Глава 2
Коломино был одним из тех поселков, в котором, за малым исключением, жили крестьяне: пахари и ремесленники. Благодаря плодородной почве, минимальному уровню радиации и отсутствию аномалий Коломино считалось житницей средней полосы Атри. Здесь закупали пшеницу все поселки в округе, а иногда даже с диких земель арбы приходили, хотя откуда именно – тайна за семью печатями. Развитая инфраструктура торговли превратила захолустную деревушку в настоящий аграрный бизнес-центр. Дающие электричество дорогущие цацки типа «заряд-500» или «эла», которые жители белого периметра экономили, как воду в пустыне, здесь были подключены к уличным фонарным столбам, стоявшим через каждые десять метров, а улицы были вымощены брусчаткой. Люди тут пахали тяжело, целыми днями, без выходных и дневных перерывов, собирали четыре урожая в год, а потому имели полное право добираться до своих домов после изнурительной работы не в потемках и не увязая по колено в грязи. Коломинцы вообще не любили темноту и, хотя знали, что светящийся ночью поселок привлекает внимание тварей и разбойников с большой дороги, оставаться в темноте упрямо не желали.
Возможно, причиной было то, что развивающийся поселок давно стал для кое-кого лакомым куском и взамен на львиную долю собранного урожая тот обязывался обеспечить безопасность поселка суровой охраной? Мол, раз они столько на себя берут, пускай и думают, как отбивать городские стены от напасти всякой? Вполне возможно, ведь речь идет о бойцах группировки «Азамат», насильно впихнувшей им свои отряды для патрулирования территории. Дипломатией там и не пахло, никто из коломинцев не владел огнестрельным оружием, а те, кто имел древние двустволки, держали их на черный день, а потому и обсуждать детали двустороннего «бизнеса» с ними никто не собирался. Здесь, в Атри, бытовали те же негласные законы, что и на Большой земле: всегда найдутся охотники пособить нерасторопному бизнесмену за небольшое, но регулярное вознаграждение. Согласиться несложно, гораздо труднее потом избавиться от дармоедов-охранников, особенно если для этого нет под рукой внушительной дубинки.
Группировка «Азамат» возникла еще в шестидесятые и состояла в основном из беглецов с урановых рудников, повстанцев и прочих, кому удалось ускользнуть из цепких рук конвоира. Стало быть, из уголовников, а также детей и внуков уголовников. Сначала они кочевали с места на место, а потом осели на заброшенной лесопилке – на момент распада Союза это была самая дальняя точка индустриализма, с которой планировалось начать постройку новых поселений в глубинке Атри, далеко за стокилометровой отметкой. Но потом, с приходом девяностых, об освоении дальней полосы пришлось забыть, и лесопилка осталась невостребованной. Тут-то и приспел «Азамат», а Коломино оказалось географически в непосредственной к нему близости. Конечно, было глупо упустить такой шанс и не предложить (без права выбора, естественно) прибыльному поселку «крышу» взамен на «скромную» подать. И пахан предложил, а беззащитные крестьяне не смогли отказать. Так и получилось, что коломинчане добровольно сдали себя в рабство и, хоть с плеткой над ними никто не ходил и насилия к ним не применял, их личная свобода была весьма и весьма ограничена. Ни тебе выхода за пределы поселка, ни собственных сбережений – все в общак, ни посиделок в баре за полночь, ибо с похмела фермер будет работать хуже. Вдобавок каждый направляющийся в Коломино караван подлежал тщательной проверке – не оружие ли для народного восстания тайком переправляют давно облизывающиеся на поселок «монголы»?
