Вот крыши изб, густо поросшие ярким мхом, вот знакомый старый столб с полустертой надписью (название деревни и число душ), вот журавль, ведро, чёрная грязь, белоногая баба.

Баба, нацепив на коромысло ведро, спешит убраться подобру-поздорову; вдогонку ей, как камни, летят побранки.

На деревне уже появлялись первые прохожие, бабы несли от колонки блестящие цинковые вёдра с водой, без коромысел — прямо в руках.

Любая мелочь вызывала у них бурный восторг: и лохматая лопоухая собачонка, что сидела у дороги и чесала лапой за ухом, а потом припустила за машиной, звонко лая, и коричневый бычок с белым пятном на боку, что спокойно пасся на пригорке, и остановившийся у парома грузовик, с которого бабы в разноцветных платках деловито сгружали корзинки, мешки, вёдра, и дедок в соломенной шляпе, подкручивающий детали старенького велосипеда, и...

Ну и, наконец, классика жанра — баба с пустыми вёдрами, которые обещают нам, что сегодня у нас ничего не получится, что «пусто будет».

У колодцев бабы гремели вёдрами.

Тогда наступала очередь толпы баб с вёдрами и тряпками.

— Вы поглядите: бабы с вёдрами понабежали, а водовозку найти не могут.