Вы здесь

Призраки дождя. Большая книга ужасов (сборник). Призраки приходят в дождь (Е. А. Усачева, 2014)

Призраки приходят в дождь

Глава первая

Сезон Цую

Дождь. Третий день. Окно размыло – и теперь везде вода. С утра лило стеной, сейчас моросит. Но все равно тоска.

Так и помереть недолго. Лежишь, смотришь в окно, думаешь о вечном. Или вечное думает о тебе. У этих японцев не разберешь.

Одежда влажная. Футболка, штаны, даже трусы. Волосы слиплись.

Дождь…

Из гостиницы они сегодня не выходили. И не пойдут. Что там, в этом болоте, делать? Приехали, называется…

На Токио опустился туман. Сезон сливовых дождей, сезон цую. Надо не забыть спросить, кто предложил поехать в Японию в конце июня. Почему этого нельзя было сделать раньше? Кажется, Миха! Утопить его на первом же рисовом поле. Подводник!

– Сань… ну, чего ты? – протянул со своей кровати Вадя.

Со своей кровати… смешно сказал. Номер шириной с кровать. Причем одну. А их здесь как бы две.

– Сань…

– Отвали, а? – вяло огрызнулся Санёк. – Все, считайте, что я утонул.

Санёк повернулся на бок. Ощущение, как будто в полной ванне соскользнул с бортика. Влажность сочетается с прохладой из кондиционера. Открываешь шкаф, и оттуда выходит ее величество Осень – дышит промозглостью и насморком. Из туалета тоже дышит. Словно они специально туда червяка сопливого посадили. Сидит теперь, копит сырость в порах, рождает плесень. Ночью проснешься, а тебя уже нет, осталась горка зеленого мха.

– Сань…

– Чего?

Сырая футболка неприятно облепила тело.

А дома тепло. Светит солнышко. Все зеленеет, птички поют… Здесь птиц нет, одни рыбы. И люди тоже – рыбы.

– А чего мы сегодня делаем?

Номер маленький, окно крошечное, под потолком. Смотреть в него не получается. Можно смотреть на него, а оттуда, как будто и нет прозрачной перегородки, льется стекло.

Топиться будем, блин! И так, что ли, непонятно?

– Конничива! О-гэнки дэс ка?[1]

На пороге Каору. Стоит, улыбается, кланяется. И чего он все время улыбается?

– Здорово, брат! – сорвался с кровати Вадя, но, не добежав до Каору, остановился.

Если бы мозги размягчило окончательно, он принялся бы Каору обнимать и жать руку. Но сейчас еще не вечер, чтобы совсем с ума сходить. Вовремя вспомнил, что японцы терпеть не могут панибратства. Обнимешь разок, а потом извиняться вспотеешь. Они здесь все обидчивые до чертиков.

При виде надвигающегося Вади Каору стал быстрее и мельче кланяться, словно воздух перед собой рубил. Не подпускал. Кинься Вадя на Санька с объятиями, Санёк бы тоже не обрадовался. Будут тут всякие тушки у него на шее висеть.

– Конничива! – повторил Каору, мягко округляя звуки, забавно растягивая гласные. – Как поживаете?

– Хреново поживаем, – пожаловался Санёк, спуская ноги с кровати. – Как вы в такой воде обитаете? У меня скоро жабры вырастут.

– Цую, – с благоговением протянул Каору и заулыбался, заставив свои щеки наехать на уши. – Дождь – хорошо. Много риса – хорошо. Аобаамэ – дождь, освежающий зелень молодой листвы.

– Значит, скоро прорастем! – Санёк бухнулся обратно на подушку. Прислушался, не капает ли на пол – матрас виделся большой губкой, наполненной водой. – А утром тоже этот самый обама был?

– Онукэ. Обыкновенный ливень. Для риса тоже хорошо.

– Ты чего пришел-то, Каору? – привычно суетился Вадя. – Дело какое?

У Вади нежный голос и огромные глаза. Людей он берет лаской, добивает ею же. Своим занудством может распилить не только буханку хлеба, но и железные поручни в метро. Вчера проверили – распилил. А все потому, что никто не спешил ему отвечать, на какую станцию они едут. Каору стоял далеко, а внятно выговорить хотя бы одно японское слово никто не мог.

– Дело, дело, – закивал Каору и снова заложил щеки за уши.

Улыбаются тут с большим удовольствием. Их рисом не корми – дай поулыбаться кому-нибудь. Но стоит отвернуться, лицо становится каменным. Культурная нация, силы экономят.

– Императорский сад собираться надо. Слива отцветает. Смотреть надо. Гортензия цветет. Смотреть надо.

– Гортензия! – выкрикнул Санёк, садясь.

Память даже не пыталась подкинуть картинку цветка с неприятным квакающим названием.

– Сань, ты чего? – испугался Вадя.

Который раз за сегодняшний день испугался. Что-то он пугливый. Это к дождю… Или к засухе?

– Вставать надо, – с укором посмотрел на гостей Каору, но губы тянул, соблюдая этикет.

– Надоело, – пробормотал Санёк. – Надоела мне твоя Япония, Каору! Третий день, а надоела! Хочется все послать к черту и наесться нормального черного хлеба.

Каору поклонился. Санёк подумал, что вот, если метнуть в него подушку, он так же будет стоять, изображая радость жизни? Или использует прием карате и забросит всех обратно в Россию? Или наконец-то обидится на их постоянное нытье и пошлет к местному черту?

– Япония – интересная страна. Ее надо полюбить, – пропел Каору и вынул из рукава календарик с видом горы.

Запасливый! Все-то у него есть. После календарика пойдет открытка, следом плакат, видеофильм, а там и сама Япония в красках и запахах.

– Дождь – хорошо. Но он закончится.

– Когда?

Перед Санькиными глазами был потолок. Идеально белый. Идеально ровный. Идеально…

– Завтра. – Каору поклонился. – Завтра мы идем в Восточный парк дворца императора.

Эти слова заставили Санька снова сесть. Даже вода из головы улетучилась.

– На что спорим? – Он поискал глазами – что бы такое заложить? Телевизор? Пульт от телевизора? Провод? Мыло в ванной? Полотенце? Полотенце – хорошая вещь, в дождь полезная…

– Не надо спорить, – мягко повел руками Каору. – Завтра дождь прекратится без спора.

– А сегодня чего? – завел свою шарманку Вадя. – Сань, делать-то чего будем?

– Вниз пойдем. Играть будем.

Вспомнился полутемный холл, выключенный свет в лобби-баре, выступающие из мрака черные кожаные кресла, низенькие столики…

– В прятки, что ли?

Санёк дернулся лечь, но выражение круглого лица Каору заставило отложить заезженное движение.

– В «Сто страшных историй» играть будем.

– Это как? – сделал осторожный шажок назад Вадя.

– Соберемся, будем истории рассказывать. Зажжем свечи. После каждой истории одну свечу будем гасить. Последнюю историю, самую страшную, расскажут в полутьме и погасят свет.

– Круто! – восхитился Санёк. – Девчонок позовем. Пускай повизжат.

Вадя сделал еще пару шагов назад. На этом комната закончилась.

– Я уже всех позвал, – доложил Каору. – И Алису-сан позвал. И… – запнулся, – Илю-сан тоже позвал. Сказали, придут.

Санёк поежился. Движения рождали неприятную зябкость, хотелось закутаться во что-нибудь большое и теплое. Но это было невозможно – все теплое при такой влажности превращалось в холодное и неуютное. От раздражения, что не может согреться, Санёк накинулся на Вадю.

– Чего стоишь, дятел? Видишь, человек ждет! Собирайся, давай!

Вадя дернулся туда-сюда, полез зачем-то под кровать, явив миру свой тощий зад.

– Мы подождем, подождем, – болванчиком закачался Каору. – Не торопись.

Санёк плюнул на идею со свитером и для тепла сложил на груди руки.

– Ну а ты вообще как? Крыша не протекла еще? – приступил он к светскому разговору.

Каору улыбнулся. Его круглое бесстрастное лицо превратилось от этой улыбки в наивное и как будто удивленное. Невысокий, пухлый. Черные короткие волосы зачесаны назад. От ходьбы и вечных кивков челка сползает на лоб и покачивается при каждом шаге. Белая футболка, мятый темный пиджак, синие джинсы. Ничего особенного, человек как человек. Дьявольски пластичный. Здорово танцует. Ему бы не с ними по городу носиться, а в танцзале тренироваться.

– Дождь – это хорошо, – поклонился Каору.

– Конечно, хорошо! – громко согласился Санёк. – Цунами тоже хорошо! Часто они у вас тут бывают?

– Часто, часто, – согласился Каору.

Санёк сощурился. Странная нация. Ну ладно, улыбаются. Ну ладно, старших уважают. А соглашаются-то постоянно с какого перепугу? Не хотят обидеть? И главное – они все время вместе. Толпой. Что на улице толпа, что в метро. Не протолкнешься.

– Ну, чего ты там закопался? – пнул по шевелящемуся заду Санёк.

– Я тапки потерял, – отозвался из-под кровати Вадя.

Что-то прошелестело по окну. Санёк и сам не ожидал, что вздрогнет. От этого еще больше испугался. По телу пробежали неприятные мурашки. И чувство появилось, словно он ждал вот такого подвоха: сейчас что-то произойдет, поэтому и испугался. Пугаются, когда знают, что может быть страшно. А Санёк знал, ждал: откуда-то кто-то должен был выйти. Или вылезти. Или влезть…

– Чего это у вас там? – прошептал Санёк.

За окном стояла морось. Но на мгновение Саньку показалось, что дождь старательно замазывает на стекле отпечаток ладони.

– Ветер. Высоко находимся, – изрек Каору и на мгновение расширил глаза.

Что-то это, вероятно, должно было означать. Но Санёк в тонкости мимики японцев не вникал и вникать не собирался, поэтому толкнул Вадьку, заставляя вылезти на свет и явить миру свою вытянутую физиономию, и грубо произнес:

– Пошли страшилки рассказывать!

Когда они выходили из номера в узкий коридор, по стеклу снова провели пятерней. Но этого уже никто не увидел.

За дверью их ждал сюрприз. Высокий тощий парень с длинными черными волосами, прядками, выкрашенными в коричневый цвет, и очень худым, резко очерченным лицом. Смотрел он не в пример всем остальным – сурово, даже как будто с недоверием. Взгляд исподлобья, губы недовольно поджаты. Вот-вот достанет киянку и с воплем кинется в бой.

Санёк под этим взглядом сломался первый.

– Конничива, – резко произнес он, неловко прижимая ладонь к груди.

Влажную ладонь к влажной футболке. Сердце бабахнуло. Лучше бы дома сидел, честное слово.

Лицо японца мгновенно переменилось. Он вдруг склонил голову, лукаво прищурил глаз и легко улыбнулся.

– Конничива! – взвизгнул он, выкидывая вверх ладонь.

Услышав визг, Вадя, уже почти вышедший из номера, бросился в него обратно. Каору тихонько засмеялся.

– Как я? – бурно зажестикулировал незнакомец, а потом быстро-быстро залопотал по-японски. Они с Каору сцепились руками, стукнулись плечами, обнялись.

– Конничива! – снова пропели у Саньки над ухом, заставив вздрогнуть.

Рядом с ним стояла смерть. В виде высокой японки в черном. Черные волосы собраны в два длинных хвоста. Черная жилетка, черные шорты, черные ботинки на высокой платформе. Черные гетры до колен, перетянутые несчетным количеством ремней. Через голову перекинута черная сумка, бряцает цепочка на замке, с пояса свисает еще пяток цепочек. На шее черное бархатное ожерелье с большим кольцом. Глаза – один сплошной белок с черной точкой зрачка.

Чистая смерть. Без вариантов.

Должно было пройти несколько тактов, несколько тяжелых ударов сердца, прежде чем сквозь парализующий страх дошло, что это линзы. Очень неудобные линзы.

Девушка смотрела не моргая. И улыбалась.

– Мать твою! – ахнул появившийся на пороге Вадя и снова грохнул дверью.

– Не бойтесь, не бойтесь, – замахал рукавом Каору. – Это Гайрайго!

– Конничива, – повторила девушка, кивнула и присела в легком реверансе.

Крашеный парень зажмурился, показав крепкие белые зубы, и что-то крикнул.

– А чего это у нее? – из-за двери подал голос Вадя.

В сердцах Санёк стукнул кулаком по тонкой перегородке – необязательно себя выставлять придурком перед хозяевами в чужой стране.

– Линзы это, выходи!

– Правда, что ли? – выглянул Вадя. Волосом черен, лицом бел – чистый японец.

Гайрайго кивала, не пытаясь издавать звуки. Ее приятель ржал, широко распахнув рот.

– Они извиняются, что испугали, – торопился Каору. – Это мои друзья. Они тоже участвовали в конкурсе, но ничего не выиграли. Это Хироси, а это его партнерша Гайрайго. Сложное имя, да?

– Сама она… сложная, – пробормотал Вадя, стеночкой пробирающийся из номера.

– Не хотела испугать, не хотела, – успокаивал Каору.

Гайрайго продемонстрировала ровный ряд зубов. Ой, лучше бы она это не делала.

– Гот, что ли? – кивнул в ее сторону Санёк.

– Они потом в клуб пойдут работать, – объяснил Каору. – А пока с нами поиграют.

– И как она не уплыла в своей бижутерии? – проворчал Санёк.

Тяжело было осознавать, что ты испугался. Как девчонка. Как Вадя, приравниваемый к девчонкам. Ну, ничего, он им такую страшилку забабахает. Сами испугаются.

– Дождь – хорошо, – заевшей пластинкой пропел Каору и заспешил по коридору.

За ним длинноногой цаплей выступал Хироси. Он все время строил рожицы – то супя брови, то показывая зубы, то жмуря глаза. Видать, был рад сегодняшнему дню. Санёк тоже был рад. Очень. И чем дальше – тем больше.

– Ви надёлго? – прошептали у Санька под боком.

Гайрайго шла на почтительном расстоянии и говорила еле слышно. Санёк знал, что она за ним идет, но все равно вздрогнул, словно со спины подкрался кто-то неизвестный и…

– На неделю, – буркнул Санёк, передергивая плечами, заставляя разбушевавшиеся мурашки отправиться куда подальше. И тут же встретился с вздернутой бровкой, прищуренным сумасшедшим глазом.

Вспомнил! Говорить надо – четко, смотреть – на собеседника. Масса условностей – как говорить, как стоять, как вести себя. Например, они очень уважают жизненное пространство. Никогда не будут говорить по телефону, если вокруг люди. Если чихают, никто не кинется желать здоровья. Даже в толпе они ухитряются идти, не задевая друг друга. Но при этом они всегда вместе. Коллективное сознание. Рис сеять в одиночку нельзя.

Вспомнив все это, Санёк решил показать воспитанность и разнообразить ответ.

– На неделю мы, – крикнул Санёк, боясь, что его не поймут. – Премировали. За хорошее выступление. А вы что танцуете?

– Данс, – закивала Гайрайго. – Кам!

– А где танцуете? – старательно поддерживал беседу Санёк.

О танцах он мог говорить часами. И танцевать. Точно! Вот почему скучно, они уже три дня не репетировали. Надо было ехать с выступлениями, а не просто так.

– Клаб.

Гайрайго была немногословна. Или не так хорошо говорила по-русски, чтобы свободно болтать. Или?.. Да черт с ним, с «или». Что он с ней, говорить, что ли, будет?

Но мысль о танце зацепила. Хотелось посмотреть. Хотелось самому выступить.

Лифт бесшумный. На первом этаже никого. Странная вещь. На улице не протолкнешься. Когда на перекрестке загорается зеленый свет, идет толпа на толпу. А в гостинице тишина и пустота. Даже на завтраке все сидят так, как будто их нет.

За дверями дождь. Тот самый… обама, освежающий зеленую листву. На диванах около лобби-бара девчонки. Заботливый администратор отгородил их от длинного коридора деревянной трехстворчатой черной ширмой.

– О! Какие люди! – протянула Шишкина, перегибаясь через низкую спинку дивана. Ее длинное лошадиное лицо в полумраке выглядело особенно неприятно. Светлые волосы коснулись пола. Специально распустила, чтобы покрасоваться. Сейчас ей Алиска вставит. – Что вы делали?

– Монстров мочили, – буркнул Санёк.

Девчонки захихикали. Дуры. Вцепились в слово «мочить» и стали кивать на окно.

Девчонки у них в танцевальном коллективе «Ласточка» – сила. Солистка – Юлька Шишкина, долговязая, лицо с крупными чертами – гордится своей длиннющей шевелюрой. Ей в затылок дышит Кристя Васильева, мечтает быть на месте Юльки. Ростом не вышла, и двигается она не так хорошо. А потом – у Юльки лицо запоминающееся, а Кристя – отвернешься, забудешь, с кем говорил. Даша Абрамова и тихая Анель Хусаитова – вторая и третья линии. Они ни с кем не спорят, просто танцуют. У Анель блестящие черные волосы, а у Дашки короткий ежик светлых волос. Алиса ее за это ругает – у танцовщицы должны быть длинные волосы, чтобы удобно было собирать в разные прически, но Дашка упрямится. Она и в танце такая же – упрямая, но без фантазий. Вот и сейчас – пришла, села, молчит, смотрит в пол. Муравейник.