Ибо те хоть и были группировкой в разы мощнее, с «Азаматом» открыто не враждовали, и не потому, что боялись, а потому, что невыгодно им это было. С севера лесопилка служила им хорошим прикрытием – там, среди разгула аномальных полей и радиационных очагов, пролегала единственная дорога на Ордынец, как раз через занятую «Азаматом» лесопилку. Стало быть, бывшие уголовники помимо воли служили «монголам» в качестве дальнего кордона, а посему и нападать на них смысла не было. А вот устроить заварушку в Коломино и как бы невзначай со своими хорошо вооруженными отрядами захватить поселок – это как раз самое то! И кивать тогда смело можно будет «азаматовцам», мол, видите, неспособны вы сдержать строптивых крестьян, так что подвиньтесь, будьте добры; а самим крестьянам пообещать, что подать их для нового господина будет мизерной, почти неощутимой.
Все это в «Азамате» хорошо понимали, а потому с большим недоверием относились к северному соседу. И за то, что служат для них живым заграждением, здорово недолюбливали они узкоглазых, пытающихся к тому же убедить всех, что они потомки императорского рода, а не обычных «урок» – нарушителей границ СССР, что были свезены сюда с восточных каталажек.
Добрался до поселка Кудесник только к полудню, не повстречав по пути ни одного враждебно настроенного существа. Порядок он знал – оружие нужно закидывать за спину еще на подходе к колючей проволоке, коей была по периметру ограждена граница поселка. А еще он знал, что не следует корчить рожи разглядывающему его с вышки снайперу, которому ведь все равно, по кому стрелять. Завалит и не поморщится даже.
Мычание волов, скрип телег и перекрикивания селян были слышны уже издали. Вчерашний ливень побил зерновые, залил поля, и, обходя владения, трудолюбивые пахари не могли с прискорбием не прощупывать нагнутые к земле, набухавшие жизнью колоски.
Кудесник остановился в двадцати метрах от «пирамиды» – блокпоста, который назвали так за пирамидальную форму, острым углом смотрящего на входящих в поселок и широкой стороной повернутого к главным воротам поселка. Суровость фортификаций деревушки не могла не вызывать трепета даже у самого бесстрашного и сумасбродного бродяги. Высокая спираль колючей проволоки в виде зубчатой ленты, к которой подведен ток. Траншеи для стрелков и блиндажи на внутренней стороне периметра, будто коломинчане и «азаматовцы» готовились отбивать атаку как минимум батальона пехоты. Узкая дорога от блокпоста к главным воротам, посредине которой были установлены столбы – чтобы въезжающая машина или караван лавировали между ними, подставляя бока снайперам. Две сторожевые вышки около главных ворот с теми же самыми снайперами, пулеметчиками за станковыми пулеметами Калашникова и дозорными с биноклями на шеях. Рядом с воротами стоит передом к блокпосту БТР с восемью бойцами – группой быстрого реагирования. И это все помимо бойцов, что курсируют взад вперед по деревянным мосткам вдоль высокого частокола – основного заграждения.
К тому же у «азаматовцев» не то что военной, элементарной стержневой дисциплины нет, они открывают огонь когда вздумается и по кому вздумается. А наличие серьезных фортификаций отбивает у возможного противника всякую охоту ответить им тем же. Неудивительно, что «монголы» не спешили прорывать оборону и брать деревушку штурмом – условия Атри делали ее почти неприступной крепостью.
Возле блокпоста стояли трое. Благодаря серым летчицким комбинезонам, доработанным кубаревскими жестянщиками до уровня средней степени защиты, с кевларовыми пластинами на груди, шее и в области паха, они напоминали роботов из старых фантастических фильмов. К слову, все «азаматовцы» выглядели одинаково. Все – в комбинезонах, с большими буквами «А» в кружке на кевларовой пластине с левой стороны груди и касках без забрала. Вместо последнего они надевали поверх каски очки сварщика, и это было верхом их моды.
– Кто такой? – сурово глядя исподлобья, сделал шаг вперед высокий, скуластый, лысый здоровяк с недельной щетиной на щеках, сведенными к переносице косматыми бровями и автоматом наперевес. Видимо, он был здесь главным. Двое остальных выглядели как обычные дворовые бандюки.
