Он поднялся. Уже в шубке и шляпке, глядя в осколок зеркальца, она поправляла на шее чёрную бархатку.

В её комнате была любовь, жила — любовь, — и не только её и к ней, семнадцатилетней: все эти альбомы, записки, пачули, спиритические сеансы, симпатические чернила, репетиторы, репетиции, маскирования в маркиз и вазелинение ресниц — но тут остановка: из глубокого колодца комода, из вороха бархаток, кораллов, вычесанных волос, бумажных цветов, на меня — глазами глядят!

Ему было тогда только двадцать лет, и он отличался высоким ростом, силой и имел очень легкомысленный и обольстительный вид, когда надевал свою красную рубашку, заламывал набок поярковую шляпу с бархатками и пряжками и выходил на торг, наигрывая на гармонии, покачиваясь и улыбаясь.

Он высоко поднимался надо лбом, а сзади вплотную доходил до длинной белой шеи, на которой красовалась чёрная бархатка с золотым крестиком и сердечком.

Она и в самом деле была похожа на восемнадцатилетнюю девушку со своей тонкой, гибкой фигурой, маленькой грудью и узкими бёдрами, в простом костюме из белой, чуть желтоватой шершавой кавказской материи, в простой английской соломенной шляпе с чёрной бархаткой.