Глава 3
Ванин-младший издалека заметил черную «Волгу», несущуюся на большой скорости от Смоленской площади. «На отцовской тачке едет, а это значит, что его закадычный друг помирился с предком. Может, уже и „бабками“ разжился, хотя сейчас мне это совсем не на руку», – подумал Игорь.
Кирилл уже перебегал Садовое кольцо, а машина отца, знаменитого композитора и всенародного любимца, направилась дальше, к Маяковке.
Единственного сына и законного наследника, Кирилла Ковалевского, домашние холили и лелеяли. Ольга Ивановна в сыне души не чаяла: мальчик с детства был очень послушным, ласковым и ничем серьезным родителям не докучал. Но так уж вышло, что чадо даровитого композитора было напрочь лишено талантов.
Звездной славе отца Кирилл не завидовал. Деньги можно зарабатывать разными способами, лишь бы особенно не потеть. В свое время отец ему подыщет какую-нибудь синекуру. Поди плохо быть музыкальным редактором в радиокомитете или консультантом в филармонии. Отцу же удалось сделать почти невозможное: уже два года как Кир учился в «Гнесинке», правда, на музыковедческом отделении. Сын великого советского композитора постигал тайны теории музыки и сольфеджио. Хотя фамилия отца и открывала все двери училища, посещать занятия и сдавать зачеты надо было на общих основаниях: просто так, за красивые глаза, диплома не получишь. Кир все это отлично понимал и тянул лямку безропотно.
Безропотным он был и дома. На то была своя причина – характер отца. Великий Композитор только на людях был душкой, дома же – мелким злобным тираном. Когда он пребывал в дурном расположении, лишний раз из комнаты выйти было опасно: самодура боялись все. Испуганная до дрожи жена, опустивший плечи сын и старенькая домработница, которая жила вместе с ними с незапамятных времен, сидели как мыши. Уютная пятикомнатная квартира на улице Горького, с анфиладой комнат, фонтаном и роскошным белым роялем «Стейнвей» в зимнем саду, превращалась в жуткую клетку. Ковалевский никого не стеснялся, и словесные помои в адрес своих домочадцев довольно часто оскверняли эту прекрасную квартиру. Тишина и спокойствие наступали только тогда, когда глава семьи отбывал на дачу в Малаховку. Там он проводил почти все свое свободное время. Знаменитые «малаховские» вечера, которые регулярно устраивал Великий композитор, плавно переходили в большие продолжительные застолья на манер кавказских, с группой верных товарищей по композиторскому цеху, любвеобильными поклонницами, молодыми дамами и юношами, искусными в любви и готовыми на все ради зеленых шуршащих денежных знаков.
***
В сквере около высотного дома ни души. Присев на широкую, отделанную мрамором скамью, приятели закурили. Игорь молча обдумывал что-то:
– Кир, еще раз повторяю, о нашем разговоре никому. Ни слова, ни полслова, даже твоей дорогой Мариночке. Не спорь, знаю, что от нее у тебя тайн нет, ты ей все докладываешь, как баба на посиделках! Я что не вижу, что ты в нее влюблен, как Ромео! Что скажешь? Неправ? Короче, за сохранность тайны я тебе заплачу.
– За что? За молчание? О ля—ля, как в американском боевике: сын советского генерала на службе ЦРУ! Деньги – за тайну!
– Замолчи, плоско и не к месту. Предлагаю списать набежавшие проценты, как говорится, ни за что. Понимаешь? А процентов набежало, сам знаешь, около сотни «зеленых». Помнишь про них?
– Помню, а в чем тайна? Ты что, банк решил ограбить или ГУМ?
– Дурак, грабить никого не надо, дело сугубо мирное. Можно сказать, «интимно-мирное». Излагаю: вчера в институте я случайно закадрил одну провинциалочку: она на экзаменах срезалась. Приехала откуда-то с Севера, не помню из какого города, да это и неважно, и провалилась на экзаменах. Лицо – простое как правда, но фигура классная. Сказала, кстати, ее Таней зовут, что в Москве у нее какой-то родственник живет. В коммуналке. Там, мол, большая семья, и все такое прочее, короче, жить ей негде. Чуешь, куда клоню?