Кудесник остановился перед блокпостом и на секунду замешкался с ответом. То, что «азаматовцы» не в лучших отношениях с узкоглазыми, ему было, конечно, на руку, но вдруг у них дипломатический союз нарисовался, пока он в этих краях не бывал? Малаха-то далековато от сих мест. Верст двадцать напрямую будет, а до родного Корундова Озера так и все семьдесят. Может, ситуация поменялась, а я об этом ни сном ни духом? Что делать? Назвать себя другим ником? Можно, да вот только ежели разузнают, что неправдивым именем назвался, по головке не погладят. Уж лучше как есть, а там видно будет…
– Кудесник, – ответил бродяга.
– Михай! – окликнул кого-то старший. – Тут, кажись, Кудесник пожаловал. Ну-ка глянь.
Изнутри к смотровой щели блокпоста кто-то прильнул, сощурился, а затем скрипнули металлические двери и наружу, слегка прихрамывая на левую ногу, вышел бородатый, названый Михаем, «азаматовец».
– Он? – спросил первый.
– Да о-он, фраерок! – сверкая золотыми фиксами, протянул Михай. – Я ж базарил, сюды приковыляет! С тебя бутыль пшеничной, бугор!
– Чего тебе надо? – сморщился бугор, как только ему напомнили о проспоренном.
– Так мне бы это, к технику вашему, – повел плечом бродяга. – КИП проверить, барахлит.
Оба охранника переглянулись, и тот, что был назван Михаем, пренебрежительно сплюнул.
– Ага, как же, барахлит. На руке дохлого Хаима, – засмеялся он.
– Ты что натворил, лосось? – посерьезнел лицом первый. – Ты зачем их перемочил всех?
Кудесник терпеливо молчал, не сводя с них глаз.
– Знаешь, когда старина Айкар услыхал об этом, у него приступ случился, – понизив голос, поведал ему Михай. – Слёг хан Ордынский прочно. Говорят, может и не подняться уже. Так что, если разобраться, хорошее дело ты сделал, фраерок. А техник наш после вчерашнего немного не в форме, но если тебе срочняк нужно, то можешь попробовать его раскудорхать.
В Коломино Кудесник бывал не единожды, и каждый раз, когда он сюда приходил, что-то незримым образом менялось в этих вычурных избенках с замысловатой узорчатой резьбой на оконных ставнях, на мощенных ровным камнем улицах и, главным образом, в людях. Последний раз он был здесь в десятом месяце, попал как раз на четвертое жатвенное – праздник, почитаемый коломинчанами куда больше, чем Новый год. Все тогда были изрядно пьяны, даже охрана его особо не проверяла на входе. Старшина Симонов небывало расщедрился и за несчастные гроши выделил ему не комнатушку на постоялом дворе, а отдельную хату для потех с женщинами, необыкновенно пахнущими снопами хлебных злаков, свежескошенной травой и выпитой в непомерном количестве брагой.
А сейчас мужчины казались постаревшими лет на десять, выглядели так, будто жестокие рабовладельцы заставляли их работать и по ночам, чтоб не даром «заряды» на уличных фонарях тратились. Кое-кто из этих, тощих, до крайности изможденных, похожих на зомбарей, бесцельно бредущих с мотыгами и граблями на плече, узнавал Кудесника и молча кивал, вкладывая в приветственный жест немалые усилия. Странно, но за все то время, что бродяга шел главной улицей до здания сельсовета на другом краю поселка, женщин он не встретил ни одной. Белые косынки, которыми они покрывали головы, кое-где мелькали в полях, но даже там, что было для бродяги внове, чаще поблескивали на солнце покрытые испариной загорелые мужские спины. И лишь дети, как прежде, проносились мимо него, играя в догонялки или просто дразня друг друга.