– Гайрайго! – гортанно позвал Хироси, и японка с готовностью полезла в свою сумку.

Пока она стояла, опустив глаза, копаясь в своем портфеле, легким шелестом прошло обсуждение ее наряда. А потом японка выпрямилась. Улыбнулась. В руке связка свечей. Белых. Таких же, как и ее глаза.

Шишкина свалилась с дивана, дохлыми змеями за ней поползли волосы. Дашка с Кристи ахнули, а Хусеитова закусила губу.

– Чего орете? – ступил за ширму Вадя. – Это линзы!

Он по-деловому прошел вдоль диванов, устроился между девчонками, брезгливо отодвинув шишкинские волосы. Чистый король. Еще бы! Принес ценную информацию и всех спас. Но девчонок это не успокоило. Шишкина возмущенно цокала языком, смотрела оценивающе. Вслед за ней Абрамова тоже бросала осуждающие взгляды. Анелька с сожалением качала головой. Санёк довольно хмыкнул: наблюдать за их девчонками – одно удовольствие. В зоопарк ходить не надо.

– Гайрайго, проходи, садись, – покровительственно произнес Санёк. – Это наши девчонки. Дуры редкостные, но для игры сойдут.

Шишкина возмущенно фыркнула, пропуская мимо себя японку. Она села на самый краешек дивана напротив.

– Это Шишкина, краса и гордость «Ласточек», – представил солистку Санёк. Юлька демонстративно отвернулась. – Дальше Дашка, Кристя, Анелька, – показывал он специально не на тех. – А это победитель драконов Вадик, – кивнул он на соседа по номеру. – И я – солист Большого театра, звезда и все такое – Санёк.

Девчонки зааплодировали. Санёк поклонился. Гайрайго наградила его ужасающей улыбкой.

– Зажигалка у кого есть? – хмуро перебил представление Вадя, ловко переводя внимание на себя. Он отобрал у Хироси свечи и стал заполнять ими подсвечники. Треножники стояли за диванами, как будто здесь каждый вечер играли в «Поведай страшилку» или «Убей приятеля своим рассказом».

Освобожденный от дела Хироси с любопытством оглядел собравшихся. Шишкина кокетливо подобрала свои волосы и стала, как бы в рассеянности, заплетать кончики в косичку. А потом расплетать. Снова заплетать.

– А они тоже будут с нами играть? – громким шепотом спросила чернобровая Анель, глядя на лучезарно улыбающегося Хироси.

Парень был, конечно, потрясающий. То улыбался, то хмурился, то шерил рот в оскале, то морщил нос, то лукаво подмигивал.

– Будут, будут, – закивал Каору. – Один кайдан вы, один мы.

Санёк невольно хихикнул – за столько дней он еще не привык к его акценту! Выпевая каждое слово, он как будто добавлял ему дополнительно еще несколько значений. И вот уже простое «будут» превращалось в длинную змею, спустившую хвост с ветки баобаба.

– Кайдан – это такой зверек? – прошептала Анель, даже не пытаясь скрывать, что Хироси ей очень понравился. Она побледнела и вся как-то напряглась своими высокими скулами, широко распахнув от природы узкие глаза.

– Кайдан – история, – еще нежнее заулыбался Каору. И дальше заговорил так, как будто сам боялся обидеть Анель ответом: – Страшная история. Может быть, слышали? Кайдан.

– Вот сейчас и услышим! – громко произнесли от лифтов.

Девчонки тут же перестали перемигиваться и хихикать, сели ровно, Вадя стал серьезным, Шишкина спешно стала скручивать свои волосы в жгут, но не успела.

К диванам шла Алиса. Не шла, плыла. Королева, а по совместительству строгий тренер.

Санёк хмыкнул, отворачиваясь.

Все девчонки мечтают быть похожими на Алису. При ее появлении начинаются восторженные охи и ахи. Санёк с Вадей невольно перенимают манеру поведения руководителя – Ильи. На их лицах тут же появляется презрительное выражение. С таким сейчас к диванам и подходил Илья. В отличие от Алисы он невысок и крепок, поэтому с ней в пару никогда не вставал. Танцевал с девчонками. А Алиса… Алиса танцевала в другом клубе с другим партнером. В «Ласточках» только преподавала. Ну и немножко воспитывала. Например, Шишкину. Юльке вечно доставалось.

– Юлиана, сколько раз тебе говорить, что ходить с распущенными волосами – плохо! Дурной тон.

Алиса крепкой рукой наматывала гриву Шишкиной на ладонь. Глаза Шишкиной лезли на лоб, она даже рот распахнула, словно это могло спасти ее кудри. Не спасало. Алиса перехватила волосы в высокий хвост, щелкнула заколкой. Торчащие уши Шишкиной алели. Краснота поползла по щекам, скатилась по шее за пазуху. Красота. Хироси наградил умирающую от смущения Шишкину серией ужасающих гримас. Гайрайго посмотрела на нее немигающим взглядом.

Все, Шишкина, ты убита.

Каору уже вовсю кланялся подходящему Илье. По ходу докладывал:

– Завтра в десять надо выходить. Надо ехать во дворец.

– А дождь? – уточнил Илья.

– Нет дождя, – заверил Каору, прикладывая ладонь к груди. – Два дня. Но возьмите зонтики, лейкопластырь и пакеты с бутербродами. Ходить будем долго.

Санёк развалился на диване, закинув руки на спинку. Забавная страна. Если бы не дождь и масса условностей, она бы ему даже нравилась.

Он расслабился и пропустил удар. Илья перед ним оказался внезапно. Хорошо, под дых не врезал, только изобразил удар.

– Ну, чего ты лыбишься? – Илья навис над Саньком. – Будешь опять выпендриваться, оставим тебя дома!

– А я чего? – сразу закрылся Санёк. – Все же нормально.

– Пока – да, – со значением произнес Илья и отошел.

От этих слов по душе Санька поскреблась тревога. Он глянул на серость за окном. Нет, нет! Это не могло показаться! Там стоял человек. Невысокий японец, в серой шляпе и в сером пальто, с отвислой губой и морщинистыми щеками. Как же Санёк тогда сказал? Какое-то такое слово, которое через день уже и вспомнить не может.

– Зажигаем одиннадцать свечей, – таинственно произнес Каору и даже палец вверх поднял. – Нас одиннадцать. Будет одиннадцать кайданов.

– А обязательно страшные? – пискнула Анель, стараясь сесть так, чтобы быть напротив Хироси.

– Конечно, – щедро разрешил Каору.

– А русские можно? – спросила Шишкина, дергая лицом, чтобы ослабить сильно натянутые волосы.

Алиса посмотрела на нее с осуждением, и Шишкина перестала дергаться. Зато Хироси подарил ей букет улыбок, а Гайрайго – змеиный взгляд.

Щелкнула зажигалка. Огонек вырвался из кулака Каору. Девчонки наперебой заголосили, создавая очередь – каждая хотела зажечь свечу. Алиса села, закинув ногу за ногу. Шишкина присмирела, словно ей еще туже закрутили волосы. Анель придирчиво выбирала свечу, как будто от этого что-то зависело. Кристи с Дашкой кричали и лезли вперед, силой голоса выясняя, кто куда сядет. Каору кланялся. Хироси хихикал. И только Гайрайго переводила очумелый взгляд с одного иностранца на другого. Ей все это было странно. Им, впрочем, тоже.

Холл жадно впитывал звуки. Темнота набухала по углам. Дождь барабанил в стекло. Диваны, отделенные от остального мира загородкой, превратились в остров. Одинокий остров в Тихом океане. Дождь змеиными струйками сбегал со стекла, назойливо вырисовывал профили и силуэты.

Санёк отвернулся. Что это его сегодня так плющит?

– Может быть, Алиса-сан начнет? – склонился чуть ли не до колен Каору.

– Начинайте первые, я послушаю, – царским жестом отклонила предложение тренер.

– Иля-сан? – с неменьшим поклоном повернулся Каору к Илье.

– Вы, ребятишки, играйте, играйте. – Руководитель плотнее укоренился в кресле, доставая сотовый.

Каору снова поклонился. Хироси что-то быстро произнес. Каору хихикнул. Девчонки дежурно заулыбались.

– Тогда я начну. – Очередной поклон Каору был предназначен девчонкам. – Покажу, как надо. Потом будет ваш кайдан. Следом наш.

Он показывал руками, и Санёк невольно заметил, что сидят они на противоположных диванах. Японцы на одной стороне, они на другой. Так в рядочек и расселись.

– Хорошо? Ий?[2]

– Да иее уже некуда, – поторопил Вадя. – Начинай.

– Кайдан о писателе, – произнес Каору и придвинулся к стоящей у него за спиной свече в высоком треножнике.

Дрожащий яркий свет упал на него сверху, четче обозначив щеки, брови, нос, совершенно срезав подбородок.

Санёк нахмурился. Хотелось сказать что-нибудь смешное, чтобы засмеялись, чтобы ушла тревога. И наконец-то исчез призрак из-за высокого, залитого дождем окна.

Глава вторая

Воин Каннай

Слушать, как Каору старательно выговаривает сложные русские слова, было тяжело. От старания он то брови приподнимал, то встряхивал головой, прогоняя непослушную челку. Его мучения тянули за собой ненужные воспоминания вчерашнего дня, когда Каору, так же смешно поднимая брови, объяснял, что происходит…

Свечи трещали. Пламя над головой переводчика прыгало. Светлый день покинул закуток холла, выпустив из углов вечерние сумерки, которые тоже пришли послушать кайдан Каору.

– Один известный писатель сидел у себя дома и писал книгу о воине Каннай. Он уже давно писал, жена дважды звала его отдохнуть и даже занесла ему чашку чая. Писатель поднес чашку к губам, опустил глаза и увидел там лицо воина. Он хотел кинуть чашку, но руки не слушались его. Писатель закричал от страха. И тогда воин начал говорить. Однажды он так же в своей чашке чая увидел отражение самурая. Воин решил не обращать на это внимание и спокойно выпил чай. В конце дня самурай явился к нему домой. Воин сражался смело, но, как только его меч коснулся самурая, тот исчез. Вскоре к воину явились трое слуг самурая: слуги всегда мстят за своего хозяина. Снова завязался бой. Воин еще рассказывал свою историю, когда писатель заметил, что руки его поднимают чашку к губам. Сам не желая этого, он выпил чай. Через какое-то время к писателю пришел издатель, он хотел посмотреть рукопись. Жена ввела его в комнату. Писателя не было. На столе стояла полная чашка чая. В ней мелькнуло лицо писателя.

Каору легко приподнялся и дунул на свечу у себя над головой. Огонек порхнул и исчез. Потянулся вверх сизый дымок, закрутился спиралью, растворяясь в воздухе. Саньку показалось, что дымок, прежде чем пропасть, серым червяком прошелся по венам. От этого неприятно зачесались руки и ноги. Он глянул на Вадю. Тот сидел, приоткрыв рот. В руках бутылка воды. Собирался отпить, но, не донеся горлышко до рта, замер.

– Ой, – прошептала Анель. – Я теперь чай пить не смогу.

– А ты в чашку не смотри, – фыркнула Шишкина и, опомнившись, покосилась на Алису.

Та инспектировала качество лака на ногтях правой руки и качала ногой. Илья улыбался. Санёк тоже решил ограничиться улыбкой. Чего их комментариями баловать?

Японцы переглянулись. Хироси бросил короткое замечание и громко засмеялся. Шишкина восприняла это как вызов и сдвинулась на край дивана. Длинные ноги, сломанные в острых коленках, сократили расстояние между ней и японцами.

– Ну что же, теперь наша очередь. Ий?

– Осаки э до: зо[3], – пропел Хироси, лучезарно улыбаясь.

Анель недовольно хмыкнула. Шишкина сделала движение, как будто перекидывала распущенные волосы через плечо, но тут же опомнилась и помрачнела.

– Не тяни, – вздохнула Алиса.

– Давай уже, – поддакнул Санёк, чтобы прервать бесконечные игры в гляделки.

Заниматься этим девчонки могли часами. Перемигиваться и хихикать. А ему уже хотелось встать и походить, чтобы разогнать кровь. Долго еще эти страшилки будут продолжаться?

– В одном городе жила одна старушка, – начала Шишкина. – Родственников у нее не было. И в гости к ней никто никогда не приходил.

Юлька сделала выразительную паузу, чтобы все прониклись моментом. Хироси состроил трагическую мордочку: старушка одна – какая беда.

– Зато сама старушка каждую пятницу по вечерам отправлялась на кладбище. И подвозил ее обычно один и тот же таксист. Старушка бывала на кладбище до темноты, а потом возвращалась, и руки у нее порой бывали все в земле. И вот раз таксист ее подвез, высадил около кладбища. А ему всегда было интересно, чего это старушка на кладбище делает. Все ведь знали, что у нее никого никогда не было, не к кому на могилу ходить. Дождался он, когда старушка скроется, а сам кустами-кустами – за ней. Смотрит, а она подходит к свежей могиле и начинает ее раскапывать. Испугался водитель и обратно побежал. Подходит к машине, а старушка уже там сидит – руки в земле, а лицо все чем-то красным испачкано. «Бабушка, бабушка, – спрашивает водитель. – А что это ты на кладбище делала? Там же одни покойники!» Старушка и ответила: «А я их ем!»

На последнем слове Шишкина выкинула руку в сторону Хироси и резко наклонилась, заставив свой хвост мертвой селедкой сползти с дивана следом за хозяйкой. Хироси от испуга подлетел на месте и заверещал. Свеча за его спиной качнулась. Брызнул расплавленный парафин. Хироси запрыгал, очищая волосы, завыл. Гайрайго забормотала на одной ноте быстрые японские слова.

– Ну ты, Юлиана, как всегда, – вздохнула Алиса, меняя руку для созерцания.

Девчонки хихикали, поглядывали на Хироси. Он жмурился, собирая губы куриной гузкой. И без перевода было понятно, что он сейчас чувствует себя неуютно. Судя по лицу, собирался он за свою неловкость отомстить.

Санёк с тоской посмотрел в высокий потолок. Было скучно. Детская возня не радовала. По ребрам промаршировали противные мурашки. Они как будто вели затяжную войну, с мелкими перебежками, засадами в кустах и внезапными вылазками. От этого все время хотелось почесаться, чтобы разогнать их по местам, успокоить.

Девчонки завозились, толкая его бедрами. Усаживающаяся на диван Шишкина елозила задом, заставляя соседок двигаться. От этого постоянного движения в воздухе стояло легкое позвякивание. Словно кто-то из них принес колокольчики на жесткой ленте и зачем-то надел на руку или ногу. Теперь этот звон лез в уши. Как напоминание. Как предупреждение. Как предостережение.

– Гайрайго будет рассказывать, – быстро заговорил Каору, прислушиваясь к щебетанию подруги. – Это старый кайдан, вы его, наверное, не слышали.

– Девочки! – перекрыла шмелиное гудение Алиса.

Девчонки, которым рассказ японки был неинтересен, вовсю обсуждали Хироси и как он испугался Юлькиной истории. По всему выходило, что теперь у него в фаворе Шишкина. Юлька победно перекинула через плечо хвост и снова занялась косоплетением. Санёк отвернулся. На душе было муторно. Такое чувство, когда непонятно, что лучше – то ли лечь и умереть, то ли встать и побежать. Но, с другой стороны, ему казалось, что, пока они сидят здесь, пока гасят одну за другой свечи, ничего плохого не произойдет. Рассказы о страхах убивали страхи настоящие.

– Это кайдан о бакэнэке, мстительной кошке. Они обладают волшебными способностями, – переводил Каору щебетание Гайрайго.

Гайрайго села на краешек, развела руки и, глядя прямо перед собой, заговорила медленно-медленно, словами загоняя себя в транс. Еще она потихоньку раскачивалась. Но глаза не закрыла – они остались широко распахнутыми. Смотрела на Шишкину. Та пометалась по дивану, зажатая между Вадей и Анель. Но никто из них не спешил сдвинуться. Вадя жадно пил воду, делая вид, что его проблемы Шишкиной вообще не касаются.

– Жила одна женщина, и была у нее кошка, – заговорил Каору, коротко кивая на каждую реплику японки.

При этом он так немилосердно тянул гласные, что смысл каждой фразы доходил до слушателей не сразу, и от этого было только тревожней. А вдруг что-то не поймешь? А вдруг пропустишь? И что тогда? Тогда все? Переспросишь – засмеют. Уж что-что, а издеваться и подтрунивать в дружном танцевальном коллективе «Ласточка» умели как нигде.

