эту историю целому миру.