Здание сельсовета ничем не отличалось от остальных изб. Такие же почерневшие бревна, такая же планировка на две-три небольшие комнаты, такие же перекошенные двери, да и глиняные горшки с кувшинами на плетеной оградке такие же, и деревянные колеса от телег, прислоненные к стене, и лежащая на земле сбруя – все как в обычном доме. Разве что немного больше значимости придавало крыльцо о двух опорных столбах, а серьезности – отсутствие вычурных ставен на окнах. Ну, как-никак администрация здесь заседает: поселковый председатель, бухгалтер и амбарник.
На крыльце стояли двое. Молодые, чубатые, они с нескрываемым высокомерием смотрели на приближающегося гостя и достаточно громко, так, чтобы он услышал, перекидывались догадками, мол, чего понадобилось этому «вольному упырю» в здешних краях. Молодые, они родились уже здесь, их родина – Атри, о другой они и знать не хотят. Мнят себя полноправными владыками атрийской земли, а всех прочих, вроде Кудесника, кто родился на Большой земле и сюда пришел либо деньжат подзаработать, либо чтоб дома не сидеть, считают пришельцами, посягающими на дары их земли.
– Я к Симонову, – сказал Кудесник, когда один из них, долговязый, плечистый, в новом, но изрядно потрепанном комбезе с нарисованной шариковой ручкой на кармане головой волка и названием группировки, преградил ему путь.
– Он сегодня не принимает, – переминаясь с ноги на ногу и как бы невзначай положив руки на болтающийся на груди автомат, ответил парень. – Что-то еще?
Бродяга впервые почувствовал, что сдерживаться ему, когда какой-нибудь малец, переступивший двадцатилетнюю черту, начинает вести себя подобным образом, становится все труднее. Куда приятнее было бы положить ладонь на затылок наглеца, потянуть на себя и, прежде чем тот поймет, что к чему, сломать об колено его длинный, узкий нос. А если и этого покажется мало, отправить его головой в удерживающий крыльцо столб, чтоб окрасил кровью ветхое дерево. Быть может, хоть тогда научится сморкач уважать старших. «Но нет, Кудесник, не в том ты положении, чтобы учить кого-то уму разуму, – успокаивал его внутренний голос. – Сейчас ты как петух, попавший в чужой курятник – не так кудахнешь, задерут до смерти. Так что спокойнее, друг, спокойнее».
– Мне нужно с ним поговорить, – сказал бродяга.
– О чем базарить-то хочешь? – выступил вперед второй охранник.
Наверное, он казался себе очень крутым, разговаривая с набитым соломой ртом – солому тут считали чем-то вроде жевательного табака, – и ехидно скаля почерневшие зубы. Для Кудесника же он был всего лишь очередным недоделком, возомнившим о себе черт-те что, а потому и отвечать ему было унизительно. Слишком мелки эти рыбешки, чтобы отчитываться перед ними…
– Кто это там? – послышался властный голос, и сизая сетчатая занавеска на окне слегка отодвинулась.
– Все нормально, Иван Степаныч, – не оглядываясь, ответил первый охранник. – Человек уже уходит. Правда, человек?
Занавеску отпустили, но за ней послышалось недовольное бормотание. Бойцы у крыльца переглянулись. Пронзительно заскрипели старые петли, в темные сени с несколькими стеллажами учетных книг проникло немного света, а затем на крыльцо вышел седовласый старик. Угрюмый и суровый сельский старшина в военной форме образца сороковых годов, заплатанных галифе и сморщенных заношенных сапогах. Говорили, будто Симонов когда-то был ротным в одной из тех частей, что зеков на рудниках охраняли, а в восьмидесятых дезертировал, ушел в глубь Атри и вернулся только через пять лет, когда Союз распался и бардак захлестнул не только Атри, а и всю страну.
– Пустите его, – приказал он, смерив Кудесника пристальным взглядом с ног до головы не меньше десяти раз.
– Иван Степаныч, вы же знаете порядок, – повернулся к нему один из «азаматовцев». – Смотрящий велел никого из залетных к вам не пускать без его разрешения.
– Так иди и попроси у него разрешение, если нужно! – рявкнул старшина.