– Эта кошка была особенной. У нее было два хвоста. Соседи советовали кошку выкинуть. У животного не может быть двух хвостов. Но женщина любила кошку и не давала ее в обиду. Тогда соседи стали закидывать кошку камнями, подсыпать отраву в еду. Кошка была очень умная и спасалась. Однажды кошку поймали и отнесли далеко в лес, но она вернулась. Хозяйка переживала за любимицу и пошла поговорить с соседями. Кошка побежала за ней. Соседский мальчишка кинул в кошку камень. Женщина загородила кошку собой. Камень попал в голову, и женщина умерла. Когда сбежались люди, то увидели, кошка сидит на груди убитой и пьет ее кровь. На пришедших кошка зашипела…

Гайрайго соскользнула с дивана на корточки и начала шипеть, клонясь то к одному слушателю, то к другому. Когда бесстрастное белое лицо с сумасшедшими глазами оказалось перед Дашкой с Кристиной, они заорали в голос. Илья добродушно засмеялся. Вскочивший Хироси ухватил Анель за руку, не давая ей убежать. Вадя сполз на пол да так и застыл, стоя на коленях. Алиса недовольно хмурилась.

– Какая глупая шутка, – проворчала она.

– Но это еще не все! – воскликнул Каору, прислушиваясь к словам приятельницы.

Они говорили почти параллельно: последнее слово Гайрайго совпадало с последним словом перевода. Получалось эхо. Очень неприятное эхо. Каору поднял палец, и все стали смотреть на него, забыв о Гайрайго. Японец огляделся, убедился, что его слушают, и важно кивнул. Рассказ продолжился:

– Кошка напилась крови своей хозяйки и убежала. Но с тех пор в деревне стали видеть призрак той женщины. Она ходила от дома к дому, а у ног ее бежала черная кошка с раздвоенным хвостом. И к какому бы дому они ни подходили, там кто-нибудь умирал. Кошку пытались убить, насылали на нее колдунью, но ничего не помогало. И вот однажды кошка пришла не одна, а с котятами. У них тоже были раздвоенные хвосты. Вся деревня вышла просить прощение у кошки и ее хозяйки. Кошка с котятами кинулись на людей и всех убили. Больше в этой деревне никто никогда не жил.

Повисла пауза. Гайрайго с торжественной улыбкой смотрела на слушателей, Даша с Кристиной сидели, вцепившись друг в друга. Вадя допивал воду. Шишкина громко икала. Хироси цвел стоваттной лампочкой. У Санька появилось желание взять один из треножников и шарахнуть неуемного японца по голове. Глядишь, он наконец-то улыбаться перестанет. Но тут лицо Хироси вытянулось. Замершим взглядом он смотрел поверх голов гостей. Все обернулись. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как свеча за спиной Алисы сама собой погасла.

Дашка с Кристиной заголосили. Анель залилась слезами. Вадя уронил бутылочку и тут же полез под диван ее доставать. По Санькиным венам поползли червячки тревоги. Чтобы прогнать зудящее чувство, он вскочил и подбежал к свече.

Вокруг нее поселился полумрак. Он обнимал тонкую ножку подсвечника, льнул к парафиновому столбику.

Откуда эта темень? Санёк глянул на окна. Туман мягко просочился сквозь стекла и пополз по залу. Резвыми щупальцами обхватил Санька за ноги. От лодыжек вверх стрельнуло холодом. Колени одеревенели.

– Санёк, ты чего?

Лицо Вади выплыло из серой пустоты, и с Санька словно сняли заморозку. По телу прокатился жар.

– Ничего, – хрипло отозвался он. – Ничего.

– Ой, ребятки, какие вы смешные! – Илья звонко хлопнул ладонями по коленям. – Что ж вы ерунды-то боитесь! Сейчас я вас рассмешу.

Гайрайго что-то коротко произнесла, на что Хироси состроил мрачную рожицу. Ни дать ни взять самурай перед боем.

– Следующий кайдан? – уточнил Каору.

Вот ведь японцы – во всем им подавай четкость.

– Следующий, – подтвердил Илья. – Готовы слушать?

Дашка с Кристи смотрели на него совиными выпученными глазами. Шишкина вела прицельную стрельбу в сторону Хироси. Напрасно! Он ушел в свою веселость и там топтался. Анель утонула в диване. Вадя хрустел пустой бутылкой.

Илья пересел на край кресла.

– Прочел я это в одной детской книжке, – весело подмигивая, начал руководитель. – Была она черная. Обложка бархатная. И каждая страница у нее тоже была черная.

– Какого же цвета были буквы? – с усмешкой спросила Алиса. Она сидела, обхватив переплетенными пальцами острое колено. – Что-то ты запутался.

– Нет! – торжественно произнес Илья, приподнимаясь. – Буквы были… золотые.

Возглас «вау», вырвавшийся у Хироси, поняли все без перевода.

– Ну и что же было в твоей книге? – не сдавалась Алиса.

Каждый раз, когда Илья пытался произвести на нее впечатление, Алиса заметно скучнела.

– А была там такая история…

Илья сделал паузу, с сомнением глядя на собеседников. Тишина стояла абсолютная. Только Анель хлюпала носом, успокаиваясь.

Санёк внимательно следил, чтобы никто не встал, не попытался подойти к свечам. Взгляд его невольно обратился к окну. Стекло было залито дождем. На улице – пусто.

– В одном темном-темном королевстве… – зловещим голосом начал Илья. – В темном-темном старом городе… На темной-темной заросшей лопухами улице… В темном-темном покосившемся доме… На темном-темном, запыленном этаже… В темной-темной квартире… В темной-претемной, ну, прямо совсем ничего не видно, комнате… – Он вдохнул побольше воздуха, словно впереди у него был еще длинный рассказ. Но вдруг резко сменил тон, заговорив быстро и весело: – Включился телевизор. Все проснулись, пошли в школу и на работу.

– Ха, ха, ха! – раскатилось звонкое эхо по гулкому холлу. – Зачет! – всхлипнула Алиса, вытирая слезу. Все с удивлением на нее уставились. – Отличная страшилка. Санёк, погаси свечу.

Санёк подорвался, как на пружине. Вскочил коленями на диван, перегнулся через мягкую спинку, протянул руку к свече. Он мог поклясться, что не успел коснуться пламени. Свеча погасла сама. На улице неприятно завыла-залаяла собака.

Играть только начали, а уже глюки пошли. Вот ведь черт!

– Сквозняк, наверное. – Алиса снова перекинула ногу на ногу. – Ну, давайте, кто у нас дальше? Наверное, очередь хозяев?

Санёк висел, перегнувшись через спинку дивана, и тупо смотрел на погасшую свечу. За спиной по-своему шебуршились японцы. Девчонки подозрительно затихли.

– Сань, ну, ты чего? – протянул Вадя.

– Ничего. – Рука с ощутимым сопротивлением согнулась, словно сустав в локте задеревенел. – Свечу, не видел, кто погасил?

– Ты, – с уверенностью ответил Вадя. – Забыл уже, что ли?

– Ну конечно я, – сполз со спинки Санёк и еще раз глянул на свою руку.

– Это дух, – прошептал Каору. Он вдруг оказался рядом.

– Какой еще дух? – отстранился Санёк.

– У каждого предмета есть свой дух. У огня тоже. Он решил помочь тебе и погасил свечу. Ничего страшного.

– Я и не испугался, – буркнул Санёк. – Дух так дух, – и глянул в окно. – А у дождя тоже дух?

– Везде и в каждом. Даже в падающей капле есть бог. Духи добры к людям. Их не надо бояться.

– Вот еще дело! – Санёк подпрыгнул на диване, демонстрируя независимость. Рядом с ним возмущенно зашипела Шишкина. Санёк бы и Юльке что-нибудь сказал, но тут встал Хироси, склонился к Анель, дернул ее за льняную свободную рубаху и быстро залопотал.

– Он расскажет историю о кимоно, отомстившем за свою хозяйку, – перевел Каору, возвращаясь на свое место.

– Это он у нее кимоно нашел, что ли? – изобразила презрение Шишкина.

– Кимоно, кимоно, – закивал Хироси, подпрыгивая на корточках около Анели, как мячик.

Легко у него это получалось. Санёк загляделся и пропустил, откуда на него пахнуло чем-то неприятно-тухлым, лицо обдало волной теплого воздуха. Словно он вдруг оказался на жарком летнем рынке, где полно народа, где от солнца лень шевелиться. Он завертел головой. Картинка была чересчур яркой, чтобы оказаться всего лишь его фантазией. И слишком уж это было похоже на правду. Ведь вчера…

А Каору уже вовсю переводил:

– Жил один бедный господин, звали его Соэцу, и была у него красавица жена, Тоёсига, но он не мог ее прокормить – денег совсем не было. И вот стали его родители ругать, что он неудачно женился, что есть девушки более достойные. И даже подыскали ему другую невесту, побогаче. Соэцу очень хотел другой жизни, поэтому он убил свою жену, а всем сказал, что она пропала. Через некоторое время Соэцу женился на богатой Оцую.

Санёк лениво следил за суетой девчонок. Середина дня, а он уже чувствовал себя разбитым, тянуло в сон. Девчонки раздражали. Это надо же быть такими дурами! И о чем они думают?

– Соэцу тосковал по своей прежней жене. Однажды он пришел в свой старый дом и увидел на полу кимоно Тоёсиги. Стоило ему подойти ближе, как кимоно ожило, облепило Соэцу и задушило его.

Голос смолк. Концовка была неожиданной, поэтому Санёк еще какое-то время просидел, прикрыв глаза, пытаясь представить всю ту бредятину, что им сейчас наговорили.

Первой опомнилась Шишкина.

– Все, что ли? – недовольно протянула она.

– Все, все! – закивал Каору и улыбнулся.

Девчонки замерли, ожидая подвоха. Даже Вадя изобразил на лице недовольство.

– И чего? – буркнул он, нервно взбалтывая в бутылке последние капли воды.

– И ничего, – раздраженно припечатала Шишкина. – Конец истории.

– Ни фига не страшно, – проворчал Вадя, вбуравливаясь задом в диван.

Японцы склонились друг к другу, переговариваясь. Хироси довольно потирал руки.

– Непонятно, что он так радуется, – прошептал Вадя. – Не страшно совсем было!

– Страна восходящего солнца! – отозвался Санёк. – У них тут все наоборот. Забыл?

Гайрайго пронзительно вскрикнула, откидываясь на спинку дивана. Все еще не успели понять, что произошло, как Алиса начала медленно вставать.

– Нет, ребятки, – произнесла она, движением руки заставляя Гайрайго утихомириться. – Это все не страшилки. От таких сказок не испугаешься.

Решительно вгоняя каблуки в пол, Алиса обошла диван.

– Вот, я же говорил! – торжественно произнес Вадя. – Сейчас мы их по-настоящему напугаем.

– Дайте-ка теперь я вас побалую.

Алиса сделала приглашающий жест, чтобы Каору начал переводить. Опомнившись, японец забормотал, прикладывая ладонь к груди.

– Я ведь не первый раз в Японии, – произнесла Алиса, гася свечу за Хироси. – В этой гостинице тоже не в первый раз. – Алиса продолжила обход диванов. – И не зря я сначала не хотела здесь селиться. Помните?

Анель испуганно закивала. Шишкина нахмурилась, вспоминая. Хироси изобразил на лице преувеличенное удивление – брови исчезли под челкой, кожа лба собралась некрасивой складкой.

Алиса шла, а за ней начинали тянуться огоньки оставшихся свечей. От этого дрожания становилось как будто темнее, отчетливее проступали погасшие свечи. Горящие смотрелись одинокими стражами порядка и света.

– Готовясь к поездке в этот раз, мы долго решали, что нам важнее – подешевле или поближе к центру. Ваши родители сами выбрали подешевле. Настало время рассказать подробности.

Алиса замолчала, прислушиваясь к бормотанию Каору. Она остановилась за спинкой дивана – девчонки были вынуждены вывернуть шеи, чтобы ее видеть.

– А чего, произошло что-то? – взволнованно спросил Вадя и оглянулся.

Никто на него не смотрел. Девчонки с болезненным вниманием тянулись к руководительнице.

– Произошло, – легко улыбнулась Алиса. – Год назад. Вы же знаете, что японцы очень любят истории о призраках. Эта как раз о них.

Санёк успел удивиться, с чего это Алиса решила, что они все знают. Но у тренера был слишком торжественный вид, чтобы сейчас начинать спорить. Ну, предположим, что они знают это.

– В прошлый раз я была здесь с другой группой. И поселились мы в этой гостинице. В одном номере постоянно тек кран. Это было очень странно для аккуратных японцев. Мы вызывали сантехника. Он приходил, чинил, но не успевал шагнуть за порог, как вода начинала капать опять. Особенно сильно она лилась по ночам. Девчонка, что жила там, никак не могла уснуть. Ей все слышалось, что это не капанье воды раздается из ванной, а шлепанье шагов по мокрому полу. «Топ, топ, топ».

Алиса сделала паузу, посмотрела на слушателей. Ей внимали. Никто и не думал отвлекаться.

– Спать стало невозможно, и девчонка ушла к подружкам. А утром обнаружила, что ее кровать насквозь мокрая. Словно там кто-то лежал, и с него постоянно текла вода. Мы стали спрашивать у администратора, в чем дело. Перед нами извинялись, предлагали заменить номер. А потом все-таки рассказали историю водяного призрака. Однажды к ним в гостиницу приехала пара, он и она. Молодожены. И вот как-то она ушла за покупками, а он остался в номере. Она возвращается, а он с другой, принимают ванну, воркуют о чем-то. Молодая жена так рассердилась, что утопила обоих, а потом и сама утопилась. С тех пор ее призрак стал бродить по гостинице, шлепать босыми ногами, лежать на постелях.

– А что бы она сделала, если бы та девчонка в номере осталась? – прошептала Кристина, с испугом глядя на Анель. Казашка вдруг мелко закивала и сдвинулась на самый краешек дивана, вся превратившись в слух. В кармане у нее что-то легонько звякнуло, железно поскреблось друг о друга.

– Говорили, что она дожидается, когда жертва войдет в ванную, и топит ее.

– А если не заходить в ванную? – не унималась Кристина.

– Ну да, – фыркнул Санёк. – Если у человека запор и он дал обет пять дней не мыться?

Шишкина возмущенно заерзала и показала кулак. Санёк в ее сторону даже не посмотрел. Вот еще, будет он на всякое отвлекаться.

– А как ту девочку звали? – внезапно задал вопрос Илья. – Ну, у которой в номере кран тек?

– Катя… – легко ответила Алиса. – Катя Павлова.

– А… – согласился Илья. – Помню.

Шишкина закивала. Санёк такой девчонки не знал, хоть и два года занимался в «Ласточках». Может, до него такая была?

Громко заговорил Хироси. Про него все как будто забыли. Но тут он вскочил. Глаза огромные, рот перекошен.

– Откуда вы знаете? – не так громко и не столь эмоционально перевел Каору.

– Знаю.

Алиса погасила свечу и, победно топая каблучками, пошла кругом дивана. И снова Саньку показалось, что в холле слишком темно. Одинокие огоньки, черные погасшие свечи… Ночь, что ли, наступила?

– Я слышал об этом! – произнес Хироси в переводе Каору и испуганно завертел головой. Словно сзади уже услышал зловещее топанье. Переводивший его Каору сидел с каменным лицом. – Так вот где это произошло! О том убийстве много писали. Оно прославило район Таито. Водяной призрак все еще убивает девушек? Столько времени прошло, а он все мстит. Есть верное заклинание против него. Надо зажмуриться, закрыть лицо руками и сказать: «Меня здесь нет!»

Проговорив все это, он сел, схватил Гайрайго за руку, что-то быстро ей сказал. Она отрицательно мотнула головой.

– Что это они? – удивился Илья.

– Хотят уйти, – перевел Каору. Он был бледен, в голосе появилось напряжение.

– С чего вдруг?

– Да боятся они, – протянул Санёк.

– Игра еще не закончилась, – с улыбкой заметила Алиса, по второму разу начав инспектировать свои ногти. – Не все свечи потушены.

Вадя то открывал, то закрывал рот, как будто собирался что-то сказать. Несчастная пластиковая бутылка скрипела в его ладонях.

– А давайте не будем доигрывать? – жалобно попросила Анель.

– Да! – поддержала ее соседка по номеру, Кристинка. – Пойдемте куда-нибудь. В парк! Хорошая идея! Мы вчера в нем были, а в музей не зашли. В музее можно от дождя спрятаться…

Каору не успел доперевести последние реплики, когда Хироси громко засмеялся. Он хохотал, запрокидываясь назад, звонко хлопая себя по коленям.

– Без шутки ни минутки, – прокомментировал странную веселость японца Санёк.

Хироси коротко крикнул и снова повалился на спину от хохота.

Анель в панике сунула ладонь в рот.

Гайрайго и Каору с недоумением уставились на приятеля. Хироси смеялся, падая на диван, болтал в воздухе ногами.

– Он сказал, что это все розыгрыш, – голосом беспристрастного робота сообщил Каору.

– Так и знал, что они врут, – процедил Санёк, чувствуя, как его медленно отпускает внезапно вцепившаяся в горло тревога. Вид радующегося японца встревожил. С чего вдруг японцу радоваться, если только он не совершил какой гадости.

– Да? – удивился Илья. – А я поверил.

– Это обман? – обрадовалась Шишкина.