– Пока нет. – Кирилл затянулся «Мальборо» и облегченно вздохнул: явным криминалом от этой тайны не пахло.
– Да провалилась она, провалилась на вступительных, из общаги ее вытурили, а из Москвы уезжать ей не хочется. К родственникам нельзя, там места нет, а я ее временно поселю у себя. На определенных условиях, конечно. Мои предки уехали. Отец прямо из санатория в дивизию махнет, мать двинет за ним, это уж обязательно, так у них заведено. Проторчит она там у него месяц —другой. Так что до декабря, а может и больше, квартира будет пустой. И мы с тобой будем наслаждаться вовсю… теперь понял?
– Понял, но не совсем. При чем тут я?
– Хочешь сказать, что тебе бабенка не нужна? Да? Ой-ой-ой! Разреши не поверить. Я знаю, что ты по Маринке сохнешь, но на ней жениться надо. Же-ни-ться! Просто так, за здорово живешь, у тебя ничего и никогда не получится. И не мечтай! Чудик, ты только на минуту представь, что у вас там трали-вали всякие. Что будет, если ее высокопоставленный отец узнает? Хана тебе! Он не посмотрит, что твой папик песенки сочиняет для всей страны. Быть тебе, знаешь где – вот-вот! – на Колыме. В этом вонючем Политбюро и не такие штуки придумывали, там шутников нет, там и не с такими фамилиями расправлялись за здорово живешь. Под этими небожителями все по струнке ходят, даже Комитет. Один звонок – и ты в психушке. Это в лучшем случае.
– Да, ладно тебе, Игорек, не пугай.
– А я и не пугаю. Просто мы с тобой еще молоды и сидеть не хотим! Ни за шахматами, ни в тюрьме, ни в психушке! – Очень довольный своей шуткой, Игорь загоготал.
– Подожди, подожди… а как ты представляешь наш, так сказать, общий интим? Сначала ты с ней, а я уже после, когда тебе надоест, так, что ли?
– Не торопись, Кир, жизнь покажет…
– А вдруг она, эта Таня, скандалить начнет, ментов вызовет, чего доброго? Или просто не захочет с нами спать, может, она вообще еще девственница?
– Вот святая простота! Балбес ты! Кто ж ее спрашивать-то будет? Захочет не захочет… девица не девица. Нет, Кир, не думаю. Что-то в ее глазах такое есть, именно женское. Нет, не девица. У нее и манеры все женские: кокетничает, глазками стреляет, на лице пуд косметики, юбчонка больно коротка, манера говорить. Даже если и девица – лиха беда начало. Все уговоры—разговоры возьму на себя. Если и они не помогут, коньячок есть, таблеточку можно подбросить клофелина. И куда она после этого денется? Так что, не дрейфь, Кир, все будет как надо. Сейчас подъедем к институту, – между прочим, она поступала в Институт железнодорожного транспорта, – встретим ее, сходим в какой-нибудь недорогой кабачок, покормим бывшую абитуриентку и будущую пассию. И ко мне, на Кутузовский. Да, я совсем забыл: если Нюша дома, скажем, что Таня, твоя дальняя родственница, нет, лучше сказать, что она твоя знакомая из другого города. Приехала, мол, на время, а у вас в доме ремонт, поэтому ты не можешь ее пригласить к себе. Правильно говорю? Или вместо ремонта придумай сам что хочешь.
– Нюша, ваша, кстати, прекрасно знает, что у нас никакого ремонта нет. И врать я не умею, – бурчал в ответ Кирилл.
– А за что я тебе плачу, Кир? Да еще баксами. Не умеешь врать – научим. Ладно-ладно, шучу. Поехали, время поджимает.