– Но его нет сейчас в поселке, – виновато пожал плечами тот. – А если он прошнарит, что к вам кто-то приходил…
– Послушай, я ненадолго, – встрял Кудесник. – Никто не узнает, что я здесь был. Обещаю.
Кабинет старшины располагался в просторной, хорошо освещенной комнате с большим дубовым столом, заваленным учетными журналами и кипами бумаг, забитым доверху книжным шкафом, еще на подходе к которому Кудесник почуял запах витающей в воздухе книжной пыли. Сервант у стены, за стеклом которого равномерно припадали пылью хрустальные стопки, граненые стаканы и графин с дутым изображением грозди винограда, иконами в углу, старым, ржавым рукомойником и портретом Ленина, указывающего рукой с зажатой кепкой куда-то на восток…
Подобные интерьеры всегда вызывали у бродяги ощущение размеренной, устоявшейся жизни, совершенно не похожей на ту, которой жил он сам. Прийти сюда утром, растопить печь, слушать, как потрескивают сосновые дрова, и пересчитывать там что-то, пересматривать условия поставок, решать, как и с кем сотрудничать из соседних деревень, на худой конец зазвать амбарника Фомича и выписать ему по самое не балуй за то, что мыши столько зерна сожрали! Эх, это тебе не скитания от одного поселка к другому в поисках работы или приключений на свою задницу. Здесь ты нужный человек, здесь с тобой считаются и слово твое – закон.
– Совсем распоясались, черти! – прошипел Степаныч, кивнув Кудеснику на стул у стола, подошел к серванту, взял два стакана, прошел к своему рабочему месту и вытащил из тумбы начатую пятилитровую бутыль сивухи. – Каждый щенок тут за честь считает свои права качать. Паскудничают, ох паскудничают. Видал, баб совсем нет? Все по избам сидят, – бутыль с громким стуком опустилась на поверхность стола, – на девятом месяце. Рожать скоро будут, понимаешь? Эти, – старшина кивнул на окно, – решили популяцию поднять, ускорить появление следующего поколения. Кто не захотел – заставили, кто не замужем – сами делали, насильничали, понимаешь? Теперь все бабы, кроме бесплодных, на сносях, а эти стервецы говорят: от плана отстаем, и каждый день мне вот тут! – ударил себя старшина ладонью по затылку. – Некому головорезов, бл***, на цепь присадить.
– Да, в прошлый раз вас так не охраняли, – попытался посочувствовать бродяга.
– Охраняли! – эхом повторил Степаныч, вытаскивая затычку из узкого горлышка. – Да чтоб они в сырой земле другу друга холмики так охраняли! Ну да хрен с ними, давай за встречу.
Лучший в Атри самогон, как и зерно, и мука, производился именно здесь, в Коломино. Не было у него отвратного привкуса болотного зелья, не шел от него душок прелой коры кедра, и градусы соответствовали норме, не меньше пятидесяти. Обойти всю среднюю полосу – и только в здешней харчевне найдешь настоящий самогон, в других же поселках – лишь разбавленное по нескольку раз пойло, потерявшее и вкус, и крепость.
– Как зовут-то тебя, напомни, – закусывая горбушкой ржаного хлеба, спросил забывчивый на имена старшина.
– Кудесник, – ответил бродяга. Старшина спрашивал его об этом всякий раз, когда они садились пить сивуху. Тем не менее, сколько бы раз еще впредь тот ни спрашивал, бродяга так и не будет знать, как правильно ответить: назвать сначала свой ник или настоящее имя?
– Да что ты как пес, ей богу?! Не кличку же спрашаю! – вспылил Симонов, наливая вновь по полстакана себе и гостю. – Или ты по паспорту Кудесник?
– Звягинцев, Егор, из Корундова Озера я. – Бродяга знал: назови он сначала свое имя, и Степаныч по-любому сказал бы: «Ну это тебя так мать с отцом нарекли, а здесь как прозывают?» А если бы сказал все разом, Старшина не преминул бы упрекнуть, что тот молотит как с горячки.