– Ну… не знаю, не знаю… – решила растянуть удовольствие от победы Алиса.

Хироси гоготал, рухнув на бок. Гайрайго сидела, потупив глаза. Каору бледно улыбался.

– Так вы все выдумали! – наконец-то поняла Анель. – Ничего нет! Ой, а я так перепугалась! У нас в номере кран как раз капает.

– Вентиль надо нормально заворачивать, – проворчала Алиса и стала нервно вычищать несуществующую грязь из-под ногтей.

Развеселившиеся было девчонки снова испуганно притихли. Алиса не выдержала:

– Что вы на меня уставились? Мы играем, чтобы напугать друг друга, или собрались здесь сказки рассказывать?

– Все отлично! – Вадя гоготнул, резко свернул крышечку на бутылке и сделал скупой глоток.

Анель взволнованно глянула на девчонок и попыталась исправиться:

– Ой, а давайте я вам свою историю расскажу? Казахскую. Я ее от деда Алексея слышала.

Она сунула руку в карман. Что-то у нее там заскреблось. И Санёк понял, откуда шел этот странный звук, словно железочки перекатывали. На ладони Анель держала два медных шарика, они покачивались и, задевая друг о друга, позвякивали.

– Чего, такая же настоящая, как предыдущая? – с подозрением спросил Вадя.

– Такая же, такая же, ты слушай, – грубо перебила его Шишкина. Что-то ее волновало, она постоянно дергалась, ерзала на месте.

– Конечно, настоящая! – искренне возмутилась Анель и потрясла зажатыми в кулаке шариками. – У меня был известный дед, родной брат моей бабки. Походник. Эту историю дед принес с хребта Тар-Багатай.

– Тар… чего? – не унимался Вадя.

– По башке тебе тар, – злилась Шишкина.

– Тише, тише, – хлопнула в ладоши Алиса.

– Мой дед был известный поэт, – дрожащим от обиды голосом вскрикнула Анель. – Сарым Кудерин. Он у нас школу альпинизма организовал.

– Ну, хватит уже, – недовольно протянула Алиса и зевнула.

Анель шмыгнула носом.

– История на самом деле произошла. Мой дед с друзьями поднимался на хребет. – Анель на секунду замолчала, нахмурилась, поднесла звенящий кулак ко лбу. – Они тогда все были молоды и ничего не боялись! Но пришла ночь. В холодных палатках не уснуть. В темноте выли волки. Пришлось жечь костры, чтобы отпугнуть их… – С каждым новым предложением Анель начинала говорить громче, словно ее слушатели стали хуже слышать. – И вот, чтобы друзьям не было страшно, мой дед взял гитару и на ходу сочинил песню. В горах ходят легенды о Черном Альпинисте. Рассказывали, что это призрак разбившегося парня. Лезли на гору двое, были они в одной связке. Один оборвался, утянул за собой второго. Двоих веревка выдержать не могла, тогда один отрезал другого от страховки. Тот, что висел внизу, упал и разбился, а второй благополучно выбрался. С тех пор дух обиженного Черного Альпиниста бродит по всем-всем горам. Кому-то он помогает, кого-то затягивает в пропасть. Вот про этого Черного Альпиниста и была эта песня.

Анель вскочила, звякнула колокольчиками и вдруг начала петь. Звонкий голос трепетал, как огонек свечи, колокольчики сбивались с такта.

Альпинисты на площадке, продолжая трудный путь,

Собрались в своей палатке перед траверсом уснуть.

Она пела, пританцовывая, ритмично позвякивая, подтопывая. Она была чертовски пластична, эта Анелька. Без видимых усилий гнулась то в одну, то в другую сторону. Кулачок с зажатыми колокольчиками вертелся. Глухим стуком отзывались железные шарики.

Вот уже четыре года в ледяном своем гробу.

Клятву дал: людскому роду мстить за страшную судьбу.

Она еще стала прищелкивать и прихлопывать, так что у слушателей даже мысли не было прервать эту бесконечную песню. Завороженный ритмом Илья первым стал кивать головой. Потрясенный Каору молчал. Хироси поначалу еще улыбался, но чем дальше текла страшная история о встрече туристов с Черным Альпинистом, тем мрачнее становилось его лицо и тем сильнее и сильнее он начинал покачивать головой, словно соглашался с каждым тактом песни.

Ушбы[4] грозные вершины нависали позади.

Прямо вверх, на седловину, по стене вели следы.

Песня отзвучала. Последний раз жалобно перекатились железные шарики внутри стальной сферы. Анель скользнула на свое место.

– И чего? – шепотом спросила Кристинка.

– Они потом все погибли, – прошептала Анель. По щеке ее бежала быстрая слеза. – Все, кто слышал песню Сарыма. Дух Черного Альпиниста не простил им эту песню. Погибли они в разное время, в разных местах при нелепых обстоятельствах.

– А дед? – спросила Кристина, окончательно сраженная дополнением к песне.

– Дед тоже погиб. Во время восхождения на Чатын-Тау произошел обвал. Там, на Кавказе, даже плиту специальную положили в память о моем деде. Это было давно.

– Выжил только один, – теперь Анель было еле слышно. – Всегда один выживает, чтобы было кому рассказать о случившемся. Он сейчас древний старик, дед Алексей, известный археолог. А раньше тоже в походы ходил, с дедом дружил.

Каору закончил переводить. Повисла тишина. Санёк напряженно наблюдал за оставшимися пятью свечами. И вдруг среди тишины Вадя задал вопрос:

– Это чего, мы теперь все умрем, что ли?

Глава третья

Четыре свечи

Девчонки испуганно заозирались. Японцы сидели с серьезными лицами. Алиса выпрямилась и наконец оторвалась от своих ногтей – сжала кулаки.

– Вообще-то не должны, – пролепетала Анель. – Это ведь давно было. И песню эту часто поют.

– Ну да, – закивал Вадя. – Песню поют, а альпинисты все бьются и бьются.

– Ты чего, в горы собрался? – фыркнул Санёк.

– Погоди! – отпихнул его Вадя и придвинулся ближе к Анель. – Нам-то ты ее зачем спела?

– Я должна была вас напугать, – с искренним изумлением произнесла казашка.

– Ну да… – Вадя с треском сжал в ладонях пластиковую бутылку. – Напугать! Вы тут как будто все с крыш попрыгали. Вы либо пугаете, либо проклятья раздаете направо и налево! Разницу, чего, не чувствуете?

Бедная бутылка хрустела от немилосердного обращения. Вадя все сильнее и сильнее пытался закрутить крышку, сворачивая горлышко. Неприятный выходил звук. Очень неприятный.

Первым сломался Санёк. Коротким ударом он вогнал источник раздражения хозяину бутылки в грудь. Вадя поперхнулся воздухом и вытаращил глаза, пытаясь продышаться.

– Остынь! Все играют, а ты орешь, – с угрозой произнес Санёк и нежно улыбнулся Гайрайго. Японка в ответ расцвела добрейшей улыбкой.

– Вы еще подеритесь, – равнодушно, с заметным опозданием подал голос Илья.

Над диванами повисла тишина, только попискивали клавиши на телефоне у Ильи – игра была в самом разгаре. Даша, Кристина и Шишкина сцепились друг с другом руками. Оборону держали. Анель сидела отдельно на краешке дивана, теребила подол шорт, позвякивала бубенчиками. Японцы смотрели кто куда. Каору ждал, кто что скажет, чтобы начать переводить. Хироси развалился, сильно раскинув ноги, задвинув Гайрайго в угол. Японка продолжала нежно улыбаться. Белое лицо, белые сумасшедшие глаза, растянутые губы, а за ними как будто черные, не попадающие в свет зубы. Или их просто нет? Или они и на самом деле черные?

Никто не спешил заговорить первым, словно от того, чья история будет следующей, зависела его жизнь.

Первым оказался Хироси. Он оживился, поднял руку и под быстрое бормотание снова начал сползать с дивана.

– Он говорит, что хочет рассказать кайдан, – перевел Каору.

– На всех свечей не хватит, – заметил Илья, удовлетворенно покачивая головой – бой с тарелками шел удачно.

– Он не за себя расскажет, – торопился с переводом Каору.

И прежде, чем он закончил реплику, Хироси с напряженной улыбкой показал на Кристину. Васильева от такого внимания разулыбалась, словно ей приз выдали, высвободилась из захвата подруг. И чтобы не упустить награду, сразу согласно замотала башкой.

– Ой, ну подумаешь, – фыркнула Шишкина, демонстративно отодвигаясь.

– Он просит разрешения забрать твое место истории, – перевел Каору.

– Пускай сначала свечу потушит, – проворчала Шишкина.

Она выразительно посмотрела на последний со стороны японцев источник света. Хироси все понял. Неуклюже взобрался коленями на диван и дунул на трепетавшее пламя.

– «Так пойдет?» – спрашивает он, – перевел Каору.

Четыре свечи освещали затылки гостей и лица хозяев. От такого неровного освещения из-за спин японцев поднималась мгла. Она клубилась вместе с туманом, выдавая то призрачный силуэт мертвеца, то очертания нависшего сухого дерева.

– Он хочет рассказать про район Таито, – стал переводить быструю речь друга Каору. – Здесь действительно произошла одна неприятная история. В парке Уэно…

– Уэно… – повторил Хироси и стал показывать в сторону залитого дождем окна.

Саньку снова показалось, что за стеной воды кто-то стоит. Но он отвернулся. Если где-то кто-то кого-то ждет, то это его дело, не Санька.

– Уэно! – в третий раз произнес Хироси, вглядываясь в лица собеседников. Сам был серьезен, глаза сузил, губы поджал.

Санёк ждал, что японец сейчас рассмеется. Их предупреждали, что в Стране восходящего солнца все наоборот. Сузил глаза – ни фига не злится и не пытается напугать. Вот такое у них дурацкое веселье…

– Это старый парк, самый известный в городе. Ему сто сорок пять лет. Раньше парк принадлежал императорской семье.

Вадя солидно качал головой, словно понимал, что кроется за словосочетанием «императорская семья». Ничего он, конечно, не понимал. Ему что семья императора, что семья слонов, и те и другие любят на травке поваляться.

– Там все есть. Четыре музея есть, зоопарк есть, концертный зал. И даже институт есть, искусств. А еще в нашем районе есть старый-старый храм, Сэнсо-дзи, а рядом с ним древний квартал гейш. В этом-то квартале и жила Садако. Сто лет назад это было. Она жила в Асакуса и ходила в храм Сэнсо-дзи. – Для наглядности Хироси руками стал показывать, как все могло быть. – И туда же, в этот храм, ходил начинающий художник Ёкояма Тайкан.

Санёк зажмурился, мгновенно путаясь в сложных именах. Яма-дзи, парк, гейши… Чего он там упустил?

– Есть такой художник, – совсем другим тоном сообщил Каору, останавливая приятеля. – Очень известный. Где-то здесь его музей. Он в доме, где художник жил. – И повторил: – Очень известный. Его картины все знают.

– И куда переехал? – с недоверием спросил Илья, отрываясь от игры. Телефон в его руках недовольно попискивал.

– Никуда не переехал. Умер. Семьдесят лет как умер.

Илья с пониманием кивнул и вернулся к своим занятиям. Что ж, умер… бывает. Особенно в Японии.

Хироси немного подождал, ожидая, что еще скажет Илья, но тот больше не отвлекался, поэтому рассказ потек дальше.

– И вот художник заметил Садако. Очень она ему понравилась. И решил он написать ее портрет. Долго работал художник, но все у него не получалось. Тогда он попросил Садако попозировать ему. Встречались они как раз в парке Уэно. Через месяц у Тайкана портрет был готов. Но когда Садако увидела картину, то очень удивилась. Там не было ее. Там была нарисована снежная гора, а вокруг нее летела журавлиная стая. Один журавль вырвался вперед. Он летел, чуть приподняв голову. Очень красивая была картина. Но с Садако после того, как она увидела картину, что-то сделалось. Она вдруг загрустила, ушла в глубь парка и не вернулась. Тайкан искал ее повсюду. В квартале гейш ему сказали, что она пропала. В храм Садако тоже больше не заходила. Художник решил, что девушке не понравилась картина и она уехала.

– Вот дурак, – прошептал Вадя, прижимая к щеке бутылку.

– Он тосковал по Садако, – продолжил Каору. – Часто ходил в парк, сидел на том месте, где видел ее последний раз. И вот Тайкан дождался Садако. Однажды он увидел, как она шла по высокой траве. Тайкан стал звать ее, но девушка только махнула рукой и исчезла за деревьями. Художник побежал следом, но никого не нашел. С тех пор в парке Уэно стали часто видеть Садако. Она всегда словно плыла над травой – ног не было видно. Чтобы разгадать эту тайну, Тайкан сходил к прорицателю, и тот объяснил, что художник не девушку изобразил на своем портрете, а ее душу. И вот теперь, оставшись без души, Садако бродит в поиске замены. Ее ни в коем случае нельзя окликать. Если встретиться с ней взглядами, то она может забрать твою душу, и тогда уже ты будешь бродить по парку вместо нее.

– И что же, так ей никто своей души и не отдал? – тихо спросил Вадя.

Санёк от раздражения пнул его ногой:

– Если такой жалостливый, беги и спаси ее.

– Садако можно видеть в дождливую погоду, – уже от себя добавил Каору. – Она всегда ходит без зонтика. Длинные мокрые черные волосы облепляют ее тело.

Некстати в голову полезли кадры из фильма «Звонок». Какие-то они здесь все мокрые и с распущенными волосами.

– Ты все еще хочешь сходить в этот парк? – с усмешкой спросила Шишкина.

Кристинка мотнула головой – сначала отрицательно, потом утвердительно и тут же снова затрясла ею, отказываясь.

– Чего ты стесняешься? Может, у тебя две души? Заодно и проверим.

– А зачем он так поступил? – прошептала впечатлительная Анель.

– Он не хотел. Так получилось. Он был талантливый художник и очень любил Садако.

Гайрайго заговорила неожиданно. Она сидела в глубине дивана, не шевелилась, и про нее забыли. А тут вдруг восстала из небытия.

– Ханако! – воскликнула она. – Ханако!

И добавила еще несколько японских слов.

– Она говорит, что, если случится беда, надо звать Ханако, – перевел Каору.

Гайрайго замолчала, плотно сжав губы. Больше ничего добавлять она не собиралась.

– Это про то же самое? – уточнил Вадя.

– Ты чего, не понял? – толкнула его Шишкина. – Это уже другое!

– Но тогда у них будет еще одна история! – Вадя кивнул на крайнюю свечу, под которой сидел.

– Не все ли равно? – прошептала Кристина, шмыгнув носом.

– А как же свечи? – не унимался Вадя и с хрустом открыл бутылочку. Остатки воды в ней были уже подозрительно взбаламучены странной взвесью, но он все равно собрался ее пить – поднес горлышко к губам.

– Да иди ты со своими свечами!

Раздраженная Шишкина накинулась на Вадю. Бутылочка выкатилась у него из рук, разбрызгивая свое скудное содержимое по Вадиной одежде.

– Ну, блин! – взвился Вадя.

– Чего Ханако-то? – как ни в чем ни бывало спросила Шишкина.

– Ну, ты вообще что ли? – возмущался Вадя, горестно глядя на свои залитые штаны и футболку. Шишкина к нему даже головы не повернула.

– Ханако! – как заведенная повторила Гайрайго. И улыбнулась. Анель тихо охнула.

– Это известная легенда о школьном призраке, – взялся за объяснение Каору. – Ханако изнасиловали и убили. А потом спрятали тело в школьном туалете. И теперь она бродит по школам. Если в туалете громко крикнуть ее имя, она появится. Если ты ей понравишься, она будет помогать. А если нет – накинется и убьет.

– И как ей понравиться? – снова вклинился в разговор Вадя. – Каких она предпочитает? Невысоких шатенов? Или долговязых брюнетов?

Санёк пнул раньше, чем Вадя отпрыгнул.

– Эй! Аллё! – завопил Вадя.

Он завертелся, пытаясь разглядеть, оставила ли Санькина подошва на его заду отпечаток. Сердобольная Анель хлопнула его ладошкой по испачканному месту.

– Какого! – заверещал Вадя.

– Ой, держите меня! – захохотала Шишкина.

– Я тебе сейчас такого брюнета сделаю! – пообещал Санёк, показав Вадику кулак.

Японцы сидели притихшие, с тревогой поглядывали на возню гостей.

– А чего она! – обиженно вскрикнул Вадя.

– Слепцов! – утомленно произнесла Алиса. – Такой, как ты, понравится любой девушке. Утихомирься!

– Ну да! Вот так вызовешь, а она из тебя быстренько Черного Альпиниста сделает, – проворчал Вадя.

Анель отшатнулась.

– Слепцов! – звонко крикнула Алиса.

– Идиот, – прошипела Шишкина.

– Тупой, что ли? – кинулся на Вадю Санёк.

Слепцов шустрой змейкой запрыгнул на спинку дивана, резко отклонился назад. Подсвечник за его спиной закачался, плеснул расплавленный воск. Пламя на секунду повисло в воздухе, оторвавшись от фитилька. Серый дымок быстро растаял в темноте.