– Вот, другое дело, – похвально кивнул старшина, потянувшись к Кудеснику, чтобы чокнуться. – Ну, давай, как говорится, чтоб нам людьми остаться. – И выпил, не закусывая. – Выкладывай, что там у тебя произошло.
– Честно говоря, мало что я понимаю, – бросив в рот кусок хлеба, сказал Кудесник. – Взялся позавчера утром провести группу «монголов» на место одно, за цацкой одной. И все нормально было, даже твари не часто нам по пути попадались. Добрались до «вагранки» за денек, взяли что нужно и уже назад возвращались, когда на опушке там, в шестьдесят восьмом квадрате… Не знаю, как это случилось, но когда я очнулся, они все мертвы были, причем так, будто их поезд сбил. Вообще чертовщина какая-то, они даже за оружие схватиться не успели, а ведь бойцы были опытные. А Хаим перед смертью отправил сообщение отцу, мол, Кудесник с катушек слетел, наши вещи взял, всех, в том числе своих маркеров, убил! Но не помню я ни хрена! К тому же один из них выжил, Махаоном кличут. Если он добрался до Ордынца и выложил все, что видел, и как я по их рюкзакам шнарил, – ну не оставлять же патроны и жрачку там! – и как цацку эту прикарманил, хан меня под землей теперь найдет…
– Да-а, – протянул старшина, склонил голову и почесал в затылке. – Это, конечно, залет крупный. Хан не простит, если там сын его был. А чего ты один не пошел за цацкой этой, зачем целую группу с собой поволок?
– «Чего!» – хмыкнул бродяга. – Стремно, бать, туда одному идти. Нам повезло, что за «вечной колонной» мы не встретили никого из параллельщиков, ведь их там обычно пруд пруди. Я когда был там последний раз, из пятнадцати человек вернулись только двое, да и то один от потери крови в Ванаварском госпитале Богу душу отдал. К тому же хан меня самого боялся отпустить, не шибко доверял. Думал, я «брошь» возьму и на периметр дерну, а там за небольшой кусок «живого кварца» меня не только через КПП-3 пропустят, но и на «вертушке» до аэропорта подкинут.
– Так это что же, ради «броши» все? – удивленно поползли вверх брови старшины. – Тю, а зачем далась она ему, хрень эта? Поспрашал бы тут кого, может, и так нашли бы. У торгаша в Каран-Яме точно должна быть, за копейки купил бы.
– Нет, он новую хотел, такую, чтоб только из «вагранки», чтоб светилась еще. Дочери, говорят, на свадьбу подарить собирался. Она и вправду штука красивая, хоть и бесполезная.
– Я тебе вот что скажу, – наливая по третьей, вдруг тише обычного заговорил старшина. – Не глупи, бродяга, если можешь пробраться на периметр – рви когти. Цацки какие-нибудь имеются в «нычке», чтоб армейцам отстегнуть? Ну так и катись ты отсюда к чертовой матери. «Брошь» за бугром можно продать за приличные деньги. Забудь об Атри! Ты ведь и сам знаешь – «монголы» сейчас укрепились, мощь постоянно наращивают. Здесь каждая вторая группировка у них на подхвате, все хотят с ними в союз вступить, в каждой деревне готовы им задницу лизать, и наша – не исключение. Я не могу ручаться, что никто из моих односельчан не стучится в эту самую минуту в хановы ворота. Ты же понимаешь, какая у нас напряженная ситуация – «азаматовцев» может подвинуть только хан, не решается просто пока еще. Так что подсобить ему в плане поимки того, кто убил его сына, здесь каждый горазд. Глядишь, и убедится в нашей преданности.
– Я никого не убивал, – возразил Кудесник. – Вы что, не верите мне? Как бы я мог их убить? Чем? По ним ведь не стреляли. Их просто переломали пополам, причем никто и курок спустить не успел.
– Тише, тише ты, – покосился старшина на окно. – Тут криком не поможешь. О гипнозе слыхал?
Кудесник прищурился, с недоверием посмотрел на старшину, но тот продолжил:
– Есть такие твари, шептуны, знаешь? Попали вы под их ментальный удар, вот и вырубило вас всех. А на тебе все замкнулось, и последствия зафиксированы. Докажи теперь, что ты не осел.
– Да знаю я, Иван Степаныч, не ребенок же. Думал я и про шептунов, и про меченосцев – не сходится ни хрена. Когда вы видели, чтобы они, поразив своим ментальным ударом людей, ломали бы их и просто так оставляли? Тем более одного вообще не тронули. Бред это, никакие там не шептуны были.
– Ну, тебе, разумеется, виднее. Но я настоятельно рекомендую: не теряй голову зазря. Можно долго скитаться по тайге анахоретом, но рано или поздно тебе придется зайти в какую-нибудь деревню переночевать, поесть или хабар скинуть. И кто знает, не возьмут ли тебя там под стражу и не стуканут ли хану – за должок или так, чтоб прислужиться? Так что… выбор у тебя, так сказать, не самый шикарный. Если нет никого, чтоб через Ущелье перевели, я могу человека посоветовать. Человек надежный, за пару цацек доведет до аэропорта…
Бродяга опустил голову и задумался. Не таким он представлял себе разговор со старшиной Симоновым, не таким. Вариант с уходом из Атри не хотелось считать окончательным. Кудесник не знал, на что надеялся, переступая порог здания сельсовета, но был твердо уверен: Степаныч, обычно помогавший таким, как он, дельным советом, обязательно подскажет, как миновать указатель на КПП-3. А тут вот как вышло…
Выбраться на Большую землю с теми цацками, что лежат в схроне под обломками давно разбившегося беспилотника, означало провести остаток жизни либо в роскоши, либо в тюрьме. Причем, если поступать обдуманно и не начинать скупать в Подмосковье особняки и не менять «ламбо» по паре на неделю, тюрьмы можно легко избежать. Но вот хотелось ли Кудеснику возвращаться в тот мир? Возможно, но не раньше, чем лет эдак через тридцать, когда на пенсию оформляться нужно будет, потому как на родине помирать всяко лучше, там и местечко должно остаться возле родителей, под березками, а не здесь, среди вечных сосен и болот.
Вышел из избы сельсовета Кудесник грустный. Он рассчитывал на чудо, но чуда не произошло. Надеялся, что старик посоветует что-нибудь дельное, но тот одним махом обрезал все его чаянья. Ступать на дикие земли и вправду небезопасно, слишком много там странного и неизведанного, слишком незаметна граница с параллельным миром. Возвращаться в белый периметр – все равно что из пятого класса перейти снова в первый, да и что там делать? Копеечные задания торговцев выполнять, чепуху всякую по аномалиям собирать и от зайцев отстреливаться? Перед вояками лебезить, чтоб не повязали и на урановые рудники не отправили? Нет уж, увольте. Тогда – что? Незыблемая средняя полоса, самая широкая площадь изведанной части Атри? Похоже, остается только она, родимая. Главное, это знать, с какими кланами не в тёрках «монголы». И тогда можно будет какое-то время перебиться. А там как карта ляжет.
– Порфирьич, – наклонившись к решетке, за которой спал, нависнув над столом, заваленным разнообразными электродеталями, человек, негромко позвал Кудесник.
Техник очнулся мгновенно. Глаза красные, капилляры вздуты, лицо небритое самое меньшее дней пять, и выглядел он так, будто компьютер в его голове завис на перезагрузке. Секунд двадцать, не мигая, всматривался он в наклонившегося к нему человека, пока его лицо не приняло более-менее осмысленное выражение.
– Кудесник, ты, что ли? – попытался угадать он, протерев глаза тыльной стороной ладоней.