– Что вы творите?! – Алиса потянулась, чтобы стащить прыгающего по дивану Вадю на пол.

Японцы сидели застывшими статуями. Глаза их были широко распахнуты. Санёк успел мстительно подумать, что сейчас они этих японцев уделают. И без страшилок покажут, кто тут главный. Вон как вылупились, чистые совы.

– А чего? – отбрыкивался Вадя. – Я виноват, что ли? Виноват?

– Завянь!

Санёк скинул Вадю со спинки, придавив Шишкину. Юлиана брезгливо отодвинулась.

– Ну… все? – крикнула Алиса, и вдруг наступила тишина.

Оставшиеся три свечи выхватывали сидящих рядом Илью с Алисой, бледную Анель, Дашу Абрамову, сложившую руки на груди. Она сосредоточенно смотрела на мыски своих туфель, и, словно по мыслительному приказу, эти самые мыски шевелились. Японцы шушукались. На них это представление здорово подействовало.

– Может, вы устали? – приложил к груди руку Каору. – Может быть, время обеда?

– Осталось три свечи! – упрямо поджала губы Алиса. – Доиграем!

– Ну, чего ты? – тихо возразил Илья. – Смотри, мальчишки извелись.

– Извелись? Веселее потом будет в номере сидеть, – отрезала Алиса. – Слепцов! Раз ты такой веселый, напугай нас.

– Хватит нас пугать! – вскочила Даша. – Надоело!

Шишкина дернула ее обратно. Из глаз Абрамовой брызнули слезы.

– Ну… вот… – протянул Илья.

Юлиана лукаво сверкнула глазами и стала что-то шептать Дашке. Та поначалу отстранялась, а потом шмыгнула носом и заинтересованно заморгала.

– Что, все? – смерила своих подопечных презрительным взглядом Алиса. – Кто у нас следующий? И правда, пора закругляться.

– Слепцов следующий! – встрепенулась Шишкина. – А где он?

Вади не было. Санёк успел испугаться – куда это исчез сосед. То все рядом сидел, прыгал, мешал слушать, а то вдруг слева как будто пустота образовалась.

– Его Ханако к себе утащила, – зло прошептала Абрамова.

– Или он пошел водяному привидению жаловаться, – добавила Кристина.

– Не, – Илья зевнул, потягиваясь, – его Черный Альпинист к себе забрал.

– И забросил в парк, где он встретится с Садако, – подхватила Шишкина.

– Если он станет Садако, то интересно, кто будет следующей жертвой, – холодным ледоколом вклинилась в общее веселье Алиса. – У меня есть пара версий.

Девчонки принялись хихикать, поглядывая друг на друга. А потом дружно уставились на Шишкину.

– Да идите вы! – взмахнула рукой Юлиана. – Я в этот парк и не пойду. Нужно больно!

Но ее перебил Илья:

– А пойти тебе придется. Мы завтра в императорский дворец, а послезавтра в музей. Он как раз в этом парке. И я не уверен, что наш милый Каору согласится продержать солнечную погоду на два дня.

– Послезавтра дождь, – подтвердил Каору. – Завтра солнце. Но все равно зонтики возьмите. И бутерброды. А послезавтра только зонтики. Там хорошая столовая.

– Все на встречу с Садако! – торжественно заключил Илья.

От этих разговоров становилось тоскливо. В животе поселилась пустота.

– А давайте уже чего-нибудь поедим, – предложил Санёк.

– Да, действительно! – оживился Илья.

– А где Слепцов? – напомнила Шишкина.

– Не расходитесь! – крикнули из-за ширмы. – Вы хотели от меня страшилку!

Вадя шел к диванам, что-то протягивая на открытой ладони.

Санёк быстро перебрал в памяти вещи, которые видел у соседа. Телефон? Тюбик зубной пасты? Пульт от телевизора? Мыло? Скомканные носки? Что он такое может нести? Чем испугать?

– Вот, у меня часы!

Ах, часы… Сначала вспомнилось, а потом он их увидел. Кругляшок, заключенный в серебряную оправу. Пазы для браслета. Один погнут – никогда этим часам на руках уже не быть. Два бугорка регуляторов. Один большой – часы, минуты, дата. Второй черт знает для чего. Вадя нашел их вчера в урне около ресторана, и приятели весь вечер думали, зачем нужен второй регулятор, что он настраивает.

Словно прочитав его мысли, Вадя повернулся к Саньку.

– Вчера ты все спрашивал, зачем вторая кнопка! Теперь я знаю. Что? Съел?

Он сунул часы Саньку.

Бодрая секундная стрелка. Ленивая минутная. Мертвая часовая. Второе июля.

– Что? – буркнул Санёк, отодвигаясь. – Я тебе говорил, брось часы, может, они какие заразные. Вон, у тебя уже явные признаки бешенства.

– Ага! – радостно взвизгнул Вадя. – Это у вас сейчас бешенство будет. Потому что, смотрите!

Вадя побежал вдоль сидящих, каждому под нос подсовывая кругляшок.

– Смотрите, – азартно кричал он. – Стрелку видите? Видите?

Японцы не стали ждать, когда до них доберутся, они сами встали и с легким поклоном посмотрели в раскрытую ладонь. Каору с уважением – еще бы, техника, – Гайрайго с растерянной улыбкой, а Хироси с явным испугом. Он даже отшатнулся сразу после того, как бросил быстрый взгляд на Вадину находку, и коротко что-то произнес.

– Он спрашивает: «Откуда у вас часы»? – перевел Каору.

– Где взяли, там больше нет, – ответил Вадя, довольный реакцией зрителей. И как заправский фокусник стал поддергивать вверх рукава рубашки. – Так вот зачем эта вторая кнопка.

Осторожно, словно это был заводной механизм у бомбы, двумя пальцами он вытянул регулятор. Осторожно положил часы обратно на ладонь.

– Вот! – торжественно сообщил Вадя и снова понес часы по кругу.

Ничего в них не изменилось. Они все так же были круглы, оправа все так же была серебриста. Одно ушко для браслета погнуто. Три стрелки – быстрая, ленивая и мертвая. Санёк слегка наклонил голову, прислушиваясь – тикают. Может, не так громко, как у них в номере, но вполне себе живой организм. Японцы не вставали: сидели и ждали, что будет. Осторожными стали.

– Не увидели, да? – радовался Вадя. – Слепые! Вы видите, куда стрелка идет!

Тут уже с дивана сорвались все. Даже Илья протиснулся через острые девчачьи локти.

Секундная стрелка и правда резво бежала, но в обратную сторону. Покинув «двенадцать», она стала заваливаться назад, прошуршала мимо «одиннадцати», сбила «десять», оставила над собой «девять», мазнула «восемь» и «семь», качнулась над «шестью» и побрела в горку.

– Долго будешь так стоять? – услышал над собой Санёк.

Оказывается, все разошлись, а он все топтался на месте, изучая маршрут стрелки.

– Ничего особенного! – крикнула Шишкина, обиженная, что всеобщее внимание снова ее покинуло. – Где же история?

– А историй не будет. – Вадя презрительно скривился, словно перед ним сидели не его друзья из танцевального коллектива «Ласточки», а заклятые враги. – Будет только энд, но без хеппи. Я поставил эти часы на два ночи. Тут есть специальная стрелка. И сейчас от этого времени они идут назад. В два часа ночи для всех нас случится конец света. А чтобы никто не подумал повернуть часы обратно…

Он присел, положил часы на пол, взмахнул рукой.

Звон, хруст стекла. Запрыгали между диванами резвые шестеренки.

– Молоток-то ты где взял? – первым пришел в себя Илья.

– Там, около окна, был. Что-то по-японски, а под стеклом – он.

Шестеренки все еще прыгали по полу, вертелись.

На японцев напал столбняк. Все трое сидели с вытаращенными глазами и отвисшими челюстями. Гайрайго забыла про улыбки.

– Ну ты придурок, – прошептала Шишкина.

Анель поджимала ноги – прямо перед ней совершала свой танец смерти последняя деталька из хронометра.

Часы было жалко. Они казались и правда необычными. Теперь ничего необычного в них не было. Стекло, покореженная оправа и шестеренки.

– Все, – вытер о штаны вспотевшую ладонь Вадя. – Можете начинать звонить своим мамочкам и прощаться. У вас осталось пять часов.

– Ай! – совсем по-русски вскрикнул Хироси и заговорил, заговорил, яростно жестикулируя.

– Он спрашивает, можно ли этому верить? – дрожащим голосом перевел Каору. – Он спрашивает, зачем это сделано?

– Можно верить.

С высоко поднятой головой Вадя дошел до своего места на диване, подхватил брошенную пустую бутылку, брякнулся между Саньком и Шишкиной.

– Чего? Совсем, что ли? – зашипела на него Кристина.

– Это игра! – развел руками Вадя. И тут же от избытка чувств подскочил на месте, заставив соседей подпрыгивать на диване вместе с ним.

За спиной Алисы горела свеча, поэтому было хорошо видно, как тренер медленно наполнялась раздражением. Она нервно постукивала ноготками по подлокотнику. Так и представлялось – она встает и со всего размаху впивается ими в лицо довольного Вади.

Дожидаться этого момента Вадя не стал. По-девчачьи, снизу вверх, через голову запустил в свечу молотком. Железный треножник с грохотом покатился по полу, врезался в ширму. Эхом разнесся металлический звон упавшего молотка. Лицо Алисы из раздраженного мгновенно превратилось в испуганное – молоток пролетел над ее плечом.

– Слепцов! Ты где находишься? – заорала Алиса. – Ты что себе позволяешь? А если бы ты разбил что-нибудь? Сейчас сюда прибегут! Объясняться придется! Деньги платить!

– Это теперь неважно! – отмахнулся Вадя, снова устраиваясь на диване. – Теперь уже все неважно.

– Больной? – коротко прокомментировала падение свечи Шишкина. – На всю голову!

Каору стоял около Алисы и коротко кланялся.

– Ничего, ничего, – шептал он. – Это нестрашно. Это бывает. Никакого ущерба.

Лицо Алисы пошло красным пятнами. Будь это на тренировке дома, она бы уже испепелила Слепцова, разорвала бы его на кусочки.

Каору все кланялся и кланялся:

– Молоток на место положить надо. Это на случай землетрясений и тайфунов. Если надо через окно выйти.

– Ага, – не выдержал Санёк, – с тридцатого этажа!

– Сань! – осторожно напомнил о себе Илья.

– Это правда, да? – У Анель глаза снова были на мокром месте. – Слепцов!

– Чушь какая! – прошипела Абрамова.

Японцы негромко шушукались, Хироси тыкал в разбитые часы.

– Сейчас какую-нибудь примету приплетут, – поморщился Санёк. – Ты, Слепец, прежде чем что-то делать, хоть бы книжки почитал. Может, для них разбитые часы – смертный грех. Сейчас как посадят тебя на ростки бамбука, и через пару часов будешь уже нанизан на травинку.

– Ничего, без книг обойдемся! – нервно бормотал Вадя. – Ничего, – подбадривал он сам себя. – Это будет получше, чем призрак в парке. Я вам про этих призраков могу вагон всего напридумывать. А тут – чистая правда! Все видели! Стрелка назад шла. А я перед этим часовую подкрутил. Так что все в ажуре. Пугайтесь! Чего вылупилась? – накинулся он на Кристину. – Свою историю придумать не смогла, стало завидно? Ну, давай, давай, расскажи что-нибудь! Ага! Слабо? – Он оглядел собравшихся. – Ну что! Хорошую я вам байку из склепа рассказал?

– Дурацкую!

Шишкина вскочила. Длинный хвост полыхнул темнотой. Она вплотную подошла к японцам, так что Хироси с Гайрайго одновременно отодвинулись к спинке дивана.

– За нами еще две истории остались, – показала она им два пальца. – Две! Я вот за нее расскажу!

Она кивнула себе за спину и, вышагивая, как цапля, прошествовала вдоль дивана.

Из должников по историям остались только Абрамова и Санёк. Увлекшись страшилками, Санёк и забыл, что от него тоже что-то ждут. Всего было так много, что он потерял счет. Шишкина напомнила. И он мысленно заметался. Никогда не был мастером рассказывать байки, врать и приукрашать. Даже на уроках отвечал только то, что написано в учебнике или тетради, без отсебятины. А тут – целый рассказ. Что же он придумает? Не про детский же сад рассказывать, где остались Красные Руки и Черные Зубы, Восставшие покойники и Зеленые сопли. Все эти писающие котята, клацающие челюсти, туфли с булавками казались ему слишком легковесными рядом с настоящими историями, которые сейчас рассказывались. Что придумать? Чем удивить? Это же японцы сочинили про Годзиллу и призрак из колодца, у них водяные девы и кошки с раздвоенным хвостом. А у них только Вий да упыри…

Санёк снова глянул в окно. Вода струилась по стеклу, словно всю гостиницу опустили в огромный бассейн, а потом вынули – и вот теперь она обтекает. Показалось, что на мгновение к стеклу приблизился призрачный силуэт и тут же отошел. Отпечаталась пятерня. Стала неприятно давить стоящая слишком близко перегородка. Не хватало воздуха, не хватало пространства. Взгляд постоянно упирался во что-то – в угол, стену или стекло. Хоть бы одна форточка! Вот ведь японцы, им лишь бы от мира отгородиться, спрятаться, запереться в своем домике.

Шишкина решительно сдернула с волос резиночку и, хрустя деталями от часов, потопала к свече, что как раз торчала у Даши за спиной. Сильно склонилась к огню. Распущенные волосы обрамляли лицо, занавеской отгородив свет от остальных – казалось, Шишкина вот-вот вспыхнет.

– Юля! Подбери волосы, – предупредила Алиса.

– История на самом деле простая, – тихо начала она, пропуская реплику тренера мимо ушей.

Ее голос время от времени перекрывал быстрый шепоток Каору. Он постоянно кланялся и смущенно улыбался, как бы извиняясь, что вклинивается в рассказ.

– Перед тем как поехать в Японию, я прочитала одну книгу. Называется «Кухня Дьявола». Она рассказывает о том, какие эксперименты японские ученые проводили над людьми во время Второй мировой войны. Хотели на Россию бомбу сбросить, чтобы всех заразить чумой.

Каору несколько мгновений сидел, вслушиваясь в то, что говорила Юлька. Лицо его было сосредоточенное. Шишкина ждала, когда он начнет переводить. Но Каору тянул. Хироси коротко спросил. Каору не ответил. Гайрайго перестала улыбаться.

– Моримура! – произнес Хироси, и Каору резко повернулся к нему. Они заговорили, перебивая друг друга. Лицо Хироси помрачнело.

– Продолжайте, – тихо попросил Каору. – Мы знаем этот труд Моримура Сэйити. Японцы не всегда были правы в том, что делали.

– Это он о чем? – засуетился Вадя, придвигаясь ближе к Саньку.

– Да слушай ты, – отпихнул его Санёк, которого сейчас больше волновало, что произойдет после того, как Шишкина закончит свой душещипательный рассказ про очередную бабушку.

– Бомбу они сбросить не успели. Война закончилась, – снова заговорила Шишкина.

Вадя все никак не мог успокоиться:

– Это какая война? Русско-японская?

– Сам ты – японская, – пихнул его Санёк. – Первая мировая.

– Сань! Ну, ты чего? – Илья устало потер глаза, откладывая телефон. – Какая Первая?

– Это когда Ленин пришел к власти, – блеснула интеллектом Кристинка.

– Народ! Аллё! О чем вы? – Алиса снова пошла пятнами. – Что за каша? Конец Второй мировой войны. Тысяча девятьсот сорок пятый. Американцы сбросили на Японию атомную бомбу.

– Во, я же говорю – русско-японская, – подвел итог Вадя.

Илья коснулся экрана своего телефона, возобновляя игру.

– Давай, Юля, чего у тебя там, на кухне? – пробормотал он, понимая, что никому ничего уже объяснить нельзя.

– Или русско-финская? – громко прошептал Вадя, склонившись к Саньку.

– Да иди ты! – замахал руками Санёк. – Русско-шведская. Когда Петр Первый был.

– Так бы и сказали, – удовлетворился Вадя. – Шишкина! Чего застыла? Вещай, давай!

Юлька не торопилась прерывать спор. Для нее было важно, чтобы все прониклись моментом, чтобы подготовились – сейчас будет страшно.

– Когда японским ученым не дали сбросить бомбу с чумой, они стали изобретать луч смерти. Зачем проводить страшные многолетние войны? Достаточно навести пушку, выпустить луч смерти, и все умрут. Они долго экспериментировали с разными излучателями, и вот наконец придумали. Это было невероятно просто. Даже пушки не понадобилось. Луч смерти помещался в обыкновенную лампочку. И стрелять из нее не надо было. Вкручиваешь в люстру, зажигаешь свет, и она начинает работать – через минуту все в комнате мертвы. Только у этого луча смерти была одна особенность – умершие не сразу понимали, что они умерли. Так же ходили, так же говорили, так же общались друг с другом. Много таких лампочек успели наделать и до времени складывали все в тайном месте. Но вот выяснилось, что одна коробка с лампочками была отправлена не туда. Хотели ее военным послать, а увезли в магазин. В магазине лампочки быстро раскупили – уж больно они ярко и хорошо горели. И вот засияли лампочки с лучом смерти в домах и школах, больницах и магазинах. И целый город умер. Только люди не знали, что умерли, потому что так же ходили и разговаривали друг с другом. Эти лампочки до сих пор горят. Может быть, даже здесь, в Токио. В нашем отеле. Вы заметили, что на завтраке всегда очень светло? В ресторане яркие хорошие лампочки.