– Под левой рукой, – кивнул ему бродяга, и тот сразу же поднял левую руку. Чертыхнулся, промямлил что-то неразборчивое и надел на нос очки.
– Ты в курсе последних новостей? – в лоб спросил техник, убедившись, что перед ним тот, кого он и предполагал здесь увидеть. – Ты теперь…
– Послушай, – перебил его Егор. – Мне всего-то КИП перепрошить. Сделаешь?
– Чей он? – покосился техник на протянутый через отверстие в решетке портативный компьютер.
– Какая разница? Купил на распродаже.
– Чей он, Кудесник? – не отступал Порфирьич, сдвинув к переносице брови.
– Хаима.
– Хрена! – тут же, будто только и готовился услышать это имя, выпалил атрийский компьютерный гений и тут же принялся нарезать круги по своей комнатушке, на стеллажах которой покоились целые поколения деталей, от ламп накаливания и кинескопов к старым советским телевизорам до современных микропроцессоров. – Хрена тебе, Кудесник! Не туда ты пришел! Вали отсюда вместе со своим КИПом, да побыстрее, и не вынуждай меня принимать меры.
От сухопарого лысоватого техника, имеющего некое сходство с тем актером, что играл Новосельцева в «Служебном романе», было, конечно, забавно слышать такого рода угрозы, но Кудеснику смеяться не хотелось. Если не удастся перепрошить КИП, бродяга окажется вне информационного пространства, а это ой как нежелательно.
– Хорошо, хорошо. – Он поспешил убрать КИП в карман и успокаивающе протянул вперед растопыренные пальцы. – Все, Порфирьич, забыли.
– Ну конечно, – продолжал причитать раздосадованный неприемлемым предложением техник, – тебе-то что? Порфирьич КИП перешьет, пропишет ник какой-нибудь заковыристый, так чтоб никто не допёр, что это Хаима комп был, а потом, если что – бац! – и кто же это такой помог нашему приятелю Кудеснику?! Ах да, это же ясно как божий день! В ближайшем ведь квадрате от гранкарьера только в Коломино есть техник, куда Кудесник, скорее всего, и подался. Так что же, пригласим Порфирьича на чай, потолкуем, спросим, за какой хабар он решил перепрошить бродяге компьютер, который принадлежал сыну хана Ордынского? Так вот я, – он ткнул указательным пальцем себя в грудь, – ни хрена не хочу, Кудесник, к ним попадать на чай. Так что будь добр, выметайся подобру-поздорову из моего подвала!
– Подожди, не кипятись, – успокаивал его Егор. – Я все понял, никто тебя приглашать на чай не будет, обещаю. Продать ты мне новый КИП можешь? У тебя ведь где-нибудь завалялась парочка, а?
– Катись ты к черту, понял?! – выпалил Порфирьич после секундного раздумья. – Только за то, что ты был здесь, меня уже могут к лошадям привязать и в обе стороны их пустить. Я не буду тебе ничем помогать, ни за какую цацку, понял? Никогда.
Покидая мрачный, сырой подвал, Егор Звягинцев решил, что сегодняшнюю дату, шестнадцатое июля две тысячи семнадцатого года, надо запомнить. И в календаре отметить, что это самый паршивый день за все семь лет, что он топчет территорию Атри. Может, ему было хуже, когда за ним гнался хищный зверь? Нет. Может, когда он попадал в карман-ловушку между двух смертельных аномалий? Нет. Ну так, может, когда он наступил на «пружину» и его, раскрутив за ногу, подбросило вверх метров на двадцать? Нет. Потому что в подобных случаях он вполне закономерно чувствовал близость смерти, с которой сам же и заигрывал. А сейчас ему предъявили обвинение, которое непременно повлечет за собой недоверие других бродяг и порицание жителей тех деревень, с которыми он поддерживал хорошие отношения. Это если не считать, что теперь его главный враг – самый мощный по боеспособности клан средней полосы.