Еще никто не успел осознать, что услышал, а Шишкина уже легко дунула, гася свечу.

Глава четвертая

Тот, кто стоит за стеклом

В первую секунду всем показалось, что и вторая свеча тоже погасла. Закуток погрузился в кромешную тьму, но потом оставшийся яркий солдатик света стал разгонять непроглядность. Сначала несмело, а потом все уверенней и уверенней, как будто отвоевывал право всех свечей мира гореть ярко, во всю силу.

Японцы смотрели на плывущую в сумерках Шишкину, как на богиню.

– И чего? – возмутился Вадя. – Прикол-то в чем?

– У тебя в номере лампочка какая? – с явным презрением спросила Абрамова, которая вдруг подключилась к игре.

– Круглая, – отозвался Вадя.

– Вот то-то и оно, что круглая. Ты последнее время себя как чувствуешь?

– Знаешь, Абрамова! – Вадя заскрипел диваном. – Последнее время я себя особенно хорошо чувствую.

– А знаешь почему? – заскрипела диваном ему навстречу Абрамова.

– Почему?

Вадя замер, ожидая ответа.

Санёк успел подумать, что стоило хотя бы из мужской солидарности предупредить соседа, чтобы он не препирался с Дашкой. Но, с другой стороны, дураков все же лучше лечить сразу, а не по частям. Пускай получит по полной программе. Реанимацией заняться можно будет в номере.

– Потому что ты покойник! – торжественно произнесла Абрамова.

Диван взвизгнул под Вадей.

– Сама ты покойник, – запоздало воскликнул Вадя, хватая себя за коленки.

Притихших японцев накрыло – они сидели тремя совами, забыв о своей дурацкой манере кланяться. Это было хорошо. Как дополнительный бонус к проигранной русско-японской кампании. Пускай знают, как отвоевывать у нас Порт-Артур.

– Мы приносим свои извинения, – забормотал Каору, прижимая ладонь к груди.

Чего он все время извиняется? Что за идиотская манера?

– На том свете сочтемся, – мрачно произнес Санёк. – Даже если кто-то еще не помер, Слепцов в два часа ночи с косой придет и подчистит.

Каору перевел. Хироси вяло улыбнулся.

– Ну что, закончили? – встрепенулся Илья. На экране его телефона летали радужные шарики – он выиграл партию. – Есть хочется.

– Чего это? Еще Санёк не рассказывал, – выдала солиста Шишкина.

Санёк мысленно чертыхнулся. Надо ей, пожалуй, на первой же репетиции подножку поставить, так чтобы с костылем недельку походила. А то больно шустрая стала.

– Нельзя выходить отсюда, пока не рассказаны все истории, – прошелестел Каору.

Ага! Забыл уже, как смотаться хотел полчаса назад.

– Это считается плохой приметой. Круг света, – показал Каору рукой. – Пока горит свеча, все должны рассказать.

– Давай уже, не тяни! – по-королевски разрешила Шишкина.

Санёк пересел удобней. Зачем-то снова посмотрел на окно. А чего он, собственно, тянет? Вот же она! Настоящая история!

– Чего ты, Санёк! Давай! – подбодрил его Вадя, лучась зубастой улыбкой.

Его бы за уши да к стенке прибить, пускай бы работал солнышком, чем даром такую энергию разбазаривать.

– Ну, ты еще тут будешь спектакли разыгрывать, – раздраженно протянула Алиса.

Ее ноготочки уже не просто постукивали по коленке, а долбили, как назойливые птички долбят клювиками пустую кормушку.

– Ну, ладно!

Санёк встал, потом сел. Снова вскочил. Стоя говорить было привычней. Как урок отвечать.

– Все было вчера. И вы это все видели.

– Чего видели? – вылезла вперед Шишкина.

Санёк замолчал, вспоминая вчерашний день.

Сначала шел дождь, потом он прекратился, и начало парить. От асфальта, от стен тянулся удушливый туман. Они плыли в нем, как в воде. По сторонам – клетки с животными. Зоопарк. Обещали панд, но их было всего две штуки, и те какие-то понурые. В остальном – разве что чуть побольше московского. Девчонки стали канючить, что устали, что хотят есть. Илья, как всегда, поддерживал идею с обедом. Алиса предлагала дойти до гостиницы. Вадя громко перечислял, какую рыбу он есть будет, а какую нет. От таких рассуждений бурчало в животе. Людей на улице прибавлялось с каждой минутой. Когда стояли на перекрестке, противоположная сторона казалась густым лесом, сплошной стеной. Вот сейчас загорится зеленый, и стена двинется на тебя, растопчет, задавит. С таким дурацким настроением Санёк и вошел в наугад выбранную забегаловку. Каору как-то неуверенно кивнул, вглядываясь в стеклянные витрины. То ли от запаха, то ли от голода, то ли еще из-за чего Санёк стал громко обсуждать все, что видел вокруг. И того старика тоже.

– Какая-то столовка, – коротко описал он все то, что сейчас вспомнил. – Мы обедали.

– А! – Вадя радостно хлопнул в ладоши. – С дурацкой лапшой?

– Наверное, с лапшой. – Санёк был готов соглашаться со всем, хотя никакую лапшу не помнил. Были водоросли и рис. Но пускай это все называется лапша. Поскорей бы рассказать и уйти отсюда, от таких близких окон, за которыми постоянно кто-то видится. – Там еще старик был. Ну… такой… Чудной.

– С губой отвисшей! – ликовал Вадя. – И глаз один закрыт.

– Хорош встревать! – пнула его Шишкина.

– А чего, ты не помнишь, что ли? – не унимался Вадя.

– Да помню, помню, – зашипела Шишкина.

– Ну вот, – выдохнул Санёк и сел.

– Чего «вот»? – не поняла Кристина. – История-то где?

– Чего рассказывать, если вы все это видели? – заторопился Санёк. Коленки его, как пружинки, сами распрямились, заставляя встать. – Я смеялся над этим стариком, передразнивал, как он смешно лапшу в рот забрасывал, как губой пришлепывал. Вы еще все подначивали – давай еще, давай еще. Старик ругался.

– А я говорила, – решила ввернуть свое веское слово Алиса. – Вел ты себя безобразно.

– Проехали уже! – Илья без игры скучал, ждал, когда можно будет пойти к автомату, стоящему напротив рецепции, и купить бутерброд.

Санёк заулыбался. Он вспомнил, как весело ему было. Как смешно обижался старик, как дергалась его обвисшая губа, как распахивался в гневе черный глаз. Он тогда грозил кулаком, стучал ногами и что-то кричал. В ответ все смеялись, потому что движения его были нелепы, неуклюжи. А когда старик уходил, бросив свою лапшу, все со стульев попадали от хохота. Старик приволакивал ногу и вообще шел слегка боком.

– Ну вот, мы тогда повеселились, я и забыл. – Санёк и сам не заметил, как стал от волнения ковырять кожицу на большом пальце правой руки. – Мы еще погуляли. В магазин этот зашли. Ну… короче, вечером я снова увидел этого старика. Мы сидели в забегаловке здесь, за углом, я поворачиваюсь, а старик на улице стоит и через стекло на меня смотрит. Я сначала думал, что ошибся. Может, у них этих стариков здесь вагон. Выпустили из зверинца, вот и ходят. Он посмотрел на меня и руку поднял. Как будто помахал.

– Вот, доигрался, – фыркнула Алиса.

– Чего сразу я? – От расстройства Санёк присел. – Может, он в этом районе живет? Заметил нас, постоял да пошел. Чего ему? А он как приклеился – стоит и стоит. Смотрит. Я среди ночи проснулся – еще ливень начался, – чуть с кровати не свалился от страха – смотрю, в окне этот дед.

– Это чего, кошмар такой? – тихо спросил Вадя.

– Какой кошмар? На самом деле все! – кипятился Санёк.

Чем больше он рассказывал, тем больше убеждался, что никакая это не шутка и не розыгрыш, что все на самом деле, а потому все очень и очень плохо.

– Я теперь его везде вижу. В номере утром сидели, он постоянно появлялся за окном. То пройдет тенью, то ладонь приложит.

– У тебя этаж-то какой? – глухо спросил Илья.

– Десятый, – повернулся в его сторону Санёк, словно в вопросе услышал предложение помочь и спасти.

– Может, Карлсон? – с серьезным видом спросил Вадя. – Чего-то я никого не видел.

– Может, и Карлсон…

Санёк почувствовал неприятный страх, спиралькой свернувшийся под сердцем. Между лопаток пробежала капля пота. Думал, расскажет, станет легче, а вышло, что сам себя еще больше накрутил.

– Только он и по земле ходит. Мы вот с вами здесь сидим, а он вон там стоит. Смотрите! – Санёк показал на злополучное окно, в котором опять появился сумрачный силуэт. – Как будто что-то хочет. Видите?

Словно дождавшись внимания к себе, тень шевельнулась, прошла вдоль залитого дождем окна. Идущий оперся о стекло, отпечатав на нем пятерню.

Первой заорала Анель. Она свалилась с дивана и, визжа, на четвереньках поползла подальше от окна. Следом вскрикнула Даша.

– Ага! Вон он! Вижу! – радостно заголосил Вадя.

Кристина, прыгнув через спинку дивана, рванула к лифтам. Задетая свеча закачалась. Плеснул парафин. На мгновение все стало предельно четко – мечущиеся девчонки, вытянутое лицо Алисы, хмурое Ильи, радостное Вади и припечатанное со стороны улицы лицо человека, подошедшего вплотную к стеклу.

Свеча погасла, погрузив закуток в глухой мрак. Анель орала за диваном – на нее попал расплавленный воск. Грохотали удаляющиеся шаги.

Мгновенная темнота всех ослепила.

– Я с тобой в номере поговорю, – донеслась угроза Алисы.

– Да не бери ты в голову, – отозвался Илья и чертыхнулся. – Телефон мой кто видел?

Вздрагивал диван: кто-то на него постоянно налетал. Вадя ржал.

Санёк вдруг почувствовал на своей руке холодные пальцы, а потом из темноты выплыло белое лицо Каору. Черные глаза горели как уголья.

– Это был призрак.

Санёк дернулся, но Каору держал насмерть. Он говорил, поджимая губы, словно сдерживал рвущиеся на язык слова.

– Ты заработал проклятье.

– Какое проклятье? – Санёк стал отгибать железные пальцы японца. – Отвали!

Сквозь стекло как будто просочился дождь. Влажная футболка прилипла к плечам, стала холодить. Промаршировали по телу резвые мурашки, возобновляя военные действия.

– Ты посмеялся над стариком. Он на тебя обиделся. Теперь ты проклят. Обида… Он теперь каждый раз посылает к тебе свою обиду. В Японии это самое страшное – носить в себе обиду. Ты должен ее искупить.

Санёк вырывался, но Каору оказался неожиданно силен. По руке прокатился жар.

– Подумаешь, – еще пытался храбриться Санёк. – Я могу и прощения попросить.

Глаза у Каору были черные-пречерные, как будто два колодца, и в каждом по призраку.

– Нет. Старика уже нет. Есть его обида. Она будет жива, пока ты жив.

– Я не один был. Все ржали, – оправдывался Санёк.

– Он выбрал тебя. Пока идет дождь, призрак будет рядом.

– На русских ваша зараза не распространяется, – прошептал Санёк.

– Будь осторожен, – повторил Каору и разжал руку. На Санькином запястье расцвел красный отпечаток. – Вы странно себя ведете. Каждый раз пытаетесь друг друга задеть. У нас так не принято. За такое отношение – смерть.

Он что-то коротко бросил друзьям, и они поднялись с дивана. Стояли, смотрели на Санька, как два болванчика. Хироси поклонился. Гайрайго натужно улыбнулась.

– Чего сразу смерть-то? – тер запястье Санёк. – Дали бы неделю, как во всех нормальных страшилках.

– День, два, не больше, – покачал головой Каору.

И так спокойно это сказал! Он бы еще меч предложил, чтобы Санёк себе харакири сделал. Для них же смерть – обычное явление. Через день себе головы отрубают.

– Ты погоди! – теперь уже Санёк цеплялся за Каору, но тот изящно убирал от него руку. – Куда торопишься! Ты объясни. Чего за призрак?

За спиной Каору быстро заговорил Хироси.

– Им надо уходить, – перевел извинения Каору. – У них сегодня выступления. Они приглашают. Если хотите, я через час за вами зайду. Это клуб. Я вас могу туда отвести.

– Нам сейчас только клубов не хватает! – отозвалась Алиса. – Свет здесь где включается?

– Нет здесь света.

Что-то заскрежетало, и у Санька по душе пробежала толпа кошек с острыми когтями. Каору двигал стеклянную ширму. Без нее в закутке стало чуть светлее. Бросились в глаза валяющиеся на полу подсвечники.

– Я позвоню, Алиса-сан, – поклонился тренеру Каору. – Спасибо за хорошо проведенный вечер. Это была достойная игра.

– А кто выиграл? – Вадя ногой гонял подсвечник, пытаясь его подцепить мыском, но тот постоянно укатывался от него.

– Победила дружба! – Илья шел от рецепции, на ходу открывая пластиковую упаковку с бутербродами. – Что, будем теперь этих гавриков собирать обратно, чтобы на ужин вести?

– Дружба – это неинтересно, – недовольно протянул Вадя. – Вон у Санька какая история была! Все сразу разбежались.

– Сидеть надоело, вот и разбежались, – не согласился Илья. – А ты чего, Санёк, такой бледный? Японцу этому поверил?

Санёк сглотнул, невольно дернув головой.

– Да ладно тебе! Это ж игра! Еще скажи, что ты кошку с двумя хвостами видел. Нормальную ты историю придумал, дельную. Видишь, как всех подняло! Шишкина только зря вылезла со своими экспериментами. Японцы могли обидеться. Они здесь все, видишь, какие обидчивые. Так что ты с ними поосторожней. Нам еще возвращаться. Это дома можешь все, что угодно, делать. Конечно, цирк вы им сегодня показали. Не могли хотя бы пару часов нормально себя вести. Прыгали, дрались, ругались.

– А они чего, правда экспериментировали на людях? – спросил Вадя.

Илья подхватил выпадающий из бутерброда огурец.

– Еще как экспериментировали. И побольше немцев. Ты давай метнись, собери девчонок, скажи, что после ужина идем в клуб на танцоров смотреть.

Вадя «метнулся» к лифтам. Все жили на одном этаже, много бегать не придется.

– Илья! – недовольно позвала Алиса.

Илья боролся с вылезшим из бутерброда кетчупом, поэтому ничего ответить не мог, только глаза округлял.

– Я против клуба!

– Пускай посмотрят, как местные танцуют, – облизал он губы. – Сидят по номерам, придумывают страшилки, вот им и не спится по ночам. Пацанчик этот позвонит, скажи, что мы пойдем.

Он надкусил бутерброд. С одной стороны рта у него вылез белый соус, с другой попытался выскочить кружок соленья. Илья застыл, выпучив глаза и пытаясь продышаться.

– Какая гадость! – припечатала Алиса.

Она почему-то пошла вдоль окон прочь от лестницы, словно собиралась о чем-то поболтать с администратором на входе. Илья, давясь бутербродом и пытаясь сквозь сжатые зубы говорить, потопал за ней.

Рот Санька наполнился слюной. Неприятное чувство. Очень. Вроде как тошнит, а может, и не тошнит – может, сердце бьется. И как будто что-то скребется внутри. Шурк, шурк… норку роет, хочет дырку прокопать, чтобы кровь вылить, воду влить, самого призраком сделать.

– Сань, ну, ты чего? – дернул его за подол футболки Вадя. – Как неживой стоишь.

– Чего это я сразу неживой? – отшатнулся Санёк. – Нормальный. А ты уже за девчонками сбегал?

– Они вот там все стоят, выйти боятся. – И он кивнул в сторону лифтов.

Лифт сломался. Он то бесшумно открывал створки, показывая сгрудившихся в глубине кабины девчонок, то закрывал их. Еле слышно дрынькал колокольчик, сообщая о том, что кабина на этаже. Створки открывались. Глаза у девчонок были огромные, словно прямо перед ними расхаживала сильно уменьшенная, но от этого не менее страшная копия Годзиллы, убитого последний раз в американском фильме больше пятнадцати лет назад.

– Сань, а чего они не уезжают?

– Не хотят.

Санёк отодвинул непонятно чего испугавшегося Вадю и направился к лифтам. Первые несколько метров он прошел спокойно. Девчонки все так же смотрели на него широко распахнутыми глазами. Створки все так же открывались и закрывались. Но стоило ему войти в круг света, падавшего из лифта, они завизжали. Шишкина первая. Видимо, Санькина ненависть на нее начала действовать – психика необратимо разрушалась. Сейчас за костылями в аптеку побежит.

– Дуры, – коротко бросил Санёк, перешагивая границу кабинки. Створки дернулись, но передумали закрываться и с легким шипом вошли в пазы. – У вас кнопка запала.

Он щелкнул по клавише. Кругляшок недовольно цокнул, выходя из своего гнезда. Над головами брякнул колокольчик, предупреждая о приходе лифта.

– Вам куда? – как ни в чем не бывало спросил Санёк.

– На десятый, – икнула Кристина.

– Вот и валите на свой десятый!

Он нажал на кнопку и вышел в холл.

Створки сомкнулись, зашипел в пазах воздух. Вадя, стоящий рядом, напряженно засопел. Лифт еле слышно загудел, взбираясь наверх.

– А чего мы с ними не поехали? – спросил Вадя, глядя, как меняются красные цифры на табло над лифтом.

– Перегруз, – отозвался Санёк.

В лифт лезть не хотелось. Замкнутое пространство рождало тревогу. Вот так войдешь в кабинку, а стены начнут сжиматься. И уже не спасешься. Как у них тут, в Японии, проклятия действуют? Телевизоры на голову падают? Ток сквозь воду бьется? Змеи из-под кровати вылезают? А может, трос в лифтах обрывается?

Санёк прислушался. Было тихо. Лифт благополучно донес свою ношу до пункта назначения.

Ну, значит, в следующий раз оборвется.

– А с часами-то у тебя чего получилось? – спросил он, только бы о чем-нибудь поговорить.

Двигаться не хотелось. По крови растекся холодный яд страха. Руки и ноги стали ледяными, что было странно в такой жаре. Их словно отдельно сейчас держали в студеной воде.

– А круто я придумал, да? – Вадя нажал кнопку, заставляя лифт вернуться. – Часы идут назад!

– А на самом деле куда они идут?

– Вперед. А если пипсу ту вытащить, то назад. Мы просто не заметили. Реально крутятся стрелки в обратку. Я, когда это увидел, думал, шиза накрыла. А потом смотрю, нет, все нормально. Они такие с самого начала, задом наперед.

– Зачетно, – согласился Санёк.

Лифт прошуршал створками. Санёк посмотрел на сияющее светом нутро кабины и повернул к лестнице.

– Эй, Санёк, ты чего? – прилипчивым комаром зудел Вадя. – Вон, лифт пришел.

– На фига он сдался! – Санёк открыл дверь на лестницу. Секунду помедлил, решая: объяснять или нет причину, почему он собирается идти пешком. – Лифты – самый травмоопасный способ перемещения внутри дома. Это еще Кинг говорил. Книжку «Сияние» читал?

– Да? – удивился внезапному утверждению Вадя и шагнул в распахнутый зев кабинки.

А Санёк помчался по ступенькам.

Сердце у него при этом стучало странно. То шуршало свою непонятную песню, то начинало так громко барабанить, что закладывало уши и перехватывало дыхание.

Неужели он и правда испугался? Неужели проклятие существует? Нет! Не может быть. Подумаешь, посидели, сказочки друг другу порассказывали… Каждый хотел, чтобы в его сказку поверили, чтобы она стала реальностью. Что же вышло? Открывайте шире рот – желания исполняются?

На пятом этаже дыхание сбилось и Санёк остановился.

Старик бесшумно выступил из-за угла. Все в нем было таким же, как вчера. Свободная холщовая рубашка навыпуск, холщовые штаны, черные ботинки. Седая трясущаяся голова, редкая борода, отвисшая губа, прикрытый веком правый глаз, черный пронзительный – левый. Большие уши, ежик реденьких волос. Морщинистая кожа. Около носа некрасивая бородавка с волосками.

Внезапный кашель заставил согнуться.

– Ты чего? – сквозь удушье прохрипел Санёк.

Старик кособоко шагнул вперед.

– Чего ты?

От накрывшего страха ноги одеревенели. Санёк попытался отступить, но получилось это неуклюже. Правая нога превратилась в неподъемную чугунную тумбу.

Старик приближался.

– Что тебе надо? – заорал Санёк.

Он крутил головой, не в силах понять, где здесь дверь, где окно, где можно спрятаться, кого позвать на помощь. Вдруг его со всех сторон обступила тишина абсолютно пустой гостиницы. Дома, где нет ни одной живой души.

Старик подошел вплотную.

– Что ты хочешь? – Ноги не слушались. Он отшатнулся, потерял равновесие и упал на пол. – Чтобы я извинился? Но я же не один смеялся! Все там были! Что ты ко мне пристал?

Старик начал наклоняться. Он действовал как игрушечный болванчик с шарниром в месте соединения тела с ногами. Старик не сгибал шею, не шевелил спиной. Он как будто ломал себя в области таза, заставляя приблизиться к сидящему на полу.

– Ну, извини, извини! – завизжал Санёк. – Я не специально!

Его обдало холодным воздухом с запахом чего-то тухлого и кислого. Почему-то вспомнился бутерброд Ильи. Во рту появился привкус горечи. Санёк резко выпрямился, и давнишний обед, готовый выйти из него, застрял в горле.

Старика не было. С легким шорохом дождь облизывал окно. Санёк подобрал под себя ноги, с удивлением понимая, что конечности вполне себе слушаются. Что никаким клеем его к полу не припечатали. Что тело до сих пор его, отзывчивое и покорное.

Сердце бабахало в груди, мешая дышать. Вело себя оно странно. Болело, отчего дыхание становилось хриплым. Санёк посмотрел наверх. Почему-то перед глазами все плыло, ступеньки были нечеткие. В мутной голове желание идти на свой этаж пешком пропало. Два шага – и заболят ноги, появится одышка, сердце заколотит так сильно, что в глазах как будто появится экранчик, ограничивающий обзор.

Лучше вниз. Один пролет – и будет коридор. Вызвать лифт и спокойненько поехать на свой этаж. Япония надежная страна, ничего здесь не падает и не обрывается, лифты прочные. А если какая атомная станция и дала сбой – так в этом тайфун виноват. И вообще, все, что ни делается, все к лучшему. Скоро ужин. Можно будет заказать рис с соусом и чай. Вечером не стоит много есть.

Перед глазами появилась нога в черном ботинке. Секунду Санёк смотрел на странное видение, пытаясь осознать, что произошло. Вроде бы все было на месте. Тело комфортно себя чувствовало и в одежде, и в обуви… Но черные ботинки? Таких у него в жизни не было.

Медленно поднял руки. Они неприятно тряслись – Санёк не чувствовал этого мелкого безостановочного движения – и были ужасны. Старая морщинистая кожа, коричневые пятна, скрюченные пальцы. Санёк тут же схватил себя за лицо. Нет, борода не нащупалась, но лицо было не его. Оно как будто опустилось, натянув кожу. Обвисшую губу холодил легкий сквознячок из окна.

Окно! Санёк глянул на улицу. Все тот же дождь, та же хмарь. Но теперь там никого не было. Потому что все было здесь.

Сознание старательно сопротивлялось тому, что видели глаза. Санёк ощупывал себя, оглаживал, чтобы убедиться: это сон, легкий испуг, вылившийся вот в такую галлюцинацию. Руки тряслись, губу хотелось подобрать, резкие движения рождали непривычную боль в суставах, пальцы не сжимались в плотный кулак.

«Это проклятие, – вкрадывался в сознание тихий шепот Каору. – Это смерть».

Какая смерть? За что?

Санёк приблизился к стеклу. Нет, там не отразился старик. Там отразился кто-то другой. Это был Санёк. И он был обречен умереть.

Глава пятая

Парк Уэно

Коридор этой чертовой гостиницы сверкал своей вылизанностью и абсолютной пустотой, даже микробы не шарахались по углам. И это было хорошо.

Санёк двигался, держась рукой за стенку, словно это могло спасти. Словно, выйди он на середину коридора, тут-то все страшное и произойдет: взбесится ковровая дорожка, сквозь стену пройдет призрак, с потолка тяжелой каплей свалится на голову местный черт. А так, вдоль стеночки… вполне себе безопасно, надежненько.

В груди булькало отчаяние. Оно мешало дышать. Оно щипало глаза непрошеными слезами. Все виноваты! Все! Все идиоты и дураки!

Дернул ручку двери своего номера. Заперто. Вадя либо еще не дошел до номера, либо умотал ужинать.

Хорошо… Очень хорошо…

Бормоча бессмысленное: «Хорошо», Санёк сунул карточку в щель. Еле слышно щелкнул замок. Из номера пахнуло стылым воздухом от кондиционера. Сейчас он был выключен. Надо вставить карточку в щель над кнопками выключателей, чтобы заработало электричество, появился свет, забурчал кондиционер.

Вадя заходил. В чемодане его все перевернуто, на полу валяются футболки. От этого по комнате стало невозможно пройти. Одна брошенная рубашка занимала отпущенное на двух человек свободное пространство.

Вот принесла их нелегкая в Японию! Зачем они вообще выиграли этого конкурс? Заняли бы второе место и остались бы дома. Нет, Алиса три шкуры драла, чтобы они отличились и заполучили путевку. Как будто им в этой Японии медом намазано. Старик еще этот…

Вспомнив про старика, Санёк побежал в ванную.

Он был уверен, что увидит в зеркале самого себя. Невысокого, крепкого, с вихрастой русой головой, круглолицего и улыбчивого. Передний зуб сколот.

Переднего зуба не было вообще. Бледные бесцветные губы не получалось растянуть в улыбку – мешала обвисшая губа. Сухая кожа лица. Нижние веки покраснели и вытянулись, обнажая болезненно-красную внутреннюю сторону века. Желтоватый с красными прожилками белок глаза. Черные угольки радужки.

Это был он, но только вдруг постаревший, сгорбившийся, уродливый.

Санёк закрыл глаза. Загадал: откроет, все вернется на место. Надо лишь досчитать до десяти.

Раз, два, три, четыре…

В комнате что-то загудело. Санёк испуганно оглянулся.

Пять, шесть, семь…

И снова глянул на себя.

– Восемь, девять, десять…

Последние цифры он проговорил вслух, глядя в морщинистое лицо.

Нет! Есть другой верный способ! Надо лечь в кровать. Ведь это все сон. Страшный, невозможный сон. И чтобы не задержаться в этом кошмаре, надо просто уснуть, чтобы потом просто проснуться. Покрепче зажмуриться и начать считать.

Раз, два, три, четыре…

Щелкнула, открываясь, дверь, прошуршали шаги.

Пять, шесть, семь…

– Санёк, ну, ты чего? – из коридора спросил Вадя. – Мы тебя там ждем, а ты тут разлегся.

– Не ждите! – в согнутый локоть буркнул Санёк.

– А как же ужин?

В голову полезли чужие мысли о рисе и чае.

– Я не хочу, – глухо отозвался Санёк, зарываясь в подушку.

– Санёк, ты чего? Обиделся? Из-за часов, что ли?

– Пошел ты со своими часами!

Так и тянуло повернуться и врезать тупому Ваде по башке.

Санёк сильнее натянул на голову одеяло.

– Ну и пойду! Больно ты нужен, – обиделся Вадя.

Дверь шарахнула, и наступила тишина, словно Слепцов вышел не из гостиничного номера, а шагнул в другое измерение. Это там – шум, крики, жизнь. Здесь – тишина и покой. Никто не ходит, никто не дышит, никто не живет.

Санёк резко сел в кровати. Сбежать бы туда, в коридор. Присоединиться бы к жизни.

Он сделал эти несколько шагов до двери, постоял, поглаживая ладонью холодный пластик обшивки. Какое-то время тупо смотрел на не свою руку. Тонкое запястье, узкая кисть, маленькие пальцы. Захотелось натянуть рукав на локти, чтобы спрятать все это. Но у футболки рукав слишком короткий, чтобы он мог вообще хоть что-то прикрыть.

Нет, надо поспать. Закрыть глаза, провалиться в преисподнюю добрых снов и злых кошмаров и вернуться победителем.

Сначала в нос ударил сильный неприятный запах кислятины. Это было похоже на испортившееся молоко, на лежалые носки, на заплесневелый хлеб. И уже потом он услышал негромкое недовольное бормотание.

На его кровати сидел… Сразу и не разберешь. То ли дед, то ли бабка. Сгорбленная спина, тело прикрыто чем-то балахонистым. Голова трясется. Около ног пристроился козел. Или коза. Борода. Быстрые черные глаза, жернова постоянно работающих челюстей. Желтенькие рожки.

– Божественный век длился до вступления на престол императора Дзимму. Было это еще до нашей эры. До правления императора Суйко длился Древний период истории Японии. С пятьсот девяносто второго года – период политических реформ, от императрицы Суйко до императора Иоомэй Хэйд-зео-кео.

– Ч-чего?

Последнее длинное слово особенно смутило. Разве могут императора так по-дурацки звать?

– Не перебивай! – дернул башкой козел и стал жевать еще активнее. – Это эпоха Нара. Следом пришла эпоха Хэйан. Это уже двенадцатый век. До середины четырнадцатого века эпоха Камакуры.

– Ты кто? – Санёк смотрел только на козла. Не подававшая признаков жизни старуха его не интересовала.

– Сейчас собьюсь, – затряс бородой козел. – Конец четырнадцатого века Кэмо и Иосину. Эпоха Муромачи, от возвращения Императора Гокамэяма до вступления, по призыву императора Оогимачи, Ода Нобунага в Киото.

– Тебе чего?

От осознания того, что говорит все-таки козел, становилось нехорошо. Славно так говорит. Четко. Никаких искажений или ошибок. Прямо русский зверь, выросший на привольных полях лесостепной зоны.

– Эпоха Эдо длилась двести шестьдесят семь лет, а потом еще сорок пять лет эпохи Мэйдзи. Так родилась великая японская империя.

Козел замер, перестав жевать, дергаться, потряхивать бородой и даже смотреть стал по-другому, пристально, не мигая. Молчание было тяжелым, нестерпимо тяжелым. Каждая секунда была похожа на удар молота.

– И чего? – хриплым голосом сломал тишину Санёк.

– И все! – открывая пасть, четко произнес козел.

Санёк бы в этот момент умер от ужаса, но тут громко постучали в дверь.

– Конничива! – донесся голос Каору. – Вы там? Извините!

От неожиданности и страха Санёк подпрыгнул, оступился на разбросанных вещах и плашмя грохнулся в Вадин чемодан.

– Извините! – барабанил в дверь Каору.

Неприятный кислый запах козла особенно полез в нос, словно зверь подошел вплотную. Санёк вскрикнул, закрываясь руками, боясь, что на него сейчас должны наступить.

– Извините! – с истинно японской настойчивостью ломился в номер Каору. – У вас все хорошо?

– Офигительно просто, – отозвался Санёк, упираясь взглядом в свою пустую кровать. Ни бабки, ни козла. Ничего себе он глюк словил.

Ручка двери дергалась, но с той стороны уже молчали. Почему-то представилось, что в коридоре на задних ногах возвышается все тот же козел и настойчиво долбит передним копытом по ручке. А потому стоит открыть дверь, как он впрыгнет в номер и снова понесет всю эту чушь про императоров и самураев.

Санёк вывалился из чемодана и, разбрасывая чужие шмотки, на четвереньках пополз к своей кровати.

Щелкала ручка запертой двери.

Три раза. Тишина. Еще три раза. И снова тишина. Каору больше не звал. Только ручка железно постукивала.

Тук, тук…

Или уже не так?

Кап, кап…

Санёк резко сел. Дверь?.. Ничего с дверью не было. Никто ручку не трогал. И тишина в коридоре была вполне себе нормальная тишина. Потому что там никто не стоял. Все давно ушли в столовку. Жрут лапшу и рис, вспоминают игру, смеются. Захотелось на всех наслать одного большого тираннозавра Рэкса из «Парка юрского периода». Чтобы он прошел и… нет, не надо никого есть. Достаточно просто наступить. Или махнуть хвостом. Одно движение – и Саньку сразу стало бы легче.

Чертовы японцы со своими «Ста свечами»! Не могли игру другую придумать. Ведь если бы Санёк не рассказал случай с дедом, ничего и не было бы.

Кап, кап, кап…

Из крана вода капает. Чего ей капать-то? Все было хорошо закручено. Или это Вадя? Обессилел вконец, ручку до конца опустить не может.

Санёк встал. Сейчас он этот кран закрутит и…

Неправильно как-то там капало. Звонко слишком. Не в раковину, а на кафель, отчего вздрагивало звонкое эхо.

Санёк уже почти добрался до двери в туалет, но остановился. Ручка двери, большая металлическая загогулина, щелкнула и начала медленно опускаться. Оттуда шли. На секунду родилось идиотское предположение, что это Вадя. Заявился, позвал его и тут же нырнул в туалет. Сейчас руки помоет и ужинать побежит.

Санёк замотал головой, избавляясь от этой мысли.

Вадя ушел. Еще дверью хлопнул так, что тонкие японские стенки задрожали.

Нет Вади там, нет.

Ручка продолжала медленно опускаться. Капанье становилось все настойчивей. Из-под двери показалась вода. Она растеклась широкой лужей, намочив ковровое покрытие на полу – темное пятно увеличивалось.

Санёк прыжком преодолел оставшееся расстояние до двери и навалился на нее плечом. Дверь грохнула, закрываясь. Ага! Значит, оттуда уже почти вышел… Кто? Водяной призрак?

Ручка вырвалась из пальцев, резко уйдя вниз. Кто-то упрямо пытался проникнуть из ванной в комнату. Рывки с той стороны болью отдавались в плече.

– Извините! Вы там? – произнесли Саньку чуть ли не в ухо, и он вздрогнул, испугавшись, что за его спиной уже стоят.

Не было там никого. А вот дверь снова стала приоткрываться. И в уже получившуюся щель с шумом стала биться вода.

Санёк успел подхватить стул. Захлопнул дверь. Низкая спинка стула удачно уперлась в ручку. Но это показалось ненадежным. Под столом свернутой змейкой пристроился шнур от Интернета. Санёк дернул его. И он неожиданно легко вышел из стены, оборвав соединительное гнездо. Проводом примотал стул к ручке и отступил к кровати.

Ручка еще пару раз дернулась и затихла. Шум воды спал. Мокрое пятно перед дверью больше не росло.

Дрожащей рукой Санёк нашел край своей кровати и медленно опустился на нее. Вопросы «почему?» и «за что?» вымылись из головы. Он настолько остро ощущал каждую секунду, что отвлекаться на лишнее времени не было.

Общий свет в комнате с треском мигнул, попытался погаснуть, но передумал: наоборот, загорелся очень ярко. Словно кто-то невидимый пролетел вдоль каждой лампочки и вдохнул в нее новую жизнь.

Ослепительно-белый свет залил комнату, разбросанные вещи, особо выделив темное пятно на ковре. Санька передернуло, как будто его и правда пронзил луч смерти. И тут же из коридора раздался шум – ребята возвращались.

Они сейчас войдут сюда и все это увидят! По ним тоже ударит луч смерти!

Санёк схватил пульт от телевизора и, подпрыгнув, стукнул черной коробочкой по лампочке в напольном торшере, чей широкий конус плафона смотрел в потолок. Лампочка обиженно крякнула, забирая никому не нужный свет. Следом полетели обе лампы на тумбочках. Звон стекла поглощал свет. Оставались две лампочки в коридоре. Они были встроены в навесной полоток, и, сколько Санёк ни прыгал, толку не было. Пульт раскрошился, обсыпавшись ему в запрокинутое лицо, кусочек пластика попал в распахнутый рот. Санёк закашлялся, оседая на пол.

Козел попытался пройти через комнату. Тонкими ножками запутался в рубашке и озадаченно остановился.

– До середины девятнадцатого века Япония была закрытой страной, – с укоризной произнес он. – Правительство последовательно вело политику изоляции…

Козел споткнулся о край чемодана и вопросительно проблеял в сторону запертой ванной комнаты.

Санёк чуть приподнялся и осторожно вынул карточку из паза. Свет в номере погас.

Его долго не было. Ни когда Санёк выскакивал за дверь, ни когда он бежал по коридору, ни на лестнице. Сознание то включалось, то выключалось, как будто он время от времени терял его.

Пришел в себя Санёк от холода.

Он сидел на коленях перед разбитым окном. Сквозняком в образовавшуюся дырку задувало дождь.

Сотовый телефон в кулаке казался маленьким и хрупким.

– Ну, ты там чего? – надрывалась трубка голосом отца. – Эй, рыжий! Чего? Денег хватает?

Санёк уцепился за первый за весь сегодняшний день нормальный вопрос.

– Хватает, – быстро заговорил он. – Ты понимаешь, тут такое…

– Деньги-то не трать, – спокойно отозвался отец. – Приедешь, расскажешь.

– Я не могу потом! – заорал Санёк.

Ничем ему отец не поможет.

– Деньги не трать! – уперся в свое отец. – От матери получим. Ты ей звонил?

Саньку показалось, что отец сейчас даст отбой. В горле заклокотало. Холодный комок страха толкнулся из груди в голову.

– Погоди! – взвыл он. – Я тут…

Глазами обшарил мокрый пол, разбитое стекло, валяющийся в стороне молоток, свои залитые дождем колени.

– Потратился, что ли? – по-своему понял возникшее молчание отец. – Я тебе на карточку кину, не парься.

Санёк сглотнул, чувствуя, как пересохло во рту, как прилип язык к гортани. По спине прокатилась капелька пота.

– И на телефон доложу, – неожиданно легко расщедрился отец. – Ты долго только не болтай. Чего там осталось? Четыре дня – и уже дома.

Сто лет Санёк не плакал – от набежавших слез стало нестерпимо больно. Защипали глаза, заболело горло, заложило нос.

– Ну, ты там чего? – докрикивался отец. – Скучаешь, что ли? Матери позвони. Сань!

– Я! – горлом булькнул Санёк и опустил трубку.

Порыв ветра бросил в него дождь. Пахнуло духотой. Сезон Цую сбавлял обороты.

Очень хотелось в случившемся обвинить кого-нибудь. Вадю, Алису с Ильей, девчонок. Не получалось. Они были и виноваты, и нет. Да, все дружно поддержали его шуточки, но начал-то он.

Шмыгнул носом, протер глаза, проморгался. Тяжело дыша, посмотрел на экран телефона. Кто ему сейчас может помочь? Что он знает? Что обидел старика, и тот наслал на него какое-то проклятие. Что на других это проклятие не подействовало, только на него. Бонусом к страшной внешности он стал видеть призраков. Они начали на него сходить, как незатормозившие сноубордисты. Козел еще этот. Что он нес? Что-то про эпохи и империю. Историю начитывал.

Санёк выжал из глаз последние слезы, поднял телефон и вошел в Интернет.

В голове металась паника. Дышал он с трудом.

Какая есть зацепка? Японские имена и безостановочные буквы «ё» запрыгали у Санька перед носом. Ухватился за знакомое слово «самураи». Эпоха самураев, смелых воинов, с улыбкой распарывающих себе животы.

Информационные строчки казались бестолковым набором букв.

Полная изоляция. Отказ принимать послов. Закрытая торговля. Выращивание риса. Трудолюбие. Тщательность.

Что-то во всем этом наверняка было, но самостоятельно Санёк решить это не мог. Нужна была помощь.

Ветер залил дождем колени. Старческие руки покрылись мурашками.

Звякнула эсэмэска и следом вторая – пришли деньги на карточку и на телефон. Словно дождавшись райского момента богатства, телефон тут же заработал, выплюнув из себя саундтрек из сериала «Шерлок». Деловой такой музончик. Сразу захотелось выпрямиться, щелкнуть пальцами и, пока Ватсон ставит чашку на стол, найти ответ на возникшую загадку.

– Санёк, ну, ты чего? – канючил Вадя.

– Ничего, – буркнул Санёк.

Ватсон чашку поставил, задача осталась нерешенной. А все потому, что Санёк не успел щелкнуть пальцами.

– Мы в клуб. А ты где?

Общим фоном слышались голоса ребят, громкий смех Шишкиной, Алиса кого-то отчитывала. Даже как будто звуки игрушки Ильи вплетались в общий шум.

Спазм перехватил горло. Они там все вместе, им хорошо. А он… он…

Через боль заставил горло проглотить колючий комок, глубоко вздохнул.

– Я в номере…

Сказал и тут же испугался, что Вадя уже заходил и видел тот бардак, что он устроил.

– Болит чего? – в голосе Вади послышалось сочувствие.

Прерывая все же накопившиеся всхлипывания, Санёк открыл рот, чтобы послать и Вадю, и всю их компанию, когда в телефонной трубке возник другой голос.

– Конничива! – пропел Каору. – О-гэнки дэс ка?

– Да хреново все, чего там? – на выдохе пробормотал Санёк и устало откинулся на стенку.

– Я заходил, – пел Каору, видимо, не расслышав, что сказал Санёк. – Извините! Где вы?

– Гуляю. – Санёк не понимал, что говорит.

– Парк Уэно очень красивое место. Там жил сам император.

– Отвали ты со своим императором, – машинально отозвался Санёк.

– Там находится один из древних храмов Тосё-гу. Очень красиво.

На такую неожиданную информацию о достопримечательностях Токио Санёк не нашел что ответить. Он просто слушал.

– Вечером хорошая подсветка. А зонтик можно взять в гостинице. Около выхода есть стойка. Мы вернемся через два часа. Я буду рад вас видеть. Извините!

Каору как будто отошел в сторону, из фона исчезли знакомые голоса, больше не ржала трубно Шишкина, не подхихикивала Абрамова, замолчала Алиса. Зато появился какой-то другой звук. Что-то как будто журчало. Каору словно встал под водосточную трубу. Или сунул голову вместе с телефоном под кран.

Санёк не сразу сообразил, что сделала его рука. Сотовый шмякнулся о стенку в нише окна. Отскочила крышечка, запрыгал к подоконнику аккумулятор. Но все это было неважно. Главное, из ушей исчез противный певучий голос, рассказывающий о том, что еще можно сделать в Токио. Ничего здесь больше не сделаешь. Только бежать. Не зря прежние императоры выдерживали режим изоляции. Любому европейцу здесь смерть.

Аккумулятор решил не падать из окна, остановился в лужице и принялся купаться. Санёк одеревеневшими пальцами подобрал его и сунул в карман. Туда же крышечку и сам телефон. Пускай пока побудут отдельно друг от друга.

В окно на него смотрел тот самый парк Уэно, куда ненавязчиво пригласил его Каору. Сверху – зеленый мохнатый ковер с холмами-деревьями и провалами-лужайками. Как его там? Обама, дождь освежающий молодую листву, и правда освежил по полной. Вероятно, где-то там, за этими деревьями, прятался храм. Там же спали после долгого дня зоопарк и с десяток музеев. Там же бродила Садако.

Какие они еще истории рассказывали? О кошке с двумя хвостами. Гайрайго смешно шипела. Шишкина влезла с тупой бабкой. Алиса рассказала о водяном призраке. Реально так рассказала. Вполне себе похоже на правду. Каору – о писателе, но, кажется, Санёк это уже где-то видел или слышал.

Взгляд упал на лужицы на подоконнике. Как там было? Писатель наклонился и увидел отражение воина.

Ничего Санёк в луже не увидел. Только черную тень, которую сам же и отбросил.

Была еще история о взбесившемся кимоно. О Черном Альпинисте!

Санёк снова посмотрел в окно. Может, Альпинист не только в горах помогает? А что, если Санёк сейчас изобразит Человека-паука и вылезет в окно, прикрепившись к стене порванной футболкой? Появится Альпинист или нет?

Дождь забарабанил по затылку. Санёк убрал голову из окна и снова сел в нише.

Где Эверест, а где Фудзияма! Альпинист не добежит. Не успеет.

Заметил молоточек на полу. У Вади был точно такой же! Стащил с окна на их этаже. Камикадзе… Часы разбил…

Часы! Время, идущее вспять. А что, если их еще можно найти и собрать? Что, если можно запустить время в обратную сторону? Он тогда будет сидеть в той забегаловке, где они вчера обедали, и глаз не поднимет. Нет! Он вообще не пойдет в лапшичную, постоит на улице. А лучше полежит в номере гостиницы. Еще лучше – вообще не поедет в Японию. Ведь Миха не поехал. Валяется сейчас в больнице с аппендицитом, счастливчик.

Санёк бросился к лестнице. В душе он отлично понимал, что разбитые часы собрать не удастся. Он помнил, как звенело стекло, как разлетались шестеренки. Как Анель ногой поддевала хрупкие детали. Но если все это собрать в горсть и отнести мастеру – в Японии самые лучшие мастера, – может, получится что-то восстановить?

В первую секунду, когда он увидел идеально блестящий пол вокруг диванов, где они сидели какие-нибудь пару часов назад, Санёк решил, что ошибся. Что спустился не по той лестнице. Что пришел не на тот этаж.

Но стоящая в стороне ширма, знакомый вид на окно, диваны, которые, казалось, еще хранили отпечатки сидевших здесь людей, – все говорило о том, что пришел он правильно. Но на полу – ни винтика, ни гаечки. Молоток исчез. Стекла испарились.

А если поискать в том же месте, где нашли эти часы? Пробежаться по помойкам? Может, там отыщутся другие, тоже идущие вспять?

Санёк рванул на выход.

Узкий коридор, стойка регистрации. Улыбнулась худенькая девушка, администратор. Уже около двери вспомнились слова Каору о зонтиках. Высокая деревянная стойка хранила единственный зонт. Черная ручка. Черный железный каркас, прозрачная полиэтиленовая ткань.

Зонт как будто сразу подстроился под Саньку: закорючка ручки удобно легла в ладонь.

Распахнутые двери впустили в холл гостиницы душный токийский вечер. Одежда пропиталась сыростью. Зонт щелкнул.

Уже бредя по улице, Санёк понял, что не найдет ничего. Прошел целый день. Трудолюбивые японцы давно собрали весь мусор. Встреченные урны сверкали чистотой. Заглядывать в каждую при таком скоплении народа было неудобно. Оставалось только плыть вслед за всеми, просто переставляя ноги.

Толпа! Откуда на этом острове такая толпа? Ешь рис и размножаешься почкованием?

Санёк пер напролом, шагал по лужам, разбрызгивая воду, но… никого так и не смог коснуться. Японцы неуловимыми движениями обходили его. Даже зонтик его ни разу не был задет.

Эта осторожность и деликатность начинала бесить. Культурные нашлись! Добрые! А как проклятья на других насылать? Где их доброта?

Толпа на перекрестке копилась. Вновь подходящие спокойно занимали свободное место, не пытаясь пролезть вперед, притереться теснее или занять более выгодную позицию. Все стояли спокойно, прячась под своими зонтиками. И даже капли с зонтов не попадали на людей.

Ярость ударила в голову. Захотелось сложить прозрачный купол и начать лупить им направо и налево. Захотелось пробиться вперед и броситься под чинно идущие с правильной скоростью машины. Захотелось домой, где все неправильно, где люди ближе друг другу, где нет этой холодной отчужденности.

Загорелся зеленый, и толпа хлынула на толпу. Санёк пошел в общем потоке.

Сейчас эти две толпы сойдутся, и начнется драка, из которой живыми выйдут не все. Кто-то потеряется, растворится, растает в каплях дождя.

Ничего не произошло. Санька благополучно потоком донесло до пешеходной дорожки. Потом он еще немного прошел, подчиняясь общему направлению движения. В какой-то момент ему это даже понравилось – просто идти, куда все, подстраиваться под чужой ритм, под чужое желание.

Он споткнулся, когда понял, что идут люди все-таки не просто так, а по делам. Идут куда-то. А он – никуда. Поэтому их пути ну никак не совпадали. Тогда он уже сам свернул с ярко освещенной улицы и оказался там, куда не собирался, но куда его настойчиво звали.

В парке Уэно.

Дождь почти закончился. Невесомые капли пронизали воздух, покрыв зелень серым налетом. Все здесь было тихо, спокойно, недвижимо.

Санёк стоял на краю дорожки, смотрел на аккуратно подстриженный газончик, и в нем уже ничего не рождалось. Ни ненависти, ни зависти. Ему теперь никто не поможет. Он не обратится ни к Шишкиной, ни к Алисе, не расскажет обо всем Илье, не ответит на бесконечные вопросы Вади. Да, он может позвонить матери, пожаловаться отцу, но они не поверят. Они знают своего сына Санька, а то, что перед ними предстанет, Саньком быть никак не может. Он обречен. Остается только умереть.

На фоне серой листвы ярким пятном выделялась клумба с резко-голубыми цветами. Они дружными кубышками теснились на ветках. И даже как будто чувствовался их запах, такой же резкий и голубой.

Вид цветов вырвал Санька из грустных мыслей. Голубой цвет раздражал. Отвлекал. И еще больше отвлекала склонившаяся над цветами белесая фигура. Это была девушка, одетая в национальный японский костюм – несколько халатов торчали друг из-под друга, а сверху все это венчало что-то явно тяжелое с широким поясом. Как его там? Кимоно… И только волосы были распущенные и мокрые. Маленький тряпичный зонтик девушку не спасал, хотя она его и держала над головой. У девушки было сильно набеленное лицо с ярко подведенными бровями и глазами. Они словно были заново нарисованы на абсолютно белом фоне. Алые губы выделялись на белом тревожной каплей.

Девушка уже давно не смотрела на цветы, а уставилась на Санька. Чего сам Санёк понял не сразу. Он все пялился и пялился на девушку, и в голову ему почему-то закралась идея, что красили ее не вручную, а на каком-нибудь специальном станке. Пристроил лицо в подставку для подбородка, а дальше шмяк один раз – белила; шмяк второй раз – черная краска; шмяк третий – губы. Следующий.

Конец ознакомительного фрагмента.